Дом на холме

Выдержав томительную паузу и смахнув рукавом каплю солёного пота, выступившую у виска, Итан оглядел просторы небольшого помещения. В переговорной правила тишина настолько абсолютная, что её безмолвие, казалось, позволяло услышать стук неравномерно бьющихся сердец присутствующих, уловить лёгкий звук, источаемый ласковым прикосновением пылинки, в порыве душного воздуха медленно опускающейся на поверхность овального стола. Мужчина неторопливо всмотрелся в лица собравшихся товарищей.   Освещённые отблеском янтарного солнца, в сей миг заходящего за опушку леса, в ответ на Итана смотрели шесть пар весьма озадаченных глаз. Мужчина вглядывался в эти глаза, источающие недоумение, смешанное с зарождающимися у самой радужной оболочки смутными нотками лёгкой обречённости. Глаза, отражающие мимолетность медленно подкрадывающегося страха и некий отпечаток вялого бессилия.   Устремлённые на стоящего впереди мужчину взгляды излучали палитру эмоций самых разных серых тонов, переливающихся между собой. Итан прекрасно понимал природу испытываемого сослуживцами чувства нарастающей тревоги. Та была ему весьма близка. В нём самом протяжно и неизбежно разрастался хаос, сотканный из переживаний, окутанный пониманием непостоянства нынешнего положения, неожиданно нахлынувшего эффектом холодного ливня во время парной жары. Состоящего из чувств и эмоций, которые он был не в силах выразить, которые был не в праве показывать. Вопреки поведанному минутой ранее, ум Итана должен был оставаться спокойным, уравновешенным, невзирая на штормовой ветер смятения, неукротимой мощью бушующий внутри. Он должен был пребывать в смирении. Мужчина не мог допускать вольностей, вызываемых угнетающим осознанием невозможности контроля ситуации. Он внушал себе, что вера его оставалась непоколебима. Должна была остаться такой, невзирая на назойливо ворчащий голос рассудка.    Умение, выработанное, словно филигранно выточенное годами, подобно шлифовке граней ювелирного изделия, это умение уже в который раз оправдывало время, затраченное на его развитие, оправдывало умственные ресурсы, уделённые на долгий анализ неудавшихся попыток проведения переговоров. Умение улавливать самые малые изменения в мимике человека, в языке жестов, сопоставлять с нравственностью поступков, характером и привычками, чтобы в конечном счёте получить невеликую возможность предугадывать дальнейшие реакции и действия каждого. Иметь возможность обдумать ответ на вопрос, что ещё не прозвучал, но который обязательно будет задан.   Итан хорошо разбирался в особенностях характера каждого из членов спецотряда, выделяя и эффективно используя сильные стороны индивидуума, умея сглаживать острые углы зародившихся конфликтов и недопониманий, учитывая особенности и изъяны каждого. Все, в том числе и он, за спиной имели многолетний опыт совместной слаженной работы. Все прекрасно осознавали свою роль и её ценность для благополучного исхода любого задания. Мужчина не имел причин сомневаться в ком-либо, он доверял своим братьям по службе даже сильнее, чем самому себе, но всё же продолжал пристально всматриваться в их напряженные и задумчивые лица, продолжал их изучать. По правде, ситуация, с которой они должны будут столкнуться в ближайшем будущем, была отнюдь не простой, и проще, вероятно, она уже не станет.   Подробно разъясняя сложившееся положение, Итан отмечал для себя эмоциональные всплески на лицах сослуживцев, вызванные теми или иными его словами. Анализируя невербальные действия, он тщательно подбирал выражения, всеми силами стараясь сохранять уверенность в звучании собственного голоса. Только эмоции одного человека поистине озадачивали его на протяжении всей подготовительной речи, выбивались из колеи общего смятения и ощущаемого в воздухе волнения, пусть и мало заметного невооруженным взглядом. Точнее его беспокоили не столько эмоции, сколько их полное отсутствие на белоснежном лице, щедро усеянном крапинками шоколадных веснушек, молодого человека.   