Итан
Тарелка сладкой земляники со свежим молоком, заботливо оставленная матерью на кухонном столе. Нескончаемый марафон любимых мультиков воскресным утром. Лазание по изгибающимся ветвям кучерявых деревьев. Футбольный матч, сыгранный с дворовыми пацанами жарким летним вечером. Подорожник, лихо прилепленный к ободранным коленкам как единственное верное средство исцеления ото всех бед. Именно такие ассоциации вызывали у Итана воспоминания о лете. Почти позабытый вкус беззаботного детства. Именно так мужчина чувствовал то далекое, будто навеки в забвении затерянное время. Время, когда дни казались длиннее, ночи — короче. И солнце над головами лучилось ярче. В ту пору, когда швы, наложенные на рану, медленно рассасывались, казалось, что всё постепенно возвращается в привычное русло. Семья вновь обрела старый состав былой троицы. Мать с утра до ночи пропадала на работе, мальчики, успешно закончив очередной учебный год, наслаждались началом летних каникул. Время не имело свойства замедляться. Несносная жара сменялась протяжными ливнями. Палящее солнце затягивали угрюмые тучи. Дни пролетали незаметно, как стая журавлей, коротко взмахивая крыльями, уносилась куда-то вдаль, на юг. Июнь плавно перетекал в июль, а ему на пятки наступал и август. Казалось, что идиллии, вновь воцарившейся в одной из крохотных квартирок окраины многотысячного города, не будет конца. Итан поистине наслаждался неизменностью восстановившегося семейного статуса, наслаждался тёплыми деньками, подаренными летом и весело проведёнными в играх с друзьями, наслаждался свободой, столь отчётливо ощущаемой в те юные годы, и, конечно, вкусом любимого шоколадного мороженого, что таяло в руке и намеревалось стечь по пальцам вниз. До того дня. Точнее вечера, когда пасьянс, выложенный из карт размеренной жизни, снова смешался, потрясая новым, совсем нежданным осознанием. В тот совсем обычный жаркий вечер второго месяца лета братья ещё толком не успели ступить на порог дома после игры на улице в мяч, как Итан учуял характерный сигаретный запах, исходивший от армейской куртки, которая небрежно болталась на вешалке в прихожей. Секундой позже его взгляд зацепился за тяжеловатые ботинки размера этак сорок четвёртого. Мальчики переглянулись. На лбах обоих прорезались морщинки беспокойства. Итан с ощутимой опаской в движениях заглянул за угол протяженного коридора, разделяющего кухню с прихожей. Его взор пал на широкую спину мужчины, сидящего возле кухонного стола и попивающего чай. Мужчина повернулся, и две пары голубых очей, прикрытых покровом тёмных ресниц, столкнулись. «Отец…» — Крупица трепетной надежды невольно проскользнула в сердце юноши. Мужчина уверенно и громко отодвинул свой стул, и, встав из-за стола, направился к мальчикам, которые в непонимании застыли посреди коридора, будто окаменев. — Ты, наверное, Итан? — грубым резковатым голосом констатировал он, подойдя и оглядев тёмные макушки близнецов. — А ты, пожалуй, Габриэль. Я Киар, можно просто Яр или Кир, без разницы. Как удобнее. Ваш дядя, брат Сибил. — Он указал на выглянувшую из кухни мать мальчишек и протянул свою медвежью лапу в знак приветствия, которую близнецы, малость ошарашенные, аккуратно по очереди пожали. Растерянности и изумлению Итана не было предела. Мужчина, стоящий напротив него, грозному виду которого позавидовал бы сам Дольф Лундгрен, с прищуренными лазурными глазами, так сильно ассоциировавшиеся с пристальным взором ястреба, пытающегося высмотреть свою добычу на высоте полёта в несколько километров, являлся их дядей. Родным человеком. Осмысляя происходящее, Итан пребывал в полном недоумении. За одиннадцать лет мать ни разу не упоминала о существовании брата. Ни разу. В доме не имелось ни единой фотографии или памятной вещи, которая хоть что-нибудь могла подсказать или рассказать о происхождении их семьи. Всю свою жизнь мальчики думали, что у них нет других родственников. Они были в этом убеждены. Ни бабушек, ни дедушек, ни двоюродных братьев или сестёр. Близнецы ничего не знали о собственном семейном древе, они уже давно смирились со сложившейся конфигурацией их маленькой, но сплоченной семьи, в том, что у них попросту больше нет родных. Братьев никогда никто не навещал, к ним не приезжали родственники, не звонили, не посылали открытки на дни рождения и другие праздники. Даже настойчивые расспросы маленького Итана, с которыми он, будучи ещё в детсадовском возрасте, так часто прибегал к маме, пытаясь выяснить что-нибудь об их семейном положении, не способны были приоткрыть завесу, затягивающую тайны их генеалогического древа. Тогда почему именно сейчас? Почему не два года, не пять лет назад, почему именно сейчас к ним явился этот Киар? Брат матери. Итан не понимал. Сидя за кухонным столом, во время семейного ужина мальчик всматривался в прямые черты лица родственника, сам не до конца осознавая, что именно он пытается разглядеть в серьёзном выражение уст Киара. Больше всего во внешнем виде мужчины, в данный момент черпающего суп из огромной тарелки, его донимали волосы, точнее их цвет — темнее перьев дрозда. Парень всегда предполагал, что тёмный окрас гривы, которой щедро наградила их с Габриэлем генетика, они унаследовали от отца, ибо у матери волосы были светлее. Тоже тёмные, но на несколько тонов светлее, и больше походили на оттенок каштанового, чем чёрного. Все эти годы данная мысль жила и грела душу Итана — иметь частичку отца во внешнем сходстве. Парень не был уверен, являлось ли это правдой. Итан так и не удосужился спросить у матери, на это у него не хватило смелости. Но это осознание, пусть и принятое самостоятельно, без подтверждения, оставляло в сердце мальчика крупицу надежды. На что именно, он и сам не понимал. Теперь же она, словно мощная морская волна, вздыбленная ураганом, разбивалась об острые камни скалистого побережья, разлеталась на сотни холодных осколков стекла, оставляя за собой постепенно угасающие чувства разочарования и внутренней пустоты. Во время ужина Киар был немногословен, собственно, как и все они. Принятые обществом вопросы, служащие выражением обычной вежливости: про окончание учебного года и успехи в спорте у мальчиков, про работу — у матери. Ещё похвала за ужин и наставление на завтрашнее утро для парней, услышав которое, те широко распахнули глаза, переглянувшись между собой уже, наверное, раз десятый за вечер. Но спорить братья не стали. Завтра их ждала многодневная (неизвестно, конечно, насколько) поездка в компании дяди куда-то в лес, они так и не поняли, куда именно. По словам матери, мальчикам там должно понравится, и они отлично проведут время. С последними инструкциями, назначающими завтрашний выезд на шесть утра, Киар, потрепав волосы на макушке каждого, посоветовал парням идти собирать вещи и постепенно готовиться ко сну, чтобы хорошо выспаться перед завтрашним днём, что мальчики, ещё будучи немного ошарашенными таким резким изменением положения вещей, беспрекословно принялись