Дом на холме

Кормак

Сквозь приоткрытые окна, что располагались в ряд вдоль всего коридора, лились лучи пылающего солнца, сию минуту намеревающегося зайти за густые шапки деревьев, образовывавших лес, располагающийся на окраине военного участка. В этой части здания было предельно тихо. Настолько тихо, что если бы вы захотели услышать шуршание трепетавшей от лёгкого ветра листвы, находясь в сотне метров от лесного массива, то, пристально вслушавшись, вы бы смогли различить его. Безмолвную тишину прерывали лишь равномерные шаги двух пар ног, торопливо двигающихся в сторону нежилого корпуса. Идущий впереди солдат, видимо, был ещё не очень опытен, да и юн к тому же, ведь его ботинки, ступающие по небрежно покрытому линолеумом полу, скрипели за двоих, из-за чего идущий позади него мужчина негодовал, ибо если бы они находились в тылу врага, их бы вычислили без затруднений. При этом его собственные шаги больше походили на звук, издаваемый потоком воды, плавно обтекающим камень, стоящий посреди тихого мерного горного ручейка. Ходьба этого мужчины была мягкой и почти беззвучной, говорила о значительно развитом умении бойца передвигаться незаметно. Кормак с нескрываемым интересом пристально изучил фигуру идущего впереди него коренастого парнишки. Но, тщательно осмотрев его с головы до пят и не оставшись особо воодушевлённым представшим перед ним зрелищем, сопровождавшимся раздражающим поскрипыванием ботинков, быстро переключил внимание на вещи более занимательные, такие как разглядывание унылых, обшарпанных стен цвета зелёной блевотины и серого потолка, который изначально, скорее всего, задумывался как белый, но за годы потемнел от накопившейся пыли и грязи. Вечерняя прогулка по душным коридорам незнакомого ему здания, наверное, для молодого мужчины не была пределом мечтаний о том, как следовало провести время после такого напряжённого дня. Но он искренне был рад возможности размять своё изнурённое тело, особенно после только что успешно завершившегося трёхчасового полёта, который вынужденно вытерпел в роли пассажира, обязанного смирно сидеть на заднем сидении военно-грузового самолёта. А до чего же славно начинался сегодняшней день! У Кормака перед глазами вновь проплыл образ обнажённого мужчины, ранним утром стоявшего лишь в нескольких шагах от него, нежась под струями горячей воды. И эти необычные, словно неземные глаза. Один переливался зелёным, другой — наполовину карий. Эх. Вот вечно так. Стоит кому-нибудь ему понравиться, как всё заканчивается, не успев толком и начаться. От негодования из-за сложившейся ситуации Кормак отчаянно захотел пнуть что-нибудь у себя под ногами, хоть валяющейся камушек, но, видимо, за чистотой полов здесь следили куда лучше, нежели за обляпанным одному Богу известно чем потолком, ибо поверхность линолеума блестела и мерцала в свете опускающегося за горизонт солнца. Да и то верно, никому не было нужно всматриваться вверх. Пусть смотрят себе под ноги. Но облик представшего перед ним мужчины стереть из памяти было не так уж просто. Давненько Кормак таких не встречал на своём пути. Спокойных, тихих, умиротворённых, но в то же время уверенных, благородных и до жути привлекательных. Так бы и прижался с силой к этим слегка обветренным губам. Вот только почему же не прижался? Зачем остановился? Ушёл? Кормак достаточно хорошо разбирался в мужских сердцах, чтобы понимать, когда стоит делать шаг, а когда — воздержаться. Парень умел истолковывать людскую психологию, он ловко обращался с мужчинами, по необходимости применяя манипуляции. Эта способность лицезреть истину, взглянув лишь раз, кажется, была ниспослана, подобно подарку, сверху в качестве утешения за все неудобства, причинённые юному сердцу в ходе жизни. Хотя сам Кормак так не считал. Также молодой человек был прекрасно осведомлён о своих превосходных