Дом на холме

Кассандра

Следы степенных шагов, сделанных равномерной походкой, отпечатывались на размякшем мху, тянулись следом на километры лесной извилистой тропы. Данное время суток способствовало медлительно подкрадывающемуся желанию расстегнуть молнию спортивной куртки и одновременно оставляло отчётливый отпечаток зябкости, ещё не рассеянной слабыми лучами раннего солнца, на румяной коже замёрзших щёк. Осторожно пробираясь через заросли лесной флоры, Кассандра размышляла о поводах романтизации ночёвок под открытом небом и жизни в диких условиях, так интригующе и очаровательно представленных в великом множестве лент мирового кинематографа или рассказанных в приключенческих повестях об отчаянных и храбрых первопроходцах-путешественниках. Если быть откровенной, распахнула Кэсс сегодня заспанные глаза тогда, когда день не успел толком начаться, и, отчётливо осознавая, что не выспалась, немедля двинулась в путь. Всё-таки ночь, проведённая на сырой земле в глуши кромешного леса, была чревата множеством неудобств, не говоря уже о подсознательном страхе одиночества, назойливо ползающих разнообразных насекомых или пробегающих мимо непрошенных лесных гостях. Все те бесчисленные разы, когда девушке приходилось ночевать на открытой местности, будь это горы или леса, все эти ночные приключения всегда отмечались наличием палатки или гамака, порой даже надувного матраса, предназначенного для более уютного и комфортного сна. А вот засыпать на твёрдой, испещрённой выступающими корнями земле без какого-либо подобия крыши над головой Кассандре ещё не приходилось, и, учитывая духоту прошедшего дня, девушка вовсе не предполагала, что этой ночью так замёрзнет. Холод, тянущийся от быстро остывшей почвы, пронзал своей ледяной проницаемостью, которую было не по силам остановить спальному мешку, набитому пухом. Спина Кассандры полностью промерзла, закоченели пальцы на ногах, кисти рук онемели и побелели, а губы окрасились синим. Поэтому как только небо озарил первый вялый лучик грядущего рассвета, девушка, стремительно собравшись, поспешила продолжить путь. Не способна она была больше игнорировать ноющее изморенное тело, а переменчивые до крайности погодные условия попросту не поддавались логике. Теперь же спустя несколько часов энергичной ходьбы и парочки десятков протяжных зевков к Кэсс постепенно возвращалась чувствительность тела, и девушка стала подумывать о возможности остановки, чтобы немного передохнуть. Подыскивая более подходящее место для привала, Кассандра невольно бросила взгляд на своего пушистого зверя, в данный момент медленно и сонно плетущегося по правую руку. Пёс в ответ на приветствие Кэсс лишь хмуро покосился. Недовольство, разлившееся на беленькой мордашке Флаффи, было несложно прочесть: мало того, что его разбудили ни свет ни заря, так ещё и толком покормить никто не удосужился. Но к счастью, питомец у Кэсс был не из ворчливых и вообще, к удивлению, обладал по человеческим меркам неизмеримым железным терпением. Неважно, в каком настроении Флаффи пребывал, понимал ли он Кассандру или нет, его присутствие всегда дарило девушке значительное успокоение. Особенно внушительным оно казалось именно в этот весьма непростой час. Флаффи способствовал возникновению чувства защищенности даже в самые отчаянные моменты жизни. Девушка изо всех сил старалась отвлечь себя разными незаурядными мыслями, раздумывая о предположительной длительности пролагаемого маршрута или о той проклятой назойливой шишке, затерявшейся сегодняшней ночью под спальником, в итоге не дававшей Кэсс глаз сомкнуть. Но невзирая на все приложенные усилия развеять тревогу, невольно укоренившуюся в сердце, разум Кассандры постоянно, словно острой мимолетной болью, возвращался к терзаниям о будущем и к нескончаемому беспокойству о настоящем. К мыслям о родных. О друзьях и близких. Наблюдая, как белоснежная длинная шерсть собаки волочится по колючей траве, и пытаясь отогнать нарастающее уныние, девушка вспомнила внезапно Рождество трёхлетней давности, когда, ещё будучи непослушным