выполнять. Годами позже, размышляя о том моменте, Итан так и не смог найти в себе ответ, что же заставило его тогда, выходя из кухни следом за Габриэлем, напоследок оглянуться. Он также не мог объяснить, почему увиденное им тогда так сильно запечалилось в памяти и почему на протяжении стольких лет он искал в этом воспоминании ответы на все ранее задаваемые вопросы. И почему, несмотря на всю пылкость размышлений, так и не сумел их найти. На долю секунды обернувшись, Итан узрел, словно короткие вспышки при смене кадров в киноленте, как Киар тихим шагом, почти невесомым для тяжести его движения, медленно приблизился со спины к Сибил, стоящей тем временем у окна и смотрящей куда-то вдаль, и, будто почти не касаясь, легковесно обхватил ладонями её руки, опущенные вдоль тела, положил голову ей на плечо. И сколько Итан не думал об увиденном, так не смог понять, почему именно это воспоминание так ярко отпечаталось в его памяти, как красное пятнышко лазерного луча, нацеленного на равномерно бьющееся сердце юноши, почему именно в нём, как ему казалось, он увидел то, что так не мог объяснить. Что-то сокровенное. Близкое и в то же время далёкое. То, что, возможно, не должен был. После того, как Киар, попрощавшись со всеми и условившись завтра быть у подъезда дома ровно в шесть, ушёл, Итан всё же поинтересовался у матери, почему та не рассказала о существовании брата сыновьям ранее, на что, как и ожидалось, получил весьма неоднозначный ответ. Сибил лишь мягко улыбнулась, помогая мальчикам собрать рюкзаки с необходимыми вещами, и многозначительно заявила, что порой в жизни всё складывается иначе, не так, как было запланировано. Иногда требуется время, чтобы понять, что именно ты хочешь сказать. Впрочем, к такому роду пояснений близнецы за одиннадцать лет жизни успели уже привыкнуть, поэтому больше мать ни о чём не расспрашивали. Следующим утром ровно в назначенное время у двери дома номер шесть заурчал мотор красненького джипа, за рулём которого сидел, излучая бодрость, Киар. К слову, мужчина поставил условие, что каждый из попутчиков собой может взять лишь одну сумку вещей, поэтому прошлым вечером оба брата не без помощи матери были вынуждены потратить приличное количество времени на размышления, что же из всего необходимого стоит брать собой, а что лучше оставить. Дополнительные трудности при сборах возникли и потому, что никому из членов семьи не было известно, насколько долго мальчики будут отсутствовать, ибо дядя не удосужился посвятить никого в детали планируемой поездки. С горем пополам полусонные Габриэль и Итан, несчастно закинув собранные рюкзаки в багажник, забрались на заднее сидение просторного авто и с обеспокоенными лицами тронулись в путь — в неопределённую неизвестность. Под прерывистое урчание разгоняющегося мотора автомобиля одноликие многоэтажные строения сменялись частными семейными домиками и просторными дачными посёлками. Прямая асфальтная дорога постепенно переходила в извилистую разбитую земляную, оставляя суету многоголосного города кружиться позади в пыли выхлопного газа. Итан и Габриэль ранее никогда не выезжали загород, поэтому с неистощимым блеском любопытства в очарованных глазах наблюдали за меняющимися природными пейзажами окрестных мест. Первые несколько часов совместного пути в салоне машины царило молчание. Никто из сидящих сзади не желал нарушать уже привычную тишину, установленную спокойствием Киара, принимая это как данность. Мальчикам ничего другого не оставалось, кроме как самостоятельно бороться с возникшей скукой, ища скупые возможности для развлечений. Габриэль, достав из кармана летней куртки маленький записной блокнот с ручкой, старательно рисовал, Итан, размышляя о чём-то на тот момент не слишком важном, уныло разглядывал густые опушки лесных деревьев, оперевшись на подлокотник. Спустя несколько пресных часов, проведённых в тряске по каменистым немноголюдным дорогам, Киар, будто внезапно ожив, потянулся к правому бардачку, доставая оттуда какой-то музыкальный диск, название которого сидящие на задних сидениях пассажиры не смогли разглядеть. В тот же миг в салоне машины зазвучали громкие нотки пения, казалось бы знакомого, но в то же время ранее не слышанного певца. — Старый добрый Элвис, — будто прочитав мысли парней, пояснил Киар, продолжая барабанить пальцами по обшивке руля в такт звучащей музыке. — Музыка, которая попросту не воспринимается в отсутствии движений тела. Удивительно, как незаурядные мелочи, самые незначительные детали, будь то любимая композиция или исполнитель, способны повлиять на мнение о человеке, кардинально изменив его. Так и в данном случае, угнетающая тишина с яркостью пения Пресли постепенно сменялась на более раскрепощенную, расслабленную атмосферу. После окончания очередной композиции Габриэль все же решился начать разговор с Киаром, сперва поинтересовавшись, куда же они направляются? Приглушив громкость музыки, Киар, мельком взглянув на пассажиров через зеркало заднего вида, оповестил, что путь они держат в небольшой охотничий домик, находящийся в лесу у озера. Этот дом, по словам мужчины, принадлежал одному его хорошему знакомому, бывшему товарищу по службе, который в свою очередь по просьбе Киара разрешил погостить в своём владении несколько ближайших недель. Как разъяснял дядя, дом отдыха — не очень большой и без особых удобств, но как ночлег в летнее время более чем подходящий, тем более местность вокруг дивная. И баня в доме имеется. Больше он не паясничал, заверив, что к вечеру, когда они доберутся до места назначения, мальчики сами всё увидят. Киар не имел привычки охотно вливаться в беседу, не говоря уже о том, чтобы быть инициатором так называемых разговоров по душам. Мужчине была свойственна лаконичность в высказываниях, он говорил только по делу и даже в таких случаях задумывался, взвешивая каждое сказанное слово, будто ожидая окончания некого, неизвестно кем установленного лимита слов, за предел которого категорически нельзя было выходить. Но были в его жизни и такие события, о которых Киар мог разглагольствовать вечность, рассказывая с неприсущей пылкостью и энтузиазмом, и, что являлось наиважнейшим, заговаривая слушателя так, что во время повествования тот забывал обо всем, что его когда-либо тревожило или беспокоило, полностью погружаясь в звучание спокойного голоса. Истории из собственной жизни, по большей части связанные с приключениями, пережитыми во время многолетней службы. Разные на первый взгляд, ошеломляющие воображение байки, в достоверности которых Киар был готов поклясться самым ценным, на его взгляд, для каждого человека — Родиной. Сидя за обшарпанным столом в одном из непримечательных придорожных кафетериев, какие за сегодняшний день по пути встречались десятками, близнецы с оторопелыми от удивления глазами и с неподдельным интересом вслушивались в очередную, приблизительно пятую, историю, поведанную дядей, вместе с этим охотно опустошая свои огромные обеденные тарелки, наполненные