Теперь всё будет по-другому | Crawling

      Кабинет доктора Грегори остался таким же, каким был до его попытки. Всё те же стены теплого желтого цвета, те же высокие потолки и Сара, щелкающая ручкой. Изменения прятались в мелочах. Например, обручальное кольцо на изящном пальце психотерапевта. Или маленькая подушка, появившаяся на кушетке, симпатичного бордового цвета в форме сердца. Или то, что Сара больше не улыбалась, встречаясь взглядом с трудным пациентом.              Джозеф выдохнул и прикоснулся затылком к стене. Он забился в угол кушетки, притянул к себе правую ногу и сжал ладонью колено. Порезы, надежно скрытые под бинтами, несмотря на обезболивающее всё ещё ныли и кровоточили. Это была странная боль. Тихая. Пульсирующая. Джозеф вполне мог с ней существовать, а большего сейчас ему было и не надо.              Их молчание затягивалось. Прошла уже, наверное, половина сеанса, а доктор Грегори не проронила ни слова. Только смотрела. А Джозеф смотрел в ответ. Он не чувствовал дискомфорта. Или спокойствия. По сути он не чувствовал вообще ничего. Значит, лекарства действовали. Сара снова щелкнула ручкой и опустила глаза.              — Мы ведь договаривались, что ты позвонишь, если почувствуешь приближение чего-то… такого.              Ей было странно не находить подходящие слова. Сара знала точные термины — расплывчатые, но понятные, сейчас они казались ей бездушным бредом. Ни один из них не смог бы описать состояние, которое пережил Джозеф. Проще было оставить его обезличенным.              — Я хотел, — Джозеф равнодушно пожал плечами, — но потерял телефон.              Сара больше не решалась поднять на него глаза. Человек, который сидел на кушетке, не был тем Джозефом Блэром, с которым она когда-то познакомилась. Тот был раненый, осторожный, но живой. А этот просто… был. Он легко выдерживал взгляд, потому что ему больше нечего было скрывать. Внутри — пустота. Выжженное поле.              — Нам нужно определиться, что делать дальше, — выдохнув, начала Сара. — Я настаиваю на госпитализации…       — Протестую, — Джозеф лениво перевел взгляд на календарь за её спиной. — Сегодня ведь девятое ноября? Получается, я совершеннолетний, и вправе сам решать.              Его голос не дрожал, не звучал возмущенно. В нем чувствовалась твердость. Его отказ был одним из кирпичей, которыми Джозеф собирался отгородиться от мира, причинившего ему боль. Сара хотела возразить, но не смогла. Не потому, что не нашла аргументов против. А потому что поняла, что, если будет настаивать, только навредит.              — Я буду принимать лекарства, обещаю, — Джозеф бросил короткий взгляд на собственные руки. — И приходить к вам. Но никакой лечебницы. Я не псих.       — Я знаю, — мягко заверила его Сара. Сказать, что это только ради его же блага, она тоже почему-то не смогла. — Ладно. Тогда давай поговорим о правилах, которые придумали на первом сеансе, — Джозеф поднял на нее глаза, и доктор Грегори увидела в них еще один кирпичик. — Я предлагаю их отменить. Сейчас они будут лишними.              Удивление. Лишь короткая вспышка, но Сара успела заметить его во взгляде пациента. Крошечная эмоция, дарившая надежду, что всё наладится.              — Я хочу спросить, — Джозеф обернулся на дверь. — Как мне вести себя дома? Как дать понять, что не надо окружать меня гиперопекой и при этом не обидеть? Не хочу, чтобы они прислушивались, что происходит за закрытой дверью. Или бросали эти постоянные жалостливые взгляды.       — Скажи об этом прямо, — Сара сложила руки в замок, — у тебя понимающие родители.       — Но я их здорово напугал, — на этот раз пересечься взглядом с доктором далось Джозефу с трудом. — Будет справедливо просить их не трогать меня какое-то время?       — Не думаю, что они обидятся. Это нормально, если сейчас тебе нужно чуть больше личного пространства чем обычно.              