щенком, Флаффи впервые переступил порог её квартиры, и это воспоминание озарилось ярким светом, будто мелькнула вспышка фотокамеры. Кассандра вновь, пусть и на миг, прочувствовала всю тональность тех неоднозначных эмоций искренней радости, накатывавшихся робкими капельками слез у уголков глаз, когда Илиан с задорной улыбкой преподнёс ей этот давно желанный рождественский подарок — четырехлапый белоснежный комок. Кэсс никогда не думала о том, насколько же дороги для неё эти воспоминания простой повседневной жизни, когда рутина без остатка съедала свободное время, когда услышать родной голос брата можно было, лишь нажав несколько кнопок на экране смартфона. И тот момент, когда Кэсс впервые заглянула в тёмно-коричневые глаза пушистого щенка, осознав, что этот парень уже навеки поселился в закромах её сердца. Всё же сколько бы успокоения ни приносило такое бесконтрольное окунание в тёплые события прошлой обыденной жизни и сколько бы девушка ни грезила возможностью избежать чувства нарастающего бессилия, Кассандра не могла преодолеть сомнения, сплетённые из сотни причин для страданий и бездонного омута страхов, не могла обуздать беспокойство за близких людей. Неведение выводило девушку из себя. Пожалуй, ни одно осознание о причинах или последствиях случившегося не сравнилось бы с чувством полного помрачения души человека, пребывающего в неведении. Мучительность боли, испытуемой матерью, которая осведомлена о том, как же погибло её родное дитя, не сравнится с тем адом душевных терзаний той, которая не знает, что же случилась с её ребёнком, без вести пропавшим год, два или десять лет назад. Кассандра была готова всё отдать за возможность поговорить или выяснить что-либо о своём отце и матери, пусть они и не были слишком близки. Ещё больше девушка была готова отдать за крупицу любой информации о благополучии брата. Являлось ли случившееся событие локальным или глобальным? Если всё же глобальным, то насколько и чем оно было вызвано? Чем ещё будет сопровождаться? Столько различных вопросов не переставали мучать Кассандру. И ни на один до сих пор не находился ответ. Она не была готова смириться с помрачением разума чувством необузданного страха неведения, как вдруг осознала нечто важное. Почувствовала где-то в глубине себя. Девушке в миг вспомнилось кое-что, на первый взгляд и на тот момент незначительное, но в ретроспективе приобретавшее чуть ли не фундаментальную, даже сакральную значимость. В её памяти коротким веянием проскользнул момент, как однажды, сидя в университетской библиотеке на сером пуфике и задумчиво потягивая латте с душистой пенкой из кокосового молока, Кассандра ждала, когда библиотекарша по ранее сделанному запросу принесёт ей стопку книг вспомогательной литературы, предназначенной для написания курсовой работы. Кэсс бесцельно блуждала взглядом по пыльным книжным полкам и стеклянным витринам читательского зала, скользила глазами по затылкам студентов, рассматривающих книги, когда взор случайно зацепился за разноцветный журнал, лежавший на кофейном столике в стопке такой же пестрой публицистики. Замеченный девушкой глянец сильно отличался от своих сородичей, возможно, именно поэтому смог привлечь её внимание настолько сильно, что она даже потянулась за ним, чтобы пролистать. Отличие издания крылось в том, что оно не было посвящено строительству, архитектуре, инженерии или какой-либо другой подобной сфере деятельности. В этом журнале публиковались статьи совсем иного характера, обнаружение которых не могло не обрадовать, так как тема конструирования за несколько последних лет обучения уже успела истощить потенциальный интерес. В одной из статьей упоминалось крайне любопытное, Кассандра бы сказала, псевдонаучное исследование о возможности предчувствовать или интуитивно ощущать момент опасности, грядущей гибели или даже миг смерти родственника. В опубликованном интервью несколько десятков людей делились своими историями о ментальной и духовной связи между ними и их родными, об интуиции и предчувствии, спровоцированном