горой аппетитных воздушных блинчиков, сверху щедро политых кленовым сиропом, и запивая всё это молочным коктейлем, приготовленным из душистого ванильного мороженого, настолько холодного, что при его чрезмерном употреблении мозг невольно застывал. Братья никогда не бывали в местах, подобных этому, и царившая здесь атмосфера и суета, присущая заведениям такого характера, моментами забавляла парней, удивляя столь не свойственной многолюдным городам первобытностью и естественностью. Итан ранее был лишен настолько тесного общения со взрослым представителем мужского пола. Олег мало времени уделял воспитанию близнецов. Возможно, именно поэтому парень, пристально наблюдая за сидящим напротив Киаром, старался впитывать каждое слово, услышанное из его уст, будто намереваясь отложить их все в отдельную накопительную ячейку разума для дальнейшего осмысления. Так как Киар весьма скупо распространялся по поводу технического аспекта своей профессии, в ходе беседы мальчикам стало известно лишь то, что на данный момент мужчина числился одним из военнослужащих в составе военно-морского флота. Руководясь некими неизвестными причинами, мужчина старался обходить данную тему стороной, особо не углубляясь в подробности своей деятельности, и больше внимания заострял на описаниях различных случаев и испытаний, с которыми был вынужден столкнуться в процессе несения службы. О прохождении различных препятствий при поступлении, о казусах с товарищами и сложностях, возникших во время исполнения тех или иных поручений. Среди этих историй были как страшные, поистине пугающие рассказы, сосредоточенные на отчаянном выживании вдали от цивилизации, и о встречах с лесными обитателями, так и весёлые, забавные и ироничные происшествия, пережитые бок о бок с сослуживцами. Дорога длительностью более шести часов сильно утомила Итана, но также предоставила нужное время для того, чтобы парень мог свыкнуться с нынешним положением дел. Не было нужды скрывать, что за часы, проведённые в поездке, он успел проникнуться лёгкой симпатией к блудному родственнику. Откровенно говоря, вопреки всем опасениям, мальчики чувствовали себя вполне комфортно, находясь в обществе дяди. Итану было безразлично, являлись ли истории Киара правдивыми или лишь плодом его воображения, ибо некоторые рассказы всё же были способны удивить своим захватывающим сюжетом, мальчику попросту нравилось непринуждённое общение. Если мужчина что-то у братьев спрашивал, то не только из элементарной вежливости, он на самом деле был заинтересован в ответе, заинтересован узнать, что они думают. Будь то сыгранный на днях с друзьями футбольный матч или рассказ о детских кумирах, на которых юные сердца хотели бы равняться. Если же Итан с Габриэлем задавали вопросы дяде, тот старался ответить настолько исчерпывающе, насколько мог. По прибытии на место проживания, где им придётся провести последующие несколько недель, в сердце Итана уже успела зародиться слабая крупица надежды, что, возможно, им с братом и вправду удастся в некой степени насладиться остатком летних каникул. Возможно, все складывалось вовсе не самым худшим образом, как могло показаться изначально. Пускай дни того лета были единственными и последними, которые братьям посчастливилось провести, пребывая в столь далёких краях, в памяти Итана на долгие годы запечатлелась картина, развернувшаяся перед его взором, когда, выходя из машины, он впервые узрел красочность местной флоры, распространённой вокруг. Небольшое, одноэтажное, местами залатанное поломанными досками, местами кривое в основании, построение с широким крыльцом, выходящим к берегу озера, не могло испортить красоту природы, на тот момент воцарившуюся перед глазами мальчика. По правде говоря, в столь юном возрасте мало кто из сверстников мог воистину оценить прелести естества природы, которая окружала ребят на тот момент, но спустя годы воспоминания Итана о пережитом тем летом всё ещё оставались живыми, настолько, что были в состоянии перенести запахи леса, ощущения духоты, перебиваемой прохладой, исходящей от водоёма, находящегося поблизости. Яркость и спокойствие, скрытое в зелёно-коричневых тонах окружающих деревьев. Ну и о жужжании летучей живности тоже, пожалуй, не стоит забывать. Все эти воспоминая ещё были достаточно яркими, чтобы годы спустя пестрить и будоражить воображение молодого человека, излучая ностальгию о счастливых днях детства. Киар не лукавил, предупреждая о проблемах, связанных с обустройством охотничьего дома. Несмотря на удушливую жару, какая царила в здешних краях, внутри единственного помещения хижины, разделённого тонкой стеной на две части — кухонную и спальную, — отчётливо пахло сыростью, таким характерным запахом, свойственным гниющей древесине. Комнаты подолгу не проветривались. Когда Итан вошёл в дом, по его коже пробежался лёгкий зыбкий холодок, в ноздри ударил пыльный запах старой мебели, которой долго не пользовались. Хижина не могла похвастаться излишней красотой обустройства очага: в центре кухни располагался большой, неустойчивый, кажется, собранный вручную стол, весь покрытый пылью и засохшими крошками остатков пищи, к стене неаккуратно приставлена секция шкафов и выдвижных ящиков, рядом с которой стоял заржавевший умывальник времён Второй мировой. Спальное помещение вмещало одно раскладное кресло со слегка разодранными углами и двуспальную кровать, небольшой угловой кирпичный камин и кофейный столик. Напротив кровати стоял огромный деревянный шкаф, одна дверь у которого отсутствовала. Туалетное помещение представляло из себя однокамерную будку с двускатной крышей и маленьким окошком, вырезанным в деревянной дверце, которое стояло в нескольких метрах от дома. Пожалуй, самым ценным во всем представленном комплексе отдыха являлась баня — небольшая отдельная пристройка возле боковой стены дома. Как заявил Киар, одновременно поставив два огромных пакета купленной в магазине провизии на шатающийся стол: «Здесь весьма уютно». Несмотря на накопившуюся от дальней дороги усталость, весь остаток дня мальчики в сопровождении нескончаемой бодрости дяди провели, выгребая мусор и вычищая грязь из комнат, смывая пыль с окон и мебели. Всё для того, чтобы в доме можно было комфортно разместиться. С уборкой помещений они закончили только к вечеру. Кажется, в доме за чистотой ранее вообще никто не следил; здесь не убирались со времён постройки, ибо столько паутинных сетей в одном месте Итан ещё не видел. По завершению работы всё, чего братьям хотелось, так это упасть в кровать и погрязнуть во власти чарующих сновидений, накрывающих их с ног до головы сопутствующей мглой, но по просьбе Киара парни согласились напоследок искупаться в прохладном озере, чтобы смыть липкую пелену пота и немного взбодриться. Киар не утруждал себя переодеванием в плавательные шорты, в воду мужчина полез в чем мать родила, что вызвало немало удивления у окружающих. Мужчина предложил Итану и Габриэлю последовать его примеру, заявив, что