Джозеф неоднозначно кивнул. Доктор Грегори так и не поняла, согласился он с её словами или понял по-своему. Из-за лекарств Эф оставался немного заторможенным и сонным — они же были причиной его обострившейся бессонницы. Как доктор Грегори не спорила с психиатром, наблюдавшим Джозефа в больнице, тот не согласился снизить дозировку. Он и самого пациента отдал с большой неохотой только после того, как Маркус и Вероника Блэр заполнили с десяток бумаг.              — Поздравляю со свадьбой, — бросил на прощание Джозеф, обернувшись на Сару в дверях, — и извини, что испортил тебе медовый месяц.       — Мы всё равно не планировали ничего такого, — Сару тянуло улыбнуться, будто это было отличной шуткой, но она сдержалась. Только сглотнула, провожая пациента взглядом.              В том, что они с Джозефом будут видеться еще очень-очень долго, она больше не сомневалась. А всего какую-то неделю назад ей казалось, что он отлично справляется. Она ошиблась. И ошибка эта обошлась ей и семье Блэр большой ценой. Удивительно, что они всё ещё доверяли ей.              Маркус ждал на улице. Он не выглядел удивленным, как будто знал, что сын откажется от госпитализации. Только подстраховал, когда тот садился в машину. Джозеф всё еще был очень слаб — из-за большой кровопотери, плохого сна, лекарств и отсутствия аппетита. Внутри негромко играла рок-волна. Во всю работала печка, но Эф все равно дрожал. Маркусу хотелось обнять его, согреть своим теплом, но это было плохой идеей. Когда они с Вероникой забирали Джозефа из больницы, и она обняла сына, тот вздрогнул и, быстро отстранившись, попросил больше так не делать. Какое-то время.              — Может, возьмем в кафе что-нибудь вкусное и вредное? — Маркус бросил короткий взгляд на сына. — Хочешь гамбургер?       — Лучше сразу домой.              Они съехали с обочины. Джозеф, прибавив громкость на магнитоле, откинулся на спинку сидения и прикрыл глаза. Иногда казалось, только музыка сохраняла в нем жизнь, без неё Эф становился совсем бледным, почти прозрачным. Она единственная пробивалась через оковы лекарств, завлекала его в свои объятия и согревала. То, чего не могли сделать ни врачи, ни семья.              — Мы сказали директору, что у тебя грипп, — как бы невзначай бросил Маркус.              На самом деле по этому поводу у них с Вероникой были долгие споры. Он настаивал на том, что попытка произошла как раз отчасти из-за того, что слишком много людей были посвящены в прошлое сына. Много посторонних людей, имел в виду Маркус. Вероника же боялась того, что оставшиеся в неведении, они не успеют помочь Джозефу, если попытка повторится.              — А еще мы с Вероникой хотим тебе кое-что рассказать, — просипел он уже совсем нерешительно и тихо. Джозеф медленно открыл глаза и встретился с ним взглядом в зеркале заднего вида.       — Надеюсь, не то, что вы решили переехать сюда?       — Почему нет? — Джозеф в ответ только шумно выдохнул и отвернулся к окну. Маркус поджал губы. — Ладно, поговорим дома.              Улицы Холбрука Джозеф, казалось, выучил уже наизусть. Каждый дом, подпирающий дорогу. Каждый поворот и ухаб. Сейчас всё покрывал тонкий слой снега. Маленькие снежинки, кружась, падали с неба. Холодные. Влажные. Отталкивающие. Они напоминали Джозефу белый пепел. Такой же осел и внутри него самого.              Вероника ждала их на улице. С накинутым на плечи пальто, она как будто не замечала мороза, впечатавшегося дрожью под кожу. Большие глаза, наполненные тревогой, нашли силуэт сына и больше не выпускали из поля зрения. Она чуть посторонилась, чтобы Джозеф смог зайти в дом, и чтобы они случайно не соприкоснулись. Маркус коснулся её руки и покачал головой. Вероника опустила глаза.              