По правде говоря, Итану нравился этот рыжеволосый парень. Хоть Кормак и не обладал внушительной мужественностью, выраженной в чертах внешности, и этим сильно выделялся среди других ребят, от него веяло уверенностью. Его осанка, жесты, мимика, поведение — всё его естество не оставляло сомнений, что парень был прекрасно осведомлён о том, кем является и что из себя представляет. Наличие решительности в полной мере подтверждалось и характеристикой, внесённой в личное дело, молодого человека, с которыми Итану предоставилась возможность ознакомиться несколькими часами ранее. Стоило отметить, что сам Итан вовсе не считал низкий рост и весьма хрупкое телосложение, столь нехарактерное для зрелого мужчины, ущербными. Наоборот, он пребывал в определённой убежденности, что именно эти внешние данные являлись одними из преимуществ для солдата во времена боевых операций. Чтобы с полукилометровой дистанции попасть пулей в глаз самому Итану или тому же двухметровому бугаю Максу, особо целиться не приходилось, зато выполнить задачу — подстрелить Кормака — куда сложнее. Невысокий, проворный, изворотливый, тем более имеющий опыт работы в самых горячих точках мира, Кормак являлся ценным кадром, дополнившим их команду. Умения и навыки этого солдата могли стать фундаментальным преимуществом при правильном распределении сил и опыта всех членов малого отряда. Если написанное о Кормаке в досье хоть наполовину было правдой, то новоприбывший солдат мог стать вполне достойной заменой Генри на время. Вдобавок парень обладал отличными навыками пилотирования, которые им бы пригодились. И в нём самом крылось нечто, что Итану сложно было объяснить, но мужчина определённо чувствовал это, ощущал ледяным зыбким веянием на горячей коже своих жилистых рук. Безмятежность, так ярко выраженную на лице худощавого солдата.    Откровенно говоря, это выделяющееся спокойствие тревожило Итана. Он не мог отыскать повод для столь необычного поведения. Как бы Итан ни присматривался, стараясь уловить причины и следствия, проникнуться состоянием солдата, ему так и не удавалось на протяжении своих наблюдений прочесть Кормака. Весь отстранённый, уравновешенный вид военного, его тщательный, а может, неосознанный контроль малейших эмоциональных колебаний не укладывался у Итана в уме. И это всё при нынешнем-то положении, учитывая тот ужасающий опыт пережитых аномальных событий, что уже более суток беспокоил умы и сердца граждан страны, да и мира в целом. Такая равнодушная манера поведения настораживала Итана. Она мало граничила с понятиями психологии человеческих реакций во время разворачивающихся на глазах потрясений. Лишь на одно мгновение за время всего монолога в глазах рыжеволосого парня отразилось лёгкое изумление, но сразу же улетучилось в небытие, словно отхлынувшая волна. Лицо Кормака вновь приобрело привычное выражение абсолютной невозмутимости. Поистине пугающей.   От погружения в собственные размышления Итана отвлёк скрип слегка отодвигаемого стула. Повернув голову в сторону исходящего звука, он увидел мужчину с пристальным взглядом, что, казалось, прожигал насквозь. Нахмуренные брови, сдвинувшиеся к переносице, и глубокая складка на лбу могли поведать лишь об одном: Итан был прав в своих предположениях. Что бы он ни говорил и как бы тактично ни пытался преподнести, рано или поздно это всё равно должно было случиться. Дамбу нарастающего напряжения должно было прорвать.    — Так, поправь меня, если я что-то неправильно понял, — грубым надрывистым голосом начал мужчина, — но выходит так, что нам неизвестны ни причины, ни масштабы предположительной катастрофы, которая за последние сутки каким-то образом успела охватить половину земного шара, верно? Итан молча кивнул. — И мы не имеем возможности связаться с населением городов, которые подверглись этой неизведанной участи. Также из-за сбоев в системе коммуникации никто не знает приблизительного количества зон поражения. Приходится опираться лишь на предположения, следовательно, возможность предугадать следующую цель тоже отсутствует, — прикоснувшись указательным пальцем к переносице, мужчина продолжал излагать. Ещё пару лет назад Арчибальд носил очки, постоянно поправляя их на искривлённом носу, чтобы не сползали, но после лазерной коррекции зрения необходимость в использовании оправы с увеличительными линзами отпала. Забавная привычка её поправлять — нет. — Из известного у нас только то, что ни один военный спецотряд, посланный в качестве помощи пострадавшим или отправленный на разведку не вернулся. Связаться мы с ними не можем, от спутников толку мало, передача информации из-за каких-то там, опять неизвестных, мистических помех проходит неверно. Управление дронами, как только те попадают в зону поражения, также сводится на нет. Они теряют высоту. А от выживших мы имеем лишь крупицы скудной информации, причём от тех, кто успел эвакуироваться заранее, до начала этих загадочных происшествий, а они толком ничего не могут рассказать. Короче говоря, мы полностью отрублены от всего мира и абсолютно слепы. Я правильно всё понял? — в голосе прорезались нотки назойливого нетерпения.   