навыках ублажать. Он умел доставлять удовольствие. Разбирался в людях и в их желаниях. Так что же ему помешало на этот раз? Упереться костлявыми коленями в нагретый струями воды обшарпанный кафель душевой и довершить, так сказать, знакомство? Обычно мужчина с этим хорошо справлялся. Мог заставить замолкнуть и расслабиться, если нужно. Кормак всегда брал то, что желал. Даже если приходилось прибегнуть к более изощренным способам заполучения предмета вожделения, он всегда добивался своего. Так что же ему помешало на этот раз? Что остановило? Илиан хоть и не был обычным представителем людей с нетрадиционной ориентацией, он был немного сложнее, но всё же что-то в парне имелось такое, что зацепило рыжеволосого. Вероятных гомосексуалистов Кормак раскусывал в два счёта. Он даже изначально не был уверен в своих догадках относительно ориентации мужчины, как не обрёл абсолютную уверенность и сейчас, но Лиан явно имел уже контакт с мужчинами раньше. Вот бы ещё выяснить, какого рода. Но скорее всего не просто дружеского, в этом молодой человек был более чем уверен. И эта мысль о наличии кого-то ещё в жизни пилота заставила Кормака скривиться. Парень и сам не ведал, почему так бурно реагирует на мысли о Лиане. Ему совершенно не нравились собственное беспокойство и неуравновешенность. Почему он остановился сегодня утром? Почему от одной мысли об этом мужчине под ложечкой засосало? Свою нестандартную ориентацию Кормак осознавал всегда, сколько себя помнил, никогда не возводя это в перечень открытий. Знал тогда, когда толком не понимал всех механизмов влечения. И ни капли этого не стеснялся. К тому же даже не думал скрывать. Было бы что скрывать. Он и так получал побои почти за всё, за что только можно было, да так, что и живого места на бледной коже, не тронутой солнечными лучами, не оставалось. За то, что рыжий да покрыт веснушками, недоношенный недоросток, после рождения выброшенный в мусорный бак и оставленный на растерзание голодным псам в холодную зиму где-то в глухом посёлке. За его влечение к собственному полу. В общем, полный набор. Подарок свыше, предназначенный для издёвок. Ирландец. Может быть ирландец, только вот родовую карту некому было ему предоставить. Некому было подтвердить. Или опровергнуть. Да и нашли Кормака, если верить первоисточнику, за много миль от предполагаемой родной страны. Оба солдата вышли на лестницу, ведущую вверх. Поскрипывавшие ботинки идущего впереди балбеса раздражали мужчину до чёртиков. На миг Кормак задумался: может, вместо камешка пнуть ногой его, но в ту же секунду отказался от этой идеи. Не по уставу. Всё же эта мимолётная мысль на миг согрела сердце молодого мужчины и заставила расплыться в ехидной ухмылке. Из-за угла им навстречу выскочила свора куда-то спешивших ребят в форме. Бегуны пулей пронеслись мимо, один случайно задел Кормака плечом, в ту же секунду извинился, но тот даже не пошатнулся, никак не отреагировав на данный инцидент. Лишь поправил тяжёлый рюкзак, болтавшийся на одном плече, рукой невольно затронув грудной карман, чтобы лишний раз убедиться, что всё его содержимое на месте. Видимо, дела тут шли не иначе, чем там, откуда Кормак только что прилетел. Все на нервах, все куда-то в суматохе бегут, все обеспокоены нынешней ситуацией в мире. Все, кроме Кормака. Недавно введённое экстренное военное положение ему было полностью безразлично. Что там не происходило бы, пока это не касалось его напрямую, мужчина оставался спокоен. За себя он не волновался, а за родных — тем более. У парня они просто отсутствовали. Будь что будет, ему плевать. Придя после посещения душа в свою казарму, к слову, не в самом лучшем расположении духа, Кормак то и дело слышал чьи-то приглушённые взволнованные голоса, принадлежащие его товарищам, азартно обсуждавшим возможные теории, объясняющие аномальные