В коридоре Джозеф скинул кроссовки и повесил куртку на свободный крючок. Простая привычка. Вероника с ужасом наблюдала за тем, как его руки выполняют заученные до автоматизма движения, а взгляд при этом устремлен в пол. Рутина подкармливала его отреченность, делала её сильнее.              Джозеф остановился у лестницы. Резко, будто внезапно вспомнил о чем-то. Обернувшись через плечо, он посмотрел на Джессику, которая выглянула из кухни, чтобы поздороваться с племянником. Она выглядела смущенной и немного зажатой, даже хуже, чем в их первую встречу. Тогда они с Остином толком не знали, чего ждать. А теперь убедились, что Джозеф слабак.              — Привет, — Эф крепче схватился за перила, чувствуя неподъемную усталость, придавливавшую к земле. Хотелось прилечь.       — Привет, милый, — улыбнулась Джессика, — хочешь чего-нибудь перекусить перед обедом?       — Нет, спасибо, — Эф нахмурился. — Хочу немного отдохнуть. Поговорим потом.       — Как скажешь, — кивнул Маркус, который вслед за Вероникой вошел в гостиную.              Отвернувшись от них, Джозеф поднялся к себе. Как и кабинет доктора Грегори, его спальня осталась прежней. Только постельное белье — чистое, незнакомое ему. На столе лежали учебники, на стуле — выстиранная рубашка, которую он надевал в день, который должен был стать для него последним. Только телефона нигде не было. Память упрямо отказывалась подсказывать, где Джозеф его оставил. Он помнил, что собирался позвонить кому-то. Но где это было и почему не произошло, оставалось большим вопросом.              Эф упал на кровать лицом вниз. О том, чтобы уснуть, он мечтал уже несколько дней, но у него не выходило. Джозеф только ворочался, или тонул в мыслях, от которых росла тревожность. Проще было отступить, спрятаться от них в затуманенной от лекарств реальности. Простота — то, в пользу чего Джозеф прямо сейчас делал выбор. Бессонница так бессонница.              Дверь осторожно скрипнула, впуская вместе со сквозняком постороннего. По едва уловимому аромату фиалок и тихим шагам, Джозеф догадался, что это его мама. Вероника присела на край и положила ладонь ему на плечо. Осторожно. Так, чтобы не спугнуть. Эф справился с зародившей под ребрами судорогой, чтобы не расстраивать её.              — Мы купили тебе кое-что, — Джозеф сел и посмотрел на коробку, которую протягивала ему Вероника. Телефон.       — Не стоило. Я наверняка оставил свой в школе, просто нужно будет спросить у охранника.       — Мы решили подстраховаться, — Вероника положила телефон на кровать между ними, — мне будет спокойней, если я буду знать, что ты на связи.       — Ладно, — Эф дотронулся пальцами до глянцевой поверхности коробки. — Спасибо.              Он хотел извиниться. Перед Вероникой. Маркусом. Всеми ими, даже Майклом. Но мысли были такими тяжелыми, они прижимали язык к небу, и Джозеф не мог им пошевелить. Только, морщась, прятал глаза.              Вероника шумно выдохнула, осмотрела комнату взглядом и поднялась на ноги.              — Не буду тебе мешать. Отдыхай, — она потянулась, чтобы поцеловать сына в лоб, но одернула себя. — Мы позовем тебя к обеду.              Эф переложил коробку с телефоном на стол, оставив её не распакованной. Ему хотелось лечь — слабость отдавалась ломотой в каждой клетке тела, он едва держал глаза открытыми. Но сперва стоило принять душ и сменить бинты. Вода в больнице была такой жесткой. Джозеф до сих пор чувствовал, как она коркой стягивает кожу.              Кто-нибудь назвал бы Эфа счастливчиком — ему попался хороший хирург. Ровные швы, почти произведение искусства. Может даже шрамы останутся не такие уродливые. Джозеф старался не смотреть на это напоминание собственной слабости. И провала. Хотя если Айзек не смог его убить, выпустив три пули, то на лезвие и не стоило возлагать особых надежд.              