Теперь всё будет по-другому | Crawling

      До Рождества оставалась неделя. А до концерта — всего один день. Наполненный ненавистью, подозрениями и попытками абстрагироваться и просто пережить его, не сойдя при этом с ума. Наверное, происходящее можно было назвать травлей. Для Джозефа это слово было далеким и незнакомым — во всяком случае когда-то. Он привык видеть улыбки на лицах людей и улыбаться в ответ. Но теперь, стоило ему заглянуть кому-то в глаза, Джозеф сталкивался с отвращением и неприязнью. Его ненавидели за то, что было всего лишь чьим-то домыслом, и близко не стоявшим рядом с правдой. А он даже не пытался оправдаться.              А возможно, стоило. Пресечь ту ложь, липкие путы которой уже добрались до учителей. Их отношение, до этого преимущественно нейтральное, обросло льдом. Они неохотно вспоминали о существовании Джозефа. Смотрели с подозрением, но молчали, лишь поджимая губы и запоздало отводя глаза. Опускались до перешептываний и, также как студенты, даже не пытались узнать правду.              Странно, но его всё устраивало. Фактически — мало волновало. Друзья от Джозефа не отвернулись: даже Чарли на предложение барабанщика самому уйти из группы, чтобы обращенная на него ненависть не затронула Дикие цветы, лишь отмахнулся. А ещё рядом был Коди, и одно его присутствие спасало. Кто угодно мог говорить про него что угодно — неважно, пока ему доверяли те, кто был ему не безразличен.              Единственный, с кем Джозеф попытался поговорить, был Майкл. Двоюродный брат постоянно вздрагивал, стоило им пересечься взглядами. Он морщился, когда слышал слухи, будто они приносили ему физическую боль. Даже зная, что всё это ложь, Майкл не мог полностью отгородиться от этого. А Рон подливал масла в огонь. Он постоянно говорил гадости, когда они сталкивались с Джозефом в шумном коридоре, при этом бросая взгляд на Майкла, будто тот должен был подтвердить его слова. Но Майкл молчал и, отстранившись, уходил. Дома поговорить с ним тоже не получалось — он запирал дверь в спальню изнутри, чего раньше никогда не делал, и никого не пускал.              Джозеф вошел в школу, попутно оттягивая шарф. Здесь было жарко, совсем как в разогретой духовке. Ему хотелось побыстрее скинуть с себя теплую куртку, затолкнув ее поглубже в шкафчик. В воздухе повис приторный запах карамели. Кое-кто уже украсил шкафчики — проходя мимо одного Джозеф заметил приклеенную веточку ели. На другом был наклеен снеговик. Возле его собственного крутились Элеонор и Чарли. Элли, будто почувствовав его приближение, обернулась, выдавая самую подозрительную из когда-либо появлявшихся на ее лице улыбок.              — Может, сегодня оставишь куртку у меня в локере? Там еще есть место, — предложила она. Джозеф повел бровью. Понимая, что из-за роста у нее не получится загородить собой шкафчик, Элеонор, схватив Джозефа за локоть, не подпускала его близко. Вид загораживали снующие студенты. И Чарли, то и дело шмыгающий носом.       — Моей куртке нравится в моем шкафчике, — Эф вывернулся из ее хватки.              Он знал, что увидит. Ждал, когда у кого-нибудь хватит на эту выходку духу. Написать оскорбления и залить шкафчик грязью — Джозеф отхватил комбо. Краска, торжественно величавшая его насильником, еще не до конца высохла и красными подтеками стекала вниз. Жидкие помои кто-то вылил прямо внутрь. Они пачкали пол и отвратительно пахли. Не открывая шкафчик, Джозеф пытался вспомнить, что такого важного хранил там.              — Вот твари, — прошипел Тео. Джозеф обернулся, сталкиваясь со злым взглядом, к счастью, обращенным не на него. — Когда найду, руки поотрываю.       — Забей, — гитарист непонимающе посмотрел на него. Джозеф только пожал плечами. Ему и правда было всё равно.       — Какие, говоришь, лекарства ты принимаешь? — хмыкнул Тео. Джозеф оставил его вопрос без ответа.              Рассматривая испачканную дверцу локера, он поймал себя на мысли, что ищет оправдание Айзеку. Возможно, Джозеф был слеп и не замечал, что его бывший парень подвергался такой же агрессии со стороны окружающих? Невозможно же возненавидеть мир просто так. Должна быть причина. Чувство отторжения, непонимания, изолированности — где-то крылся источник всему этому.              Джозеф зажмурился. Ему все еще хотелось вынести Айзеку оправдательный приговор, хотя он понимал, что это невозможно. Снятие с Айзека вины означало бы, что люди, погибшие в тот день, это заслужили. А это не так. Ни при каких обстоятельствах.              — Ты чего завис? — Тео ощутимо толкнул его в плечо. Джозеф поморщился, потирая ушибленное место, после оглядываясь на Элеонор.       — Предложение приютить у себя мою куртку еще в силе? — та сдавленно кивнула.              