Острый октябрьский ветер режет щеки, путает волосы, подталкивает под колени и всё норовит сорвать с Хуа Чена любимый бордовый шарф. На переулке между тусклыми бизнес районами ни души, мелкий дождь собирается зеркальными лужицами на сером асфальте, забирается за ворот пальто и ужасно раздражает.
Но куда больше Хуа Чена раздражает отвратительно радостная для такой погоды Жаклин, бегающая вокруг него с задорным хихиканьем, прыгая в грязные лужицы и топя в них кожаные Мартинсы. На совсем не скрывающего своего недовольства Хуа Чена она только фыркает и убегает вперед вприпрыжку, светя тонкими лямками от стрингов под ядовито желтой юбкой. Как же глупо. Совершенно нелепо.
Последний месяц для Хуа Чена нелепо абсолютно всё, что она делает.
— ХуаХуа во ай ни! – пищит Жаклин спереди и тут же тормозит, чтобы обернуться и растянуть ярко-красные губы в широкой улыбке.
Хуа Чен морщит нос и едва сдерживается, чтобы не заткнуть уши пальцами от её жуткого акцента и скрипящего, подобно дурной игре на расстроенный скрипке, голоса. Ему хотелось оглохнуть каждый раз, когда Жаклин с завидной уверенностью пыталась выдавливать из себя фразы на китайском на свой абсолютно европейский лад.
— Перестань, Жаклин, – с тяжелым выдохом отвечает Хуа Чен уже на французском, несильно сжимает чужое плечо, когда Жаклин норовит опять убежать вперед, и разворачивает к себе, – Так чего ты хотела? Зачем позвала меня? Попрыгать по лужам?
Жаклин обиженно дует губы.
— А мы не можем сначала просто немного прогуляться? Зачем же сразу переходить к делу?
У Хуа Чена закипает кровь. Всё, чего он хотел сейчас – вернуться в свой скромный офис и отметить с Инь Юем первый подписанный контракт купленным на любовно отложенные деньги Перье-Жует. Поскорее перестать ломать комедию и наконец уйти.
— Я тебя умоляю, у меня был отвратительно долгий день.
— Мы расстались всего пару недель назад, а ты уже так со мной разговариваешь? – Жаклин щурит подведенные глаза и скидывает чужую ладонь со своего плеча, демонстративно стряхивая с него воображаемую грязь. – Это всё из-за той сучки Хэ Сюань, да? Ты с ней спишь?
Хуа Чен поражено хмыкает ей в лицо и прячет обе руки в карман пальто, чтобы не вцепиться ими ей в шею.
— Ты пришла это мне сказать? Когда ты отсасывала Фэн Синю в моей квартире, Хэ Сюань в соседней комнате тебя совершенно не смущала.
— Да пошел ты!
— О, я с удовольствием! – Хуа Чен кривит губы в усмешке и, отвесив церемонный реверанс, разворачивается на пятках. Бессмысленная трата времени. Этот утомляющий пинг-понг «кто-кому-сильней-поднасрал» даже не думал заканчиваться все две недели после их расставания. Да в прочем, и оба года их нелепых отношений прошли точно также.
Однако Хуа Чен и не успевает в предвкушении набрать Инь Юя, как его хватают за локоть и с силой тянут к себе. Хуа Чен резко оборачивается, но тут же настороженно замирает. Из глаз Жаклин кривыми линиями текут слезы.
— Ты меня не бросишь вот так. – голос Жаклин звучит высоко, на грани истерики. Хуа Чен раздраженно поджимает губы, но не может позволить себе устраивать сцены посреди улицы, поэтому лишь укладывает ладони на её подрагивающие плечи и старается звучать спокойно:
— Мы поскандалили и разошлись, или ты еще не договорила? Я не собираюсь снова лезть в это болото, пойми это, пожалуйста.
Жаклин плачет сильнее, но даже так не перестает гнусно усмехаться.
— Нет, Хуа Чен. У тебя здесь нет выбора.
— Да что ты- о нет… – Хуа Чен бледнеет. Под ногами трескается асфальт, высотные здания с двух сторон обрушаются прямо ему на голову, небо разражается грозой. – Ты беременна.
Улыбка Жаклин тянется вверх, в заплаканных глазах с перемазанной вокруг тушью горит ликование.
— Ган бэй!
— Но я никогда…
— Конечно нет, – она фыркает, хотя смешного тут ничего нет, – Поэтому я всё организовала сама! Не благодари.
