Теперь всё будет по-другому | Crawling

      По неясной причине Джозефу нравился Холбрук. Дело было даже не в двух- максимум трехэтажный домах, не загораживающих свинцовое небо надвигающейся зимы. Не в безмятежности, замирающей в стеклах редких машин и неторопливых шагах прохожих. Даже не в людях — хороших или не очень, по сути, никак не отличающихся от тех, которых Джозеф встречал в Мадисоне.              Только конкретное имело значение. Монотонное постукивание стиральной машинки, при помощи порошка и кондиционера борющейся с пятном от виноградного слаша. Тепло Коди, сидящего рядом, болтавшего ни о чем и отвлекавшего от невеселых мыслей. Смешанный с сигаретным дымом неповторимый запах его толстовки, так приятно прилегающей к телу.              — Ты куришь?              Это было не его дело, но не спросить Джозеф не мог. Вопрос сорвался с языка раньше, чем он успел мысленно дать себе пощечину и посоветовать не лезть в чужую жизнь. Барабанщик не мог перестать думать об этом. Коди не был похож на тех, кто бы стал травить себя никотином из чистого любопытства или скуки. Это скорей было в духе самого Джозефа.              — Нет, с чего ты взял? — вопрос прозвучал риторически. Вокалист знал на него ответ, еще когда задавал. Он осторожно приблизился и, нагнувшись, принюхался к рукаву своей толстовки. Это заняло всего мгновение, но Джозеф успел разглядеть на его макушке тянущийся вниз тонкий шрам. — Прозвучит, конечно, очень глупо, но я просто стоял рядом.       — Пассивное курение тоже очень вредное, — заметил Эф. Они встретились взглядами, барабанщик надеялся, что Коди сможет расслышать в его монохромном голосе беспокойство, а не укор. Он вообще явно не подходил на роль человека, имевшего право говорить подобное. В его прошлом были и алкоголь, и сигареты, и наркотики. И их вред Джозефа мало беспокоил.       — Я больше так не буду, — Коди улыбнулся. Даже если это был сарказм, Эф не обиделся. Обещание звучало легко и искренне.              Стиральная машинка перешла в режим отжима, и звуки стали громче. Они въедались в мозг, вызывая мурашки. Хотелось спрятаться от них в выдуманном эфире или распасться на миллиарды атомов, лишь бы снова оказаться в первозданной тишине. Джозеф поморщился, бессознательно накрывая уши ладонями. Это не очень помогло, но приглушенный шум раздражал уже не так сильно. Коди, проследивший за барабанщиком, коснулся его плеча и кивком предложил выйти на улицу.              В переулке, куда вел черный вход, пахло хлоркой и талым снегом. Улица молчала, можно было даже услышать сердцебиение вокалиста, если бы только Джозеф стоял немного ближе. Но Коди, как будто чувствуя, что сейчас барабанщику нужно пространство, держался поодаль. Он стоял у стены, опустив голову и разглядывая испачкавшиеся в грязи ботинки. Улыбался, но взгляд оставался задумчивым. Джозеф знал, что это из-за него. Это он опустил в его тональности третью, шестую и седьмую ступени. Превратил мажор в минор.              И с кем Коди мог проводить время? Насколько Джозефу было известно, никто из Приличного общества не курил. Конечно, Коди был популярен, Джозеф постоянно видел его с кем-то из студентов, увлеченно болтающих или всего лишь перебросившихся друг с другом парой фраз. Но сколько времени нужно было провести с человеком, чтобы толстовка впитала запах сигарет? Этот вопрос не давал барабанщику покоя. Странное, смутно знакомое чувство. Вот только Джозеф не мог понять, какое именно.              — Так почему ты задержался в школе? — неожиданно для себя поинтересовался барабанщик.              Коди делал Джозефа болтливей. Не таким как прежде, которого было невозможно заткнуть — как же должно быть Айзек уставал от него. Но и не таким молчаливым как теперь, от усталости и страха отдающего предпочтение когда-то такому чуждому одиночеству. Можно сказать, Коди делал Джозефа почти нормальным. Ведь, если задуматься, разговоры — осмысленные или просто обо всем — это то, без чего человек, существо социальное, никак не может.              — Лукас устроил мне свидание, — Джозефу стоило немалых усилий для того, чтобы сохранить равнодушное выражение лица. — Мы должны были пойти в кино, но короткой беседы в курилке хватило, чтобы понять, что это не мой человек.       — Почему?              На самом деле Джозефу было плевать, почему тот, чьего имени он даже не знал, не подходит Коди. Гораздо больше его интересовало — совместимы ли они сами. Простое любопытство. И ничего большего.              — Ну-у, — Коди скрыл за смешком неловкость. — Во-первых, он и правда много курит. Во-вторых, ему не понравился мой новый цвет волос, сказал, что я потерял индивидуальность, — Коди вернулся к естественному цвету, а Джозеф и не заметил. Но дело было не в невнимательности. Просто вокалист от этого не перестал сиять и выделяться из толпы. Свет исходил из него самого и не зависел от того, синие у него были волосы или темно-каштановые. — Ну, и самое главное, он говорил только о музыке, даже если я пытался перевести тему. Как будто, если я музыкант, это значит, что ничего другое меня не интересует.       — Это грустно, — хмыкнул Джозеф.              Оказывается, достичь золотой середины не так уж и просто. Его, например, жутко расстраивал отказ Айзека говорить о музыке. Правда и на другие темы его бывший парень откликался неохотно. Всё, что интересовало Айзека — наркотики, где достать на них деньги и секс. Как бы сильно Джозеф не пытался вспомнить, о чем еще они могли говорить, у него не получалось.              — Но я люблю говорить о музыке, — склонив голову, он посмотрел на Коди. Тот улыбнулся краешком губ.       — И я. Но не двадцать четыре на семь, — вокалист потянулся и отлип от стены. — Вернемся в химчистку?              На самом деле это было прачечной, но занудничать Джозеф не стал. Только зашел следом за Коди, мысленно радуясь тому, что отстиранное худи не означало, что их совместное времяпрепровождение подошло к концу. С Коди было спокойно. Эф хотел, чтобы это ощущение продлилось как можно дольше.              Оказавшись внутри, Джозеф поднял взгляд на круглые настенные часы, висевшие над входной дверью. Почти шесть. Ещё не так поздно, если учесть, что уснуть у него вряд ли получится, а значит у него в распоряжении вся ночь. Но большая и маленькая стрелки, совместной работой выстраивающие порядок из хаоса, кое о чем ему напомнили. А именно — самое время выпить лекарства.              — У тебя не найдется воды? — свою бутылку Джозеф забыл. Он даже знал где — в репетиционной. Теперь барабанщик отчетливо вспомнил, как одалживал ее Дэйву, которого мучала жажда после того, как на обеде он съел очень острый перчик. А гитарист поставил бутылку на стол. Там она, должно быть, стояла до сих пор.              Коди кивнул и, заглянув в сумку, достал оттуда красную пластиковую бутылку. Воды там оставалось совсем немного, но на то, чтобы запить горсть таблеток, хватило. Коди не смотрел, как Эф принимает лекарства, но заметить ужас в его глазах барабанщик успел. Конечно, Коди беспокоил не сам факт того, что Джозеф сидит на успокоительных. Его пугало их количество. Эф только улыбнулся и протянул ему пустую бутылку.              — Лучше так, чем принудительная госпитализация, — ему хотелось, чтобы Коди как-то отреагировал. Может, даже посмеялся, как если бы это была отличная шутка. Но тот промолчал.              Лекарства избавили от постукивающей вдалеке тревожности и переживаний за Тео. У Джозефа даже появилась уверенность, что он как-нибудь перетерпит все заскоки бас-гитариста. Ведь всегда проще справляться с трудностями, если точно знаешь, что когда-нибудь они, наконец, закончатся. Они с Тео достигнут финишной прямой, когда правда о Филе будет рассказана. Здесь всё зависело только от Джозефа, но он предпочитал думать, что всё решит момент. Он настанет, и тогда барабанщик поймет, что пора.              На самом деле Джозеф не знал, чего ждет от этого разговора. Ему совершенно точно не хотелось, чтобы Тео испытал стыд и чувство вины. Все грязные слова, которыми бас-гитарист одарил его друзей, конечно, вызывали злость — но тихую, которую было не так сложно успокоить, напомнив себе, что Тео просто ничего не знает. А еще думает, будто Фил предал его и потому заслуживает порицания.              