Из них четверых он меньше всего заслуживал жизни. Но почему-то выжил. Дважды. Джозеф усмотрел в этом своеобразный знак — его бесконечных неудач или нити судьбы, которую хоть и истончали, но не брали ни одни ножницы. Пускай Джозеф не знал, что делать с жизнью, развалившейся в его руках на мельчайшие осколки — он просто будет плыть по течению.              После душа сонливость ушла — похожий исход Джозеф и предполагал. Он не хотел этого, но догадывался, что так будет. Зато теперь появились силы — оставалось только решить, на что их потратить. Джозеф мог бы почитать учебники, чтобы наверстать упущенное во время своей «болезни». Или стряхнуть пыль с гитары и поиграть. Или даже просто посмотреть телевизор, чтобы убедиться, что плохое случается не только в его жизни. И что обязательно случится хорошее. Он с детства верил в эту простую истину, но после того, как потерял Джеймса с Филом, и не знал, сможет ли когда-нибудь еще посмотреть Каю в глаза, она начала отдавать фальшью. Маркус в детстве рассказывал, что даже после самых разрушительных войн, отстраиваются целые города. Но ведь его душа — не смесь бетона и стекла. Это что-то пульсирующее, живое, пусть и неподвластное логике. Клей и молоток здесь не помогут.              Джозеф остановился на калимбе. Он давно не брал её в руки — хрустальный звук «маленькой музыки» отдавался внутри теплом. Невесомая, как танец балерины, мелодия вибрировала в его руках. Джозеф понятия не имел, откуда помнил её. Словно пришедшая из далекого прошлого — убаюкивающая, поцелуями забирающая боль.              — А я думал, ты лежишь и смотришь в потолок, — саркастично заметил Майкл. Он остановился в дверях, не решаясь зайти в комнату.       — Хочешь попробовать? Здесь даже ноты знать не обязательно, — протянул ему музыкальный инструмент Джозеф. Тот только поморщился.       — Она выглядит примитивно и странно, так что нет, не хочу. Пошли, обед готов.              Джозеф хотел было отказаться, но под строгим взглядом Майкла не решился на это. Тем более ему нужно поговорить с родственниками. Если он почувствует на себе хоть один сочувствующий взгляд, то не выдержит. В этом доме только насчет Майкла можно было не переживать — тот вел себя как обычно, отстраненно и с легкой ноткой пренебрежения. Разве что смотрел менее враждебно, но с тенью обиды. Не той, которую провоцирует ненависть. Скорее той, что появляется из-за тревоги.              Фиби и Рут не было. Маркус отвез их к бабушке обратно в Мадисон. Тем более каникулы закончились, и девочкам пришлось вернуться в школу. Джессика все ещё хлопотала у плиты, но остальные уже сели за стол. Пират крутился у Джозефа под ногами, то ли выпрашивая лакомство, то ли просто ласкаясь. Эф обошел его и сел на свободный стул. Майкл, потрепав пса за ухом, присоединился к семье.              Воцарившееся с самого начала молчание резало по мышцам. Джозеф никак не мог найти в себе силы оторвать взгляд от стола. Мысли о том, что ему надо взять в руки вилку или пересечься взглядом с отцом, отзывались глухой болью в области груди. Если бы его слезные протоки не забились лекарствами, он бы разрыдался. Никто бы не стал спрашивать о причинах, а ему бы наверняка полегчало.              — У меня есть для вас новость, — решила нарушить тишину Джессика. Все, даже Джозеф, подняли на неё глаза. Она поймала взгляд племянника и смущенно улыбнулась ему. — Я давно собиралась рассказать.       — Помню, ты что-то хотела сказать в тот день, когда… — Остин не успел договорить, потому что Маркус, сидевший слева, толкнул его в бок. — Прости, что перебил, так что ты хотела сказать, дорогая? — он пристыженно потер нос. Прежде чем продолжить, Джессика сделала глоток из стакана с водой и выдохнула.       — Я беременна.              