Сердце Хуа Чена заходится в бешенном ритме, отбивая ребра, по которым медленно скользит страх. Этого не должно было случиться. Только не сейчас, он ведь только встал на ноги!
Только не сейчас и только не с ней.
— Ты дура? О чем ты думала? - несдержанно кричит Хуа Чен, встряхивая девушку за плечи и игнорируя её невнятные жалобы, - Нам по девятнадцать лет, Жаклин, мы с тобой едва второй курс окончили! Ты хоть осознаешь, что ты наделала? Ты хотя бы немного думала головой?
— Не рявкай на меня! - Жаклин с силой отталкивает нависнувшего над ней Хуа Чена в живот и яростно размазывает безобразие на глазах по всему лицу. - Я знала, что ты меня бросишь! И я знала, что ты ни за что на мне не женишься! Что мне оставалось делать, Хуа Чен? Ты не понимаешь меня!
Хуа Чен заводит ладонь для пощечины, но вовремя возвращает самообладание и вместо этого с силой пинает рядом стоящий фонарный столб. Резкая боль звоном отдается по всей ноге, пальцы немеют прежде чем взорваться звездами перед глазами. Он разъяренно шипит сквозь зубы и пинает еще раз, а потом еще, и в последний раз уже другой ногой.
Он ведь не имеет права на ошибку.
— Жаклин, - хриплым голосом обращается Хуа Чен, устало привалившись к тому самому столбу. Боль от переломанных пальцев на ногах достаточно перекрыла удушающий гнев. Девушка смотрит испуганно, загнанным в угол зверьком, отчего Хуа Чену внезапно хочется рассмеяться. - Какой срок?
Жаклин шумно шмыгает забитым от слез носом и ее взгляд смелеет.
— Хочешь отправить меня под нож? У тебя что, вообще сердца нет?!
— Иди к черту...
Хуа Чен дышит тяжело, до спазма в ладони хватаясь за фонарь, чтобы не упасть на землю от звенящей боли в ногах. Нужно позвонить Инь Юю, чтобы он его забрал. А потом, пожалуй, нанять адвоката. Она не в себе.
— Ты сам прекрасно понимаешь, что твое неверное решение может за собой повлечь, Хуа Чен. Я буду рожать, и ты примешь этого ребенка! - под конец Жаклин срывается на истеричный крик, от которого Хуа Чену хочется просто заткнуть ей рот.
И все же. Она права.
— Ты сумасшедшая... - с нервным смехом заключает Хуа Чен, параллельно набирая дрожащим пальцем номер Инь Юя.
На удивление, Жаклин ничего не говорит в ответ и молча уходит. Хуа Чен прикрывает глаза, чтобы не смотреть ей вслед, потому что иначе он обязательно её остановит, крепко обнимет в слезах и заберет домой.
Инь Юй приезжает спустя неполные десять минут, округляет глаза на просьбу ехать в больницу, но не задает вопросов и помогает Хуа Чену сесть в машину. Хуа Чен трясущимися пальцами поджигает сигарету только с седьмого раза.
Ему никогда не везло в любви.
— ...Хуа Чен? Ты чего задумался?
Бархатный голос Се Ляня вырывает Хуа Чена из внезапного полудрема. Он выпрямляется на скамье и отвечает улыбкой на обеспокоенный взгляд Се Ляня, вернувшегося из дома с тем же блюдцем с эклерами и чайником. Прелестное ханьфу он сменил на бежевые пижамные штаны и широкую футболку с выцветшим логотипом Металлики, и даже так всё ещё сиял небесным благословением. Он тихо ойкает, слегка неуклюже протискиваясь в беседку между столом и скамьей, и наконец ставит чайник с ароматным чаем на стол, ни на кого его не опрокинув.
— Да так, вспомнил вдруг день, когда мы впервые познакомились, - Хуа Чен довольно хихикает на вытянувшееся лицо Се Ляня, - Ты же знаешь, что я голову от тебя потерял с первого взгляда?
Се Лянь льет мимо кружки и заливается краской. Все же так прелестно то, как быстро он краснеет каждый раз.
— Ох, Хуа Чен, не говори такие смущающие вещи так внезапно... - он дует губы и протягивает Хуа Чену пузатую кружку. По крыше беседки медленно начинает барабанить обещанный дождь. - Я даже и подумать не мог, что привлеку тебя, ведь я, ну, просто я.
— И этого достаточно.
Они встречаются взглядами. Хуа Чен любовно обводит глазами каждую родинку, каждый шрамик, задерживается на пушистых ресницах и нерешительно опускается к приоткрытым губам.