ей. Более всего ценились показания родных сестер и братьев, которые являлись двойняшками или близнецами. Кажется, дети, одновременно выросшие в утробе матери, и вправду могли обладать неким даром невольного ощущения тревоги своего родного брата или сестры в моменты, когда самому ничего не угрожало. Близнецы имели тенденцию вести схожую жизнь, занимать одни и те же должности, обладать одинаковыми привычками, даже болели они часто в одно и то же время одним и тем же, несмотря на то, что жили отдельно. Множество удивительных, по мнению Кассандры, историй, когда родственники были способны чувствовать связь друг с другом, находясь на расстоянии в несколько тысяч километров. Могла ли и она тоже положиться на собственную интуицию, предположив, что с её братом всё в порядке, что он цел и невредим? Могла ли она доверять этому чувству внутренней уверенности, что Илиан жив, и его жизни ничего не угрожает, полагаться на то, что она почувствует душевный дискомфорт, если с ним что-нибудь случится? Или это всего лишь было самовнушением, исцеляющим душу эффектом плацебо? Мог ли Итан ощутить приближение смерти брата? Почувствовал ли он что-то тогда, в момент гибели Габриэля? Последняя мысль застала Кассандру врасплох. Неподготовленную к последствиям её возникновения. Внутри всё ностальгически сжалось до боли атомического уровня с явными признаками нарастающего желания вывернуть накопившуюся желчь наружу. Чувства давно похороненных отголосков воспоминаний, словно яд, струёй растекались по жилам, как коррозия, постепенно поедающая, прогрызающая железо, подступали к горлу едким комком кислой тошноты. Десять долгих лет Кассандре понадобилось, чтобы отречься, десять лет, чтобы построить эту каменную стену вокруг одного момента из прошлого одного дня, и лишь единого мига хватило, чтобы та широко треснула, открывая рану, уже загнившую в нескончаемых попытках её залечить. Габриэль умер. Он погиб. Взгляд вверх, и стая черноголовых птиц, шумно взлетев с ветвей покачивающейся берёзы, рассекла туманное небо ровно пополам. Остановившись вмиг, Кассандра, закрыв веки, прислушалась к бархатному шёпоту взмахов крыльев, отпустила затаённую горечь потери куда-то за ними вдаль. Проведя ещё несколько секунд, а то и длинных минут, в отчуждении живых звуков, издаваемых голосом леса, девушка зашагала вновь. У её уверенности больше не было ни явных очерченных граней, ни внятного начала или предугадываемого конца. Её брат жив. Она просто это знала. Она была уверена. Очутившись на невзрачной поляне, Кэсс присела на пенёк, томно вытянув ватные ноги. Девушку опьяняла вялая сонливость, и, только немного отдышавшись, она смогла ощутить всю тягучесть той усталости, что безвольно подкралась к ней во время ходьбы. Кассандре хотелось свернуться клубочком на зелёном лугу, и, вдохнув поглубже аромат лесной сырости, упасть в широкие объятия сновидений, но вместо этого она вытянула из рюкзака небольшой пакет с остатками вчерашнего ужина. Открыв очередную банку тушеного мяса, Кэсс разделила содержимое на две миски, и, подмешав в обе по несколько ложек вчерашней варёной гречки, протянула одну своему псу. Девушка тяжело слипающимися глазами смотрела на собаку, радостно виляющую хвостом и поедающую долгожданный завтрак, чётко осознавая, что теперь её мир уже не держался на трёх могущественных китах. Может, он и вовсе потерял какую-либо стабильность, неуравновешенно пошатывался на глянцевой поверхности глобусного шара. Ей казалось, что сердце будто сжало лианами горести нескончаемой длины. На них в проблесках лучей слабого солнечного света сверкают острия колючих шипов. Пока не трогаешь — дышишь; как только пытаешься освободиться, отодрать один сгусток удушливых ветвей — боль сожалений пронзает ладонь резким ноющим покалыванием. Раскатистый гул трескающейся поверхности собственного панциря, укрывающего, словно щит, сливается с ревущим криком отчаявшейся души, хаотично переполняемой осознанием невозврата к былому, неспособности что-либо изменить, заставить стрелки часов иссекающего времени