За прежний взгляд готов хоть на сожжение

Когда огромный пиро слайм приземляется сверху и лишает Дилюка возможности дышать, он понимает — вот она, смерть. Однако когда он открывает глаза, то обнаруживает, что имя смерти — Кэйа, что навалился на него сверху и смотрит с хитрой улыбочкой. — Проснулся, наконец, именинник? — Мне приснилось, что меня душит громадный слайм, — прохрипел Дилюк в ответ, и Кэйа ойкнул, укладываясь по-другому. Дилюк сделал глубокий вдох, радуясь вернувшейся возможности дышать. Кэйа клюнул его в губы, щеки и лоб, напоследок ещё и в нос звонко чмокнул, вызвав хриплый смех. — С днём рождения, — начинает своё поздравление Кэйа и вскрикивает, когда Дилюк резко меняет их местами, забираясь сверху и щекоча. За сон мстит, думает Кэйа, хохоча и пытаясь его от себя оттолкнуть — а то уже слёзы от смеха выступили, и живот начало резать болью. Освободившись, Кэйа достаёт с комода шахматную доску, сверху которой расположилась небольшая коробочка. — Ты так и не сказал, чего бы хотел, так что попытался подключить фантазию и ловкость рук. Сначала Дилюк занялся распаковкой верхней коробочки, внутри которой обнаружилась брошь в виде совы. Она была красивой, но местами казалась слегка неровной, что только добавляло какого-то очарования и уюта, и Дилюк неверяще поднял взгляд. — Подожди, ты что, сам её сделал? — Сам, — Кэйа гордо кивнул, прихорошившись. — Нравится? — Очень, — Дилюк поцеловал его, улыбаясь. — Спасибо. Какое-то время Дилюк занимался разглядыванием броши. После он отложил её осторожно в сторону и уложил на колени увесистую шахматную коробку с фигурами внутри. — Посмотри на них внимательно. Дилюк пригляделся — большинство выглядели как обычно, и только когда взгляд его упал на фигуру короля, Дилюк замер. Потом нашёл ещё одного и расплылся в улыбке. — Тоже сам? — спросил он, поднося к лицу деревянные фигуры. В одну были заложены его черты, в другую — Кэйи. — Конечно, посмотри какие нелепые вышли, разве ж такое сделает мастер, — Кэйа усмехнулся. Изначально он собирался заменить все фигуры на каких-то знакомых людей, например, пешками сделать младших рыцарей, а остальные фигуры в виде капитанов или других знакомых. Но одну только фигуру Дилюка он делал больше недели, так что решил остановиться только на двух. Оно и к лучшему, решил он, замени он все — играть было бы тяжело, и эти две фигуры как-то затерялись бы. — И вовсе не нелепые. По-моему, очень милые, — усмехается Дилюк, вертя их в руках. — Спасибо, Кай. Они долго обнимаются, потому что Дилюк заявил, что без этого у него не хватит сил даже на то чтобы подняться, и даже опаздывают в Ордо, но совсем незначительно. К Дилюку по дороге и в самом ордене подходят люди, чтобы поздравить, и Кэйа не может внутренне не ликовать, когда видит меркнущий взгляд влюблённых в Дилюка людей, когда те переводят взгляд на него. Кэйа давно за собой заметил, что внимание Дилюка, по которому вздыхает такое количество людей, ему прельщает. Дилюк ведь вообще не замечает всех этих восторженных взглядов и флирта, который некоторые себе позволяют. Всегда его внимание устремлено на Кэйю. Бывало даже, что-то тёмное просыпалось внутри, когда кто-то слишком уж стремился с Дилюком сблизиться, касался больше нужного. Дилюк, может, не замечал, не придавал значения, но Кэйа видел, начинал прожигать взглядом. Кого-то это утихомиривало, кто-то отступал, только если Кэйа как бы невзначай подходил, и всё внимание Дилюка снова концентрировалось на нём. Вот и сейчас он одним своим присутствием спугнул одну несчастную, недавно присоединившуюся к рыцарям. Дилюк только недоумённо проводил взглядом резко переменившую своё поведение девушку и пожал плечами. В кабинете большую часть документов Кэйа взял на себя. — Ты же их не переносишь, — вскинул брови наблюдающий за ним Дилюк. — Ради тебя в этот особый день я, так уж и быть, перенесу. Дилюк хмыкает. Кэйе, как его заместителю, и так и так приходится возиться с бумагами. Подумаешь, один день помучается вдвое больше. …Вдвое больше, да, как же. Вечером Кэйа закрывает за Дилюком дверь и вздыхает. Какого-то чёрта на них сегодня свалили вдвое больше документации, ещё и срочной, — в старых отчётах нашлись несостыковки, какие-то мутные места, и так как один из капитанов страдает на больничном, большая часть работы досталась Дилюку. Вернее, должна была достаться Дилюку, однако Кэйа с трудом выгнал его — Крепус уже должен был приехать в город, чтобы забрать их на винокурню праздновать. Кэйа обещал, что постарается разобраться только с самым важным и как можно быстрее отправится следом. Он ещё раз тяжело вздохнул, оглядывая нетронутые стопки, и с кислым выражением на лице принялся за работу.