— Хуа Чен, я... кажется, я не знаю, что делать.
Хуа Чен тут же стыдливо отводит взгляд и делает спешный глоток черничного чая. Се Лянь тихо выдыхает и тянется через стол, чтобы приложить ладонь к чужой макушке.
— Ты мне нравишься. Очень. Но... это трудно.
— Я понимаю, гэгэ. - Хуа Чен опускает его ладонь и осторожно целует тонкое запястье, - У нас есть обязательства перед нашими семьями, поэтому мы не должны спешить. Я ни в коем случае не буду вынуждать тебя определиться со всем здесь и сейчас. Для меня всё это... совершенно незнакомо, на самом деле. И я готов сделать всё, чтобы
это сохранить.
Ласковый ветер играет в каштановых волосах Се Ляня, тонкие пальцы с шероховатой кожицей на фалангах поглаживают его щеку, вокруг поистине винтажной керосиновой лампы кружат маленькие насекомые. Хуа Чену кажется, что всё это обернется долгим сладостным сном, после которого настанет чудовищное пробуждение.
— Прости, мне правда понадобится время, чтобы принять верное решение и не ранить Эмина. Но я клянусь, что после я обязательно подарю тебе цветы.
Хуа Чен только осознает, что все эти трепетные минуты задерживал дыхание, боясь в самом деле всё развеять. Он прячет слезящиеся глаза в кружке, и даже если Се Лянь заметил, он не подает виду и разламывает для них фисташковый эклер на два.
— Хуа Чен, ты не против, если я покурю?
Хуа Чен удивленно вскидывает брови, но тут же приводит лицо в порядок, чтобы не выглядеть грубо. Се Лянь курит. Он рвано вдыхает.
О Боже.
Хуа Чен в самом деле душой и своим слабым сердцем все еще в средней школе.
— Какие ты куришь? Могу поделиться своими. – Хуа Чен выуживает из внутреннего кармана пиджака портсигар и одновременно с ним это делает Се Лянь.
Хуа Чен готов пищать и прыгать на месте от того, что портсигар Се Ляня обклеен объемными маленькими наклейками.
— Ого, Хуа Чен! Лаки страйк?
— Additive free blue. – отвечает невероятно гордый собой Хуа Чен, – Что насчет тебя?
— Я не такой интересный человек, придерживаюсь классики, – Се Лянь с предвкушающей улыбкой достает одну сигарету со своего портсигара и протягивает Хуа Чену фильтром.
Хуа Чену хватает одного взгляда. Он одобряюще щелкает языком.
— Чонхва? Гэгэ, я поражен!
Они заливаются смехом и синхронно выуживают следом зажигалки. Хуа Чен был уверен на тысячу процентов, что у Се Ляня она обязательно будет такой же цветастой и очаровательной, отчего его челюсть отвисает еще ниже, когда он кладет на стол
Дюпон.
— Спорим ты ожидал розовую с лицом Куроми на обеих сторонах? – Се Лянь победно усмехается и Хуа Чен вскидывает ладони в покорном жесте.
— Гэгэ, ты удивителен.
— И ты. Ну что, обмен? – Се Лянь, не дожидаясь ответа, вставляет свою сигарету между приоткрывшимися губами Хуа Чена и хихикает, когда он делает тоже самое. Звон зажигалок звучит почти эстетично.
Они поджигают друг другу сигареты, и Хуа Чен не может не сравнить это с брудершафтом курильщиков.
А после него обязательно целуются.
Хуа Чен тут же вскидывает голову, чтобы посмотреть на Се Ляня, и замирает. Если бы не сигарета между губами, он бы обязательно подбирал свою челюсть с земли. Потому что
курящий Се Лянь выглядит божественно. Его хочется выжечь на роговице, чтобы ни на секунду не забывать этот образ. Он обхватывает сигарету тонкими пальцами, прищуривается, когда медленно выдыхает дым, и растягивает губы в расслабленной улыбке после. Хуа Чен глубоко затягивается.
— Ты точно уже это слышал миллион раз, но ты невероятно красивый. С тебя только картины писать. – внезапно говорит Се Лянь с теплой улыбкой и стряхивает пепел в пустое блюдце. Хуа Чен сглатывает.
— Если бы я умел создавать скульптуры, гэгэ, то я бы воссоздавал из камня твой образ днями и ночами.
Се Лянь облизывает губы и топит сигарету в остывшем чае. Хуа Чен затягивается в последний раз и делает тоже самое. Он чувствует свое сердцебиение уже в висках.
