Твои сны — моя реальность

Через неделю после обратного обмена сновидениями произошло ещё одно радостное событие — Чуя получил звание капитана портовой мафии. Теперь он мог принимать участие в Совете капитанов, имел доступ к документам высшего уровня секретности и право вербовать подчинённых. Последней привилегией он пользоваться не спешил: жив был в памяти Анри Фурнье, его жена и серёжки с изумрудами. Дазай, несмотря на чудовищный цинизм, был прав: в мафии убивают. После инцидента с браслетом Чуя старался не сходиться с подчинёнными ближе необходимого. Потому что гораздо проще присутствовать на похоронах, когда ничего не знаешь о семье человека или его несбывшихся надеждах. Чуя прекрасно понимал, что к лично завербованному ученику привяжется наверняка. Его он не сможет удержать на расстоянии, как Дазай — Акутагаву. Они будут разговаривать на личные темы, пить в баре, играть в бильярд и видеоигры, а потом этот самый ученик традиционно умрёт у него на глазах и заставит вновь пережить кошмарные муки совести. Спасибо, не надо. Все эти размышления не помешали Чуе как следует отпраздновать новую должность и вновь затащить Дазая в парк развлечений. На этот раз они испробовали исключительно мирные аттракционы: зеркальный лабиринт, виртуальную реальность и колесо обозрения, которое, как оказалось, идеально подходит для поцелуев. Вскоре Мори объявил, что отправляет «Двойной чёрный» в длительную командировку в Осаку. Предстояли переговоры в несколько этапов, и Дазай заранее распланировал, чем они с Чуей будут заниматься в свободное от работы время. Замок шестнадцатого века, океанариум Кайюкан, дорогой отель, ресторан с панорамным видом — звучало отлично. Но, как оказалось, у судьбы на них имелись другие планы. За два дня до поездки Дазая ранили в случайной перестрелке, и ему пришлось остаться в лазарете. Переговоры же никто не отменял, так что Чуя отправился в Осаку один. Они заранее забронировали номер люкс на двоих с потрясающим видом на город. Когда Чуя переступил порог этого номера, то усмехнулся и покачал головой. Персонал отеля, похоже, решил, что они молодожёны: на необъятных размеров двуспальной кровати, застеленной шёлковым покрывалом, лежал большой букет алых роз, перевязанный красной лентой. На столике у окна в ведре со льдом дожидалась бутылка шампанского. Рядом в свете свечи искрились два бокала, в компанию к шампанскому предлагалась сырная тарелка и фрукты. В шкафу обнаружились парные синие пижамы и смешные тапочки с вышитыми на них рыбами. Тапочки для скумбрии, какая прелесть. Чуя скинул ботинки, положил шляпу и перчатки на прикроватную тумбочку, улёгся на безразмерную кровать и написал Дазаю сообщение, приложив фотографию тапочек: «Привезти тебе такие?» «А с крабами нет?» — пришло в ответ. «Нет, только такие. Но могу поискать и с крабами, если хочешь». «Хочу». «Сильно хреново?» «Шов болит и ужасно скучно. Ничего не происходит. Но Мори категорически запретил мне ехать к тебе. Говорит, не хочет рисковать моим здоровьем». «Ну, он прав. В другой раз вместе съездим». «Как там ванная? Джакузи есть?» «Ага. Тут романтично до тошноты. Джакузи, розы, шампанское…» «Ну, против шампанского, думаю, ты ничего не имеешь. Это же почти вино». «Не хочу пить в одиночку. Да и завтра с утра переговоры». «Главное, не разрушь им ресторан. В этот раз я не смогу тебя прикрыть». «Иди на хер». «Я бы с удовольствием, но он в Осаке», — ответил Дазай и прислал подмигивающий смайлик. Чуя фыркнул, отложил телефон и уставился на вид за окном. Там, подсвеченный огнями, сиял замок. Дазай выбрал этот отель именно из-за романтичного вида. Чуя выдвигал куда более прозаические требования: большая кровать, хорошая ванная и мини-бар. Первый этап переговоров на следующий день прошёл спокойно, ни один ресторан не пострадал. Чуя пообедал и отправился в океанариум Кайюкан. Смотреть на рыб в одиночку показалось скучно, и он позвонил Дазаю по видеосвязи. Так эта прогулка хотя бы отдалённо напоминала запланированную. Чуя медленно брёл мимо огромных фантастически