Кто бы ни испортил его шкафчик, он не шел ни в какое сравнение с тем, кто продолжал слать ему фотографии. Джозеф уже несколько раз зарекался не смотреть, но больное любопытство одерживало верх. Он даже научился смотреть на фотографии без желания выкинуть телефон и больше никогда не брать его в руки. Количество и ракурсы, с которого были сделаны снимки, указывали на то, что у сделавшего их было время. И он был в школе дольше остальных — до, во время стрельбы и после. Скорее всего, этот же человек включил музыку, будто желая превратить происходящее в вечеринку.              У Джозефа заболела голова. Едва ощутимо, но он все-таки выпил обезболивающее, не давая боли развиться и ослабить его. Умывшись, Джозеф задержал взгляд на отражении. Раньше ему нравилось собственное лицо — темные глаза, волосы, отраставшие так быстро, что Вероника не успевала его стричь. Сейчас его организм как будто прибывал в анабиозе — Джозеф не помнил, когда последний раз брал в руки бритву, но на лице не было следа даже легкой щетины. И сам он состарился. Повзрослел — как поправила бы его мама. Черты лица обострились. Морщинок стало больше. Изменился взгляд. Губы стали тоньше, и улыбка, в которую они иногда складывались, приобрела налет меланхоличности. Словно он улыбался не шутке, а наивности того, кому эта шутка могла показаться смешной.              В дверях Джозеф столкнулся с мистером Хантом. Школьный психолог медленно втянул носом воздух, даже не думая пропускать студента. Он поджал губы, его взгляд удерживался на уровне грудной клетки барабанщика. Будто маленькие пуговицы на рубашке привлекали психолога куда больше глаз.              — Мистер Блэр, — наконец, протянул он. — Давно не виделись.       — Неужели соскучились? — Джозеф пытался прикинуть пути отступления. Мистер Хант загородил проход. Барабанщик мог отступить, но оказываться в одном помещении с психологом не хотелось. Почему-то Эф чувствовал себя беспомощным рядом с ним. Впрочем, у него все-таки получилось спрятать это. Мистер Хант купился на граничащую с хамством беззастенчивость и впервые заглянул студенту в глаза.       — О вас ползут слухи, Джозеф. Директор выразил озабоченность и хочет, чтобы я поговорил с вами об этом.       — Да ну? — Эф чуть склонил голову. Неважно, было ли правдой или вымыслом то, что мистер Хант пытался залезть ему под рубашку. Находиться с ним наедине совсем не хотелось. — Пусть он сам мне тогда об этом скажет.              Мистер Хант не ответил. Наконец, отступил, давая студенту дорогу, но не спускал с него глаз. Эф проскользнул мимо, молясь, чтобы психологу не пришло в голову хватать его за руку. Этого не произошло. Только его взлетевший голос ударил в спину, отчего Джозеф едва не споткнулся.              — Вы ходите по очень тонкому льду, мистер Блэр. И еще пожалеете об этом.              Джозеф мог бы обвинить его в непрофессионализме. В сложном мире жестокости сверстников и бушующих гормонов, мистер Хант должен был выступать островом спокойствия. Мудрецом, к которому можно было бы обратиться за помощью. Тот же своими словами и поступками только отталкивал от себя. Он казался Джозефу темным коридором, наполненным ловушками. Лучше было не заходить туда, а поискать обход. Наверное, поэтому мистер Хант не пользовался популярностью у учеников — во всяком случае Джозеф не замечал, чтобы у его кабинета выстраивалась толпа жаждущих обратиться за помощью. Всё, чем мистер Хант обладал — безграничная поддержка и безукоризненная вера директора.              И в том, что школьный психолог не побрезгует ими воспользоваться, Джозеф убедился уже на следующей перемене. Несколько студентов покосились на него с нескрываемой усмешкой, когда понизившийся из-за помех голос миссис Литтл попросил его немедленно пройти в кабинет директора. Джозеф выдохнул — от этого разговора он не ждал ничего хорошего.              Мистер Уилсон не сразу обратил внимание на показавшегося в дверях студента, будто вовсе не вызывал его. Он еще минуту печатал что-то на небольшом ноутбуке, который наверняка взял из дома, прежде подолгу выискивая взглядом на клавиатуре нужную букву. Эф поправил челку, чтобы хоть чем-то занять руки. Хотелось прокашляться, но он сдержал этот порыв, прекрасно осознавая, что его горло чистое, а желание — психосоматическое. Наконец, директор поднял на него глаза. Его взгляд был долгим и беззлобным, но Джозеф не спешил расслабляться.              — Расскажи мне, Джозеф, что у тебя происходит? — мистер Уилсон не улыбался, и это указывало на то, что вопрос не дежурный. — Присаживайся.       — Что вы имеете в виду?       — О тебе ходят разные нехорошие слухи, — директор потер сухие руки.       — Вы верите им? — Эф встретился с ним взглядом. Ему было нечего скрывать, но оправдываться он все еще не собирался. Мистер Уилсон медленно втянул носом воздух, давая себе отсрочку.       — Конечно, нет, — интуиция подсказывала, что это незаконченное предложение. — Но учитывая всё, я обязан был подстраховаться и позвонить твоему бывшему директору. Он попросил не нести чушь.              Джозеф только хмыкнул. Отличный совет, мистер Уилсон мог так и передать школьному психологу. Кажется, такое откровение смутило директора. Он перевел взгляд на экран ноутбука, будто что-то там могло повлиять на ход беседы — хоть ненамного, но замедлить её.              — Я вот это к чему, — директор прокашлялся. — Думаю, мы друг друга не так поняли. Я должен был довериться, и в тот день, когда ты пришел, чтобы рассказать о мистере Ханте, мне нужно было прислушаться и разобраться в ситуации. Прости, такого больше не повторится.       — Извинения приняты, — Джозеф слабо улыбнулся, — только больше не принуждайте меня ходить к нему. У меня уже есть психотерапевт, этого достаточно.       — Я как раз хотел попросить тебя сделать мне одолжение. Всего раз, — директор, увидев в глазах студента непонимание, заговорил быстрее. — Ты первый и единственный, кто рассказал мне о неподобающем поведении Джейкоба. Он пообещал, что больше такого не повторится, но мне нужно знать, так ли это на самом деле.       — Хорошо, — Джозеф пожал плечами. Ему казалось, это ничего не даст — скорее всего, мистер Хант будет вести себя осторожно с ним. Только если не сделать посещения регулярными — тогда школьный психолог устанет притворяться. — Но только в следующем семестре, ладно? Год был премерзкий, хочу, чтобы он закончился без потрясений.       — Договорились, — директор отпустил примирительный смешок. — Теперь давай вернемся к слухам. Я хочу знать, кто их распускает.              Джозеф мог рассказать правду, выдать Дарлин без зазрения совести, только это бы ничего не изменило. Те, кто поверил в то, что он изнасиловал девушку и сменил город, чтобы избежать наказания, не поменяют своего мнения. Кто-то вообще подумает, что если из Дарлин сделали лгунью, значит она говорит правду. Потому что почти всегда так и происходит — насильнику-мужчине придумывают оправдания, а женщину, указавшую на него пальцем, делают виноватой. И кому какое дело, что каждая ситуация уникальна и требует тщательного изучения всех деталей.              — Я не знаю, кто это, — Джозеф пожал плечами. Мистер Уилсон смотрел на него недоверчиво.       — Но ведь кого-то ты подозреваешь? Тео? У вас были какие-то разногласия…       — Они в прошлом, — поспешил уверить директора Джозеф.       — Тогда кто это мог быть?       — Я не знаю, — упрямо повторил барабанщик. — Можно я пойду?              Мистер Уилсон не поверил ему — это читалось на его лице, но давить он не стал. Только кивнул на прощание, пожелав Джозефу хорошего дня.              Дебора, которая привычно подслушивала разговор, отшатнулась, делая вид, что увлечена отчетом. Эф украл у нее из вазочки парочку леденцов для Коди и вышел в коридор. Возможно, ему только показалось, но стоило двери за его спиной захлопнуться, миссис Литтл схватилась за телефон.              Оставшаяся часть дня прошла спокойно. На уроках они решали тесты, за результаты которых Джозеф не особо беспокоился. Перемены он проводил с кем-то из Диких цветов. Они все выглядели встревоженными — после занятий должна была состояться генеральная репетиция перед концертом. Это значило, что вот-вот они предпримут новую попытку заявить о себе.              Элли тряслась. Она ходила из угла в угол и постоянно подносила к глазам тетрадку с текстами, стоило одному слову выпасть из головы. Каждый раз, когда Элеонор бросала взгляд на дверь, Чарли шумно вздыхал. Все прошлые выступления срывались из-за бегства барабанщиков. Теперь очередное находилось под угрозой из-за вокалистки.              Джозеф, поднявшись из-за барабанов, подошел к Элеонор и взял ту за руки, привлекая к себе внимание. Она подняла глаза, замирая. Возможно, холод его пальцев — у барабанщика никак не получалось согреться — немного привел ее в чувства. Элли сглотнула и выдавила слабую улыбку. Но Джозеф чувствовал это — всё её тело по-прежнему рвалось подальше отсюда. Обратно в зону комфорта — в тень, где она незаметна и никогда не подвергнется насмешкам.              — Как насчет дыхательной гимнастики? — Джозеф погладил её запястье большим пальцем. — Это просто, вдыхаешь носом, выдыхаешь ртом. Плавно. Просто повторяй за мной.              Элли послушалась. Джозеф не знал причину, может в этом крылась какая-то магия, но простое упражнение, которому еще в детстве он научился у отца, помогало. На вдохе его тело замирало, только медленно расширялись легкие. На выдохе же вместе с воздухом уходил страх — переставали дрожать пальцы, мысли прояснялись. Кажется, с Элеонор происходило то же самое.              