— Хуа Чен… ты невероятен. – выдыхает Се Лянь прежде чем перегнуться через стол и прижаться губами к губам застывшего Хуа Чена.
Дождь барабанит настойчивей, когда Хуа Чен сминает чужие влажные губы, слизывает черничный чай с верхней, вдыхает оставшийся дым своих сигарет. Се Лянь тянет руки, чтобы обхватить его за шею, и Хуа Чен охотно поддается, поднимается со скамьи и, не отрываясь ни на мгновение, тянет с собой. Они целуются так, словно им не нужен воздух.
— Стол… – невнятно шепчет Се Лянь между чужими губами и незамедлительно впивается в них вновь. Стол мешает, врезается им обоим в бедра, словно издевательски не дает прижаться друг к другу.
Хуа Чен обхватывает тонкую талию и тянет вверх. Се Лянь понимает без слов и ловко забирается на стол, слепо отодвигая коленом кружки с чайником и недоеденные эклеры. Хуа Чен тут же опускает ладони на его поясницу и тянет к себе, вместе с этим обводя языком контур его рта и с тихим ликованием проникая между приоткрытых губ.
Их разница в росте совершенна для того чтобы Се Лянь удобно опирался на широкие плечи Хуа Чена и бедрами чувствовал крепкий торс. Когда колени начинают ныть, Се Лянь без раздумий тянет Хуа Чена за ворот вниз, усаживаясь на стол и оставляя ноги свисать вдоль чужого тела. Для них обоих их поцелуй элегантен и наполнен глубокими тонкими чувствами, когда на деле они сталкиваются зубами, задыхаясь переплетают языки, мажут влажными от уже не своей слюны губами скулы. Разморенный Се Лянь тычется носом в длинную шею, а после ведет тонкую полоску обратно к губам кончиком языка.
Хуа Чен одурманен, вознесен, благословлен. Он почти в синхрон ритму губ и языка водит ладонями по спине Се Ляня, очерчивает пальцами лопатки, пересчитывает под ними позвонки, и,
ах Боже, наконец опускает их на спрятанные под широкой пижамой бёдра.
И тут Се Лянь делает
это. Они с придыханием отстраняются друг от друга, чтобы поражено посмотреть в глаза. Се Лянь
простонал его имя. Хуа Чен уже не чувствует землю под ногами.
— Хуа Чен… – почти жалобно повторяет Се Лянь и сжимает бедрами его бока, невольно подаваясь вперед. – Уже… больно.
Хуа Чен близится к сердечному приступу, медленно опуская взгляд.
Ах! Боже!
— Гэ…гэ, – выдавливает из себя Хуа Чен и тяжело сглатывает. Он вновь смотрит в потемневшие карамельные глаза и несильно сжимает его талию. – Могу я?…
Се Лянь тяжело дышит и смотрит словно сквозь, но Хуа Чен не успевает повторить свой вопрос, как его ладонь с уверенностью берут в свою и опускают на пах.
Се Лянь задушенно мычит, когда ладонь Хуа Чена скользит под растянутую резинку штанов.
.
— Не хочешь остаться еще на день? – бодро спрашивает Се Лянь, наклоняясь над уже пристегивающимся Хуа Ченом.
— Ох, я бы с удовольствием, гэгэ. Но мне нужно обратно, нанятые Фэн Синем олухи без меня не потянут, – Хуа Чен делает жалобные глаза, получая от рядом стоящего Му Цина поразительно укоризненный взгляд.
Се Лянь смущенно поджимает губы, когда Хуа Чен легко проводит тыльной стороной ладони по его щеке. Они усиленно пытались делать вид, что ничего такого и не произошло ночью, но с самого утра ходят как на иголках и шарахаются от каждого легкого прикосновения. Хуа Чен никогда бы в своей жизни не подумал, что будет до рассвета глушить вопли счастья в подушке после простых поцелуев и неуверенных прикосновений через белье.
Но опять же, ведь это Се Лянь. И у него потрясающе мягкая кожа.
— Когда вы собираетесь обратно в город? – дежурно интересуется Хуа Чен, чтобы не начать вопеть вновь от вспыхивающих воспоминаний.
— Думаю уже завтра. Му Цину и Эмину надо возвращаться в школу, – Се Лянь мягко треплет сразу ссутулившегося Му Цина по волосам, – Да и у Ши Цинсюань дел по горло, надо ей помочь.