подсвеченных аквариумов, показывая Дазаю то акул, то скатов, то огненных медуз. Вдруг он остановился, прочитал надпись на очередной табличке и расхохотался. — Ты чего? — удивился Дазай. — Осаму, видишь эту рыбину, которая косит на меня одним глазом? — Вижу. — А чувствуешь с ней духовное родство? — Боже, ты нашёл скумбрию?! — Точно, — ухмыльнулся Чуя. — Написано, что у неё удлинённое тело, а ещё есть анальный плавник и заострённое рыло! — Скажи ещё, что рыло у нас один в один. — Не, один в один у вас брюшко. Светленькое с прерывистыми линиями. — Чуя, мне нельзя столько смеяться, шов на брюшке разойдётся. — Ладно, молчу. Тапки с крабами я, кстати, нашёл. На входе в магазине продавались. — Чуя помахал пакетом перед камерой. — Ты такой милый! — Ещё раз назовёшь меня милым, тапок не дождёшься. — Какая страшная угроза! А ведь я уже собрался прийти к боссу с отчётом в костюме и тапочках с крабами… Ой, Чуя, прости, мне Одасаку звонит по второй линии. Я тебе перезвоню. Но Дазай не перезвонил ни в этот день, ни на следующий. На сообщения не отвечал. Только через день соизволил объяснить, что происходит. Говорил он серьёзно и торопливо: — Чуя, у меня сейчас мало свободного времени, так что кратко расскажу. Я помогаю Одасаку с одним делом. — Ты же в лазарете лежать должен. — Я сбежал. — А если шов разойдётся? — Да нормально всё будет. Главное, не бегать и не смеяться. Для последнего поводов особенно и нет. — Что случилось-то? — Я не могу рассказать подробности. Мори поручил Одасаку расследование, вручил ему Серебряный оракул, и теперь я ему помогаю. — Серебряный оракул?! Значит, это что-то, касающееся всей организации? — Да. Думаю, даже всей Йокогамы. — Тогда мне лучше вернуться. — Тебе надо завершить переговоры, Чуя. Не волнуйся, у нас всё под контролем. Мори тоже считал, что всё под контролем, и настаивал на том, что Чуя должен оставаться в Осаке. Чуя попытался выяснить, что происходит, у самого Оды, но и тот отделался общими фразами. Чем больше Чуя размышлял об этом деле, тем меньше понимал. Почему расследование поручили Оде? Чуя ничего не имел против него, но какие причины могли быть у босса, чтобы поручить важное для города дело сотруднику низшего звена? Почему его самого, сильнейшего одарённого портовой мафии, держали без дела в Осаке, в то время как в Йокогаме явно происходило что-то опасное? Волей-неволей возникало ощущение, что от него что-то скрывают. Переговоры шли вяло, и большую часть времени Чуя был предоставлен самому себе. На третий день начался затяжной дождь, и пришлось остаться в номере. Чуя включал какой-нибудь фильм, падал на кровать с чипсами и колой и пытался не крутить в голове цепочку Ода-Серебряный оракул-Дазай-Расследование-Мори. Тикали часы, барабанил дождь, сигареты выкуривались на балконе одна за другой, диктор новостей монотонно бубнил о том, что в Йокогаме всё в порядке. Внутри натягивалась струна. Дазай трубку не брал, на вопросы в сообщениях отвечал совсем кратко, и всё сводилось к раздражающему «Всё в порядке, под контролем». Мори тоже уверял, что он зря волнуется. Ода прислал странное сообщение, смысл которого стал понятен намного позже: «Не оставляй его». Если бы Чуе снились собственные сны, то наверняка это были бы тревожные кошмары. А так он просто слонялся от скуки, ругался в пространство и чувствовал себя тигром, запертым в клетке. Всё под контролем. Что на самом деле значили эти безликие слова, он узнал, когда на экране высветилось сообщение от Дазая, содержащее всего два слова: «Одасаку мёртв». Чуя гнал мотоцикл в Йокогаму на предельной скорости. Игнорировал светофоры и дорожные знаки. Отгонял от себя воспоминания об окровавленных запястьях и верёвке под потолком. Боялся опоздать. Дазай обнаружился в своём контейнере. Живой, но бледный и потерянный, он сидел на футоне неподвижно, обхватив ладонями стакан с виски. Вошедшего Чую он, кажется, даже не заметил. На его губах виднелась свежая кровь. Чуя подошёл ближе и понял, что стакан, из которого он пил, разбит. Одинокий осколок с острыми краями