***
— Объяснишь? Крепус говорит тем тоном, который использует, если сын в чём-то провинился, однако взгляд Дилюка всё такой же твёрдый и упёртый. Ну надо же. — Что именно? — Не думай, что я ничего не вижу, Дилюк, — Крепус снимает очки и зажимает указательным и большим пальцами переносицу. — Ты ведь понимаешь, что Кэйа — не лучший вариант? — Не понимаю. Крепус приподнимает брови в ожидании продолжения. — Я усердно учусь. Тренируюсь. Выполняю все требования. Добился звания капитана кавалерии в четырнадцать лет. Я сделал всё, чтобы ты мог мной гордиться. И я продолжу достигать новых высот, если они сделают тебя счастливым. Единственное, что я хочу для себя — быть с Кэйей. — Дилюк выдаёт речь твёрдым голосом, словно проговаривал её множество раз. — Я доверяю ему, я счастлив с ним, я люблю его. Он достойный и замечательный человек. Поэтому я не понимаю. По Дилюку видно, что он скрывает своё волнение. Но намерение идти до конца прозвучало ясно, и Крепус впервые за свою жизнь столкнулся с подобным сопротивлением от него. Вместе с уколом раздражения Крепус почувствовал гордость. Ему нравился решительный огонь в глазах сына. И когда только успел так повзрослеть? Крепус вспомнил себя в молодости. Вспомнил, как собственный отец объявил ему о помолвке, и как он не смог возразить, хотя сердце, занятое, сопротивлялось. Он вздохнул, принимая поражение. Дилюк уже вырос достойным человеком, гордостью клана. А если и будут слухи — не велика проблема пресечь. — Я услышал тебя. Лицо Дилюка расслабляется в удивлении. Прежде, чем он успел открыть рот, Крепус устало сказал: — Иди уже.***
В момент, когда Дилюк заговорил, Кэйе стало тяжело дышать. Едва дослушав до конца, он поспешил обратно к себе, спешно переоделся в ночную рубашку и забрался в постель. Он не знал что и думать — за все годы Кэйа заметил, что Дилюк никогда и ни в чём не противостоял отцу, считая его абсолютным авторитетом. А сейчас так возражал из-за слов о нём. Крепус наверняка придёт в ярость и обрушит её на него… Дверь тихо скрипнула, и пару секунд спустя Кэйа ощутил, как прогнулась кровать под чужим весом. Ожидая увидеть растерянно-расстроенного Дилюка, он обернулся, но встретила его только счастливая, широкая улыбка. Дилюк кинулся его целовать, обнимая крепко-крепко, а Кэйе только и оставалось окончательно лечь на спину для удобства и отвечать без единой мысли в голове на столь внезапное проявление чувств. Когда Дилюк насытился, то приподнялся, смотря Кэйе в лицо. И абсолютно довольно заявил: — Отец не возражает против нас, представляешь? Как же светятся его глаза. Кэйа даже засмотрелся на столь яркие эмоции. Улыбка часто украшала красивое лицо Дилюка, но столь чистая детская радость посещала его только в особые моменты и было даже приятно, что причина была связана с ним. Одновременно с этим знание того, насколько Дилюк в нём погряз, тяготило. Вина, стыд и отвращение к себе поглощали. Кэйа сам загнал себя в угол и отрезал пути к отступлению. Оставалось только отключить все свои мысли, бережно обхватить лицо напротив и потянуть на себя, целуя.