— Жду вас на ужин. Я обязан ответить гостеприимством на гостеприимство. – Хуа Чен быстро подмигивает Се Ляню и еще раз уже Му Цину за его спиной. Последний этого не оценивает, но совесть пересчитывает семьсот юаней в его кармане и заставляет его криво улыбнуться. Они прощаются в десятый раз, прежде чем Хуа Чен наконец заводит мотор и трогается с места.
В город он едет уже с долгожданным облегчением между ребер и сладостным предвкушением в сердце.
Но проехав первые километры, он быстро понимает, что не может позволить себе ликовать, ведь еще совсем рано. У Се Ляня все еще под сердцем доверяющий ему всей открытой душой Эмин, у Хуа Чена – трепетная первая любовь Жое и робкие, но учащающиеся напоминания о том, что ей нужна мама.
Хуа Чен с досадой прижимает пальцы к переносице на светофоре и упирается лбом на кожаный руль. Насколько бы все было легче, встреть они друг друга в крылатые и дозволительные двадцать.
С другой стороны,
было бы легче вообще?
Он слепо тычет кнопки на панели и радио тут же взрывается свежим хитом Ван Ибо. Так лучше. Ему абсолютно противопоказано оставаться с собой наедине.
Хуа Чен с тяжелым выдохом разминает шею и машет ладонью спешно вышедшей ему навстречу служанке.
Дорога туда казалась бесконечностью, а обратно – делом пяти минут. Он вернулся домой к часу дня, до собрания осталось еще куча времени. Надо бы выпить кофе. А после, пожалуй, поныться Хэ Сюань и облегчить душу.
Хуа Чен не успевает переступить за порог, как за его пиджак хватаются маленькие цепкие ручки. Он звонко смеется и поднимает пыхтящую Жое на руки.
— Радость моя, как спалось?
— Тебя не было ночью! – вместо ответа предъявляет Жое строго и недовольно сводит брови к переносице. Хуа Чен хлопает ресницами, раскаиваясь, и целует её в сморщенный носик.
— Извини, солнышко, мне надо было очень много работать. Я больше не буду так делать, обещаю.
— Поосторожней с обещаниями, – вставляет всё это время стоявшая рядом Хэ Сюань, и Хуа Чен невольно дергается от неожиданности, не заметив её сначала.
— Ха-а, за кого ты меня принимаешь?
Хуа Чен чмокает все еще дующую губы Жое в щеку напоследок и опускает на пол, чтобы наконец пройти внутрь.
— Мы вчера с Эмином рисовали на холсте дяди Се Ляня! У него получилось так красиво, я попросила дядю Инь Юя сфоткать, пошли покажу!
«А я дрочил его отцу», – мгновенно вспыхивает в голове Хуа Чена и он тут же нелепо спотыкается об свои же стянутые кеды, едва удержав равновесие, чтобы не проехаться носом по линолеуму. Хэ Сюань – всезнающая, блин – выразительно хмыкает. Следующий час они оба застревают на кровати Жое, выслушивая миллион вариантов её интерпретации историй о двух нарисованных Эмином соловьях.
— Ши Цинсюань спросила меня о тебе. Вчера.
Тонкие пальцы с зажатой между ними сигаретой дергаются, но выражение лица Хэ Сюань остается абсолютно спокойным. Она неспешно затягивается и на настороженного Хуа Чена взгляда не поднимает.
— Уверен, что обо мне?
— Она спросила… знаю ли я Мин И, – Хуа Чен отчего-то чувствует нервозность и переводит взгляд на сад, делая короткий глоток остывающего американо. На самом деле он и не думал заводить об этом разговор, но это вырвалось само собой, и, может, так даже лучше?
— Но ты не знаешь Мин И. – отрезает Хэ Сюань, тушит сигарету о пепельницу и тут же достает вторую. Хэ Сюань ненавидит курить две подряд. Она тоже нервничает.
— Послушай, я… я уважаю все твои решения и твое личное пространство. И я не буду переступать границы дозволенного.
— Но тебе все равно любопытно, я права?
Голос Хэ Сюань звучит почти игриво. Она не злится. А Хуа Чену действительно любопытно.