плавал в виски, как кусок льда. Дазай, очевидно, не замечал ни разбитого стакана, ни краёв, которые резали ему губы. Он поднял стакан для очередного глотка, и Чуя ударил по нему, выбивая из рук Дазая. Стакан разлетелся на мелкие осколки, а Дазай вздрогнул и перевёл застывший взгляд на гостя. Чуя сел рядом и крепко обнял его. Дазай протяжно выдохнул и вцепился в него, как утопающий в протянутую ему палку. Его трясло, словно в лихорадке, и Чуе вспомнился давнишний сон о смерти Мико. Маленький Дазай тогда колотил умершую девушку по плечам и, захлёбываясь в рыданиях, умолял её вернуться к нему. Восемнадцатилетний Дазай, по-видимому, разучился проливать слёзы: глаза его оставались сухими, а взгляд — остановившимся. Чуя ни о чём его не расспрашивал, а просто целовал лоб, виски, щёки, успокаивающе гладил по голове, спине и плечам. По мере того, как безмолвная истерика проходила, Дазай начал дышать ровнее и глубже. Его пальцы уже не впивались в обнимающего его Чую с нечеловеческой силой, а дрожь в теле почти унялась. Он уткнулся лбом в плечо Чуи и начал говорить о том, что произошло. Голос не слушался хозяина: Дазай то шептал, то почти кричал, срываясь на хрип. И пока он рассказывал, волосы на затылке Чуи потихоньку вставали дыбом. За те несколько дней, что Чуя был в Осаке, в Йокогаме произошла целая череда событий: вторжение «Мимик», предательство Анго, жестокая казнь сирот и, наконец, смерть Оды, больше походившая на самоубийство. И всё это происходило, как утверждал Дазай, по плану Мори. Босс портовой мафии славился смелыми и запутанными планами, которые частенько включали человеческие жертвы. Даже Дазай, который в своё время перенял и усовершенствовал этот стиль, далеко не всегда разгадывал схемы босса. Не успел разгадать и сейчас, и отчасти поэтому ему было так тяжело. Чуя понимал, почему босс удивился, осознав, что Дазай действительно переживает за друга. Не ищет выгоду, не планирует операцию, а просто испытывает человеческие чувства. Дело в том, что никто в портовой мафии, кроме Оды и Чуи, не видел в Дазае человека. Он настолько пропитался смертью, что его воспринимали даже не как убийцу. Его считали палачом. Некоторые даже поговаривали, что Дазай и есть Мрачный Жнец, настолько равнодушно он отнимал жизни людей. Эта теория только подкреплялась его тягой к самоубийствам, ибо кто ещё настолько не боится смерти, как не сама Смерть? Но Чуя знал другого Дазая. Настоящего, со страхами и комплексами, с потребностью в любви и дружбе. Его всеми силами хоронили, но он всё равно продолжал цепляться за жизнь. И этого настоящего Дазая сейчас мучило, Чуя прекрасно понимал, невыносимое сочетание: чувство вины вкупе с болью утраты. Дазай не смог остановить Оду точно так же, как когда-то Чуя не смог защитить Альбатроса, Пианиста и остальных. И он знал, что со временем это чувство притупится, но не исчезнет. — «Если бы человек мог снять с себя боль утраты — это сделало бы его неполноценным человеком». Иронично звучит в моём случае, не находишь? — Дазай отодвинулся на расстояние вытянутой руки и вымученно улыбнулся. — Почему не позвали меня? — спросил в ответ Чуя. — Я ведь мог бы помочь! — Нет, Чуя, не мог бы. Жид увидел бы все твои атаки заранее. Даже Порча в этом случае бессильна, как и моё обнуление. — А что сказал босс? Мне он запрещал приезжать, говорил, как и ты, что всё под контролем. — О, вот кто точно держал всё под контролем, так это Мори! Конечно, он не хотел, чтобы ты вмешивался. Ты бы спутал ему все карты или даже мог попасть под горячую руку людей Жида. А терять тебя, в отличие от Одасаку, в планы Мори не входило. — Ты ведь не думаешь, что босс хотел убить Оду? — Может, и хотел. Убийца, который не убивает, но знает слишком много — не самый необходимый и даже опасный для организации человек. Мори мог добыть лицензию на деятельность портовой мафии и другим путём, но выбрал именно «Мимик», Жида. Одарённого, справиться с которым мог лишь Одасаку. Маловероятно, что это случайность. Чуя тяжело вздохнул. Дазай испытующе поглядел на него, а