За прежний взгляд готов хоть на сожжение

Первым делом после пробуждения видеть перед собой спящее лицо Дилюка — как-то неожиданно согревающе. Кэйа заметил, что режим у него переменился: в юношестве Дилюк засыпал поздно, коротая время за чтением, зубрежкой или любованием им. Бывало такое, что Кэйа засыпал, чувствуя бережные поглаживания по голове, а потом просыпался спустя время — и снова сталкивался и с ними, и с влюблённым взглядом алых глаз. А вставал — если его не разбудить (и ох, какой же это труд!) — ближе к обеду. Теперь же у Кэйи успело создаться впечатление, что спящим его застать не получится никогда. Но вот он, в нескольких сантиметрах, чудесно-лохматый и с чуть приоткрытым ртом, посапывал, видя десятый сон. Кэйе нравилось думать, что с ним Дилюк ощущал себя в безопасности, и потому не просыпался. Как же его хотелось поцеловать. Но Кэйа подавил нечестный порыв, и вместо губ коснулся пальцами алых всполохов на голове, приглаживая. Волосы Дилюка были пушистыми, но довольно жёсткими, несмотря на обманчиво мягкий вид, — и Кэйе они нравились. С детства любил с ними возиться, заплетал даже что-то. Кэйа запустил пальцы дальше, уже смело касаясь кожи головы, массируя. И Дилюк шумно выдохнул, устраиваясь удобнее на подушке. Но, кажется, не проснулся. Зато нахмурился смешно — и Кэйа не выдержал, клюнул быстро поцелуем меж бровей. Складка между ними разгладилась, и Дилюк сонно открыл глаза. — Доброе утро, — улыбнулся Кэйа, носом своим коснувшись чужого своеобразным приветствием. Дилюк так делал когда-то — говорил, мама научила таким образом передавать любовь. И Кэйе вдруг очень захотелось проявить таким образом привязанность. — Доброе, — хрипло ответил Дилюк, и Кэйа улыбнулся шире, завидев сквозь волосы покрасневшее ухо. Кэйа придвинулся ближе в желании обнять, но наткнулся на чужую руку и решил озвучить давно волнующее: — Почему ты никогда не снимаешь перчатки? — Я их снимаю. Ну что за упрямец. Кэйа обхватил его руку своими, прижимая к груди. Несколько секунд продержал зрительный контакт, а потом опустил взгляд вниз и начал стягивать перчатку. Дилюк сжал руку в кулак, не позволяя сдвинуться дальше середины и предупреждающее произнёс: — Кэйа. — Что? — тот невинно похлопал ресницами, не прекращая попытки теперь уже разжать его пальцы. Сильный, зараза. — Тебе есть что скрывать? Шрамы меня не пугают, если что, сам в них. Дилюк продолжал упрямо смотреть, взглядом говоря: «отпусти». Кэйа отпускать не хотел. — Ну что ты как ребёнок, в самом деле? — Я тот, кто должен задавать этот вопрос, — Дилюк чуть воздухом не подавился от подобной наглости. Кэйа сдался, проклиная чужую силу — по Дилюку даже не скажешь, что только что с ним во всю силу боролся один из сильнейших рыцарей. Расслабив руки, Кэйа бросил на него обиженный взгляд. — Мне всегда очень нравились твои руки, — хмуро начал он, — и смотреть на них, и ощущать их. Не понимаю, что там можно скрывать. А перчатки твои надоели. Дилюк бы рассмеялся с внезапно проснувшегося в Кэйе ребячества — такой надутый, он выглядел слишком забавно. Только тема его веселье сдерживала: свои руки Дилюк часто видел во снах, покрытые кровью отца. Да и Кэйа бывал на его месте — Дилюк уже даже не помнил, как именно всё обстояло на самом деле в день его совершеннолетия, — столько разных вариаций этого дня пришлось увидеть во снах. Помимо крови отца, руки Дилюка были запятнаны бесчисленными жизнями принадлежащих к Фатуи людей. Он считал их поначалу, ужасаясь первым убийствам. А после сбился. И даже не чувствовал ничего. Дилюк считал себя грязным. И руками этими касаться кого-либо, особенно Кэйи, не хотел. Тот и так терпел его прикосновения несколько лет, не желая их. А теперь сам же настаивал, чтобы Дилюк снял перчатки, и заявлял, что руки его ему всегда нравились. Что ощущать их нравилось. Если Кэйа хотел — пожалуйста. Дилюк бы для него что угодно сделал, и если тому так необходима его грязь — так и быть. — Мои руки по локоть в крови, знаешь? — на грани слышимости заявляет Дилюк, расслабляя руку, как бы говоря: действуй, коль хочешь. — Какое совпадение, — Кэйа усмехается, медленно стягивая перчатку. — И это всё? — Не всё, — Дилюк позволяет освободить и вторую руку. — Ещё эти руки причиняли боль моему любимому человеку. На мгновение Кэйа замирает, улыбка стирается с его лица. Руки Дилюка он подносит к лицу и прижимается к пальцам губами. Смотрит Дилюку в глаза. — Этот человек сам об этом сказал? — тихо спрашивает Кэйа, продолжая целовать каждый палец, забирая боль каждого, даже самого крохотного, шрама. Когда Дилюк не отвечает, Кэйа продолжает: — Посмотри, разве могут эти руки сделать больно? — он прислоняет ладонь Дилюка к своей щеке и всё продолжает пристально смотреть. — Может, твой любимый зависел от их прикосновений? Задыхался ночами от удовольствия, даруемого этими руками? Дилюк сглатывает, тяжело дыша, и смотрит, как Кэйа целует мягко ладонь. Сердце стучит в ушах, дышать тяжело, а волнительное, позабытое тепло начинает скапливаться внизу живота и... Выдернув руку из слабой хватки, Дилюк подрывается с кровати, едва не упав. — Прости, я… — даже говорить тяжело от нехватки воздуха. — Мне нужно отойти. И Дилюк позорно сбегает из своей же комнаты. Раздери его Бездна, что с ним делает этот человек?!