Снег прекратился. Небо прояснилось, в темнеющей синеве проступили первые звезды. Полная луна висела над зданием напротив. Джозеф разглядывал её, а потом медленно перевел взгляд на вокалиста, застегивающего куртку. В первую встречу барабанщик вряд ли мог предположить, как сложатся их отношения — они могли остаться одноклассниками, вместе посещающими урок музыки, или хорошими приятелями. Но чем больше Джозеф узнавал Коди, тем больше понимал, что вряд ли ему будет этого достаточно. Чувство защищенности и умиротворения, которые он испытывал, просто находясь рядом с вокалистом, подкупало, порождая эгоистичное желание единоличного владения сокровищем, определенно стоящим дороже золота.              — Мы разве не поедем к Лоуренсу? — Джозеф уже замерз топтаться на крыльце, хотя прошло меньше минуты с тех пор, как они вышли из химчистки. Он не понимал, почему Коди тянет, ведь можно просто сесть в машину.       — Чуть позже. Сначала надо кое-что купить, мы же не заявимся к нему с пустыми руками.              Коди подмигнул ему и, спрыгнув с последней ступени, направился прямиком к магазину сладостей, расположившемуся через дорогу. Сладкий запах выпечки сводил с ума, фантазия рисовала изящные лодочки круассанов со сливочно-ванильным кремом и контраст хрустящей корочки и мягкого теста орехового печения. Это почти пробудило у Джозефа аппетит.              — Что будешь?              Коди склонился над одной из витрин, придирчиво рассматривая печенье. Кажется, он выбирал между овсяным с шоколадной крошкой и политым радужной глазурью, а мгновением позже уже переключился на автомат, до краёв наполненный круглыми жевательными конфетами всех цветов. Вышедший к посетителям владелец магазина тепло улыбнулся Коди — кажется, он был здесь постоянным клиентом. Хотя бы теперь Джозеф знал, почему вокалист всегда пахнет сладостями.              — Хочешь круассан с миндалем? — Коди снова обернулся на барабанщика. Эф только глазами захлопал, он и не понял, что еще тогда обращались к нему. — Или пирог?       — Нет, спасибо, — Джозеф мягко улыбнулся. Всё вокруг изобиловало запахами, но стоило ему просто подумать о том, чтобы взять кусочек в рот, к горлу подкатывала тошнота. Коди, услышав отказ, нахмурился и отвернулся.              Когда-нибудь ему надоест нянчиться с барабанщиком. Ведь никому не нравится тратить время и силы впустую.              Коди не стал настаивать на том, чтобы Эф выбрал что-нибудь для себя. Он взял парочку круассанов, конфеты в пестрой обертке, маршмэллоу и печенье с мягкой начинкой посередине. Джозеф подумал о том, что Лоуренсу наверняка придется посетить дантиста после такого количества гостинцев. Коди, расплатившись с владельцем и закинув в рот пару мятных драже, поманил барабанщика за собой.              Он знал, на что имеет право, а на что нет. В этом был весь Коди. И уже только за это Джозеф мог вести себя наедине с ним более открыто, чем с остальными. Вокалист будто считывал состояние Джозефа с его рваных жестов и глупых попыток поддержать диалог. Ему были не нужны все эти смущающие вопросы, чтобы убедиться, что всё не в порядке. Он был рядом, и этого уже было достаточно. Всё остальное — даже под соусом благих намерений — вызвало бы перегрузку. Нервная система барабанщика и так была на пределе.              За несколько месяцев после переезда Джозеф приезжал в больницу уже в четвертый раз. Теперь, как и впервые, он делал это с Коди. И с одним большим, но очень важным отличием, унимавшим готовую разразиться тревогу — всего лишь как посетитель. Не в качестве пациента — уже достижение.              За стойкой привычно скучала Табита. Они не пересекались с ней во время того инцидента, поэтому взгляд медсестры не был осуждающим. Всего лишь уставшим, с долей добродушия. Она улыбнулась парням и протянула Коди журнал регистрации посетителей, после взглянув на Джозефа.              — Привет, как твоя голова?       — Не тревожит, — в ответ Табита удовлетворенно кивнула.       — Это хорошо. Береги себя, — Эф улыбнулся.       — И ты тоже, — медсестра коротко рассмеялась, но промолчала.              Палата Лоуренса находилась на втором этаже, четвертая слева. Индивидуальная — слабое извинение мистера Прайса за то, что чуть не угробил сына. Жалюзи были опущены, скрывая унылый зимний закат. Фоном работал телевизор, бросая блики на выкрашенные в светло-розовый стены. Лоуренс не досматривал последние минуты сто одного далматинца. Его очки лежали на тумбочке рядом с наполовину прочитанной книгой. Сам барабанщик дремал, прикрыв глаза ладонью.              Он был все таким же бледным, как в тот день, когда Эф нашел его в кабинете математики, но уже без болезненного румянца. Горло обмотано темно-коричневым шарфом, на вид мягким и безумно воздушным. Рен немного хрипел, но в целом дышал ровно.              Коди склонился к другу и осторожно дотронулся до щеки, вытягивая из сна. Джозеф из-за его плеча наблюдал за тем, как Лоуренс неохотно открывает глаза и оглядывается, пытаясь понять, где он и который сейчас час. Коди переместил ладонь ему на лоб.              — Кажется, температура, наконец, спала. Как ты себя чувствуешь?       — Намного лучше, — Лоуренс нашел в складках одеяла пульт и выключил телевизор, — Привет, — поприветствовал он барабанщика, — а вы чего так поздно? Я уже никого не ждал.       — Решили зайти растормошить тебя немного, — Коди присел на край постели, — а то если будешь постоянно спать, превратишься в тюленя.       — Ха-ха, — наигранно выдавил смешок Лоуренс. Но улыбка, гуляющая на его губах, подсказала, что ему на самом деле смешно, и он совсем не обиделся.              Джозеф был не против побыть на третьих ролях. Ему нравилось просто наблюдать за ними, впитывая тепло и любовь, которую Приличное общество дарили друг другу. Эти взгляды было невозможно подделать. Сколько уже Коди и Лоуренс знали друг друга? Тео что-то говорил про десять лет. За это время ссоры, примирения, общие секреты и воспоминания так тесно сплелись между собой, что этот клубок стало невозможно распутать. Только острыми, как бритва, ножницами. Или несущей смерть косой.              — Вы не голодны, ребята? Мне тут суп приносили, правда, он уже остыл.       — Спасибо, нет, — Коди с опаской посмотрел на прикрытую крышкой тарелку. Вера в то, что больничная еда едва ли переваривается среднестатистическим желудком, была у него в крови. Джозеф только покачал головой. Лоуренс, прищурившись и не спуская с него глаз, склонил голову.       — Говори за себя, — кинул он Коди, — мне кажется, Джозеф голоден.       — Нет, — барабанщик понятия не имел, откуда неожиданно взялся кашель, сдавивший горло.       — Ну, хотя бы ложечку, — жалобно свел брови Рен. Коди ткнул его в плечо.       — Тебе сказали «нет». Сам ешь свой суп или вылей в туалет, если не хочешь палиться перед Табитой.              Лоуренс в ответ только фыркнул и переключился на выпечку, принесенную Коди. Вердикт его был однозначным — завтра придет миссис Прайс и выкинет все это на помойку. Или, в самом крайнем случае, великодушно отдаст бездомным. Поскольку сахар и мучное, по ее мнению — это самая короткая дорога в могилу. Особенно когда целыми днями валяешься в кровати. Джозефу даже стало жаль его. Наверняка, родители в детстве оставляли Лоуренса без сладкого подарка на Рождество.              — Но сахар помогает выработать эндорфин. А это именно то, что нужно, чтобы пойти на поправку, — попытался возразить Коди. Лоуренс снова фыркнул.       — Моя мама может прочитать тебе десятичасовую версию на тему того, почему это величайшее заблуждение в истории человечества. Фань, кстати, полностью её поддерживает. Подружки, блин.              Как бы Джозеф не пытался сосредоточиться на разговоре, сделать это ему не давал перерастающий в болезненные ощущения дискомфорт. Пытаясь отстирать толстовку в школьном туалете, он намочил бинты, и теперь они впились в и без того раздраженную кожу. Хотелось отодрать их, чтобы хоть немного унять жжение.              