Итан в знак согласия в очередной раз кивнул.   — Но несмотря на всю имеющуюся информацию, вернее, полное её отсутствие, нашему отряду отдан приказ отправиться в одно из таких мест поражения, откуда, подчеркну, никто ещё не возвращался, имея ноль информации о том, что же там на самом деле произошло и к чему вообще готовиться. Не имея при этом даже возможности вызвать подмогу или прикрытие. Верно?   Умиротворённое лицо Итана с каждым словом Арчибальда теряло спокойный вид, принимая более жёсткие очертания. Нос мужчины слегка дёрнулся вверх, а брови нахмурились, зрачки в секунду потемнели, будто налились свинцом. Итан пристально всматривался в облик собеседника. Несложно было догадаться, что предшествует такому началу беседы, но прерывать её он не стал. Пусть Арчи выскажется. Им всем сейчас было крайне непросто, всем была необходима эта отдушина, способ выплеснуть потрясение и эмоции. Итан не намеривался отнимать у парней эту возможность. Его плечи под грузом напряжения опустились, широкая грудь выступила вперед. На напряжённых запястьях прорезались тонкие линии извилистых вен.   — Так точно, — он сухо подтвердил.   — Так это же полное безумие! — Шумно опрокинув стул, мужчина резко вскочил из-за стола. — Бессмысленность! Чистой воды бессмысленность! Черт! Это же... Это же самоубийство! Они там совсем крышей двинулись? Кто, нахер, это придумал? — он кинул свирепый взгляд в сторону присутствующих, вероятно, искал поддержку среди остальных ребят. — Пусть в жопу идут, ясно?! — выпалил Арчибальд. — Я на такое не подписывался! Да никто из нас не подписывался! Мы...   — Остынь, Арчи! — на полуслове прервав товарища, грозно повелел Итан. И на полтона смягчив тембр голоса, уверенно добавил: — Сядь и остынь! Никто ещё никого никуда не отправил и тем более не убил. Просто сядь!   Арчибальд не хотел подчиняться, но под давлением решимости, отражающейся в голубых глазах Итана, умолк. Еще с минуту постояв и свирепо скользнув взглядами по лицам всех собравшихся, он неохотно поднял с пола поваленный стул и вновь придвинулся к деревянному столу. Выражение лица мужчины оставалось рассерженным, ещё излучало дикую ярость, ярость замеченной несправедливости.   В ответ Итан лишь тяжело вздохнул. Ему было сложно сдерживать себя. Мужчина прекрасно понимал злость Арчибальда. Он и сам был бы не прочь сейчас крушить да метать, вот только не положено было ему. Не позволено было сомневаться. Предстояло сохранять уверенность в успехе выполнения задания, каким абсурдным оно бы ни казалось, сохранять свой авторитет. Только так ему и его команде будет предоставлена возможность справиться. Только так у них останется шанс вернуться.   Видя на омрачённом лице Макса, будто затянутом угрюмыми тучами, готовность высказаться о представленных заявлениях внезапно взбесившегося товарища, Итан одним кратким жестом указал, чтобы тот не встревал. Это ещё больше бы усугубило и так непростую ситуацию, осознанный контроль которой явно трещал по швам. Краем глаза мужчина невольно отметил следы слабой ухмылки, внезапно промелькнувшей на губах Кормака, и игривые нотки некого возбуждения, странного удовольствия от сложившейся ситуации, скрытое на дне голубых глаз. За всё время это были первые явные проявления эмоций, показанные мужчиной, и характер их происхождения Итана весьма озадачивал. Пообещав себе подумать об этом чуточку позже, он осмыслял необходимость снизить возрастающий накал страстей среди членов собственной команды.   