Чуть успокоившись, она отстранилась. Их пальцы все еще были переплетены, и Джозефу почему-то совсем не хотелось разрывать этот контакт. Он видел, как в зал вошло Приличное общество — от улыбки Коди как будто стало светлей. Дарлин шла последней. Она не выпускала из рук телефон, который определенно был ей интересней реальности.              — Что делаете? — Коди склонил голову, разглядывая их руки. Без особого интереса, но немногим дольше положенного.       — Дыхательная гимнастика, — пояснил Эф. Коди поднял на него глаза.       — Здорово.              Его взгляд изменился. Джозеф бы сказал, что из него ушла вспыхнувшая на мгновение ревность, но не хотел воображать то, чего не было на самом деле. Вместо этого барабанщик вытащил из кармана карамельки из приемной директора и протянул Коди. Тот громко засмеялся.              — Спасибо. Обожаю их.              Джозефу хотелось, чтобы весь следующий год состоял только из этого смеха.              С приходом Приличного общества атмосфера изменилась. Дикие цветы напряглись еще сильней — разве что за исключением Элли. Она сидела рядом с барабанщиком и, подтянув одну ногу к груди, смотрела видео на телефоне. Джозеф всего раз искоса заглянул ей через плечо, чтобы узнать, что её так увлекло, с удивлением различая в темном кадре хорошо знакомые черты. Элеонор смотрела одно из выступлений Гайи — кажется, она немного помешалась на группе, которой больше не существовало. Джозефу это казалось отчасти милым, но все-таки больше пугающим.              — Он такой потрясающий, — Эф не понял, кого Элеонор имеет в виду, и прищурился. Тогда она поставила видео на паузу, чтобы объяснить. — Вокалист. Кажется, будто он был рожден для этого.       — Кай и музыка — как инь и ян, неделимы. Я встречал много людей, влюбленных в музыку, но для Кая она — вся жизнь. Когда познакомитесь, сама убедишься, — Элеонор смущенно улыбнулась.       — Я бы очень хотела.              Джозеф рефлекторно нашел глазами Коди. Мысли о Кае приносили ему физическую боль. Только вокалист мог приглушить ее. Коди, будто почувствовав на себе взгляд, обернулся и протянул руку, подзывая Джозефа. Барабанщику с новой силой захотелось ощутить мягкость его пальцев на своей щеке.              — Ты знаком с Фань? — спросил Коди, когда Джозеф подошел. В его голосе слышалось неподдельное удивление. — Когда успел?       — В планетарии Адлера, — Джозеф поймал заинтересованный взгляд Лоуренса. Чутье подсказало не упоминать их встречу с Фань здесь, в Джексоне. — С тех пор общаемся.       — Ты ей понравился, — протянул Лоуренс меланхолично. Ему как будто не понравилось то, что его девушка тайно общалась с другим парнем, но недовольство это было слишком ленивым и предпочитало держаться в тени. — Говорит, ты пообещал сходить с ней на каток.       — Ага. Вы ведь присоединитесь к нам? — Эф посмотрел на Коди. Тот, улыбнувшись, кивнул.              Это был последний учебный день в году, и Джозефу он понравился больше остальных. Не считая испорченного шкафчика, с которым пришлось повозиться после репетиции, и липкого взгляда школьного психолога, он был наполнен теплыми воспоминаниями, которые хотелось сохранить. Оставалось всего одно событие, после которого Джозеф надеялся, перелистнув страницы календаря, навсегда забыть про этот год.       Утром Джозеф проснулся с мыслью, что не помнит, как держать барабанные палочки. К счастью, это была не амнезия, накрывающая его только если барабанщик пытался вернуться мыслями к событиям того дня. Просто страх. Джозеф давно не выступал. Очень давно — он с удивлением понял, что прошло уже шесть месяцев.              Накануне вечером, возвращаясь из душа в комнату, Джозеф заметил, что дверь в комнату Майкла открыта. Он счел это знаком и, оставив полотенце на голове, без стука вошел. Комната не изменилась — все вещи были на своих местах — только запах был Джозефу не знаком. Тяжелый, древесный, он никогда не замечал его на двоюродном брате.              Майкл, оторвав взгляд от экрана ноутбука, поднял голову. Замерев на мгновение, он недовольно вынул наушник. На лице застыло хорошо знакомое выражение — оно было таким в первые дни после переезда Джозефа. Изгиб брови как будто интересовался, что барабанщик тут забыл. Недовольно поджатые губы советовали убраться подальше.              — Занят? Может, поболтаем? — как ни в чем не бывало спросил Джозеф.       — У меня занятие по физике, — недовольно прошипел Майкл.       — С Александром? — барабанщик, прикрыв за собой дверь, прошел вглубь комнаты и остановился рядом с кроватью, на которой устроился двоюродный брат. — Можно, я поздороваюсь?              Майкл был против — все его эмоции и чувства по-прежнему были написаны на лице, но запретить он не мог. Выдернув наушники из разъема, Майкл развернул ноутбук так, чтобы Джозеф смог заглянуть в экран.              