Он никак не мог найти удобное положение — кресло казалось то слишком мягким, то наоборот чересчур жестким. Уже через несколько минут у него ныла поясница. Но сказать об этом прямо Джозеф почему-то не мог. Ему не хотелось прерывать беседу двух друзей, в пестром шуме которой дремавшее до этого беспокойство лишь нарастало. Не хотелось впутывать в их голоса свой, ничего не значащий. Только Эф виноват в том, что с ним сейчас происходило. И со своей болью он должен справляться сам.              — Я могу воспользоваться твоей ванной? — Лоуренс удивленно посмотрел на Джозефа, но, чуть помедлив, все-таки кивнул.              Оказавшись один, Эф выкрутил краны на полную и, упираясь руками в раковину, закрыл глаза. Его тошнило, и кружилась голова даже сильней, чем в школе. Джозеф только не мог понять почему. У него ведь совершенно не было причин для паники, но именно сейчас казалось, что всего слишком много. Приглушенного света. Тихих голосов. Остановленных в движении прикосновений. Бешено стучащее сердце, казалось, было готово выскочить из груди. С трудом оторвав руку от тумбы, Эф оттянул кофту. Возможно, ему стоило умыться — это могло помочь. Но на то, чтобы набрать в ладони воды, не хватало сил. Тело медленно отказывало. Джозеф прижался спиной к стене — так он хотя бы просто сползет, а не завалится.              Эф не сразу расслышал настойчивый стук в дверь. Он прорывался через пелену беспамятства, как гаснущий маяк в разгар бури. Вспомнить, запирал ли барабанщик замок, не получалось. Как и встать. Холодный кафель гасил бешеные удары сердца, холодил горящую кожу. Джозеф старался сосредоточиться на нем, убеждая себя в том, что стук в дверь ему просто кажется.              Он забыл, где находится. Ванная комната — но чья? И как он тут вообще оказался? Память неохотно делилась смутными воспоминаниями о разозлившемся Тео. Прачечной. Коди, набиравшем для Лоуренса сладостей. Только всё это казалось далеким и ненастоящим. Будто очень правдоподобный сон. Или галлюцинации, порожденные воспаленным мозгом.              — Ты в порядке?              Джозеф не слышал вопроса, он прочел его по губам. Коди, склонившийся над ним, выглядел не на шутку встревоженным. Барабанщика тянуло рассмеяться — ну чем он заслужил этого ангела? Всю жизнь его сердце отзывалось на зов тех, кто этого совсем не заслуживал. Эгоистичных, обиженных, пытающихся придавить его своей меланхолией и переделать под себя. Но теперь впервые Джозефа тянуло к свету.              Только слишком поздно. Теперь Эф стал тем, кого стоило обходить стороной. Его тьма губительна.              — У тебя кровь, — голос Коди продолжал отдаляться, хотя вокалист находился всего в паре сантиметров. Он осторожно закатал рукава толстовки, которую несколько часов назад одолжил барабанщику. — Тебе кто-нибудь помогает с перевязкой?       — Нет. Это моя проблема.              Коди бросил на него короткий выразительный взгляд. Что он думает, можно было понять и без слов. Коди убрал окровавленные, все еще немного мокрые бинты и нахмурился, разглядывая полосы, расчесанные до крови. Странно, как еще не разошлись швы. На левой руке появился небольшой отек, вызывавший у Коди наибольшие опасения.              — Врач рассказал тебе, как ухаживать за швами? — они снова пересеклись взглядами. Джозефу приходилось щуриться, чтобы разобрать, что говорит вокалист.       — Да.       — И ты следовал всем рекомендациям? — Эф слабо улыбнулся. Вопрос его позабавил. Нужно ли было вообще отвечать на него? Он ведь хотел себя убить, здесь всё было очевидно. Осознания собственной глупости и попыток исправить ошибки можно было не ждать. Не от Джозефа точно. Коди шумно выдохнул. — Я позову Табиту.       — Нет, — удивительно, что ему хватило сил и ловкости, чтобы успеть схватить вокалиста за руку. Тот замер в неудобной позе, не до конца распрямившись, чтобы пальцы барабанщика, сжимавшие его запястье, не соскользнули. — Не надо врачей.              