двигаться в обратном направлении. Вернуть утраченное. На миг перекрывает кислород. А позже на замену пустой мертвенной оболочки болевого порога приходит смирение, пленит и утаскивает в безликость тональности серого бытия. В итоге секунды сменяются минутами, минуты — часами, часы перетекают в сутки, сутки — в календарные дни. Но на днях ничего не заканчивается, стена строится годами, выстраивается по кирпичу одной секунды, словно крепость величиной в вечность, способная выдержать давление мощного вихря, вызванного столкновением двух межгалактических звезд, при этом рушится в прах от лёгкого веяния, созданного невзрачным взмахом крыльев мотылька. И, сидя на влажном неуютном пне, глядела она на счастливую морду облизывающегося пса, не в силах проглотить и ложку наваристой гречки, собирала остатки воли в кулак, так как время продолжало отсчитывать мгновения до наступления неизбежного конца, а она должна была продолжить двигаться в направлении подлинного истока. Дойти до дачного поселка, найти способ связаться с братом, выяснить нынешнее положение мирового устройства и в соответствии с полученной информацией понять, что же делать дальше. Математика была предельно проста. Но почему-то при повторном осмыслении тщательно выработанного плана, спокойствие не находило дороги к пересечению внутреннего состояния души и разума, и мандраж пленяющего неведенья только усиливался. «Когда молишься о дожде, будь готов ходить по лужам», — лишь послышалось эхом беззвучного шёпота где-то на уровне осознания собственного «я». Будь готов ходить по лужам. По колено погрязнуть в них. Отряхнув прилипшую грязь со штанов и вновь запаковав свои пожитки в рюкзак, Кассандра поспешила продолжить ранее запланированный маршрут. Ей как можно быстрее хотелось добраться до дачного домика, желательно до наступления полной темноты, так как не была уверена, что выдержит ещё одну ночь, проведённую в одиночестве в объятьях сумрачного леса. По приблизительным подсчетам они с Флаффи уже прошли как минимум треть предполагаемого пути, и оставшийся кусок, что они будут вынуждены ещё преодолеть, вовсе не воодушевлял. С каждой минутой, проведённой в пути по узкой тропе вдоль пустого шоссе, Кэсс ощущала, как бескрайный лес постепенно просыпался, одаряя обоняние всё новыми землистыми запахами, награждая слух звуками, подобными умиротворяющему чириканью птиц и волнистому покачиванию листвы в лёгком порыве ветра, насыщая за ночь охлажденный воздух теплотой согревающего солнца. Тишина очаровывала, мало-помалу возвращая спокойствие, чарующе опьяняла. Казалось, время вокруг замерло, перестало в миг существовать, тягучей длинной травой отгородив девушку, будто невидимой гранью, от мира всего. Всё то, что когда-либо имело какую-то значимость, в одну роковую ночь потеряло истинный смысл. У Кассандры оставалась только она сама, её верный четырехлапый друг и этот лес. Будто в чём-то таинственный. А то и вовсе — обыденный и чуждый. Ещё надежда. И большего ей было не дано. Даже тщательно продуманный план, последовательность дальнейших действий, был не настолько устойчивым, как всё то, чем девушка располагала на данный момент. То есть — ничем. Также сумка с ружьём, висящая на правом плече, уже не казалась инородной, вполне естественно вписывалась в картину нынешнего мироустройства. Тишина, абсолютная тишина, перекрываемая природным треском в исполнении чащи, обвораживала девушку. Ни гула моторов проезжающих машин. Ни суеты удушливых улиц, полных людских голосов. Только беглое топание перебегающих по тропинке четырёх белоснежных лап. Только и всего. Удивительно, но этого было вполне достаточно. Кассандре хотелось бы заявить, что вид окружения изменялся в течение нескольких проведённых в пути часов. Но тогда бы она была вынуждена соврать, так как облик леса оставался почти однотипным, в какую сторону девушка бы ни взглянула и куда бы ни свернула. Всюду деревья, мох, трава, кусты, опять деревья и протяжная автомагистраль, параллельно которой она по лесу брела и ориентира которой придерживалась. Небольшой