Секундное осознание сменилось гулом голосов. Взрослые говорили наперебой — задавали вопросы, поражались, выражали страх и надежды. Вероника встала из-за стола и, подойдя к сестре, обняла ту со спины. Маркус, посмеиваясь, похлопал Остина по плечу и поздравил. Джозеф наблюдал за ними как через плотное пуленепробиваемое стекло. Он был рад за Джессику. Раньше. До того, как собственная глупость и седативные выкачали из окружающего мира все цвета. Сейчас Эф принял новость о беременности как данность.              В то время как старшее поколение принялось за оживленное обсуждение того, что делать с новостью Джессики дальше — ведь нужно было так много учесть, Майкл движением головы попросил двоюродного брата выйти в прихожую. Джозеф, хоть ему и не хотелось никуда ходить, послушно последовал за ним. Там Майкл вручил ему куртку и зимние ботинки и принялся одеваться сам.              — Куда мы должны пойти? — Эф смотрел на брата недоверчиво. Тот лишь закатил глаза.       — Расскажу по дороге. Тут недалеко, давай одевайся.              И снова Джозеф не стал возражать. Только обернулся на столовую, из которой до сих пор доносились голоса. Майкл был непривычно терпеливым. Он дождался, пока Джозеф полностью застегнет куртку и вытолкнул его из дома первым, после чего, немного повозившись у комода, вышел следом.              Снег усилился. Солнце, едва выглядывающее из-за облаков, казалось серым. Чтобы взглянуть на него, не надо было даже прищуриваться. Земля под ногами казалась промерзшей.              На их улице не было ни души. Соседи видимо предпочли провести выходные в тепле. В одном доме громко работал телевизор. В другом — кричали дети. Потеряв собственную жизнь, Эф по крупицам впитывал чужую. Это вызывало в нем ощущение ничтожности и одновременно значимости. Не его собственной. Каждого, кто однажды прорезал воздух своим криком.              — Нам еще далеко? — спросил Джозеф у Майкла, который шел немного впереди. Тот выглядел так, словно уже жалел, что вышел на улицу. Он то и дело растирал замерзшие щеки.       — Почти на месте.              Эф внезапно подумал о том, что, если прямо сейчас упадет, брату придется тащить его на себе. Ему самому то было все равно — ниже падать уже некуда, а вот Майкл точно будет злиться, пыхтеть и ворчать. Мысли об этом почти заставили Джозефа улыбнуться.              Они пришли в дом, снаружи выглядевший нежилым. По сути, так и было. Не сразу, но Джозеф догадался, что именно его и купили родители. Внутри было как будто даже холодней чем на улице, а еще очень сильно пахло краской. Майкл провел брата в одну из комнат на первой этаже и, включив обогреватель, обернулся. Теперь Эф хотя бы знал, куда он собирался его привести. Только он до сих пор не понимал зачем.              — Мне все еще нужны объяснения, — Джозеф посмотрел на брата. Майкл почесал затылок.       — Просто не хочу видеть твою кислую мину в доме. Тем более теперь, когда мама, оказывается, беременна, — он нахмурил брови. — Хотя знаешь, ты не выглядел удивленным. Даже чуть-чуть, на сколько тебе сейчас хватило бы эмоционального диапазона.              Майкл переживает за него — Джозеф понял это. Просто по-своему. Он все еще был колючим и держался на расстоянии вытянутой руки, но своеобразно пытался заботиться о брате. Как тогда в спортивном зале, когда его злобный рыжеволосый друг попал в Джозефа мячом.              — Тогда принеси мне хотя бы матрас, раз собрался выставить из дома, — Эф взглянул в окно. Из него открывался вид на лес.       — Я не это имел в виду, — Майкл скрестил руки на груди, — можешь продолжать жить на мансарде. Я подумал, тебе не помешает терапия.       — Пустой дом лучше квалифицированного психотерапевта? — Джозеф никак не мог оторвать взгляд от леса, темнеющего на фоне укрывшего землю снега. Неплохо было бы в нем внезапно навсегда исчезнуть.       — Я подумал, что здесь ничего не будет отвлекать. Сможешь разобраться в себе и отпустить это.       — Может мне просто выйти в поле и проораться? — поднял бровь Эф. Майкл оскалился.       — Ну, знаешь, я просто хотел помочь. Если хочешь заниматься самобичеванием до конца жизни, то пожалуйста.              Джозеф успел схватить брата за руку, когда Майкл, сорвавшись с места, направился к дверям. Тот ожидаемо вырвался, отстраняясь, но уходить не стал. Их отношения напоминали Джозефу океан — то спокойствие и тишь, то ураган, с которым поднимались высокие темные волны. Но с Майклом всегда было спокойно, даже когда тот, прямо как сейчас, злился.              — Прости, может и правда стоит попробовать.       — Как хочешь, — Майкл не смотрел на брата. Напряженные скулы выдавали раздражение. — А сейчас пошли, пока родители не спохватились.              На улице Джозеф еще раз взглянул на дом. Это место и правда могло стать его убежищем, если действительности станет слишком много. Тут пусто. Тихо. И никто, кроме Майкла, не подумает здесь его искать. Он и правда был категоричен, насмехнувшись над попыткой брата помочь. Эф нагнал его и коснулся руки.              — Спасибо, — тот не ответил, только криво улыбнулся. Он не был злопамятным, но и обиду так быстро не отпускал.              Майкл не зря боялся. Вероника и Джессика ждали их на крыльце, и обе выглядели очень взволнованными. Сейчас они были особенно похожи — одинаковые чувства размыли отличающийся цвет волос и приобретенные со временем отличительные черты.              — Вы где были? — Джессика преградила сыну дорогу, когда тот хотел войти в дом. Майкл шумно выдохнул и отступил на шаг назад.       — Просто прогулялись, — он обернулся через плечо на брата. Тот стоял у основания лестницы и смотрел на Веронику. Та молчала, не подогревая, но и не сдерживая гнев сестры. — Может зайдем в дом? Или так и будем тут мерзнуть?       — Мы уже собирались идти вас искать, — Джессика была непоколебима.       — А могли просто позвонить, — Майкл достал из кармана телефон и помахал им перед лицом матери. — Мне нужно еще доделать домашку, а вечером репетитор по физике. Можно я пойду?       — Иди, — отступила Джессика. — Эф, там еще осталась рыба с овощами. Ты замерз? Может, сделать тебе горячую ванну?       — Носки ему еще шерстяные одень, — фыркнул Майкл, прежде чем войти в дом. Джессика посмотрела на него возмущенно и удивленно одновременно.       — Он ревнует, — Джозеф опустил глаза, — а я буду благодарен, если вы избавите меня от чрезмерной опеки и просто позволите побыть одному.              Должно быть он сказал что-то не то. Джозеф прочел это в глазах матери. Округлившихся на мгновение, а затем прищурившихся. Его слова задели Веронику. Она прикусила губу и, обхватив себя руками, отошла в сторону.              — Иди в дом. Живо, — из её голоса исчезло привычное тепло. Вероника больше не смотрела на сына. Кутаясь в куртку, она тяжело дышала и хмурилась.              Эф не стал ничего говорить. Поднялся по лестнице, отмеряя шагами каждую ступень, и, пройдя мимо матери и тети, вошел в дом. Он даже не успел разуться, когда Вероника порывом ветра пролетела мимо него, но тут же вернулась, чтобы обрушить на него свой гнев.              — Да как ты смеешь так говорить? — она впервые кричала на Джозефа. Это должно было напугать его, но он только обернулся к ней, чтобы посмотреть в искривленное от злости лицо. Если смешать красный цвет с синим, то получится фиолетовый. А если добавить в боль обиду, родится ярость. — Ты умирал на моих руках, а сейчас просишь оставить в покое? Да я глаз с тебя не спущу.       — Я поступил плохо, но…       — Ты поступил эгоистично и не заслуживаешь доверия. Мы могли бы через суд признать тебя недееспособным и насильно отправить в клинику, но не стали этого делать. Это твоя благодарность? За всё, что мы для тебя сделали?              