Коди промолчал. Он высвободился и вышел из ванной комнаты, оставив Джозефа в неведении. Правда, думать о том, войдет ли в ближайшие несколько минут Табита, не получалось. Он не мог зацепиться ни на одной мысли, мелькающей в голове — разочарованный взгляд Айзека, Кай, подключенный к монотонно пикающим приборам, долгая дорога, новая школа, осознание, что теперь все будет по-другому, фальшивое принятие, боль, усталость, блуждание в темноте.              Джозеф не заметил, когда Коди вернулся. Видимо, он все-таки отключился. Вокалист сидел перед ним на коленях, рядом лежала аптечка, выпрошенная у Табиты. Наверняка ему еще и пришлось врать о том, зачем она понадобилась. Коди вытер кровь, обработал расчесы и швы — осторожно и заботливо. А затем наложил бинты — плотно, но не слишком туго. Джозефу нравилось ощущать его пальцы на своей коже — они были не холодными, но и не слишком горячими. Закончив, Коди встретился с ним взглядами. Эф ожидал увидеть взгляд, полный разочарования и сердитости. Но растворился в привычном свете.              — Ты мог подхватить заражение крови, — Коди взял его руки в свои. — Я отвезу тебя домой.              Ощущения были такими, будто Джозеф уже сделал шаг в никуда, стоя на парапете, но в последнее мгновение его подхватил ветер и вернул на исходную позицию, давая возможность подумать еще. Воздушная стихия — самая безмятежная. Душа ребенка. Это вполне подходило Коди.              Лоуренс снова спал. Ну, или тактично притворялся. Коди поправил ему одеяло и погасил верхний свет, прежде чем они вышли из палаты. Ничего особенного, но это отрезвило Джозефа. То, что казалось особенным, на самом деле было обыденным или даже банальным. Воспитание и доброта, возможно и ставшие редкостью, но абсолютно не таившие в себе исключительного. Коди заботился о Джозефе не потому, что что-то чувствовал к нему или рассчитывал на большее, как мог подумать барабанщик. Как ему хотелось думать. Просто он был таким человеком. Не более.              Коди дал машине немного прогреться перед тем, как они поехали. Эти минуты они молчали, и радио, включившееся с поворотом ключа, никак не тревожило эту саднящую тишину. Вокалист переключался между радиостанциями, словно никак не мог определиться, чего ему хочется больше — какого-нибудь шуточного подкаста или музыкального нон-стопа. На самом деле Коди просто тянул время. Им больше не о чем было говорить.              — Спасибо, — это не было формальностью. Джозеф действительно был благодарен вокалисту. За всё.              За то, что помог с толстовкой. За то, что не оставил одного. За то, что не дал бреду, вызванному лекарствами и съехавшей повязкой, поглотить рассудок.              На этот раз Джозеф собирался пригласить Коди на ужин. В прошлый раз вышло глупо — вокалист столько сделал для него, а Эф позволил ему просто уйти и никак не отблагодарил. Наверняка, Гилморы не будут против. А еще это было прекрасной возможностью познакомить Коди с Вероникой. Может, увидев, что у сына появился спокойный и рассудительный школьный друг, она будет переживать не так сильно.              Коди не спросил его адреса, по всей видимости запомнив его с первого раза, чем ещё больше покорил Джозефа. Барабанщик даже задумался о том, есть ли хоть какие-нибудь недостатки у этого человека? Потому что он их не видел. Даже их отсутствие совершенно не раздражало. Коди не казался идеальным. Или лицемерным. Он просто был живым, и этим притягивал.              — Без ужина я тебя не отпущу, имей в виду, — посмотрел на вокалиста Джозеф, когда понял, что они почти приехали. — Тем более, мне надо отдать тебе толстовку.       — А я все ждал, когда ты это скажешь, — Коди широко улыбнулся. — Я про ужин. А толстовку можешь пока оставить себе, я не против.              Айзек никогда не давал ему свои вещи. Особенно если Джозеф начинал упрашивать его, приводя в аргумент то, что все парочки так делают и вообще это мило. Барабанщик даже попытался как-то состроить капризное выражение лица — только в шутку — но это взбесило Айзека. Его не особо волновало, будут ли они милыми или нет. Но быть похожим на кого-то — Айзек это ненавидел. В следующий раз Джозеф подбирал слова более тщательней.              