явления, чью-то постоянную ругань и отчаянные возгласы тех, кто не сумел дозвониться до своих родных. Среди услышанных обрывков разговоров прозвучали такие слова, как ядерное оружие, сброшенное Северной Кореей, а, может быть, и русскими на США, начало Третьей Мировой, нападение внеземных цивилизаций и прочая никем не подтверждённая чушь. Сам же Кормак, живо переодевшись, плюхнулся на свою койку, намереваясь хорошенько выспаться после ночных трудностей. Он всё равно ничем никому в данный момент помочь не мог, да и не хотел, так зачем напрягать свой мозг бессмысленными размышлениями? Почти ничего, кроме постепенно наступающей неестественной для здешних мест духоты и отключённой сотовой связи в местах происшествий, про обстановку не было известно. Так зачем попусту тратить свои силы на построение сомнительной достоверности догадок? Не лучше было бы поспать, раз появилось время для отдыха? Но не успел Кормак прикрыть слипающиеся веки, как ему донесли, что его к себе вызывает главнокомандующий взвода. И парню не оставалось ничего другого, как сонным и уставшим плестись в военную часть, по пути придумывая достойное объяснение тому, каким же образом и почему вместе с эвакуированными ранее чиновниками в грузовом отсеке также оказалась беременная женщина и ещё трое посторонних, незарегистрированных в общих списках людей. Но по прибытии в кабинет командира Кормак поймал себя на мысли, что начальство, видимо, ещё было не в курсе произошедшего, потому что не успел он произнести и слова приветствия, как его оповестили о новом задании и, ничего толком не объясняя, отправили собрать свои пожитки, указав прибыть на обозначенное место вылета. Так спустя несколько часов, проведённых в самолёте, мужчина оказался в здешних краях. К слову, погода тут казалась более несносной, чем та, к которой он привык. Даже шумно работающие кондиционеры, закреплённые на стенах помещений, не спасали от настигавшей жары. Кормак расстегнул несколько пуговиц насквозь пропитавшейся потом рубашки, тем самым обнажив края бледных ключиц. Над одной из них можно было заметить рваный контур шрама, похожего на схематично нарисованное солнышко. Шрам остался после огнестрельного ранения, полученного несколькими годами ранее. Благо пуля прошла навылет и не раздробила саму ключицу, так что жить и служить рыжеволосому парнишке это вовсе не мешало. Кормак, которого предположительно назвали так из-за его внешних данных, во многом пересекающихся с характерными чертами того северного народа, который испокон веков обитал в краях, известных нам под названиями Шотландия и Ирландия, умел цепляться за жизнь. Можно сказать, вся жизнь мужчины состояла из непрекращающейся борьбы за место под солнцем. Кормак не ведал, кто и почему назвал его именем, корни которого уходили глубоко в историю северян. Парень мог лишь предполагать. Других вариантов у него не оставалась, ибо о своём происхождении ему было известно немногое. Мужчине было бесспорно понятно лишь то, что к людям он попал исключительно по счастливой случайности. Изначально Кормаку была заготовлена иная судьба, менее изощренная, если так можно выразиться. Ещё будучи измазанным в засохшей крови и слизи из материнской утробы, лёжа в картонной коробке среди кучи всевозможного мусора, закоченеть из-за морозного ветра или быть съеденным каким-то лесным зверем или бродячим псом. Так бы всё и случилось, если бы не некий бездомный местный алкоголик, чья одежда была насквозь пропитана запахом спиртного и при этом источала зверскую вонь, который по неизвестным причинам находился так далеко от людских поселений, да и ещё в такую яростную метель, какая свирепствовала в тот день. Если бы он волей случая, проходя мимо ранее упомянутой груды мусора, не услышал бы глухой писк, издаиваемым полуживым Кормаком и напоминающий плач котёнка, да не заглянул