Джессика пыталась остановить сестру, но та только отмахивалась. Джозеф впитал каждое слово. Он и так знал всё, что сказала Вероника. И было хорошо, что она озвучила ему это в лицо. Теперь Джозеф по крайней мере знал, что его родители не всепрощающие. Их обида и недосказанность прятались в тени, а не растворялись в бесконечности любви. Это не умаляло его вины. Зато было честно по отношению к обеим сторонам.              — Мы закрывали глаза на твою наркотическую зависимость, плохую успеваемость и равнодушие к собственному будущему. Давали тебе всё, что ты только попросишь, по щелчку пальца…       — Вероника… — Маркус вырос перед ней как стена, обнимая и отводя от сына, — успокойся.       — Всё в порядке, — заверил его Джозеф. Он чувствовал материнскую злость, но она не задевала его. Он получил то, что хотел. Никаких жалостливых взглядов и осторожных слов. Только искренность.       — Конечно, в порядке, ему же плевать на нас. Он даже не думал о родителях, когда резал вены. Ведь так, Джозеф? — Вероника встретилась с сыном взглядами. Тот кивнул.              Это правда. Он не думал ни о ком, кроме себя и тех, кого потерял. Законченный эгоист. Вероника злобно рассмеялась.              — Вот видишь, — она посмотрела на Маркуса. Тот, покачав головой, сжал её плечи.       — Хватит, тебе нужно успокоиться. Пойдем, приляжешь, я принесу тебе воды, — он бросил взгляд на Джессику, — проводи его в комнату, пожалуйста.              Только сделав шаг, Джозеф понял, почему отец попросил тетю об этом. Его ноги стали ватными и совсем не слушались его. Если бы не Джессика, он бы упал. Тетя придержала его и проводила до дивана.              — Немного отдохни, а потом я помогу тебе дойти до спальни.       — Спасибо, — Эф вцепился в подлокотник, пытаясь совладать с головокружением. Мир по краям темнел и вибрировал, словно вот-вот должен был навсегда скрыться в темноте, — и прости. За всё.              Оставшись один в комнате, Джозеф лег на кровать и закрыл глаза. Это был слишком долгий день, и теперь в нем накопилось достаточно боли и усталости, чтобы поставить всё на паузу. Он провалился во мрак, а проснувшись через несколько часов, оказался в темноте. Стояла глубокая ночь. Дом погрузился в сон. На улице не было ни души, только большими хлопьями тихо падал снег. Кажется, в этом году осень без боя отдала своей сестре последний месяц. Джозеф не помнил, когда еще в ноябре было так холодно. Кажется, в прошлом году они еще ходили в футболках. Сейчас же природа подстроилась под него, будто понимала, что только холод притупит боль, которой было слишком много.              Эф выпил лекарства и вернулся в постель. О здоровом сне можно было не мечтать, но хотя бы пару часов удалось отдохнуть. Он даже чувствовал голод — совсем чуть-чуть, но спускаться вниз и не думал. Его вполне можно было забить водой, графин с которой стоял на тумбочке.              До утра Джозеф пролежал, уставившись в потолок. Плохие мысли заглушили лекарства и музыка. В плейлисте, который однажды собрал для него Джеймс, нашлась песня, которой Элеонор когда-то поделилась на школьном дворе. Джозеф послушал ее не меньше десяти раз, пока текст на незнакомом языке не начал звучать как родной, а мелодия не переплелась с нитями нервных окончаний.              А потом пришла пора идти в школу.              За завтраком царила напряженная атмосфера. Вероника пила кофе и даже не подумала отвечать на приветствие сына. Маркус общался с кем-то по телефону и только коротко кивнул. Никто не следил за тем, что он ест, так что Эф просто выпил воды и вышел в коридор. Он знал, что ему надо питаться, чтобы набраться сил. Отказ от еды не был и собственным наказанием. Просто Джозеф не хотел — есть и заставлять себя это делать. Маркус вышел к нему, когда Джозеф уже застегивал куртку.              — За Майклом зашел друг, они куда-то ушли, так что пойдешь один. Могу подбросить, — Эф только покачал головой, обматывая шею шарфом. — Мы побудем здесь до Дня благодарения, а потом уедем. Ты останешься с тетей до конца учебного года, а потом посмотрим. Пойдет?       — Ты мне доверяешь? — Джозеф встретился с отцом взглядами. Тот, прикусив нижнюю губу, кивнул.       — Я хочу, но не знаю, как тебе помочь. И если ты просишь больше личного пространства, я верю, что значит тебе оно действительно нужно.       — Я не хотел обидеть маму, — Маркус понимающе кивнул.       — Нам всем сейчас непросто, но всё наладится. Обязательно.              Эф не ответил. Даже не кивнул. Наверняка всё снова будет хорошо, но по-другому. Боль утихнет, залечится травма, но тоска останется. И с ней придется жить.              Дорога до школы показалась Джозефу слишком быстрой. Он толком не успел подумать о том, что его там ждет. С чего начать. В последний раз Джозеф наломал порядочно дров, а затем просто исчез. Возможно, его вообще уже вышвырнули из Диких цветов. Тео наверняка все еще злится из-за Фила, а Джозеф так и не набрался смелости, чтобы рассказать ему правду. Сейчас с этим точно придется подождать — он слишком слаб, воспоминания слишком болезненны, воспаленный разум даже не подпустит его к ним, воздвигнув стену амнезии. Эф чувствовал ее приближение в том, как начинала кружиться голова — каждый раз, когда он, блуждая в лабиринтах памяти, подбирался к тому чёртовому дню.              И Коди… Джозеф почему-то так сильно злился на него. Как он мог так просто пройти мимо? Или их дружбу Эф сам придумал? Это Коди был ему нужен, а не наоборот. Он — не его скорая помощь. У Коди своя, насыщенная яркими красками жизнь. И будет лучше, если Джозеф не будет лезть в неё со своей мрачной миной.              В школе было так громко, что его сердце, замедлившись на мгновение, забилось с утроенной силой. Эф подошел к шкафчику и, открыв его, остановил взгляд на тетрадях. Пространство сжималось. Всего было слишком много, он совершенно точно не был к этому готов. Каждый вдох давался с неимоверным трудом. Трахея как будто забилась слизью, кислород через нее совсем не проходил. Эф вцепился в одну из полок, пытаясь одновременно справиться с гудением в висках и вспомнить, что советовала делать в таких ситуациях Сара.              Самый лучший вариант — найти место, где будет много воздуха и мало людей. Например, спортивный стадион на заднем дворе. Туда можно было попасть, если пересечь коридор и выйти через черный ход, находившийся в правом крыле. Но для этого надо было пробраться через толпу. Эф зажмурился и выдохнул. Раньше с ним были друзья. Даже Айзек. С ними всё было как-то проще. Но сейчас он остался один. И с этим, как и с тоской, надо было просто смириться.              Сам путь показался Джозефу дорогой в ад. Внутри все обрывалось, если кто-то из студентов оказывался слишком близко. Эф боялся, что они заметят его испуганное лицо или услышат биение сердца — такое громкое, как будто оно превратилось в большой колокол. Но никому не было до одноклассника никакого дела. Джозеф без особых трудностей дошел до двери и, даже не успев обрадоваться тому, что та оказалась не заперта, вышел на улицу.              Вдалеке бегал какой-то студент, но Джозефу он нисколько не мешал. Достаточно было просто не смотреть на него, чтобы представить, что он тут совершенно один. Эф забрался на самый верх трибуны и, закрыв глаза, подставил лицо ветру. Пары минут ему хватит. Чтобы успокоиться. Чтобы уговорить себя вернуться туда и как-то прожить этот день. Ведь ему нужно отсидеть уроки, а еще встретиться с Дикими цветами. До Рождественского концерта всего два месяца, если его конечно не выгнали из группы. Музыка — единственное, что могло спасти его сейчас.              Без неё он погибнет.