Отцы и дети

      — Сложно поверить, что прошло только пять лет с тех пор мы с тобой покинули этот дом. Не находишь?       Се Лянь распахивает пыльные акриловые шторы, впуская на кухню тусклый солнечный свет, который тут же расползается по всему помещению и захватывает солнечными зайчиками угрюмого Му Цина, устроившегося за обеденным столом. Тот недовольно щурит глаза и отворачивается от окна, отмахиваясь ладонью как от насекомого. Слова брата он вновь игнорирует, оставляя его озабоченно вздыхать и перебирать всё новые пути чтобы наконец посадить неумолимого в своем гордом молчании Му Цина напротив и заставить себя выслушать.       Разумеется Му Цин злится. И имеет на это право, даже если глубоко заблуждается.       Се Лянь проводит указательным пальцем по покрытому толстым слоем пыли подоконнику, оставляя за собой неровный белоснежный след, и с сентиментальной тоской рассматривает потемневший от пыли кончик пальца на солнце. В груди тяжелеет от физического напоминания о том, как давно пустеет этот дом. Се Лянь осторожно оборачивается назад к Му Цину, но тот только отворачивается вновь.       — Му Цин…       — Ну хватит! – неожиданно перебивает его Му Цин, все также избегая его взгляда, – Зачем ты меня сюда привез? Что я должен от тебя услышать? Лучше бы пустил все эти усилия на оправдания перед своей семьей. Или что, ты им рассказывать не собираешься?       Се Лянь аккуратно присаживается на стул напротив, не делая резких движений, словно прямо сейчас присмиряет неукротимое животное. Му Цин сейчас и правда как дикий котенок, которому Се Лянь случайно наступил на хвост. И даже если он не специально, этот котенок не станет выслушивать его и просто убежит опять.       — Мой дорогой Му Цин, пожалуйста, позволь своему бессовестному брату просить твоего понимания еще только один раз, м?       Се Лянь тяжело выдыхает и тянет губы в почти отчаянной улыбке, заглядывая брату в глаза.       На секунду ему кажется, что Му Цин сейчас улыбнется в ответ, но этого не происходит.       — Да ты прав, ощущается, что прошло куда больше пяти лет с тех пор как отец стал приводить Вэньлин. Я просто лелею эти воспоминания, страстью пылаю к этому дому, спасибо, что меня сюда привез.       Му Цин корчит рожицу по-детски капризно и обиженно, и, не дожидаясь ответа, резким движением встает из-за стола и уходит к двери. Се Лянь вскидывает ладонь, но тут же себя останавливает и лишь смотрит жалостливо в спину брата, который застывает на пороге.       — Ты не так далеко ушел от отца. Или лучше сказать куда дальше?       Му Цин исчезает в дверном проеме и спустя долгую минуту в прихожей слышится грохот от входной двери, едва не отлетевшей к стене, а после точно такой же, уже от нее захлопывающейся. Ушел. Се Лянь вытягивает руки на столе перед собой и с утомленным выдохом укладывается на предплечья. Он плохо помнит себя в такие же болезненно острые шестнадцать, но он совершенно точно обожал истерично хлопать всеми дверьми в этом доме. И рожи он корчил точно такие же. Се Лянь приглушенно хихикает в стол от неожиданной мысли, что Хуа Чену бы точно понадобилось время, чтобы в это поверить. Да и мало кто может даже предположить, каким Се Лянь был трудным подростком. И как на самом деле Му Цин на него похож.       Му Цин ранимый, жутко чувствительный и такой щепетильный, когда дело касается семьи. Их матери не стало, когда он еще себя не помнил, но это не помешало ему впасть в неистовство, когда отец начал встречаться с новой женщиной. Десятилетний Му Цин чувствовал глубочайшее предательство от человека, который по ночам рассказывал ему о матери и вместе с ним писал ей письма в никуда, чтобы в один день впустить в их дом чужую женщину, стройную, как куколка, и искрящуюся целомудренной невинностью.       Тогда-то Се Лянь и вернулся обратно, чтобы забрать Му Цина к ним с Ши Цинсюань и держать подальше от отца и большеглазой Вэньлин, которой Му Цин был готов рвать волосы на голове. Отец спешно женился сразу после и точно также покинул этот дом, не говоря куда и не обещая вернуться.       