Зеленые глаза стали как будто темнее, возможно из-за очков, которые надел мистер Грей. Подперев щеку рукой, он терпеливо ждал, пока Джозеф перестанет мешать им. Он выглядел лучше — уже не такой уставший. Хоть кому-то время помогло залечить душевные травмы, пускай и не полностью.              — Привет, — Джозеф встретился с ним взглядами. — Как дела?       — Лучше всех.       — Как в школе? — Эф присел на край кровати, игнорируя Майкла, закатившего глаза.       — Всё те же тупые дети и директор-зануда, — отмахнулся Александр. Он точно не входил в число людей, которые бы пустились в эмоциональный рассказ о том, как школа приходит в себя морально и физически. — На каждой стене развешены бумажки с номером телефона, на который можно позвонить и рассказать о проблемах. Студентов нельзя обижать, ведь это разрушает вашу хрупкую психику. Идиллия, построенная на руинах, одним словом.              Закон общества — после поворотного события, которое можно было бы избежать, происходят перемены. Если нет — значит урок не усвоен. Вроде, звучит логично, но почему-то некоторых людей это раздражало. Например, мистера Грея. «Там, где появляется пешеходный переход, была смерть» — так он говорил.              — Если это всё, то ступай, — откинувшись на спинку стула, вежливо попросил Александр, — не все, собравшиеся здесь, хотят деградировать.       — Ладно, — Джозеф фыркнул.              Мистер Грей был единственным, кто сейчас связывал его с прошлой жизнью, во всяком случае той частью, которая отвечала за социум. Без соцсетей Джозеф перестал общаться с бывшими одноклассниками. Родители предпочитали держаться подальше от его прошлой школы и тоже не знали последних новостей. Кай в коме. Джин не хочет иметь с ним ничего общего. Но Джозеф не мог перестать думать о прошлом — не том дне, испортившем всё. А о хорошем, которое оказалось слишком хрупким.              — Мы можем поговорить позже? — Джозеф посмотрел на Майкла в упор. — Это очень важно.       — Если не забуду, — Майкл развернул ноутбук экраном к себе и надел наушники. Так он дал понять двоюродному брату, что разговор окончен.              В комнате Джозеф упал на кровать лицом вниз. Наверное, ему не стоило волноваться за Майкла — этот парень слишком умен, чтобы влипнуть в неприятности. Но избавиться от нехорошего предчувствия у Джозефа не получалось. Он уже сомневался в том, что знает Джин настолько хорошо, как ему казалось.              Близость, которая между ними была, теперь казалась эфемерной. Он встречался с её братом. Она — с его лучшим другом. У них, по сути, и выбора не было — поэтому общались. Джозеф помнил ее еще по средней школе. Джин всегда ходила с Айзеком. На всех уроках и переменах вместе, они расставались только перед физкультурой, потому что раздевалки были разные. Раньше Эф не думал об этом, но теперь он не мог избавиться от мысли, что и спали они вместе. Может, в разных кроватях, но в одной комнате.              С Каем Джин изменилась. Стала громче, больше улыбалась и начала сближаться с людьми. Опять же, так думал Джозеф. На самом деле причиной перемен был не Кай. А Айзек. Это без него Джин смогла жить той жизнью, о которой всегда мечтала — с парнем, любимым занятием и большими планами на будущее.              Но их связь не разорвалась. Айзек все равно предпочитал Джозефу Джин, если у него появлялся такой выбор. Смотрел на неё, прежде чем нужно было принять решение. Злился, если ему казалось, что кто-то обижает его сестру. Эф не ревновал. У него были Фиби и Рут — с которыми он правда проводил не так много времени — но которых любил почти также безумно, как Айзека.              Теперь Айзека нет. Джин рядом, на расстоянии с которого её можно увидеть, но невозможно дотронуться. Здесь с Майклом, а не в Мадисоне с Каем — что тоже было странно. Нет, она имела право — ведь они не обменивались никакими клятвами. Но Джозефу казалось, они любят друг друга.              Майкл не сдержал обещания. Джозеф прождал его до глубокой ночи, но брат так и не пришел к нему. А когда барабанщик спустился на второй этаж, его комната предсказуемо оказалась заперта. Стучаться Джозеф не стал — не хотел волновать Джессику, наверняка услышавшую бы как племянник ломится к её сыну.              Он накинул куртку, переобулся и вышел на кухню. Точно определить, ушел ли Майкл или спит в своей кровати, было невозможно. Джозеф очень надеялся, что последнее, потому что он понятия не имел, где в противном случае искать брата. Нового адреса Джин Джозеф тоже не знал — она или Айзек никогда не рассказывали, что у них есть недвижимость где-то еще кроме Мадисона.              Эф достал из кармана смятую пачку сигарет и, вытащив одну, закурил. Пару дней назад Элеонор сказала ему, что Джозеф стал курить даже больше, чем Тео. С этим явно надо было что-то делать, только вот желание взять себя в руки исчезало каждый раз, когда пальцы рефлекторно начинали тянуться к сигаретам. Возможно, стоило это обсудить с Сарой, но их следующая встреча была назначена только в январе, сейчас же Джозеф был предоставлен самому себе.              