бы внутрь картонной коробки, то жизнь Кормака вскоре бы оборвалась, не успев толком и начаться. Завернув найденного младенца в свою единственную тёплую вещь — грязный шерстяной, местами проеденный клопами свитер, от которого за километр разило такими смрадом и гнилью, что глаза слезились, — бездомный насколько позволяли силы и дорога, заваленная сугробами, зашагал в сторону ближайшей деревни. По прибытии в поселение мужчине удалось найти помощь у живущих там людей и довести парнишку, который, кажется, уже и не дышал, до ближайшей больницы. Через пару дней бездомный там же и скончался от сильного переохлаждения и воспаления лёгких. От него остался лишь дырявый свитер, который во вред самому себе тот пожертвовал новорожденному. Работавшая на полставки медсестра, до глубины души тронутая его поступком, рискнула нарушить принятый порядок вещей и, вытащив из урны сей предмет одежды, три раза постирав и положив в целлофановый пакет, передала воспитательнице детского дома вместе с младенцем. К пакету со свитером она приложила и пояснительное письмо, где изложила всю известную ей историю происхождения мальчишки, который, несмотря на не слишком воодушевлявшие прогнозы врачей, умудрился выжить. Судя по описанному в письме, которое Кормак всю свою жизнь бережно хранил, нося в нагрудном кармане рубашки, мальчишка прежде чем как попасть в медицинское учреждение, пролежал на холоде не менее нескольких часов, к тому же появился на свет преждевременно, поэтому несколько месяцев усердно боролся за право жить в этом мире, лёжа в детском инкубаторе. Но всё же, несмотря ни на что, выжил. В написанном молодой студенткой письме она назвала Кормака предпраздничным чудом, ведь, если верить истории, на свет он появился в самый канун Рождества. Кормак часто перечитывал переданный ему клочок уже порядком скомканной, до дыр затёртой от многочисленных прочтений бумаги как то малое, сокровенное, единственное сохранившееся у него доказательство его происхождения. Ибо так мало оставалось вещей в этом мире, на которых можно было надеяться. Порой Кормак размышлял о том мужчине, который умер, стараясь спасти его. Иногда в уличной забегаловке он кормил обедом других бездомных, повстречавшейся ему на пути. Так парень косвенно выражал благодарность тому местному алкоголику, который уберёг его от гибели. Благодарность за то, что показал, что в мире существует не только жестокость. Поднявшись по лестнице, оба парня очутились в ещё более узком коридоре, чем тот, что остался позади. Стены всё ещё отличались мерзким зелёным цветом, но окна здесь отсутствовали. Мужчина и сам не понимал почему, но эта часть здания напомнила ему длинные тёмные коридоры тех нескольких детских домов, где парню посчастливилось пожить. Кормак никогда не славился особой дружелюбностью. Парень как будто с рождения был лишён умения непринуждённо общаться с людьми. Даже сегодня утром, сидя за штурвалом самолёта и краешком глаза наблюдая за профессиональными отточенными и плавными движениями Илиана, он несколько раз тщетно пытался завести конструктивный разговор с прежде упомянутым шатеном. Ему очень хотелось узнать его получше. Поговорить с ним. Но как бы Кормак ни старался, всегда получалась какая-то ерунда. Он попросту не умел ладить с людьми. Не умел располагать к себе собеседника. Подобное случалось и тогда, когда потенциальные приёмные родители, чаще всего из числа молодожёнов, хотели усыновить кого-то из ребят, оставленных коротать своё детство в приютах. Кормак портил всё на этапе знакомства. На фоне остальных детей он сильно выделялся. Не только своей рыжей гривой, и тем, что всегда был на голову ниже всех остальных. Ещё и неумением общаться, ладить с людьми. Для того, чтобы понять, что я пытаюсь донести, достаточно лишь представить себе помёт пушистых, игривых, ласковых щенков, жаждущих