журчащий родничок, чуть побольше — речка, через мостик над которой Кэсс быстро пробежала. И вновь глубокий дремучий березняк. Очередной недолгий привал, немного отдыха, мозоли на обеих пятках и нескольких пальцах ног, умело заклеенные пластырями, изнурённое вымотанное тело. Только ближе к закату истекающего вечера девушка наконец-то подошла к территории дачного поселка. Она осторожно и тихо двигалась в сторону калитки старого дома бабушки и дедушки, постоянно озираясь по сторонам. Кассандра старалась разглядеть сквозь щели высаженных соседями вдоль заборов туй признаки присутствия людей, но никакой человеческой деятельности не подмечала. Девушка не верила, что в данное время года здесь никто не обитал. Летом сюда съезжались многие; взрослые, целые семьи с детьми, а старики и вовсе не покидали дачные дома. Даже холодной дождливой осенью и запоздалой весной. Но всюду, где бы Кэсс ни прошла, куда бы ни взглянула, её сопровождала кромешная тишина. Ни лай недовольной собаки, ни шипение мимо пробегающего кота, ни клубок серого дыма, поднимающийся из трубы над очагом. Ничто не нарушало воцарившее мёртвое затишье. И это пугало её. Кэсс вошла на территорию дачи. Ключей от замка, висящего на калитке забора, у неё с собой не было, поэтому пришлось изрядно потрудиться, чтобы перелезть. Несколько минут покопавшись в цветочной клумбе возле входа в дом в надежде обнаружить там связку запасных ключей, Кассандра с облегчением вздохнула. Брат, который зачастую наведывался сюда во время отпуска, не изменил привычный порядок вещей, и девушка смогла открыть калитку изнутри, впустив терпеливо ждущего пса. Ещё раз оглядевшись по сторонам, Кэсс повесила на дверцу забора замок, вновь надежно её закрыв. Так было безопаснее. Вид дачной территории сильно отличался от той картины, которую девушка запомнила во время последнего приезда. Всё же десять лет — срок немалый. Отсутствовали клумбы петуний и богатые бутоны пионов, лишь один хаотично разросшийся куст роз, парочка яблонь и несколько скромных кустиков малины украшали пустынные просторы возле дома. Маленькие, усердно выложенные камнями тропинки покрылись заросшей травой. От былых грядок клубники и картошки осталось только название. На теплицу, годами ранее переполненную изобилием разросшихся саженцев огурцов и помидоров, и вовсе больно было смотреть. Тягучая тяжесть при нынешнем виде излюбленного места детства легла на сердце Кассандры, и девушка поспешила пройти внутрь хижины. Бережно скользнув пальцами по покрытому скатертью, сохранившейся ещё с тех времён, когда бабушка была жива, кухонному столу, тем самым оставив на нём пыльные следы, Кассандра осмотрела дом на наличие оставленной провизии. В комнате пахло ностальгическим запахом счастливых дней юности и немного характерным благоуханием великодушной старости. Как и предполагалось, электричества в доме не было, включить свет не удалось, мобильная связь тоже отсутствовала. Плоский экран телефона оставался чёрным. Но зато тут имелась кровать, уютную ночь в которой Кассандра предвкушала с самого момента пробуждения в лесу. Тщательно перебрав оставленные братом продукты, точнее их остатки — немного овсяной каши, несколько ложек мёда, размазанных по краям откупоренной банки, пару чайных пакетиков и небольшую горсть кубиков сахара, высыпанных в тарелку, половину бутылки выдержанного рома, спрятанной в шкафчике под умывальником (кажется, Илиан знал толк в хорошем отдыхе на природе), — Кассандра с тяжёлым вздохом уселась у слегка пошатывающегося стола. Почему же, будучи в целости и сохранности, наконец-то находясь в относительной безопасности, она так отчаянно мучилась от чувства собственного отчуждения? И почему же именно оно способствовало столь яркому осознанию того, что она жива? «Я мыслю, следовательно, существую», — или как там говорил Декарт? Скорее — я чувствую, значит, живой. Возможно, впервые за долгие долгие годы девушка была готова признать, что вновь смогла почувствовать себя. А, возможно, ею овладевал страх перед неизбежностью одиночества.