***

Завтрак проходит в тишине, Кэйа с интересом наблюдает за чужим смущением: он не помнил, чтобы Дилюка легко можно было смутить. Самого его тишина, как и ранее произошедший побег, не смущали — хотелось поразмышлять. Взгляд Дилюка, покрасневшего, тяжело дышащего, возбуждённого, захватил разум без остатка. Кэйа давно не видел его таким. Вернувшись, Дилюк в целом стал более отстранённым, несколько скупым на эмоции. Самым пугающим изменением оказался взгляд. Ранее горящие пламенем и любовью глаза потухли, в них остался только мерный, едва тёплый огонь, и, несмотря на слова о любви, Дилюк не казался таким же увлечённым, как несколько лет назад. И Кэйа успел смириться с едва греющим теплом. В конце концов, и оно согревало. Дилюк заботился о нём, снова был рядом, и Кэйе нравилось его присутствие, пускай, вопреки ожиданиям, оно не заполнило ту дыру, что образовалась в нём после его ухода. Хоть и затапливало приятное облегчение, что Дилюк и не думал отворачиваться, несмотря на правду. Но вот он снова почувствовал, каково это, когда пламя в устремлённых на него глазах обжигает. И Кэйа, вспомнив это ощущение, отказывался чувствовать холод вновь. Пускай его хоть сожжёт дотла — Кэйа готов. Лишь бы пламя грело. — У тебя есть на сегодня планы? Дилюк перестаёт ковыряться в еде, но на него пока не смотрит. — Ничего важного. — Ади, дорогая, — Кэйа радостно оборачивается на появившуюся главную горничную, — будь добра, собери сумку для приключений. И пока Аделинда радостно расспрашивает Кэйю о местах, в которые они собрались, а тот так же радостно отвечает, Дилюк, наблюдающий за ними в абсолютной растерянности, едва не роняет вилку.