Глядя, как напряжённые черты лица Арчи постепенно смягчались и облик мужчины обретал былое спокойствие, глядя, как к нему медленно, но уверенно возвращался контроль над собственными чувствами, Итан не мог не вспомнить эпизод увиденного в юношестве документального фильма про тех смелых и отважных храбрецов, которые, не ведая о последствиях их действий, под гнётом страха и обречённости выполняемого долга расчищали обломки повреждённой пожаром атомной электростанции в Чернобыле. А потом умирали мучительной смертью от лучевой болезни. Или же тех юных пожарных, отчаянно борющихся с огнём, вспыхнувшим на обширных землях заповедников Австралии в самый разгар адской жары прошлогоднего лета. Одни ведали, другие не знали. А если бы и знали обо всех ужасающих последствиях, неминуемо настигнувших бы их в будущем, ринулись бы исполнять свой долг перед человечеством? Перед своей страной. Перед семьями. Детьми.     Итан смотрел на несколько тусклых звезд, ещё слабо мерцающих в сине-розово-оранжевом небе, и вдыхал горячий сухой воздух. Он хотел бы взмолиться о единственной капле дождя, о слабом порыве холодного морского ветра, затрагивающего бы кончики белой занавески, неподвижно висящей на открытом окне. Хотел взмолиться о путеводителе, подарившем бы ему чуточку смелости противостоять этому неизведанному, этому лукавому, омрачающему его сердце состоянию. Что же он должен им сказать сейчас, этим шести парам нетерпеливо ждущих глаз? Как бы сильно он хотел сейчас взмолиться, как бы хотел откинуть ношу ответственности, которую сам же на себя взвалил. Но в нём же не было сомнений. Ни единой мысли, терзающей подсознание. Только твёрдая, никем не колебимая решимость.   — Я прекрасно понимаю ваши чувства. Понимаю недоверие и сомнения относительно поставленной задачи, — наконец-то собравшись с мыслями, начал мужчина. — Так же, как и вы, я не восторге от сложившейся ситуации и тех обстоятельств, с которыми нам предстоит столкнуться. Но, увы, положение в мире именно таково. И чем быстрее каждый из нас это примет, тем легче будет с ним смириться. Я знаю, что вы измотаны и устали. Знаю, что хотите вернуться домой, встретиться со своими семьями, близкими и родными, увидеть своих детей, быть уверенными, что с ними всё в порядке. Знаю, что вы не можете связаться с ними. И вам страшно. — Итан встретился с пронзительным взглядом Арчибальда. Мужчина попытался представить себя на его месте. Что бы он чувствовал, если бы был отцом пятерых отпрысков и не ведал, живы ли они или нет? Осознание характера мыслей, которые могли бы его терзать, отвратительно резкой болью отражались где-то в глубине сознания. Итан вновь прошёлся взглядом по всем присутствующим. Почему-то именно эти подбадривающие слова давались мужчине особенно тяжело. Ему было сложно смотреть на них, своих братьев, осознавая, на что он их обрекает и куда ведёт. Чувствуя полное отсутствие уверенности в благополучии будущего, стараясь сохранять малые его остатки в настоящем. — Мне тоже страшно. Поверьте, я тоже об этом думаю и чувствую себя абсолютно так же, как и вы. Но дело в том, что в отличие от остальных, у нас есть выбор. Именно в его наличии и кроется наше с вами преимущество. Мы можем остаться здесь в относительной безопасности или вернуться домой к своим родным и любимым. Мы можем, как и большая часть населения планеты, оставаться в неведении, надеясь на лучшее, или же можем попробовать что-то изменить. Совершить нечто важное, ценное для других. Потому что в отличие от всех, пребывающих в страхе и неизвестности из-за случившегося, мы имеем навыки и ресурсы, позволяющие нам изменить ход событий, позволяющие помочь себе, своим близким и миру в целом, — голос мужчины звучал подобно шёпоту деревьев, нежно качающихся в порыве ветра. Низко, томно и уверенно, он пронзал своей решимостью, сотрясая оглушительную тишину. — Я хочу сказать, что выбор есть всегда. Даже сейчас. Я не желаю отнимать его у вас, обманывая, будто это не так, призывая к долгу или ответственности. Я не хочу и не буду этого делать. Но хочу, чтобы вы понимали, что нет правильного или неправильного решения. Любой принятый вами выбор будет чреват последствиями. И вы имеете право на него. Вы вольны уйти, если этого желаете. Также вы вольны и остаться. Если всё же выберете отказаться и вернуться домой, я предоставлю вам единственную возможность это сделать. Но сделать это нужно сейчас. — Итан махнул головой в сторону двери.   