Се Лянь медленно выпрямляется на стуле и через плечо оглядывается на потемневший от грязи семейный портрет в деревянной рамке. Отец широко улыбается, обнажая оба ряда зубов, восьмилетний Му Цин застенчиво смотрит в камеру снизу вверх, крепко схватившись всей ладошкой за рукав вот-вот выпускника колледжа Се Ляня.       Се Лянь остался единственным, на ком держалось хрупкое доверие Му Цина, и совершенно ясно почему теперь он и видеть его не хочет. И в таком состоянии Му Цину уже абсолютно неважно фиктивный ли их брак с Ши Цинсюань и чей Эмин ребенок. В его глазах Се Лянь стал таким же, как их отец. Нет. Се Лянь с обреченным выдохом закрывает лицо ладонями, в очередной раз вспоминая искаженное горькой обидой лицо Му Цина, громившего все на своем пути от потрясения и гнева, не умещающихся в его маленьком теле. Гораздо-гораздо хуже.       Но Се Лянь не зря едва ли не насильно привез его сюда. Он всё исправит и всё разрешит. А потом… Потом он обязательно позвонит Хуа Чену!       Хуа Чен… Но это только потом.       Се Лянь воодушевленно поднимается со стула, но вместе с ним на пол падают комки серой пыли, и точно такая же тонким слоем покрывает почти весь рукав его белоснежного свитера.       Что ж. Сначала ему следует хорошенько здесь прибраться.

.

      Се Лянь тяжело падает на свеже застеленную кровать, подминая под себя подушки, вместе с последними лучами солнца.       Теперь дом сверкает чистотой и тепло отдаёт прежним уютом даже в темноте опустившихся сумерек. Се Лянь вычистил каждый угол, постирал потяжелевшие от грязи шторы, несколько раз подмел их маленький дворик, и даже успел сходить на рынок за персиками и недостающими продуктами для ужина, который он, однако, не осмелился даже начинать готовить, лишь неловко потоптался возле плиты, сжимая в руках кастрюлю, а после убрал ее обратно в шкаф и побежал на рынок снова, на этот раз за готовыми порциями любимого яичного супа Му Цина и морскими гребешками. Именно в эту маленькую лавку они любили убегать за горячими супами посреди ночи, когда Му Цин был еще маленьким. Се Лянь не переставал грустно вздыхать всю дорогу обратно, прижимая к себе горячий пакет.       Старые настенные часы бьют девять вечера, но Се Лянь и не успевает начать беспокоиться, так как входная дверь тихо отворяется и он слышит шарканье обуви и возню. Му Цин вернулся. Се Лянь быстро поднимается с мягкой кровати и украдкой, как на разведку, выглядывает в коридор. Они сразу сталкиваются одинаково настороженными взглядами; Му Цин застывает в неловкой позе с широко закинутой вперед ногой, видимо, для более дальнего и тихого шага, а Се Лянь – с выглядывающей из дверного проема макушкой. Они почти синхронно и растерянно моргают друг другу в тишине, пока Се Лянь не сдается первым и не прыскает со смеху, тут же переходя на хохот, приглушаемый прижатой к губам ладонью. И он готов поклясться, что Му Цин фыркнул в ответ.       Они ужинают в молчании и вместе с любимым аниме Му Цина, который тот поставил на привезенный ноутбук, перед этим демонстративно отвернув экран от Се Ляня. Се Лянь понимает: не сейчас. Сейчас он слушать не станет. В таком же молчании убираются: Му Цин переносит грязную посуду в раковину, Се Лянь ее моет. И опять же, не тот момент. Вместе уходят с кухни, чистят зубы, идут в их общую комнату, которая до рождения Му Цина была только комнатой Се Ляня.       И только когда Се Лянь убирает покрывало со своей кровати, Му Цин со своей стороны бормочет возмущенное:       — Ты тут спать будешь?       — Ох… да? Но я могу пойти в родительскую спальню, если ты…       — Неважно. – отрезает Му Цин и, быстро скинув спортивные штаны и натянув пижамные шорты, залезает в свою постель. Он едва ли не вплотную придвигается к стене, отворачиваясь от кровати Се Ляня, и это выглядит даже потешно.       Се Лянь переодевается и, взглянув напоследок на кокон из одеяла, в который свернулся Му Цин, выключает свет. Его тихое «спокойной ночи» оставляют без ответа.       