любви и заботы, и одного крайнего, отстранённого, такого, которого сразу так и не заметишь — щуплого, недоношенного, к тому же мелкого по сравнению с остальными, да и вечно огрызающегося, так ни разу не дающего к себе прикоснуться. Выбрали бы такого из всех имеющихся? Думаю, нет. Вот и Кормака никто не усыновил. Парень так и прожил восемнадцать лет, безустанно катаясь по разным детдомам. Кормак не был патриотом собственной страны, не разделял ни радость от работы в команде, ни от пребывания в социуме. Он — одиночка. В мировосприятии мужчины его собственная жизнь походила на пустой вагон поезда, мчавшегося куда-то вдаль сквозь тоннель, освещённый тусклыми фонарями. И в этом вагоне он был единственным пассажиром, только изредка позволяющим кому-то ненадолго составить ему компанию до следующей остановки. Мужчина искренне придерживался принципа: спаси себя сам. И даже будучи подростком, уже воспитавшим в себе умение защищаться от нападок обидчиков, Кормак, увидев, как кого-то избивали старшие ребята, проходил мимо, даже глазом не моргнув. Он годами терпел побои и знал, каково это на собственной шкуре, пока в силу своего характера не приловчился давать сдачи. Так чего ради ему вмешиваться в естественный ход событий? Сильный пожирает слабого. Овцы никогда не смогут носить волчью шкуру. Так почему же, имея такие убеждения, он решился помочь семье Аллана этим утром? Откровенно говоря, при разговоре с бывшим однокурсником по телефону, Кормак хоть и пообещал постараться помочь, настроен был скептически. Рискованная была затея. За нарушением прямых приказов и допущением вольностей следовали определённые взыскания. Но всё же слово, которое дал, Кормак привык держать. Он толком не мог себе объяснить, что именно сподвигло его на поступок, который парень не намеривался совершать ранее. Кормак помнил лишь то, как мельком увидел широкоплечего шатена, облачённого в форму пилота пассажирского авиалайнера, который руками подтянул к себе солдата за воротник и грозно приказал слушать. Мощи незнакомца хватило бы, чтобы с лёгкостью скрутить Кормака. А он был бы и рад. Не сопротивлялся бы. Сколько бы мужчина не раздумывал, почему заступился за этих четверых гражданских сегодня утром, не мог понять, какими мотивами руководствовался. Так же, как не ведал, как его угораздило попасть в армию, учитывая сомнительность собственных моральных принципов. Возможно, всё случилось по наитию. Возможно, он оказался в нужном месте в нужное время. Теперь уже и не вспомнить, как всё было на самом деле. Однако в служении родине находились и свои положительные стороны, одной из которых являлась стабильность как заработка, так и жизненного обеспечения. Думаю, полагаясь именно на эти аспекты, юноша, совсем недавно закончивший школу, определился с будущей профессией. Хоть Кормак отличался небольшим ростом — на голову, а то и на две, ниже остальных ребят, да и выглядел намного моложе своих лет, парень он был неглупый и, как ни странно, учитывая историю его рождения, здоровье у него тоже было хорошее. Юноша понимал, что умение работать в команде и налаживать социальный контакт с товарищами — крайне важное дело, играющее значительную роль во время операций, невзирая на его внутреннюю неприязнь к подобному. Поэтому Кормак научился приспосабливаться, притворяясь заинтересованным в исходе событий. Хотя на самом деле судьба других его мало волновала. Ещё меньше — собственная. У Кормака не было цели. Он жил просто потому, что имел возможность жить. Но несмотря на такое отношение к делу, Кормак был способным солдатом. Он чётко следовал данным указаниям и безоговорочно выполнял приказы, не задавая лишних вопросов. Такое поведение не осталось не замеченным руководством, что дало мужчине возможность зарекомендовать себя с наилучшей стороны и нести долгосрочную службу. Первые три