таким образом человек лучше ощущает близость к природе, но в ответ братья лишь синхронно замотали головами, предпочитая не раздеваться догола. Как позже выяснилось, Киар вообще предпочитал не носить плавки, похоже, что у него их даже не было. Сколько бы раз мужчина не купался, он всегда делал это голышом, всё больше забавляя малых попутчиков своей первобытностью и отчужденностью. После получасовых плесканий в освежающей воде, настала пора ужина, о котором мужчина вызвался позаботиться самолично. Итану нравилось, сидя возле костра, наблюдать за отточенными действиями мужчины, готовившего суп, а дивный аромат наваристой жидкости, исходящий из бурлящего котла, приятными нотками разрастающегося аппетита щекотал нос мальчика. Если честно, парень так и не понял, что именно за суп это был: в нем плавали кусочки всевозможных овощей, порой вылавливалось мясо из консервов, но блюдо Итану пришлось по вкусу настолько, что его маленький желудок сумел осилить аж две порции. Даже обычно раздражающее жужжание комаров, треплющих нервы своим присутствием, в этот раз осталось без внимания — вот настолько мальчику по душе пришёлся ужин, устроенный на свежем воздухе. После удовлетворительной трапезы все трое ещё долго сидели возле разгорающегося костра. Грея свои спины и слушая треск пламени, они всматривались в сторону величавого водоёма, попутно болтая о чём-то несущественном, но в то же время занимательном. И только тогда, когда в небе засверкали первые звёзды, ребята двинулись в сторону захолустной хижины, которая нынче должна стать для них временным убежищем. Вопреки опасениям, Киар обладал не свойственным для его грозного вида рассудительным спокойствием. Сначала Итан полагал, что их с братом ждёт что-то, отдалённо похожее на каторгу дешёвого детского труда. По крайне мере, такое впечатление сложилось у парня после нескольких часов, проведённых за уборкой охотничьего домика в первый же день, но, нет, мужчина не заставлял близнецов помогать ему, с обыденными хлопотами он справлялся сам. На удивление, Киар от мальчиков вообще ничего не требовал. Такое отношение не могло оставить равнодушным, по сути ребята могли целыми днями бездельничать, беситься, резвиться и наслаждаться летом безо всяких нравоучений со стороны взрослого. Но вопреки всему, мужчине также была свойственна некая деятельная притягательность, процесс воздействия которой мальчики никак не могли объяснить. Всё, что бы Киар не делал, куда бы не шёл, всё вызвало у братьев огромнейший интерес. Поэтому оба часто ошивались рядом со своим дядей, наблюдая, как мужчина занимался вполне обыденными домашними делами, свойственными его порядку жизни вдали от цивилизации: колол дрова, чинил удочки для ловли рыбы, рыбачил, чистил охотничье ружьё, разделывал пойманную дичь, чаще всего кого-то мелкого — птицу или зайца, — готовил, попутно рассказывая своим пристальным наблюдателям очередную заурядную историю и разъясняя им тонкости процесса деятельности. Утро мужчины начиналось рано — с первыми лучами восходящего солнца. Спартанская дисциплина у Киара, пожалуй, пребывала в крови, ибо после пробуждения он как минимум час занимался физическими упражнениями на свежем воздухе, только после их завершения его день мог, наконец-то, начаться. Выносливости и азартности мужчины можно было только позавидовать. Впрочем, мальчиков на заре он не будил, позволяя им поспать чуть дольше. В первые дни совместного проживания Итан и Габриэль вставали ближе ко времени завтрака, который, к слову, был уже заботливо приготовлен дядей. Аппетитное шкварчание яичницы, приготовленной в сковороде на костре и подающейся с изобилием свежего томатного соуса, было способно распалить аппетит любого человека, пробуждающегося в условиях дикой природы. Мальчики не являлись исключением. Но братьям не была свойственна манера пассивного проживания. С детства они были приучены помогать в домашних делах и заботиться об окружающих, поэтому долго наслаждаться полной свободой не могли. Чем больше парни наблюдали за размеренным течением жизни Киара, тем больше интереса такая жизнь у них вызывала. Им хотелось к нему присоединиться, попробовать, научиться. Ибо вся его деятельность выглядела слишком притягательно, чтобы в спокойствии оставаться в стороне. Уже совсем скоро Итан и Габриэль приноровились пробуждаться на заре нового дня, оба до седьмого пота старались выполнять упражнения утренней тренировки, каждый столько, сколько было под силу. Вместе с Киаром мальчики готовили завтрак, мыли грязную посуду водой, собственноручно принесённой в вёдрах из озера, стирали испачканную одежду, вместе рыбачили, чинили в доме то, что можно было починить, ходили в дневные походы в лес, наблюдали, как мужчина охотится, учились разделывать дичь. Итан погружался в процесс совместного времяпровождения, толком не осознавая, насколько же благодаря этому привязывался к дяде, насколько близким становился для него этот лес, эта неказистая хижина — такая жизнь. За пару недель, проведённых вдали от дома и удобств, предоставленных цивилизацией, все события, прожитые тем летом до судьбоносной поездки в края полного отчуждения, постепенно утрачивали свою значимость, растворялись будто во мгле, как долгий дивный сон. За время, проведённое вместе с Киаром, оба мальчика сильно породнились с дядей, и не являлось секретом, что мужчина тоже к ним привязался. После событий того лета Итан часто вспоминал их совместные приключения, он часто думал о Киаре, мужчине с голубыми глазами, такими же яркими, как у него самого, он скучал по его нравоучениям, по громкому хохоту, тосковал по долгоиграющим беседам в полуночной тьме возле разгорающегося огня костра. Будучи взрослым, Итан так и не мог отделаться от угрызений совести из-за того, что в те юные годы он не обладал умением по достоинству оценить то, как много тогда имел, ровно так же, как не мог отделаться от того воспоминания, момента, который случайно узрел в тот вечер, когда, мельком обернувшись, увидел, как Киар бережно опустил свой подбородок на плечо его матери. Поистине грустно приходится в момент осознания, когда понимаешь, что человек, подаривший тебе одни из лучших воспоминаний, сам становится воспоминанием. По истечении половины августа Киар вместе с мальчиками решил отправиться в более длительный поход, занявший бы несколько дней. Из-за сложившихся обстоятельств, палатки у них не имелось, да и тяжёлая она была, чтобы нести её на спине в течение всего планируемого маршрута, поэтому путникам пришлось ограничиться ночевкой под открытым звёздным небом, пользуясь одними спальными мешками. Дополнительно каждому из братьев Киар вручил по гамаку, прежде проведя инструктаж, объяснив, как укрепить его между деревьями. По ощущениям, возникшим после пары ночей, проведённых в гамаке, можно было заключить: спать в нём нисколько не удобнее, чем на открытой местности, тем более в подвешенном состоянии намного сильнее замерзала спина, поэтому, немного