— Я знакома с Ши Цинсюань еще с младшей школы, – совершенно внезапно начинает Хэ Сюань, не дождавшись его ответа, и поудобней откидывается на спинку стула. Хуа Чен делает тоже самое, – Наши мамы работали в одном модельном агентстве, мы с ней пересекались на показах. Ей было семь, мне девять. Она уже тогда отращивала волосы и одевалась ярко, любила всё блестящее и всегда широко улыбалась, показывая всем недостающие зубы. Меня пугали такие дети, поэтому я старалась держаться от нее подальше, но в один день мама пригласила их семью на ужин и мы неизбежно стали знакомиться. После я сама не заметила, как мы стали дружить, она все чаще приходила к нам домой, также как и я могла спокойно ночевать у неё. Вместе с этим я познакомилась с её старшим братом, Ши Уду… – Хэ Сюань затихает буквально на мгновенье, но Хуа Чен замечает.
Ши Уду. Автомобильная авария, – Мы часто играли и гуляли втроем, ходили в одну школу, ждали друг друга с занятий. Ши Цинсюань все еще настораживала меня своей поразительной открытостью и жизнерадостностью, но это перестало меня раздражать. Ши Уду же, напротив, был самоуверенным, почти высокомерным, и с ним я находила общий язык. Так мы дружили втроем больше семи лет. Четыре из них я была влюблена.
— В Ши Цинсюань?
Хэ Сюань фыркает.
— В них обоих.
— Ох. – только выдавливает из себя Хуа Чен и бросает на нее обеспокоенный взгляд, но быстро его отводит. Хэ Сюань молчит еще несколько секунд, тихо выругивается от обжегшей пальцы сигареты, и продолжает:
— Я была подростком, обожающей внимание. И они дарили мне его сполна. Ши Цинсюань поцеловала меня первая, Ши Уду первый повел меня на свидание. Это было глупо, но у нас у всех бешено играли гормоны. Однако внезапно их родители приняли решение на некоторое время переехать в Сяньлэ, и мы перестали видеться. Ши Цинсюань писала мне приторные сообщения почти каждый день и мы созванивались постоянно. Ши Уду писал только по праздникам. К тому моменту он уже окончил старшую школу и почти сразу начал встречаться с будущей матерью Эмина. Ши Цинсюань в это время медленно угасала и теряла себя. Я уставала от них обоих. И только я стала забывать, они внезапно переехали обратно в город, но видеть их я больше не хотела. Только вот…
Телефон Хуа Чена подпрыгивает на стеклянном столе от входящих уведомлений и он тут же хватает его, чтобы отключить.
На экране светится до мурашек родное «
Гэгэ»
— Ответь. Всё самое интересное я уже рассказала. – Хэ Сюань поднимается со стула и, игнорируя недоуменные просьбы Хуа Чена остаться, кутается в черный кардиган плотнее и идет к дому.
Хуа Чен с внезапной тоской провожает её спину взглядом.
.
— Боже, Хуа Че-ен, прости еще раз, что нагружаю тебя лишними заботами!
— Ах-х, гэгэ, перестань извиняться. Я готов ради тебя буквально на всё, а забрать Эмина со школы для меня настоящее благословение.
Хуа Чен расплывается в улыбке на тихий смех Се Ляня в динамике и проверяет наручные часы. Жое с Эмином должны были выйти с вышивания еще десять минут назад, но их нигде не было видно. Он прислоняется спиной к двери машины и прищуривается, высматривая их среди изредка выходящих из корпуса детей.
— Что же такого съел наш вредненький Му Цин? Кажется штормит его неслабо.
— Ох, понятия не имею. Он начал бредить и температурить практически сразу после того, как ты уехал. Когда только он успел наесться гадости? Я ему столько раз говорил не совать в рот все, что ему дадут!
Хуа Чен громко фыркает и уже готовится бурно поддержать его возмущения, но тут он цепляется взглядом за знакомые макушки и выпрямляется.
— А вот и наши детки, гэгэ. Сейчас дам поздоровать… ся…
— А? Хуа Чен, чего ты? Что-то не так?
Хуа Чен медленно опускает руку с телефоном и настороженно хмурится, всматриваясь в приближающиеся фигуры.
Вместе с Жое и Эмином идет Пэй Су, но Хуа Чен не сразу замечает, что он крепко держит Эмина, перекинув его руку к себе на плечо. Растерянная и заплаканная Жое со спутанными волосами, заметив Хуа Чена, заливается слезами с новой силой и крепче сжимает ладонь Эмина.
Глаза Хуа Чена наливаются кровью, пальцы сжимают телефон до жалобного хруста экрана, когда еле стоящий на ногах Эмин поднимает к нему голову.
Его лицо – сплошная гематома, разбитая губа тянется в слабой улыбке, левый глаз старательно и небрежно перемотан белой ленточкой Жое, а свою порванную повязку он крепко сжимает в трясущихся пальцах.