***

Кэйа не успел. Как только он услышал от задыхающегося после бега рыцаря о том, что по дороге к винокурне видели дракона, сразу же, собрав наспех отряд, помчался следом. Он мог только надеяться на то, что карета, в которой были самые близкие его люди, не пострадает. Откуда вообще могло взяться это существо? Кэйа остановился. В нескольких метрах от себя он увидел Дилюка — живого, со спины кажущегося невредимым. Беспокойство внутри осело, но взгляд метнулся чуть ниже, и Кэйа понял, что на руках Дилюк держал Крепуса. Кэйа подошёл ближе и увидел, что тот уже не дышит, а Дилюк, с окровавленным кинжалом в руке, смотрит прямо перед собой. Что, бездна побери, здесь произошло? Кэйа заметил, что тело Крепуса начинает буквально растворяться, распадаясь на мелкие исчезающие частички. Ранее он никогда такого не видел. И не смог вымолвить ни слова, смотря на находящегося в шоковом состоянии Дилюка.

***

На винокурню Дилюк прибывает ночью — Кэйа слышит его шаги, слышит, как открывается дверь в соседнюю комнату. Он не знает, что чувствует. Не знает, что делать и как себя вести. Но решает, что обязан быть рядом. В воспоминаниях появляется двенадцатилетний Дилюк, зовущий его в библиотеку. Тогда Кэйа не понимал, зачем ему мог понадобится Дилюк и ни разу за все годы не вспоминал этих слов. Сейчас же осознаёт — Дилюк узнал о том, что его отца нашли мёртвым, раньше него. И так он показывал, что, если нужна будет поддержка, он её предоставит. Теперь потерю переживал Дилюк. И Кэйа, абсолютно не представляющий, чем тут можно помочь, идёт к нему. Садится рядом на кровати, гладит по волосам, спине, и, когда Дилюк поднимается, с готовностью ловит в объятия. Тот всё ещё, кажется, не проронил ни слезинки. Глаза раскрыты шире обычного, челюсть напряжена. Кажется, его только-только накрывает осознание. Дилюк молчит, и Кэйа не видит смысла пытаться нарушить скорбящую тишину. Дилюк молчит, а у Кэйи снова просыпается предчувствие катастрофы. Он чуть расслабляет руки, давая Дилюку сменить положение, и тут на кровать падает небольшая коробочка. Дилюк ломано смеётся, и Кэйа внутренне умоляет тишину, чтобы продолжалась. Однако та его мольбы не слышит. — Я… Хотел сделать тебе предложение. Не сегодня — глупо было бы в день рождения. Наверное. Просто забрал из ювелирной лавки и… Дилюк молчит, пальцами гладя коробочку. — Ещё глупее делать его после, — он сбивается, не зная, как выразиться, — всего, но, раз ты увидел… Кэйа понимает, что Дилюк просто хочет зацепиться хоть за что-то. За него, как за спасательный круг. Хочет окончательно связать их жизни, создать настоящую семью, сказать себе — что даже если ушёл отец, он не останется один. Дилюк открывает коробочку. Кэйа не дышит даже, но заставляет себя опустить взгляд. Кольцо матери Дилюка. Изменённое немного под его размер, и камень теперь выступает не так сильно. Но Кэйа узнаёт его всё равно. И стягивает перчатку дрожащими пальцами. Протягивает руку и собирается сказать, что согласен, но Дилюк, осторожно надев кольцо на палец, поднимает голову и выглядит ещё более разбитым. В глазах стоят слёзы, волосы спутаны. Кэйа никогда не видел его таким разбитым. — Ты ведь не любишь меня, верно? Кэйа вздрагивает, от ужаса всё холодеет внутри, кажется, даже кровь перестаёт бежать по венам. — Никогда ведь не любил?.. Кэйа не может заставить себя вымолвить и слова. Каждая клетка тела будто напряжена, двинуть даже пальцем — невыполнимая сейчас задача. Дилюк смеётся, а потом, хрипло что-то пробормотав — Кэйа не может расслышать из-за оглушающей тревоги — начинает громко рыдать, уткнувшись Кэйе в колени. У Кэйи у самого слёзы текут, но он продолжает сидеть неподвижной статуей, не издавая ни звука, хотя от рыданий Дилюка ему больно так, что и самому хочется закричать во все горло. Когда спустя, кажется, бесконечность Дилюк затихает, Кэйа наконец подаёт голос. — Прости, — голос едва слышен, и Кэйа сжимает горло рукой — говорить слишком сложно. Дилюку так больно слышать извинение сейчас, он не даёт ему продолжить, поднимаясь. И в глаза не смотрит. — Не ты должен извиняться. Я ведь всегда на подсознании знал. Мне не давали покоя некоторые твои реакции. А я всё равно продолжал верить. Думал — не может такого быть и… Я такой глупец. — Дилюк… — Не надо, Кэйа. Оставишь меня? Пожалуйста. Мне нужно побыть одному. Кэйа медленно поднялся, но, прежде чем уйти, обнял никак не реагирующего Дилюка крепко. Искренне. — Если понадоблюсь, я буду у себя. Дилюк молчит. — Я всё равно всегда с тобой, Дилюк. Я твой, слышишь? Ночь прошла как в лихорадке — Кэйа почти не спал, изредка проваливаясь в наполненные кошмарами сны. Когда он окончательно очнулся, Дилюка в поместье уже не было. Город потерял его.