помучавшись, Итан и Габриэль решили последовать примеру дяди, в ту ночь так уютно расположившемуся на мягком мху возле костра. Пожалуй, лишним будет упоминание, что Киар являлся превосходным охотником. Навыками стрельбы из огнестрельного оружия он обладал отменными. Ружьё парням в руки мужчина не давал, и стрелять тоже, по непонятным для них тогда ещё причинам, не учил, позволяя лишь наблюдать за его действиям издалека, притаившись в зарослях травы и кустарников. Охотился мужчина в основном на мелкую дичь, поясняя, что нет никакой необходимости убивать кого-то покрупнее: провизии у них хватало. Обычно рацион питания всех троих во время похода состоял из мяса какой-нибудь дикой птицы или тушенки, прихваченной с собой, и разных видов круп, бобов да зелени. Во время длительной вылазки в лес Киар после утомительных просьб маленьких энтузиастов согласился обучить их базовыми навыками элементарного выживания вдали от цивилизации. По словам мужчины, лес являлся одним из самых благоприятных мест для человека, где в созданных природных условиях тот мог рассчитывать на выживание. Лес способен обеспечить кров, в нём также можно найти источники воды и укрыться от неблагоприятных погодных условий или же спрятаться при необходимости. У человека намного больше шансов выжить в лесу, особенно в летнее время года, нежели в песчаной пустыне или в мёрзлых горах. Фундаментально важным навыком при выживании в диких условиях являлось умение находить питьевую воду. По уверению Киара, существовало два способа решения проблемы нехватки водного ресурса. Первый, самый очевидный — найти естественный источник воды. Проще это было сделать в лесу, таком, как этот, богатом растительностью, с лиственными деревьями и мягкой почвой. Реки и ручьи, находившиеся поблизости, возможно было засечь, прислушиваясь к звукам их течения. Если всё же вокруг не были слышны признаки, указывающие на текущую воду, юношам стоило продолжать двигаться по маршруту, ведущему по наклонной вниз, куда обычно стекают источники. Также необходимо было уделять внимание следам, оставшимся от недавно прошедшего дождя, которые могли оказаться весьма полезными в поиске естественного водоёма, ибо тоже имели тенденцию стекать в ручьи. Птицы и насекомые являлись отличными указателями на источники воды. Их численность обычно выше у водоёмов, поэтому также не стоило пренебрегать наблюдениями за жизнью и передвижениями лесной фауны. Если по пути встречались холмы или склоны, был вполне разумным совет внимательно осмотреть почву у их подножия. В таких местах довольно-таки часто скапливалась вода или протекали мелководные ручьи. Если же естественный источник воды мальчикам по тем или иным причинам отыскать не удалось, то её можно было добыть и самолично при наличии целлофановой ткани, которая являлась обязательным атрибутом туристического рюкзака. Чтобы добыть воду, необходимо было выкопать небольшую яму. Дно ямы выложить листьями или травой. Также внутрь необходимо было поставить какую-то ёмкость, типа котелка, и накрыть целлофаном. Сверху на целлофан, на то место, где находился центр ёмкости, нужно было положить камень. Края целлофановой ткани тоже необходимо было закрепить чём-то твёрдым, к примеру теми же камнями, чтобы под тяжестью веса ткань не провалилась внутрь ёмкости, в которой со временем и накапливалась влага — питьевая вода. Также, имея под рукой простой целлофановый пакет, внутрь него можно было положить листья или траву, крепко завязать и оставить в солнечном месте. Внутри этого пакета тоже постепенно собиралась жидкость. При наличии жидкости, собранной в природных условиях, вполне очевидной проблемой становилось то, что перед употреблением, её было необходимо дезинфицировать. Кипячение — пожалуй, один из самых распространённых методов дезинфекции воды. Но для этого был необходим источник живого огня. Умение добывать огонь считается ещё одной из важнейших составляющих успеха выживания. При отсутствии коробки спичек, зажигалки, огнива или другого самовоспламеняющегося материала, огонь можно было разжечь с помощью концентрации лучей солнца. Киар довольно-таки часто прибегал к данному способу разведения огня. Для добывания искры он использовал тепло, исходящее от звезды, ярко горящей в небе, даже в том случае, когда имел возможность воспользоваться зажигалкой. Такое решение мужчина объяснял принципом элементарной экономии ресурсов. Хотя Итан был более чем уверен, что дяде попросту нравился процесс разжигания костра более изощрённым способом. Для того, чтобы развести огонь в ясную погоду с помощью солнца, Киару было необходимо иметь в наличии линзу, лучше — лупу, если такая имелась, также можно было воспользоваться и вогнутым зеркалом. Благодаря использованию линзы, человеку предоставляется возможность собрать солнечные лучи в единый пучок и поджечь трут — сухой, волокнистый, легковоспламеняющийся от искры материал, к примеру, высушенный мох. В более спартанских и неблагоприятных условиях в качестве концентратора солнечной энергии могут быть использованы линза от очков, прозрачная бутылка или отражатель от фонарика. При такой надобности линзу также можно извлечь из фотоаппарата или сделать из донышка стеклянной бутылки, что являлась более изощрённым и сложным, но тем не менее возможным при экстренной необходимости. Для выполнения дальнейших действий в качестве трута ребятам было необходимо собрать что-нибудь мягкое, ватообразное, лучше всего — древесное, то, что можно разжечь, к примеру, найти сухую трухлявую ветку, содрав кору которой, в качестве расходного материала можно извлечь высохшие щепки. В первую очередь найденный трут необходимо было растереть в руке. Далее с помощью линзы на аккуратно сложенную кучку сухих волокон древесины навести фокус концентрированного солнечного луча и слегка подуть, чтобы разжечь. В момент появления достаточного количества дыма из древесины, к ней необходимо было подложить бересту — верхний слой коры, чтобы вспыхнуло пламя. Увеличительное стекло отнюдь не являлось единственным способом разжигания костра. В случае полной безысходности, не имея возможности прибегнуть к другим методам, можно было воспользоваться, пожалуй, самым сложным в исполнении, но в тоже время универсальным способом, которым пользовались наши предки ещё сотню тысяч лет назад — разжиганием огня с помощью трения. Данный способ выявления искры имел множество вариаций, начиная от метода трения деревянного колышка руками и заканчивая использованием верёвки или шнурка ботинка для построения более удобного приспособления натирания одной деревянной поверхности о другую. Будучи нежными, к ручному труду неприученными, маленькие руки Итана сильно попотели, прежде чем мальчик сумел, где-то с попытки так седьмой, воплотить задумку воспроизведения искры методом трения. Выполняемые им действия — растерзание колышка о деревянную поверхность — требовали тонны терпения и непризнанного усердия. Небезызвестным было то, что в каждом способе