***

Сумка для приключений — так они в детстве называли походный набор, включающий в себя плед, закуски, фляжки с водой и небольшой набор первой помощи. На всякий случай. Свободные от учёбы и благословлённые хорошим настроением Крепуса, они могли позволить побыть себе беззаботными детьми. Сначала Кэйа — намного реже Дилюк — прокладывал маршрут, помечая на карте обязательные к посещению места. После, вооруженные всем необходимым, они на долгие часы отправлялись исследовать земли Анемо Архонта, и в конце всегда устраивали пикник. Даже дожди в такие моменты не могли служить преградой (а бывало и такое, что в конце пути их встречал ливень) — тогда плед служил им недолгим укрытием. Усевшись рядом и укрывшись им, Кэйа с Дилюком быстро разбирались с едой и радостные бежали под уже более надёжное укрытие. Наверное, только в такие моменты можно было позволить себе дурачиться от души и всей душой наслаждаться жизнью. Покручивая в руках украденное со стола Дилюка перо, Кэйа задумчиво оглядывал карту. Запад или восток? С одной стороны, Логово Ужаса Бури — не самое романтическое место, и по дороге придётся разбираться с немалым количеством различных существ, с другой — чем-то царившая там атмосфера притягивала. Вызывала меланхоличное спокойствие. Ещё там наверняка не будет людей, и маршрут этот был не настолько приевшимся. С другой стороны, классика Утёса Звездолова никогда, наверное, не надоест. Тем более, сколько лет прошло с последнего их похода туда? А сколько там хранилось счастливых воспоминаний. — Точно не хочешь заняться дорогой? — ещё раз оглядев карту, спрашивает Кэйа. А Дилюк до сих пор находился в какой-то прострации. Никак он не ожидал, что Кэйа потащит его в поход. — Дилюк? — Да? — Куда хочешь больше — к Логову или на Утёс? Хотя можно и к Буревестнику. Или, если ищешь острых ощущений и разнообразия, на Драконий Хребет. — Давай обойдёмся без острых ощущений, — не оценивший шутку Дилюк поднялся с дивана и подошёл к столу. Задумчиво оглядел карту. — Я бы остановился на Утёсе Звездолова. Кэйа хмыкнул — Дилюк всегда выбирал его, так что предложил ему выбор после того, как определился сам. — Я в тебе не сомневался. Путь предстоял долгий, со множеством подъёмов и спусков. Повезло, что погода была приятной — лёгкая прохлада и ясное, безоблачное небо. Первые минуты Дилюк продолжал хранить неуютное молчание, но Кэйе удалось разговорить его, затронув тему выживания в путешествиях. Не самый радостный выбор, однако Дилюку было о чём рассказать, а Кэйа желал знать больше о том, через что Дилюк прошёл в одиночестве. Постепенно он перешёл на какие-то отдельные истории из разных регионов. Иногда они отвлекались на общие воспоминания, когда проходили особенно памятные места. Прошли они и то место недалеко от Долины Ветров, где Кэйа поймал собой стрелу вместо Дилюка. Но оба промолчали. На пути встречались хиличурлы небольшими группами и парочка лагерей. Разобрались с ними быстро, на удивление удачно сочетая стихии, словно бесчисленное количество раз сражались вместе с использованием Глаз Бога. Дилюка завораживало то, как Кэйа владел стихией. Лёд ему очень подходил. Он вспомнил, как удивился, впервые заметив у Кэйи Глаз Бога. Дилюк знал, как тот хотел его. И знал, что получить он его не должен был — отец провёл ему небольшую лекцию о Каэнрии после того, как было решено, что Кэйа останется. Дилюку очень хотелось расспросить его, но… Всё это время он себя сдерживал. Почему-то. И вдруг решил рискнуть. — Могу ли я узнать, как ты получил Глаз Бога? Кэйа никак не изменился в лице — на самом деле, он давно ждал этого вопроса. — Это не самая интересная история. И больше Дилюк интересующей темы не касается. Они взбираются на утёс уже ближе к вечеру. Подле дерева расстилают вместе плед — Аделинда положила тот самый, из воспоминаний. Кэйа чувствует себя беззаботно. Впервые за очень долгое время. И надеется, что Дилюк тоже. Повезло, что кроме них здесь никого не оказалось — редкая удача. Кэйа прислоняется к дереву, игнорируя неприятно впивающуюся в спину кору, и Дилюк устраивается рядом. Уставшие, молча разбираются с пирогом и фруктами. По наполненному ностальгией вкусу Кэйа понимает, что готовила именно Аделинда, и на сердце теплеет. Повернув голову, Кэйа обнаруживает, что Дилюк выглядит сонным. Видимо, практически не спал. Кэйа догадывается почему, и чувствует себя слегка виновато. — Люк, — мягко зовёт он, похлопывая себя по бёдрам. И Дилюк устраивается головой у него на коленях. Солнце постепенно заходило за горизонт, и небо окрашивалось сиренево-розовым, янтарным — множеством оттенков. Дилюк казался Кэйе особенно красивым. Он засмотрелся, запустив руки в волосы, переливающиеся золотистым цветом. И взгляд Дилюка снова казался пламенем, более тихим, но Кэйе хватало. Не хотелось ни разговаривать, ни двигаться. Только слушать мерное дыхание, шелест листьев и ласковый шум волн далеко внизу, ощущая приятную тяжесть на коленях и проходящие сквозь пальцы пряди. Момент этот хотелось заморозить — жаль, никакая крио стихия здесь не поможет. Навечно остаться в этот миг спокойствия и беззаботного счастья.