потом очень серьёзно спросил: — Скажи мне, ты по-прежнему предан Мори, даже зная, что он принёс в жертву сирот ради легализации бизнеса портовой мафии? Сказать, что Чуе не понравился этот вопрос — не сказать ничего. Невинных детей, разумеется, было жалко, но Чуя интуитивно ощущал, что за этим вопросом о преданности боссу кроется какой-то ещё. Очень важный, и ответ на него, возможно, является судьбоносным. — Почему ты об этом спрашиваешь, Осаму? — Ответь мне. Ты по-прежнему предан Мори? — Да. Мафия — моя семья. А семье многое прощают. — Я знал, что ты так скажешь, но обязан был спросить. Чуя, я… — Дазай сделал паузу, словно собираясь с духом перед тем, как закончить фразу. Обвёл взглядом контейнер, пристально рассмотрел осколки стакана, будто только что их обнаружил, и, наконец, снова посмотрел на Чую: — Я ухожу. Выслушав последнее напутствие Оды Дазаю об уходе из портовой мафии, Чуя сразу всё понял: он снова останется один. Подумать только, всего несколько месяцев назад он бы плясал от радости от ухода Дазая, а теперь он сидел, тупо пялился на свои руки и чувствовал, что у него отнимают что-то очень важное прямо сейчас. И он ничего не сможет с этим сделать. Тоска сдавливала горло не хуже туго затянутого чокера. Дазай сидел рядом, а чувство было такое, что он уже за много километров. Если не телом, то мыслями и душой. Чуя не уговаривал его остаться. Не просил, не требовал, не угрожал. Это было бесполезно ровно настолько, насколько бесполезно было Дазаю просить Чую пойти с ним. Они молчали, и в этом молчании заключалось больше смысла, чем в любых словах. Чуя не бросил бы свою стаю, Дазай не смог бы остаться с убийцами друга. — Когда? — спросил наконец Чуя. Говорить было трудно, в горле словно ком застрял. — На следующей миссии «Двойного чёрного», послезавтра. Пока мне нужно доделать кое-какие дела. — Босс знает, что ты уходишь? — Нет. Никто не знает, кроме тебя. Чуя кивнул и встал, но Дазай остановил его, схватив за запястье: — Ты приедешь после переговоров? — Нет. Я думаю, нам лучше не встречаться до миссии. — То есть… между нами всё кончено? Чуя горько усмехнулся: — Ты сам так решил, Осаму. Как всегда. На самом деле, ты никогда не давал мне выбора. — Он вырвал руку из захвата и продолжил: — Я сохраню твой план в тайне, прикрою на миссии, помогу сбежать. Но не требуй от меня большего. Тебе хорошо, ты ни к кому не привязываешься, а я обычный че… Он оборвал себя на полуслове. Не человек. Машина, которую зачем-то научили чувствовать, хотя создавали для разрушений. — Ты самый человечный из всех, кого я знаю, Чуя. Всё остальное не имеет никакого значения. Эти слова имели бы огромную ценность ещё несколько часов назад. Сейчас же не значили ничего. Чуя всё же кивнул в ответ, давая понять, что услышал. В дверях он снова остановился и негромко спросил: — Я могу быть уверен, что ты доживёшь до послезавтра? Дазай нервно рассмеялся, но, заметив выражение лица Чуи, осёкся и серьёзно ответил: — Я решил начать новую жизнь. Странно будет обрывать её на старте. Чуя слабо помнил, как добрался до Осаки. Кажется, он с кем-то общался, о чём-то договаривался, но никаких подробностей в памяти не осталось. В голове висел тяжёлый туман, метались обрывки воспоминаний. Когда он вошёл в номер, в измученный мозг врезался посторонний звук: где-то за стеной, вторя его душевному состоянию, страдала скрипка. Чуя, застыв посреди номера, внимательно слушал её. Добравшись до самой высокой ноты, скрипка взвизгнула и замолчала. И в этой оглушающей теперь тишине струна, которая натягивалась внутри Чуи последние несколько дней, наконец лопнула. Чуя взревел, схватил со стола бокалы для шампанского и, увеличив их вес, швырнул о пол. Перевернул сам столик, распинал в разные стороны стулья. Этого ему показалось недостаточно, и он метнулся к мини-бару. Вино, коньяк, водка, джин, виски — о, да, особенно виски! — бутылка за бутылкой врезались в стены и разлетались на мелкие осколки. Потом Чуя схватил новый букет, принесённый заботливой горничной, и раскрошил цветы в