Дверь открыл Майкл. Он замешкался, увидев Коди, и вопросительно поднял бровь.              — Привет? — Майкл как будто не заметил Джозефа. Его внимание сфокусировалось на Коди, который, несмотря на их дружбу, еще никогда не был у него в гостях. — Какими судьбами?       — Привел твоего брата. В целости и сохранности, — улыбнулся Коди.       — Как образцовый бойфренд? — хмыкнул Майкл, отступая на шаг, чтобы пустить обоих в дом. Джозеф, проходя мимо, осуждающе посмотрел на него. Его брат слишком много общается с мистером Греем, в его интонации прорывались те же саркастические нотки, какие он слышал на уроках физики.       — Как хороший друг, — поправил Майкла Джозеф. Разувшись, он посмотрел на Коди. — Пойдем, покажу тебе свою комнату.              Вероника отреагировала на вокалиста хорошо. Как будто могло быть иначе. Иногда Джозеф думал, что у взрослых есть какой-то встроенный радар на хороших и не очень людей. Наверняка ей хватило одного взгляда на Коди, чтобы понять, что он точно не будет тем, кто подсадит ее сына на наркотики или выпустит три пули в живот, а потом попытается добить ударами приклада по голове. Вряд ли она видела это, глядя на Айзека, но то, что он ей никогда не нравился, было очевидно. Вероника просто никогда не говорила об этом вслух, сохраняя тактичность и уважая неправильный выбор сына.              Коди поздоровался с Джессикой и Остином, и это выглядело весьма неловко. Джозеф понятия не имел, как мистеру Гилмору взбрело это в голову, но почему-то он подумал, что Коди — новый парень его племянника. Когда Остин, конечно же в шутку, пожелал им совет да любовь, Эф был готов провалиться сквозь землю. Но Коди только рассмеялся, снова возвращая в комнату непринужденную обстановку. Остин, переглянувшись с женой, только пожал плечами.              — Ужин почти готов. Я позову, — улыбнулась Джессика. Джозеф счел это своеобразным разрешением подняться в комнату. Тем более надо было выпить лекарства.              Дозировка и правда была слишком большой. Слишком много таблеток, которые приходилось пить слишком часто. Барабанщика не покидало ощущение, будто он находится на корабле в открытом море в разгар непогоды. С той только разницей, что буря эта была внутри него.              Коди прикусил губу и отвел глаза. Не то, чтобы он был против таблеток. Нет. Он верил в силу медикаментозного лечения — своевременного и грамотно рассчитанного. Но почему-то ему казалось, что конкретно сейчас Джозефа просто пичкают успокоительным, чтобы отнять у него силы на новые попытки.              Его взгляд остановился на гитаре. Непременный атрибут в спальне любого музыканта. На столе лежали листы с нотами — Джозеф не стремился к аккуратности. Зачеркивания и разводы от ластика служили фоном мелодии, казавшейся смутно знакомой. Конечно, Коди сложил ее из нот в своей голове, но все равно его не покидало ощущение, что он где-то слышал оригинал. Он обернулся на Джозефа, переодевавшегося в домашнее. Застрявший в горле вопрос так и остался неозвученным.              Вариантов было всего два. Либо Эф забыл, что находится в комнате не один. Либо он в принципе не стеснялся. И если судить по их первой встрече в кабинете музыки, когда барабанщик просто вылез в окно, когда не смог дозваться до Морган, возможными были оба варианта. Прежде чем Джозеф надел футболку, Коди успел заметить странные шрамы на его животе, похожие на пулевые ранения.              Определенно, в прошлом человека, пытавшегося свести счеты с жизнью, должно было произойти что-то плохое. Только теперь Коди начинал думать, что это, должно быть, было сущим кошмаром. Джозеф поймал его застывший взгляд и склонил голову.              — Извини, я смутил тебя? — прежде чем ответить, Коди встряхнул головой, скидывая наваждение.       — Нет, что ты. Можешь переодеваться при мне, сколько твоей душе угодно.              Джозеф улыбнулся — немного смущенно, немного игриво, и сел на кровать, жестом приглашая Коди присоединиться.