Он докурил, выпуская дым в морозный ночной воздух, и вернулся в комнату. Ему не хотелось спать, но стоило Джозефу коснуться головой подушки, мир отступил, уступая место темноте сновидений.              Майкл смотался из дома еще до того, как Эф спустился на кухню. Несмотря на то, что проспал всю ночь, Джозеф чувствовал себя вымотанным. А ещё совершенно неготовым к концерту. Ему даже захотелось притвориться больным — странное чувство, которое он никогда не испытывал. Чтобы избавиться от него, Джозеф повторил трюк с дыхательной гимнастикой. Помогло, хотя барабанщик все еще ощущал как тревога колется под кожей.              — Не терпится послушать, как ты играешь, — Джессика потрепала племянника по волосам.       — Я тоже буду, — сообщил Остин и, прокашлявшись, добавил, — даже с работы пораньше отпросился.              Хотел бы Джозеф, чтобы мысли о том, что на Рождественском концерте будет семья, его успокоили. Но напротив, ему стало только хуже — если он не оправдает их ожиданий, точно провалится сквозь землю.              Лекарства немного притупили чувства — отчасти из-за того, что Джозеф принял больше положенного. Он оделся, снова игнорируя украшения, и вышел навстречу дню. Вчерашний все еще нравился ему больше.              Школа преобразилась как по волшебству. К фонарям привязали красно-зеленые флажки. На поручнях переливались всеми возможными цветами гирлянды. На кое-ком из учеников Джозеф заметил рождественские колпаки. Все казались такими счастливыми — смеялись, обменивались подарками и обнимались. Барабанщик проскользнул мимо гудящей толпы, стараясь не прислушиваться, не впитывать их счастье, которое собственный организм отвергал как какой-то яд, и вошел в репетиционную.              Дикие цветы, кроме Чарли, были в сборе. Тео привычно возился с бас-гитарой — Джозеф едва оторвал от него взгляд. Сосредоточенным он казался еще красивей, хотелось изучить каждую черту лица и утонуть в этих внимательных, блестевших интересом глазах. Он завернул рукава, открывая татуировку. Возможно, Джозефу это только показалось, но шипов как будто стало больше. Тео поднял глаза и улыбнулся. Барабанщик сразу почувствовал себя спокойней.              Кажется, Элеонор пыталась накраситься, но в итоге бросила эту затею. Кое-где у корней осталось немного тонального крема. Эф достал платок и, склонившись, вытер его. Элли улыбнулась, не спуская с него глаз. Приблизившись, она медленно втянула носом пропитавшийся запахами воздух.              — У тебя новый одеколон? — Джозеф отпустил смешок.       — Это гель для душа. Никак не отучусь одалживать его у Майкла, хоть он и бесится.       — Тогда надеюсь ему не придет в голову понюхать тебя, — тоже тихо засмеялась Элеонор.              Кое-что никак не давало Джозефу покоя. Взгляд Лукаса. Он сидел между Дарлин и Морган и не переставал следить глазами за барабанщиком. Устав от этого, Джозеф обернулся на него.              — Что? — Лукас даже не дрогнул. Только мерзко улыбнулся, будто у него были козыри, о которых Эф еще не догадывался.       — Сам не догадываешься?       — Нет, — Джозеф скрестил руки на груди. — Просветишь?       — Я удивлен, что ты здесь. Мы были уверены, что ты бросишь Дикие цветы также, как предыдущую группу.              Тео оторвался от настройки гитары и посмотрел на Лукаса. Вряд ли бы он вмешался, если бы гитарист не решил приплести прошлое. Джозеф лишь закусил внутреннюю сторону щеки. Ему надоело то, что все думали о нём только самое худшее. Не ушел из группы, а бросил. Не поссорился с подругой, а изнасиловал. Не высказал обеспокоенность поведением школьного психолога, а бездушно оклеветал человека. Он только не понимал, что выдает в нем плохого человека.              — Лукас, — Тео склонил голову, — сходи струны подтяни, а то на репетиции звучал фальшиво.       — Почему ты на его стороне? — вспыхнул гитарист. Он выглядел уязвленным — от порозовевших щек до прищуренных глаз, из которых разве что молнии не метались. — Он так хорошо отсасывает?              Из уст Лукаса это действительно звучало очень смешно, так что Джозеф даже не стал сдерживать смешок. Как если бы аристократ девятнадцатого века внезапно проматерился. Звучало слишком наигранно. Вылизано до блеска. Тео фыркнул.              — До этого увы не дошло, — Лукас от его слов покраснел еще сильней. — Но целуется он, определенно, лучше тебя.              Джозеф бы засмеялся. В прошлой жизни. И принял бы за комплимент. Но сейчас ему было все равно. Он апатично наблюдал за тем, как Лукас быстрым шагом пересекает комнату, как за его спиной хлопает дверь. Тео вернулся к настройке гитары.              — Какой ты мерзкий, — Дарлин посмотрела на него презрительно. Она сморщила нос, окидывая бас-гитариста взглядом с ног до головы. — Вы все. Вам не Дикими цветами надо было называться, а сорняком. Больше подходит, — она скинула руку Морган, пытавшуюся остановить ее. — появляетесь, где не просят и только вид портите.       — Бесишься, потому что давно секса не было? — хмыкнул Тео. — Так иди, поцелуй кого-нибудь и сразу в койку. Можешь даже девушку лучшего друга, — он оскалился, наблюдая за тем, как Дарлин от злобы и бессилия сжимает кулаки. Морган перевела на нее непонимающий взгляд.       — О чем он? — тихо спросила она. Джозеф молчал. Ему тоже было интересно, что Тео имеет в виду.       — Я не знаю, — Дарлин повела плечами и злобно посмотрела на подругу. — Завидует, вот и выдумывает всякую чушь. Если бы не его самолюбие, то ведь это бы он сейчас был в Приличном обществе и готовился к съемке в реалити-шоу.       — Да нахрен мне не сдалось ваше шоу, — сквозь зубы прошипел Тео и отвернулся.       — А о чем ты мечтаешь, если не о популярности и богатстве? Ты же бастард. Только так сможешь заставить папочку обратить на себя внимание.              Если у Тео и был принцип не бить женщину, то сейчас он явно о нем забыл. Но накинуться на Дарлин у него все равно не получилось — помешали Коди и Лоуренс, один из которых оттащил его к противоположной стене, а другой загородил собой бас-гитаристку. Коди, рисковавший огрести от Тео уже за то, что просто дотронулся до него, даже не думал отпускать.              — Что здесь произошло? — он позволил Чарли и Дэвиду подменить себя и обернулся на Дарлин. Та, закинув одну ногу на другу, лишь пожала плечами. Только начавший успокаиваться Тео снова оскалился.       — Просто ваша бас-гитаристка то ещё трепло.       — Ты тоже, — они скрестились взглядами. — Хотя кто тебе поверит? Ты исчерпал все свои лимиты доверия.       — Нашли время собачиться, — поморщился Лоуренс. Он бросал косые взгляды на Тео, видимо решив, что именно он и начал этот конфликт.              Бас-гитарист откинул удерживающего его за плечи Чарли. Джозеф, поймав его взгляд, тоже поднялся со стула. Сейчас он забыл все обиды и знал только то, что не оставит Тео одного. Когда бас-гитарист вышел из репетиционной, Джозеф последовал за ним, надеясь, что проводивший его взгляд не принадлежал Коди.              Они поднялись на крышу. Тео сразу закурил. Он как будто не заметил последовавшего за ним барабанщика, закрыв глаза и подставив лицо ветру. Джозеф смотрел на его пальцы, расслабленно сжимающие сигарету. Он не мог предсказать его поведение, но точно знал одну вещь…              — Ты ведь не ударил бы ее.       — Замахнулся разве что, — открыв глаза, Тео сбросил накопившийся пепел. — Чтобы напугать.       — Рискованно, — Джозеф поджал губы. Гитарист лишь пожал плечами. Он избегал смотреть на одногруппника, и, кажется, тот знал причину.       — То, что она сказала про твоего отца, для меня неважно. Только если ты сам не хочешь поговорить об этом…       — Не хочу, — отрезал Тео. Джозеф кивнул. Ничего, он подождет, когда Тео будет готов. — Тебе тоже вся эта слава нахрен не сдалась?       — Больше нет, — Джозеф опустил голову. Когда-то ему хотелось быть частью чего-то великого. Идея быть барабанщиком в знаменитой на весь мир рок-группе казалась очень привлекательной. Сейчас он мечтал о том, чтобы прожить оставшуюся жизнь без потрясений. — Ты, наверное, и так знаешь, чего я хочу.       — Чтобы кто-нибудь сделал из Делореан машину времени? — хмыкнул Тео. Джозеф кивнул.       — Или чтобы маховик времени реально существовал, — бас-гитарист коротко рассмеялся и наконец посмотрел на него.       — Однако, разные мы фильмы смотрим.              Джозеф промолчал. Этот день должен был стать началом чего-то великого, но барабанщик подозревал, что запомнится он не Рождественским концертом. Совершенно неожиданно он узнал про Тео что-то новое — скрытое, темное, травмирующее и открывающее его с другой стороны. Во всяком случае становилось понятно отношение гитариста к некоторым вещам. Джозеф не знал каково это — расти без отца. Догадывался только, что хреново. Но быть отвергнутым им, должно быть, было еще хуже.              — Пойдем внутрь? — Тео прикоснулся пальцами к щеке барабанщика. — Ты замерз. Да и концерт вот-вот начнется. Если Чарли подумает, что мы сбежали, точно коней двинет.              Когда они вернулись, Морган сидела рядом с Элеонор и красила ее. Не то, чтобы на ней самой всегда было много макияжа, но тушь в руках она держала уверенно. Джозеф не придавал этому значения, но видимо после Дня Благодарения девушки успели сблизиться. Конечно, они не стали закадычными друзьями, но наметился заметный прогресс. Особенно учитывая тот факт, что обычно Элеонор старалась держаться от людей подальше. Дикие цветы были исключением. Им стала и Морган.              — Невероятно, — Джозеф остановился рядом с ними. Морган решила сделать акцент на глазах, остановив выбор на макияже в темно-коричневых тонах. Элеонор как будто стала немного старше и жестче. Учитывая, какую песню им предстояло исполнить, этот образ ей идеально подходил. Немного градиента на губах сделал образ законченным. — Ты потрясающе выглядишь.       — Спасибо, — Элли смущенно улыбнулась. — Ты тоже, — добавила она больше по привычке.              Морган спрятала косметику в сумку и, поднявшись, дернула Джозефа за рукав. С распущенными волосами и легким макияжем, она была похожа на эльфа, опечаленного тем, что его родной лес пострадал от пожара. В глазах стояли слезы.              — Мы можем поговорить? — попросила она. Джозеф напрягся.       — Ты уверена? Концерт вот-вот начнется, а вы выступаете первыми.       — Это много времени не займет, — она убрала руку и первой выскользнула за дверь, оставляя за барабанщиком право выбора. Он, не думая, вышел следом.              Морган отошла подальше от репетиционной и остановилась у подоконника, рядом с которым когда-то Джозеф разрыдался. Должно быть тогда он выглядел жалко — не мог контролировать эмоции, которых внезапно стало слишком много даже для него. Морган смотрела на плотное серое небо. Падал снег.              — Я хотела извиниться. Это из-за меня ты теперь проходишь через всё это.       — Ты распустила эти слухи? — хмыкнул Джозеф. Морган покачала головой, прекрасно понимая, к чему он клонит.       — Но это я рассказала Дарлин.       — Ты не могла знать, к чему это приведет.       — Я не знаю, как тебе помочь, — Морган посмотрела ему в глаза. — Не получается заставить Дарлин признаться. Все забыли об их поцелуе с Коди, она счастлива, да и Коди, кажется, отпустил эту ситуацию.       — Их поцелуй не давал ему покоя? — Джозеф повел бровью. Ему всегда было интересно, что сам вокалист думает по этому поводу, но не знал, у кого можно спросить. Морган слабо улыбнулась.       — Он принял это слишком близко к сердцу. Просто Коди ненавидит, когда манипулируют чувствами. Но также он дорожит дружбой. Он не хотел отвечать на поцелуй, но и оттолкнуть Дарлин не мог. Ты просто был далеко и не видел, как горело его лицо. Наверное, Коди мечтал провалиться сквозь землю.              Наверняка, у Дарлин тоже были причины вести себя так. Джозеф может и не хотел, но не мог перестать оправдывать всех — её, Тео, Айзека. За злые поступки не отвечают людские сердца. Они — это эхо прошлого, слишком сильно впечатавшегося в память и никак не желающего угаснуть.              Выступление Джозефу не понравилось. Он просто знал, что вышло плохо. Никто не позаботился о том, чтобы настроить звук, и звучание вышло совсем уж любительским. За барабанами было почти не слышно гитары, а микрофон Элеонор в какой-то момент вообще отключился.              И все равно это нельзя было назвать провалом. Напротив, маленький и робкий, но все-таки шаг вперед. Их даже наградили аплодисментами. Не такими оглушительными, как Приличное общество, конечно, но уже что-то. Даже всеобщая ненависть к барабанщику на время отступила в тень, чтобы позволить студентам и учителям понять, что в их школе есть еще одна многообещающая группа.              Кажется, Тео тоже был не в восторге. Чуть склонив голову, он наблюдал за тем, как радостно обнимаются Элеонор и Дэвид. Когда рядом сел Чарльз, бас-гитарист что-то тихо сказал ему на ухо. Тот, нахмурившись, кивнул. Джозеф надеялся только, что они не сделают виноватой Элли и её выбор песни. Тео, почувствовав на себе взгляд, лениво встал и подошел к барабанщику. Его шепот обжег ухо.              — Спасибо, — чуть отстранившись, Джозеф непонимающе посмотрел на него.       — За что? — Тео отпустил смешок.       — Ты принес плохую весть, — он поперхнулся и шумно выдохнул, справляясь с болезненным спазмом, — но с тобой жизнь все равно стала менее невыносимой. Так что спасибо за то, что рядом, — на губах бас-гитариста появилась слабая улыбка. — И за то, что не отвернулся.              Тео стоял так близко, что все мысли куда-то запропастились. Первое впечатление не обмануло, и сердце не просто так пропустило удар при их первой встрече. В Тео что-то было — манящее и отталкивающее одновременно. Странная штука, которая, как надеялся Джозеф, не помешает им хотя бы дружить. Барабанщик осторожно провел пальцами по его татуировке, жалея, что не может забраться ими Тео под рубашку.              — А ты порядком потрепал мне нервы. Знаешь об этом? — гитарист коротко засмеялся.       — Прости. Мог бы соврать и сказать, что такого не повторится, но…       — Не натвори глупостей, пока меня не будет.       — И ты, — Тео продолжал улыбаться. Джозеф прикусил губу.              Вот за это он точно не мог ручаться.