добывания огня крылось множество нюансов, которые так или иначе для достижения поставленной цели приходилось соблюдать. К примеру, хвойные породы деревьев для добывания огня трением использовались исключительно только в случае отсутствия другой древесины. Ибо наличие смолы в хвое могло препятствовать появлению тлеющего трута. Также, собирая дрова, было важно помнить о правиле сохранности абсолютной сухости веток; при сборах необходимо было избегать те деревья, что лежали на земле, ровно так же, как и зелёную древесину, которая имела свойство плохо гореть. Но несмотря на всё изобилие способов поиска питьевой воды и добывания огня, самым сложным испытанием, по мнению мальчиков, являлся именно момент поимки добычи. И не в методологии построения конструкции петлевой ловушки скрывалась проблема. Принцип действия ловушки казался весьма элементарным: одна ветка с двумя ответвлениями, как у рогатки, вбивалась в землю «рогами» вниз. Между ними вставлялся небольшой колышек, верхний край которого привязывался к середине верёвки или шнурка, который в свою очередь был подвязан к согнутому в дугу молодому дереву. Конец верёвки образовал петлю, которая с помощью ещё одной подставной ветки закреплялась у основания «рогатки». Таким образом при попадании мимо пробегающего зайца и какого-нибудь зверька в петлю, ловушка срабатывала, оставляя пойманную жертву висеть лапами вверх. Нет, проблема ловли живности заключалась не в техническом исполнении, затруднения у братьев проявлялись в совершенно ином аспекте. Итан, сидя на корточках в длиннющей траве, пристально всматривался в испуганные глаза и нервно дергающийся носик мелкого зайца, которого им удалось поймать вместе с Габриэлем на досуге. Он, малость сморщив лоб, наблюдал за тем, как Киар, подставляя нож к горлу пушистого зверька, уверено сдерживал его рукой, твёрдо прижатой к земле. — Перед тем, как разделать зайца, мы спустим у него кровь, — тихим, но внятным голосом пояснял мужчина. — Для этого мы перережем перегородку, соединяющую ноздри, и, взяв зайца за задние лапы, поднимем его в воздух. Будем держать до тех пор, пока вся кровь не стечёт. После этого нам нужно будет освободить его мочевой пузырь. Мы сдавим низ брюха, придерживая голову в вертикальном положении. Вот так. — Мужчина поднял дрожащего зверька за задние лапы вверх. — Ещё нам понадобится снять с него шкурку.. — А может.. Может, не надо? — где-то рядом с Итаном тихим голоском пискнул Габриэль. Иногда Итан воистину восхищался непоколебимостью мужества, присущего младшему брату. Габриэль находил в себе решимость противостоять в том, что категорически считал неправильным, даже если оппонент отличался большей силой. В те считанные минуты жизни пушистого зверя, Итану не хватило духа перебить мужчину, с непоколебимым выражением лица разглагольствующего о процессе разделывания дичи. Он не смог найти в себе смелости. Габриэль сумел. — Не надо — что? — медленно прищурив глаза, Киар переспросил. — Не надо его убивать, — чуть более увереннее заявил мальчик, покосившись в сторону. — Почему же? — Кончики губ Киара поползли вверх в намёке на улыбку. Габриэль не нашёлся, что ответить. Парень ещё раз устремил взгляд на зайца, который под тяжестью сдавливающей руки дяди намертво затих, кажется, позабыв от испуга, как дышать. — Если ты считаешь, что мы не должны убивать пойманную добычу, то будь добр и поясни причину. — У нас предостаточно еды. Есть консервы, бобы... Зайца убивать нет надобности, — спустя несколько секунд молчания, проведённого в раздумьях, тихо пробормотал Габриэль. — А ты что по этому поводу думаешь, Итан? — Улыбка, ещё более широкая, расплылась по всей его грозной физиономии. Итан посмотрел на требующего ответа дядю. Потом взглянул на дичь, сжатую в руке. После — на умоляющего, всем своим видом ищущего поддержки брата. В конце концов, тяжело вздохнув, он произнёс: — Думаю, Габриэль прав. У нас предостаточно еды. Не нужно его убивать. Киар, лишь весело расхохотавшись, разжал свой твёрдый кулак, тем самым выпустив зайца на свободу. Тот, ещё пару секунд помедлив, пребывая в положении полного окаменения, кажется, осознал улыбнувшуюся ему удачу, и резво двинул в сторону ближайших кустов, аж пятки засверкали. — Ну раз не нужно, то не будем, — от души посмеявшись, подытожил Киар. — Сила, заключённая в милосердии, порой гораздо могущественнее той, что кроется в решимости. До поры до времени, конечно. — ехидно улыбнувшись, мужчина потрепал волосы обоих близнецов, и, снова хохотнув, добавил: — Подумайте об этом, когда за ужином будете уплетать карася. А теперь пойдёмте лучше вон в ту сторону, кажется, я там видел куст дикой малины. На следующее утро после возвращения с многодневного похода и успешного завершения стокилометрового маршрута, Киар, разглядывая остатки купленного им провианта, констатировал, что они успели исчерпать почти весь имеющийся запас еды, поэтому уже ближе к полудню мужчина активно собирался, решив съездить в магазин, чтобы закупиться, попутно предупредив мальчиков, чтобы те не волновались, если он немного задержится. — Дороги в здешних краях весьма непредсказуемые, — улыбнувшись обоим, сказал он напоследок, и, попрощавшись, сел за руль красненького джипа. Близнецы малость не понимали такого спешного отъезда дяди. Конечно, от купленного в магазине продовольствия оставались лишь одна банка с консервированными бобами, одна с тунцом и пара яиц, но Киар всегда же мог наловить рыбы и пожарить её на костре. Все же мальчики не стали пререкаться, сочтя, что мужчина имеет полное право, ненадолго отлучиться, он наверняка лучше знал о том, когда и куда стоит ехать, поэтому остаток того дня Итан и Габриэль провели в отсутствии какого-либо беспокойства, стараясь унять скуку и бушующий детский азарт, развлекая себя различными играми. Волноваться братья начали к наступлению ночи, ещё больше, когда рано утром, встав с кровати, не обнаружили в хижине Киара. Предыдущим вечером, ужиная остатками оставленных продуктов, мальчики не задумывались о том, что это единственная еда, имеющаяся в доме, и что завтракать им уже будет нечем. Услышав предупреждение мужчины, о том, что тот может задержаться, близнецы не предполагали, что Киар будет отсутствовать на протяжении такого длительного времени. Мальчики были поистине озадачены. Не сколько тем, что не имели возможности позавтракать, сколько волнением о здравии и благополучии дяди. «Может, с ним по дороге что-нибудь случилось?» — помнится, им думалось тогда. Итан и Габриэль не имели средств сотовой связи, да и если бы у них и нашёлся телефон, то сотовая сеть тут всё равно не ловила. Даже в случае экстренной необходимости они не могли бы дозвониться в службу спасения, не говоря уже о матери. Такие мысли, полные абсолютного отчуждения, безысходности и страха, пугали близнецов. Оба, как умели поддерживали друг друга, утешая, не позволяя поникнуть, оба искренне старались не думать о плохом. Но вопрос, касающийся постепенно терзающего