Се Лянь долго ворочается в постели, переворачиваясь с одного бока на другой, потом на живот, и возвращаясь на спину. Все же так странно вновь спать на кровати, в которую укладывался еще подростком. И также странно теперь спать в одиночку. Всё же с Ши Цинсюань под боком намного спокойней, даже если во сне она практически полностью забирается на него, оставляя большую часть их кровати незанятой, а одеяло скинутым на пол.       А какая кровать у Хуа Чена? И спит ли он в ней один?       Се Лянь резко раскрывает глаза, но совсем не от свернувших в иное русло мыслей. Он прислушивается.       Да. Это правда всхлип.       Он поворачивает голову к кровати Му Цина, но тот по-прежнему с головой завернут в одеяло. Всхлипы продолжаются, кокон легко подрагивает в конце каждого. У Се Ляня больно щемит в груди, когда он быстро поднимается на ноги и подходит к чужой кровати; он словно вновь оказывается в свои двадцать у постели пятилетнего Му Цина, который не переставал громко плакать каждую ночь после смерти матери, даже если не совсем ясно осознавал что такое «смерть».       Му Цин принимается яростно вытирать слезы с щек как только его раскутывают из одеяла, но Се Лянь мягко перехватывает его запястья, тянет за них к себе и, приподняв за спину, крепко стискивает в объятиях. Му Цин издает удивленный выдох, который тут же утопает в задушенных попытках объясниться, но Се Лянь не перестает мягко гладить его по растрепанным волосам и прижимать к груди крепко, как младенца. Он невольно вспоминает как точно также обнимал разбитого и потерянного Хуа Чена.       — Зачем ты это сделал? - сипло спрашивает Му Цин, когда слова наконец снова складываются в предложения. Он крепко хватается за рукава Се Ляня и с силой дергает его в стороны, словно в стремлении вытряхнуть из него все ответы: - Ты больше не любишь Ши Цинсюань дацзе? Почему дома? Почему с ним?!       Се Лянь опускает голову, пряча теплую улыбку, чтобы не распалять еще больше с новой силой разгоревшийся пожар внутри брата. Улыбку долгожданного облегчения, ведь сейчас самый нужный и подходящий момент.       — Му Цин, послушай... пожалуйста. Я правда должен кое-что тебе рассказать.       Му Цин громко шмыгает и хмурит брови в недоверии, но чужой свитер все же отпускает. В его глазах, как на подхвате, блестят маленькие горошинки слез, а нижняя оттопыренная губа почти незаметно подрагивает, и Се Лянь едва сдерживается, чтобы не сжать его в объятиях снова от того, насколько трогательно мило он выглядит. Вместо этого он подталкивает брата лечь на подушку и укладывается следом, делает глубокий вдох, медленно выдыхает, и, наконец, приступает.       Он рассказывает ему о старшей школе, в которую Ши Цинсюань перевелась посреди семестра из-за переезда родителей, и как сильно их сблизил кружок рисования; об их неожиданном воссоединении в Академии искусств, первой совместно снятой квартире, в которую еле уместился диван и скрипящая кровать, но в которой они все равно находили места для их бесконечных манекенов и мольбертов, и работали по очереди; о внезапной ужасной трагедии, долгих часов у свежей могилы, осиротевшем мальчике Эмине и внезапно появившейся детской кроватке между их диваном и рабочим столом. И наконец, Се Лянь с тоскливым смешком имитирует первое невнятное «п-па-апа» из уст малыша Эмина и заканчивает на росписи двух едва выпустившихся студентов, которые стали растить этого ребенка как своего собственного.       Се Лянь завершает рассказ тяжелым вздохом и вытягивает ладонь вверх – на обручальном кольце красиво отражается лунный свет, проникающий в комнату через окно. Под боком слышится лишь сопение от заложенного носа, обладатель которого молча и усердно размышлял над услышанным. Се Лянь слабо улыбается в темноту. Наконец-то Му Цин знает.       — И-и… значит вы с Ши Цинсюань дацзе никогда друг друга и не любили. – спустя минуту всё же заключает для себя Му Цин. Се Лянь переворачивается на бок, встречаясь с хмурым от напряжения лицом брата, и с улыбкой вскидывает брови.       — Почему? Мы друг друга любим. Просто не так, как любят супруги.       — А про Эмина я и так знал, что он не твой сын. Но он все равно мой племянник!       Се Лянь заливается смехом и большим пальцем разглаживает складки на лбу еще больше насупившегося Му Цина.       — Разумеется, этого у вас никто не сможет отнять.       Му Цин затихает, брови опять неумолимо сводятся к переносице, пока он тщательно подбирает дальнейшие вопросы. Се Лянь спокойно ждёт, приглаживая чужие растрепанные волосы на макушке.       — И даже так, тот тип в красном…       — Хуа Чен. – весело поправляет его Се Лянь, на что Му Цин едва ли не брезгливо кривит губы.       — А-ага, как скажешь… Он разве знает обо всем этом? Если нет, то он ведь просто кретин, раз полез к тебе целоваться! Будучи отцом подруги Эмина, Се Лянь!       Се Лянь тут же хихикает в предплечье, вспоминая, как Хуа Чен и Ши Цинсюань секретничали на переднем дворе, совсем не утруждаясь понижать тон.       — Нет, он знает. Иначе он бы и не позволил себе сделать что либо, что навредило бы мне или моей семье.       Му Цин с громким цоканьем закатывает глаза.       — А-а, да он просто голову от тебя потерял.       — Ох… наверное, да?       Се Лянь простодушно хлопает глазами выразительно изогнувшему бровь Му Цину.       — А что насчет тебя?       Что же насчет меня?       Се Лянь сглатывает.       — Я… наверное, тоже.       — Сохрани Господи.       Му Цин спешит перевернуться на другой бок, но Се Лянь действует быстрее и перехватывает его за плечи, после снова прижимая к себе. Он звонко смеется на недовольное бурчание у себя на груди и трогательно вздыхает, когда руки Му Цина все же медленно обнимают его в ответ.       — Мне безумно жаль, что я заставил тебя усомниться в своей честности, и что тебе пришлось пережить все эти эмоции заново. Надеюсь я смог оправдать себя и хотя бы чуть-чуть вернуть твое доверие.       — Да нет… тебе пришлось меня аж сюда затащить, чтобы я наконец тебя выслушал. И мне не стоило… бить твою посуду…       — И швыряться нашей мебелью? – Се Лянь легко щелкает Му Цина по носу.       — И швыряться мебелью. Но всё же я имел право! Мог бы и сразу сказать, что брак ненастоящий!       Се Лянь бесспорно соглашается и дальше они лежат в тишине. Он знал, что вернуться сюда было правильным решением, даже если отца здесь не будет. Так еще лучше.       — И всё-таки, – внезапно говорит Му Цин, вскинув голову и недовольно поджимая губы. – Я ему не прощу то, что он называет тебя гэгэ. Он посчитал это настолько удачным способом флиртовать? Мерзость. Так ему и передай!       Се Лянь раскрывает глаза от неожиданности, но тут же прыскает со смеху, получая обиженное цоканье языком и новые попытки перевернуться к излюбленной стене. Удержав ворчащего Му Цина на месте, Се Лянь мягко треплет его по макушке и они без слов решают спать прямо так.       Он выполнил обещание самому себе и всё исправил. Нет…       Еще не всё.       Теперь ему нужно, необходимо позвонить Хуа Чену. Он не заслуживает пустого молчания, ведь он ни в чем не виноват! И Се Лянь обязательно ему это скажет, и они поговорят.       И отчего-то теперь эта задача кажется ему трудней присмирения дикого кота.       Разумеется на следующий день решительный и уверенный Се Лянь не звонит. На следующий после следующего – тоже. И каждое «вот завтра» сопровождается новым более нервным «точно завтра, прямо с утра». В такой бессмысленной тревожности и напрасных домыслов проходит целая долгая неделя, пока к Эмину не приезжает Жое.

.

      Его встречает тишина на другой линии, но Се Лянь отчетливо слышит тяжелое дыхание Хуа Чена, и именно это сразу придет ему сил. Он тепло улыбается, прежде чем окликнуть его.       Хуа Чен не отвечает, и Се Лянь уже готовится продолжить, как вдруг:       — Гэгэ… мне жаль.       Негромко и мягко, как отголоски давно ушедшего эха. Се Лянь прижимает телефон ближе к уху и прикрывает глаза.