На минуты две или больше небольшое переговорное помещение наполнилось отравляющим воздух безмолвием. Итан старался не смотреть на лица сослуживцев, излучающие недоумение. Он старался не видеть эти изумлённые, поражённые глаза, устремленные на него, но попросту не мог не замечать их потрясение. В некоторых взглядах он видел облегчение, некоторые — озаряла твёрдая решимость, но, по крайне мере, ребята больше не смотрели на него глазами, полными обречённости, в них отсутствовал гнев, и осознание этого приносило мужчине лёгкое чувство облегчения, некое успокоение. Веру в то, что он поступает правильно, хоть и, возможно, не слишком разумно.   Собравшиеся у стола военные молчали долго, сидели неподвижно. Порой они переглядывались между собой, порой — отводили взгляды. Итан видел, как на их лбах прорезались морщины задумчивости, все они пребывали в глубине собственных размышлений. Но стрелки часов, висящих на стене, тикали, своим ритмичным постукиванием отсчитывая секунды ожидания, которые превращались в долгие минуты, пока один стул со скрипом не отодвинулся назад, прервав эту гнетущую тишину. Итан посмотрел на человека, вставшего из-за стола. Он взглянул прямо в карие глаза, отражающие лёгкую стыдливость. Это был не Арчибальд.   Лишь несколько робких слов искренних извинений и пожеланий удачи остальным ребятам Себастьян смог пробормотать пересохшими, слегка искусанными губами. Итан мягко улыбнулся мужчине в ответ, крепко пожал его руку на прощание, и секунду спустя массивная металлическая дверь за ним захлопнулась. Не сказать, что он ожидал такого поворота событий, того, что именно Себастьян соизволит покинуть их ряды в столь тяжёлый час, но удивлённым его поступком тоже не оставался. Итан прекрасно был осведомлен о последствиях предоставленного членам отряда выбора, он полностью отдавал себе отчёт о значении сказанных слов и о том, как они могут обернуться против него самого. В его представлениях о мире каждый член команды ценился всерьез, являлся неотъемлемой частью общего боевого духа команды и, несомненно, укреплял братскую связь всех остальных, но в то же время для него не существовало полностью незаменимых людей. — Хорошо, — подождав ещё с полминуты и убедившись, что больше никто не выказал желания покинуть переговорную, Итан, кашлянув, продолжил: — В таком случае я приступлю к разъяснению основной задачи завтрашней миссии. Арчи, ты был абсолютно прав, сказав, что из-за помех в коммуникациях, у нас не будет возможности послать за помощью, поэтому будем полагаться и рассчитывать только на то, в чём полностью уверены. То есть на себя и слаженную командную работу. Никаких «если, а может, а вдруг» и так далее. Коротко и ясно: можем, знаем, уверены — делаем; сомневаемся, мечемся, имеем препятствия — не делаем. Не рискуем напрасно, выполняем поставленную задачу чётко по инструкции, стараемся не отходить от ранее выработанного плана, держим ухо востро и по возможности прикрываем друг друга. Всё ясно?   Одновременно послышалось многоголосное согласие.   — В связи с пропажей электричества и сотовой связи во многих точках мира нам и нескольким другим спецорганизациям поступил приказ отправиться во вспомогательно-разведывательную миссию в ближайший из городов поражения. Наша цель — электростанция, располагающаяся в двух часах полёта к западу от базы. — Итан пальцам обвел красное пятно, отмеченное на карте, поспешно развёрнутой на столе. — Так как станция находится в километре от границы города, в прямую зону его воздействия мы не попадём. Основная наша задача — добыть сведения о внешних или внутренних повреждениях объекта. Подчеркну, задача заключается не в выстраивании предположений или выяснении причин пропажи электроэнергии, или природы аномальных событий. Этим будут заниматься другие люди. Нам всего лишь нужно собрать информацию и благополучно доставить её на базу. Поэтому действовать будем оперативно: приходим, добываем сведения и уходим. При возможности оказываем первую помощь пострадавшим, выясняем подробности случившегося, но даром времени не теряем, — сделав поспешный вдох, мужчина продолжил: — До места высадки доберёмся самостоятельно на вертолёте. Приземлимся на небольшом летательном полигоне в десяти километрах от самой электростанции. Дальше пойдем пешком по лесу, избегая проезжей части и открытой местности. Выполним задачу и к вечеру уже вернемся на базу. Вопросы есть?   