чувства голода, с каждым отведённым часом становился всё более навязчивым. «Голод — это самая вкусная приправа к любому блюду», — так часто имел привычку высказываться Киар. И, кажется, только сейчас, Итан понял истинный смысл этих слов. Ибо маленький окунь, приготовленный в живом огне, которого они с Габриэлем сумели выловить, целый день просиживая возле удочек, не был способен удовлетворить аппетит двоих, в геометрической прогрессии стремительно разрастающийся в их неугомонных желудках. Но все равно это было лучше, чем полное отсутствие еды, — именно с такой мыслью, в тот вечер Итан лег спать, надеясь, что к утру следующего дня, Киар уже будет с ними. Но даже спустя двое суток мужчина на горизонте не возник, и ребятам ничего не оставалось, кроме как смиренно дожидаться его приезда, утешая себя мыслью, что он не мог их так просто оставить, он обязательно к ним вернётся. В тот злосчастный день ни Итану, ни Габриэлю не удавалось выловить даже мельчайшую рыбёшку, дразняще плавающую в глубине озёра. За весь день братья съели лишь по горстке свежих ягод и несколько грибов, найденных и собранных в гуще чарующего леса неподалёку от их места обитания. Поэтому по завершению неудачной рыбалки измученные голодом и усталостью Итан и Габриэль решили проведать самодельные ловушки, аккуратно расставленные по округе несколькими часами ранее. К их удивлению, у подножья одной из них обнаружили висящего вверх лапами некого мышеподобного грызуна. Итан, пребывая в нерешительности, довольно-таки долго стоял возле пня, у которого обычно Киар разделывал дичь или пойманную рыбу. Его настигали сомнения, ради чего и стоит ли вообще убивать этого мелкого зверька, который, кажется, осознав всю ущербность сложившейся ситуации, жалостно попискивал в руке мальчика. Итан, держа охотничий нож в одной нервно подрагивающей руке, испуганного грызуна — во второй, долго размышлял, вспоминая слова, сказанные Киаром о решимости и о милосердии. О карасе — их ужине. Почему же выпотрошенная рыба не вызвала почти никаких терзаний совести и казалась вполне понятным, чуть ли не естественным процессом, сопутствующем рыбалке. Но вот при осознании самоличного убийства этого пискливого малыша, его сердце сжималось, изворачивались все внутренности. В этом животном, с лёгкостью умещающимся в сжатый кулак, не больше мяса, чем костей того маленького окуня, которым они с братом отужинали днём ранее, но жалости и сожаления мышь вызывала несравнимо больше. Даже съев её сейчас, они всё равно останутся голодными. Но в то же время другого источника пропитания у них не имелось. Когда вернётся Киар, тоже было неизвестно. Если вернётся.. Юноша старался отгонять подобные мысли, способные принести лишь чувства безысходности и страха. «Как бы поступил Киар, будь он на моём месте?» — думал тогда Итан. Он посмотрел в жалостливые глаза рядом стоящего брата, в момент с уверенностью осознав, что попросту должен это сделать. Убить зверька. Не медля и не колеблясь. С лёгким движением своей маленькой дрожащей руки. Тем жарким летом, отпечатавшимся в памяти мальчиков как самым необыкновенным из когда-либо пережитых, Габриэль впервые познал силу своего милосердия. Итан — собственной решимости. Впрочем, не успели мальчики закончить с потрохами мышонка, как поблизости послышался гул мотора двигателя автомобиля. Оба в порывах искренней радости и в мгновение ока наступившего облегчения тут же помчались к выходящему из машины родственнику. Тот, присев на колени, встретил близнецов, крепко сжав их в своих медвежьих объятиях. Несколькими минутами позже мужчина пояснил ребятам, что на самом деле всё это время находился на расстоянии пары минут езды от хижины и пристально наблюдал за ними издалека. Но братья не были удивлены таким откровениям дяди, внезапно свалившимся им на голову, будто декабрьский снег. Честно, за совместно проведённое время в компании мужчины, мальчики довольно-таки хорошо успели узнать его, чтобы иметь кое-какие догадки о наличии какого-то испытания по завершению их спонтанного обучения урокам выживания. Единственное, в чём они сомневались до последнего, в отсутствии Киара обсуждая эту теорию между собой, так это то, что испытание окажется настолько суровым. Киар извинился за излишнюю жестокость по отношению к племянникам. Также мужчина заявил, что если мальчики хотят, они могут рассказать всё своей матери и даже засудить его, если пожелают. Он не будет препятствовать представленным обвинениям. Ещё Киар поведал, что похожее испытание когда-то устроил ему его собственный отец, их дедушка, которого, увы, уже давно не было в живых, вот только, по словам мужчины, Итан с Габриэлем справились гораздо достойнее него самого. Самому Киару тогда исполнилось уже тринадцать, а ребятам было всего лишь одиннадцать лет. На что мальчики единогласно ответили, что не сердятся, наоборот, они были рады видеть дядю в целости и полном здравии. Если он и вправду всё это время за ними наблюдал и при возникновении такой необходимости мог примчаться на помощь, то всё было хорошо. К тому же великодушная похвала мужчины не могла братьям не польстить. Оба светились от счастья. Все недавно пережитые негодования потускнели на фоне довольно улыбающегося им дяди, эти три дня, прожитые в отчуждении, уже не казались такими мрачными, наоборот, они излучали надежду, похожую на нежно-розовые, персиковые лучи восходящего солнца, предвкушающего рассвет, растворяющие пелену темной ночи. «Ибо что есть трудности как не сокрытое счастье?» — сказал неизвестный неизвестно когда. Впрочем, нужно отметить, что свою пойманную добычу, того мелкого грызуна, даже с учётом привезённых Киаром двух огромных пакетов обещанной провизии, мальчики съели. Убийство не ради утоления жизненных нужд человека, казалось им кощунством. Сколько же мужества Итану понадобилось, чтобы отнять жизнь мыши. Сколько мужества ещё понадобится, чтобы признаться себе в готовности убивать. Итан множество раз прокручивал в голове разговор, произошедший несколькими часами позднее у берега безмятежного озера, когда они вместе с Киаром, сидя в колючей траве, грелись под тёплыми лучами закатного солнца и обсыхали после вечернего купания. — Отец бы гордился тобой, Итан, — Киар прервал умиротворяющую тишину. — Вами обоими, — и улыбнулся озарённой искренностью улыбкой, устремив взгляд на притаившегося в зарослях Габриэля, намеревающегося срисовать бабочку, усевшуюся на листок камыша. — Вы знали моего отца? — Итан смахнул капли прохладной воды с кончиков своих смоляных волос, так и намеревающиеся стечь по щеке мальчика. Сказанное дядей заставило его изумиться. Потрясло. — Имел честь, — констатировал он. В тот момент, в момент осознания только что услышанного, Итан не знал, что ответить. Ему так много нужно было сказать, о столь многом спросить. В одно мгновение внутри юноши будто что-то пробудилось, как после дремучего сна в тёмной пещере, ожило, закипело в неистовом нетерпении того долгожданного, сокровенного