года в роли рядового солдата Кормак провёл в различных странах третьего мира. То он боролся за истину, что диктовали одни, то выступал против другой. Думаю, вовсе не стоит пояснять, что, являясь солдатом, посланным прямиком в зоны активных боевых действий, Кормак за свою военную карьеру навидался всякого. Он отчётливо помнил глаза всех тех мужчин, женщин и особенно детей, целясь меж фигур которых, безразлично жал на курок. Чёрные, зелёные, серые, прищуренные от ненависти или, наоборот, в надежде исподлобья смотрящие на него, выражающие смятение, заплаканные, закрытые, без слов умоляющие о пощаде — он помнил их всех. И то, как бессонными ночами он вновь и вновь перечитывал письмо, единственное заветное и светлое, оставшееся у него. В слабой надежде избавиться от преследующих его мыслей о сотворённом. Порой Кормаку казалось, что внутри него разрослась огромная яма, бездонная и пустая. И эти глаза, полные боли и слёз, опущенные к телами убитых родственников, глаза — обречённые, бездушные, принадлежащие солдатам, в чьи головы он стрелял. Глаза, в которых он видел самого себя. И письмо, которое он раз за разом читал. Такие вещи не поддаются разумному осмыслению. Не поддаются. Кормак обладал свободой, схожей с той, которую чувствует птица, запертая в клетке. С каждым совершённым убийством грань между жизнью и смертью будто стиралась. Мужчина не чувствовал ни вины, ни гордости за выполненную работу. Он ничего больше не чувствовал. Война растягивалась на бесконечные месяцы, что складывались в годы, казавшиеся вечностью. А когда завершалась, то начиналась новая. Кормак уже и не знал, будет ли финал вообще. Так же, как и не помнил, когда всё началось. Конец же настиг его прежде, чем он успел его узреть. Лёжа в канаве под ещё не успевшими остыть телами десятка мёртвых солдат, Кормак, с ног до головы испачканный в грязи и чьей-то крови, истекал и захлёбывался собственной алой жидкостью, через щель, образовавшуюся между трупами, с восторгом смотрел на эскадрилью военных самолётов, пролетавших мимо и оставлявших тающий след в голубом небе. В тот момент он ни о чём не думал. В тот момент его ничего не волновало. Ни звуки взрывающихся где-то поблизости гранат, ни собственная неминуемая кончина. Мужчина лежал на прохладной влажной земле и смирно наблюдал за изящными манёврами, исполняемыми профессиональными лётчиками. В миг предполагаемой смерти Кормак ни о чём не грезил, он ни о чём не мечтал. Но после того, как чьи-то сильные руки вытянули его из ямы, заваленной мертвецами, а чьи-то снежно-белые руки, обтянутые латексными перчатками, спустя несколько минут проводили первичную хирургическую обработку раны и накладывали швы, чьи-то дряблые трясущиеся руки пожимали его ладонь спустя несколько месяцев, безо всяких сомнений вручая ему медаль за отвагу, которую Кормак столь же решительно позже вышвырнул в ближайшую урну вместе со стаканчиком из-под кофе, после всего этого в рыжеволосом парнишке загорелась мечта. Искреннее желание стать лётчиком, покорять небеса. И парень её выполнил. Он им стал. Завернув за очередной угол, оба солдата оказались перед нужной дверью. Дёрнув за ручку, они вошли внутрь небольшого помещения. На них сразу же уставились пять пар глаз, принадлежавших людям, что сидели за овальным столом в центре комнаты. — О, смотрите-ка, неужели ирландец? — широко улыбнувшись, воскликнул широкоплечий мужчина, сидящий по правую сторону стола. Кажется, у него отсутствовал один передний зуб. Кормак аж зашипел от негодования. Неожиданно перед его лицом возник высокий военный с необыкновенными серо-голубыми глазами. «Красивый», — мельком подумал Кормак. — «Вот только определённо натурал. Да и влюблён к тому же.» — Итан. Добро пожаловать в команду, — приветливо улыбнувшись, протянул руку мужчина. — Кормак, — ответил парень и пожал его руку.