Естественно, вопросы имелись, и не один. Ещё как минимум час они обсуждали разные возможности и ключевые моменты задания. Но как бы много ребята не говорили, сколько бы не придумывали возможные пути обхода тех или иных вероятных препятствий, не пытались предугадать и предвидеть все сложности, с которыми могли бы столкнуться, всё равно по завершении планёрки никто из них не чувствовал себя полностью уверенным в удачном исходе задания.   Итан, оставленный в одиночестве, осознал себя лишь тогда, когда в небе уже ярко светила полная луна, большая и круглая, такая неестественно жёлтая. Тёплый летний ветер проникал через открытое окно, своим бережным прикосновением затрагивая небрежно отросшие пряди смолистых волос. Но не под силу ветру было принести чуточку больше, нежели лёгкое чувство слабого, еле ощутимого утешения. Не под силу ему было развеять все сомнения.   — Ты как? — за спиной послышался низкий голос. Итан был уверен, что видел Макса, покидавшего переговорную вместе с остальными ребятами, но, наверное, он был слишком уставшим и потерялся в собственных наблюдениях.   — Как котик, хочу на ручки, — без особого воодушевления бесстрастно выпалил Итан первое, что пришло в голову.   В комнате вдруг разразился звонкий смех.   — Шутишь? Это хорошо, — посмеиваясь, констатировал Макс. Итан в ответ криво улыбнулся.   Откровенно говоря, мужчина не шутил. Будь его воля, он бы попросту испарился. Исчез бы, улетел на крыльях воздушного ветра. Вернулся бы в детство, спрятался за юбкой матери, оставаясь там в целости и в сохранности, лишённый страха. Пребывал бы в полной безопасности от собственных угнетающих мыслей.   — А вот Арчи у нас, как всегда, в своём репертуаре! — Макс оперся плечом о дверной косяк. — Порой так и хочется дать в зубы. Хотя, в целом-то, мужик неплохой. Только за нервишками бы последил. — И стреляет метко, — дополнил Итан. — Ты не беспокойся насчёт него, с этим я разберусь. Нам его пылкость ещё пригодится.   — А я в тебе и не сомневался! Ты-то во всех и во всём найдёшь своё преимущество, — мужчина улыбнулся во весь тридцать один зуб. — А вот что касается Себастьяна, тут парень нехило так удивил. Столько лет друг друга знаем. Столько всего пережито. Вот скажи мне, ты мог предугадать такой исход? Я вот ничуть не ожидал.   — И я, — честно признался Итан. Для него уход Себастьяна стал такой же неожиданностью, как и для остальных ребят. К сожалению, иногда внутренний Нострадамус подводил Итана. Но в отличие от других он не придавал этому событию особенного значения. Сейчас некогда было об этом размышлять. Были вещи куда важнее. — Но, возможно, это к лучшему.   Макс только угрюмо кивнул. «Кто знает», — Итан готов был поклясться, что именно эти слова увидел отражающимися на сильно заросшем бородой лице лучшего друга. — Как начальству-то думаешь сообщить? — поинтересовался он. — Скажу как есть. Честно, им сейчас не до этого. Справимся и впятером, — отмахнулся Итан и, переводя тему, поспешил задать волнующий его вопрос: — Ты до сестры сумел дозвониться?   — Нет.   — Макс, ты только не делай поспешных выводов, ладно? Может, их всё же успели эвакуировать. Как-никак медицинское учреждение. Видя, как лицо друга медленно омрачается, Итан пытался его подбодрить, хотя сам неохотно признавал, что выходило у него подобное весьма неумело.   — Из дурки? — мужчина рявкнул. — Я тебя умоляю. Обществу не нужны такие изъяны, как моя сестра, оно весьма удачно обходится и без них. Смотри, как приноровилось прятать их всех, лишь бы подальше от своих глаз, — поскрежетав зубами, выплюнул Макс.   Максим не любил разговоры, касающиеся его сестры, не любил, когда его расспрашивали о ней, но иногда тёмными зыбкими вечерами он делился своими переживаниями с Итаном, зная, что тот обязательно выслушает, зная, что не будет распространять. В те редкие кромешные ночи, когда оба до зари нового утра грелись в каком-нибудь второсортном баре в глуши небольшого городка, а то и деревни, и нажирались второсортной некачественной выпивкой до покраснения щек, ушей и всего остального, до полной потери внятности речи. В такие холодные ночи они без стеснения говорили обо всём. И на душе становилось легко. Пусть и на миг, неуловимый краткий миг. Итан знал, как сильно Макс дорожит своей старшей сестрой, так же, как и знал о чувстве вины, гложущем мужчину, словно гнилое яблоко, медленно и болезненно, прогрызающем, съедающем его душу изнутри.   — Знаешь, ты бы зашел к Алине, — подойдя вплотную к окну, предложил Итан. — Мне кажется, она сейчас нуждается в поддержке.   — После твоих вечерних «чаепитий», мне там уж точно делать нечего. — На лице Максима вспыхнула ехидная улыбка.   Порой Итан неохотно ловил себя на размышлениях о том, поступает ли он верно по отношению к своему другу, зная о глубине чувств, которые тот испытывает к девушке, но вновь и вновь наведывался к ней в моменты физической необходимости. И каждый раз при мыслях об этом, смотря мужчине прямо в глаза, Итан отводил взгляд. Ему вовсе не хотелось об этом думать, ему не хотелось об этом знать: каким же его видит и что на самом деле думает о нём Максим?    — Ты же знаешь, я не могу дать ей того, что она желает. — Он наблюдал за весёлыми зрачками друга. — Поэтому сходи. Пора бы уже расставить все точки над «i». Максим вновь громко расхохотался. — Может тебе тогда тоже нужно сделать нечто подобное, не считаешь? Поставить точечки над буковкой «i»? Итан обернулся. — Ты это о чём сейчас? — Та девушка на фотографии, что хранится у тебя в кошельке. Сколько ей там? Восемнадцать? Мужчина в момент опешил, но быстро собравшись с нахлынувшим хаосом чувств и мыслей, вновь приобрёл привычное выражение внушительного спокойствия. На миг ему показалось, что Максим успел уловить его замешательство, ибо как иначе объяснить эту загадочную улыбку, воцарившую на его лице. — Извини, видел пару раз, когда ты вытаскивал его, чтобы за что-то заплатить, не помню уже за что. Не было подходящего случая спросить. Так как зовут-то хоть избранницу твою, верный ты пёс? Итан неохотно улыбнулся. — Кассандра. И на фотографии ей шестнадцать. — Шестнадцать, — в задумчивости потянувшись, томно произнёс Максим. — Куда же делись мои шестнадцать? Столько девок перетрахал, что не то чтобы фотографии с собой таскать, даже имена не вспомню, если захочу. — Видимо, не так сильно хочешь. — Итана это позабавило. — Ты прав, не хочу, — мужчина широко улыбнулся. — А ты, мой друг, умеешь удивлять. Даже спустя столько лет, — и посмотрев на стрелки наручных часов, добавил: — Ладно, так уж и быть, заскочу к Алине, пока не слишком поздно. Эмм, спасибо, что ли, — робко протянул он напоследок. — Ага, давай. И васильки не забудь. — Ну ты и сволочь! — Макс хохотнул, выходя из кабинета. — Сильно не задерживайся. Завтра ты мне нужен в лучшей своей форме, — предостерёг его Итан. — Ага. И ты тоже давай не засиживайся. Всё равно лучше плана не придумаем. Проводив взглядом скрывшегося за дверь Максима, Итан вновь присел за заваленный бумагами стол. Мужчина вытянул из кармана брюк кошелёк. Его взор устремился на фотографию, уже слегка помятую, с сильно высветленными краями, сделанную Габриэлем с помощью подержанного полароида, в тот же год подаренного ему Итаном. На моментальном снимке пена порывистой волны захлёстывает их с Кассандрой с головой. Юная девушка, невольным случаем прижатая к оголенной груди Итана, широко и восторженно улыбалась прямо в объектив. А он, чуть повёрнутый боком, вглядывается в её очаровательное личико. Неужели именно так он на неё смотрел? На Итана вновь нахлынуло чувство безмятежной ностальгии, казалось, будто с того вечера, с того дивного заката у кромки моря прошло больше целой вечности. В то же время — лишь несколько кратких мгновений. Вместе с воспоминаниями о прошлом он крепко сжал снимок в кулаке и, подняв голову, вновь посмотрел ввысь на тысячу и одну звезду, сверкающие в бескрайнем и чистом чернильном небе. Мужчина перевел глаза на кулак, скользнул взглядом по запястью с мелкой стилизованной татуировкой арабской единицы на ней. Первый. Первый всегда и во всем. В нём же не жило чувство, подобное страху, ледяным прикосновением пытающегося окутать сияние чистого разума. Мужчина искоренил его уже давно. Но тогда чего он так сильно сейчас боялся? Страх перед чем не мог в себе усмирить?