пыль. Та же участь постигла парные пижамы и тапочки. Ему хотелось уничтожить это место, всю эту лживую романтику. Тяжело дыша, Чуя огляделся по сторонам и кивнул сам себе, удовлетворённый полученными разрушениями. Опустился на кровать и закурил. Правила гостиницы это запрещали, но теперь ему было безразлично — всё равно он здесь не останется. Чуя пролистал последние сообщения в телефоне, и взгляд зацепился за казавшееся странным «Не оставляй его» от Оды. Знал ли он тогда, что идёт на смерть? Вероятно, да. И зачем написал это? Неужели считал, что Чуя последует за Дазаем, уйдёт из мафии, которая стала ему домом? Какой бред! Как же сильно он ненавидел сейчас их обоих. Кто дал Оде право раздавать такие советы?! Почему Дазай так легко его послушался? Чуя наивно полагал, что за эти месяцы всё изменилось. Что им с Дазаем удалось забить бреши в душах друг друга, залечить раны, стать друг для друга кем-то большим, чем вынужденные напарники. Они начали доверять друг другу, Дазай даже перестал так много думать о самоубийстве, начал находить в жизни хорошее. Так зачем разрушать всё именно сейчас ради иллюзорного светлого будущего?! Жестокий, циничный, равнодушный к страданиям других Дазай, и вдруг станет хорошим человеком?! Чушь собачья всё это, по мнению Чуи. Только вот никто его мнением не интересовался. Чуя щедро заплатил за разгром номера и переехал в другую гостиницу. Номер на этот раз был одноместный, лаконичный и с видом на оживлённую трассу и небоскрёбы. Заглушить шумом города голос собственного одиночества — то, что нужно, ему не привыкать. На миссию в Йокогаму Чуя приехал почти спокойным. Не спал двое суток, но это ерунда. Дазай уже ждал его в окружении пятерых своих подчинённых. Они должны были захватить здание противника, перебить всех, а после этого уничтожить следы присутствия портовой мафии. Дазай выглядел как всегда, только привычного чёрного пальто на нём не было. Впрочем, Чуя старался лишний раз не смотреть на него. Дазай раздал приказы подчинённым, рассредоточив их по местности, и они с Чуей остались наедине. Дазай подошёл к нему и проговорил, глядя прямо в глаза: — Я вернусь через два года. — Что?! — Чуя оторопело уставился на него. — Вернёшься в мафию?! — Вернусь в Йокогаму. Я договорился с правительством, буду работать здесь, но, так сказать, на светлой стороне. Мне придётся залечь на дно, пока они стирают мои преступления. В течение двух лет я не смогу ни звонить, ни писать. Но я вернусь. Я обещаю, Чуя. Дождись меня, ладно? «Не оставляй его». Это имел в виду Ода? Предвидел, что Дазай сможет устроить всё так, чтобы, находясь на «светлой» стороне, сохранить отношения с представителем «тёмной»? Чуя хмуро вглядывался в лицо Дазая. Врал он или говорил правду? Этого нельзя было знать наверняка. — Уходи, Осаму, — устало сказал он. — Я прикрою тебя. — Ты не ответил. — Что ты хочешь услышать?! — вскипел Чуя. — Ты вернись сначала, а там посмотрим. И постарайся не помереть по дороге. Дазай улыбнулся: — Это так мило: ты злишься на меня, но всё равно продолжаешь заботиться. — Отвали. — Сейчас я уйду. Чуя, ты это… не подходи к своей машине сегодня. — Чего, блин?! — Мне надо обеспечить тебе алиби. Мори, я уверен, подумает, что ты помогал мне сбежать. Я хочу отвести от тебя подозрения. Пусть считает, что мы поссорились. — Тачку-то зачём трогать, идиотина?! Она дохрена бабла стоила! — Новую купишь. А на этой ты всё равно почти не ездил. — Боже… с каким дебилом я связался! — простонал Чуя, потирая переносицу. — Вещи свои ты хоть забрал у меня? — Нет, я не заходил к тебе домой. Выкинь, если хочешь, или сожги. Я вот сжёг пальто Мори, мне аж полегчало. — Обязательно сожгу. Всё, проваливай, скумбрия тупорылая. Видеть тебя больше не могу. — Он отвернулся и пробормотал: — Если через два года не вернёшься, из-под земли достану. Дазай порывисто обнял его со спины на прощание и прошептал на ухо: — Я вернусь. Жди. Он исчез в дыму, и его отсутствие подчинённые обнаружили только после окончания операции. В тот же вечер автомобиль Чуи взорвался.