и необетованного. Такого трепетного и одновременно пугающего. Итан так много хотел тогда сказать. Настолько сильным было его стремление — узреть истину. Но всё, на что мальчику хватило сил, это молча смотреть в просторы волнистого покачивания воды, развернувшегося перед его глазами, словно картина, написанная лазурной акварелью его собственных сновидений. Его самых смелых и в тоже время несбыточных надежд. — Я похож на него? — Итан задал лишь этот вопрос. Посмотрев на дядю, как тот, прикрыв глаза, устремил своё лицо к светящему лучу солнца, мальчик вдруг понял, что на данный момент не желает ни о чем расспрашивать. Для этого у них ещё будет время. В тот миг он просто хотел сидеть рядом со своим дядей и разделять с ним успокаивающий вид озера, этот лес, этот вечерний закат. — Больше, чем ты можешь себе представить. — Повернувшись к Итану, мужчина всмотрелся в счастливое сияние ещё детского, миловидного личика. — Вы оба похожи, каждый по-своему. Они ещё долго сидели на мокром песке у склона лесной опушки, в молчании наслаждаясь остатками того дня. Оба, усмехаясь, наблюдали, как Габриэль, чтобы закончить начатый рисунок, на цыпочках крался за бабочкой, которая кружилась возле него в поисках нового места обитания. Именно в тот момент Киар сказал что-то настолько важное, существенно значимое, такое, что Итан за счёт юного возраста ещё был не в силах понять. Осознание услышанного пришло к нему лишь годы спустя. Абсолютное понимание — после завершения взросления. Но те, сказанные дядей слова, он запомнил, навеки запечатлел в глубине памяти. — Итан, навряд ли ты меня сейчас поймёшь, но я хочу, чтобы ты это услышал. То, что с тобой происходило в эти три дня моего отсутствия, ничто другое как показатель твоей уверенности. Знаешь, поистине умные люди не наносят поражение человеку во время борьбы или соперничества за что-то конкретное. Они поступают несколько иначе. Наносят поражение его уверенности. Страх и нерешимость не позволяют сконцентрироваться на том, что поставлено на кон. Два индивидуума становятся равными лишь в случае одинакового количества уверенности. Я это к чему, Итан, ты наверняка уже понял, что обладаешь некой решительностью. Ты сильный. Намного сильнее, чем был я в твоём возрасте. Готовый взять на себя ответственность. — Он легко прикоснулся пальцем к шраму на щеке мальчика и вновь взглянул в сторону Габриэля. Итан проследил за его взглядом. — Но в то же время уязвим. Вы оба так или иначе уязвимы. Я надеюсь, ты понимаешь, в чём именно кроется твоя уязвимость. Увы, но с ней ты родился и с ней тебе придется прожить. Вы с Габриэлем — это самое ценное друг для друга. Роднее человека, чем брат у тебя не будет, Итан. Габриэль, он.. — Мужчина замолчал, будто стараясь подобрать нужные слова. — Он немного другой, понимаешь, не такой как ты или я. Придёт время, когда твоя поддержка будет решающей для него, и я хочу, чтобы ты обладал решимостью и отвагой, необходимыми для того, чтобы оказать её. — Киар притих и, посмотрев на недоуменное выражения Итана, обнял мальчика за плечи. Годами позже, уже после того, как мужчина, окутанный мглой неизвестных обстоятельств, покинул этот мир, Итан всё ещё с теплотой в душе вспоминал тот разговор, как что-то настолько неотъемлемое от него самого, настолько родное, как будто бы это присутствовало в нём всегда. Как будто он всегда это знал. Он вспоминал пронзающие своим ледяным течением, словно прикосновение щупальцев осьминога, просторы озера. Вспоминал непривычно жёлтый, лимонный закат, за которым они тем вечером имели счастье наблюдать. Вспоминал улыбку Киара, осенью того же года погибшего при исполнении служебной операции где-то в глуши страны третьего мира. Улыбку, растворяющуюся в остановившемся времени и в серьёзности его суровых уст. Вспоминал отголоски ярко-голубых глаз мужчины, будто видел в них отражение самого себя. И то, как скучал по разговорам, по громкому хохоту, который более не имел возможности услышать никогда. Вспоминал то лето, первое и последнее, проведённое вместе втроём. И тот миг, когда Киар, так бережно и легковесно опустил голову на плечо Сибил. Тот запомнившийся момент Итан прокручивал в голове сотню тысяч раз. И каким бы сильным ни было желание мужчины найти ответ, он так и не смог смириться с мыслью о его отсутствии. Спустя пару лет Итан, лежа в задумчивости на кровати, поделился терзающими его мыслями и ощущениями с братом, в тот момент сидящим за учебниками и делающим домашние задание. — Ну, в теории я не считаю это невозможным, — задумчиво протянул Габриель, внимательно выслушав. — Хотя, думаю, ты ошибаешься. Да и даже если оно так, пойми же, Итан, это все равно ничего не меняет. — Как не меняет? Ты хочешь сказать, узнай мы нашего отца, то, кем он был, ну, или есть, и это ничего не изменит? Как по мне, это меняет всё, абсолютно всё! — Да ничего это не меняет, — улыбнувшись, Габриэль упрямо оставался при своём мнении. Итан перевернулся со спины на живот, устремив негодующий взор на брата, требуя пояснений: — Ты не хочешь узнать, кем является или являлся наш отец? — Конечно, хочу. Ещё спрашиваешь! Но, говорю, для меня эта информация ничего не изменит. — Глядя на морщинку, прорезавшуюся на лбу Итана, Габриэль тяжело вздохнул. — Послушай, узнаем мы нашего отца или нет, кем бы он там ни был, мы оба все равно останемся теми, кто мы есть. Ты — собой, а я — собой. — Отодвинувшись от стола, он продолжил. — Я правда могу понять твоё стремление обуздать истину, Итан. Но поверь, от того, узнаешь ты что-то или нет, в совокупности ничего не поменяется. Поэтому, ради самого себя, прекрати себя мучать, смотреть больно. Итан, показав брату язык, вновь перевернулся на спину, растянулся по всей кровати. В чём-то Габриэль был прав. Парень и вправду устал себя изводить. — С каких пор, ты стал таким мудрым, а, Габи? — спустя минуту молчания, юноша решил поддеть брата. — Как видишь, книжки читаю, — парень рассмеялся. — И тебе советую. — Ой, не, ты же знаешь, я не люблю читать. Ску-ко-та. — Итан широко зевнул. — Ай! Что это? Со стороны письменного стола прилетело что-то прямоугольное и тяжёлое. — Ничего, полюбишь, — Габриэль хохотнул. — Можешь начать с этой. Итан перевернул брошенную братом книгу. На тёмно-синей обложке жирным шрифтом проступала надпись: Дэн Миллмэн «Путь мирного воина». Парень перелистнул первую страницу.***
Тёплые, поистине тёплые воспоминая одного незабываемого лета даже спустя десятилетие были способны согреть отчуждённое сердце Итана. Ибо чем старше мужчина становился, тем сильнее в нём разрасталось это мерзлое познание собственного одиночества. Почему же все, кого он так сильно любил, со временем были вынуждены оставить его, растворится в воспоминаниях, как кусок льдинки, полный надежды, растаять в руке. Стекать сквозь пальцы сжатого кулака мужчины. И чем сильнее он его сжимал, чем больше тепла своего сердца отдавал, тем стремительнее лёд таял, в итоге оставив лишь лужицу тёмного отчаяния.