В ловушке чужой мечты

Незыблемую тишину нарушила вибрация телефона Катарины. Это был звонок от Фила. Она взяла трубку и шепотом ответила: — Да, что случилось? — Байрон тебя видеть хочет, — сказал Фил. — Я тебя поняла, — холодно бросила она, смотря в окно. — Ты вообще как? Может, что-то привезти? — спросил Фил; на заднем фоне был слышен шум, по которому несложно было догадаться, что он находится в дороге. — Нет, всё хорошо. Как там дела у наших? — спросила Катарина. — Байрон сам не свой. Я не знаю, что у него на уме творится. А Феликс пьёт, как скотина. Вот, еду вытаскивать его из очередного бара, — ответил Фил. — Ему, что водка, что атомная бомба — лишь бы с ног сшибало, — фыркнула Катарина. — Полнейший идиот. — Это всего лишь его уязвимость, которую он так старательно скрывает под своей маской пафоса. Он всегда таким был, но после всего случившегося у него вообще крышу снесло. Ну, это было ожидаемо. Всё-таки Роберт был единственным, кто мог его остепенить, — произнес Фил. От этой фразы в груди Катарины больно кольнуло. Казалось, до сих пор к ней не пришло осознание того, что после того взрыва не стало Роберта Орко. Кто бы мог подумать, что в тот роковой день он ринется вслед за Катариной в здание. Снова накатило дикое желание выпустить все накопившиеся эмоции наружу в виде соленной влаги, только вот слёз уже, казалось, не осталось. Хотела бы Катарина обратить время вспять и попытаться предотвратить всё это. — Катарина? Всё хорошо? — заволновался Фил, услышав долгое молчание в трубке. — Ничего хорошего… — буркнула она, до крови прокусывая губу. К ней снова вернулась эта дурная привычка, от коей она так старательно избавлялась на протяжении нескольких лет. — Как он там? — вдруг спросил Фил. — Без изменений… Ладно, если у тебя всё, то я кладу трубку, — ответила Катарина и сбросила вызов, не желая продолжать разговор. Она небрежно бросила телефон на подоконник и подошла к больничной кровати, на которой лежал Жан, подключенный к аппаратам, кои буквально дышали за него, не давая умереть. После двух сложнейших операций, которые провели врачи, вытащив его с того света, он всё ещё не приходил в себя. Монотонно пищащий аппарат стал для Катарины за это время самой прекрасной песней. Пока она имеет возможность слышать этот звук, она знает, что сердце Жана бьётся, а соответственно, он жив и есть шанс, что он очнётся. Катарина села на стул возле кровати и взяла парня за руку, всматриваясь в его лицо. Тёмные круги вокруг глаз, исхудалые черты и измождённый цвет кожи. От такого вида становилось дурно. Катарина не могла смириться с тем, что это действительно тот Жан, которого когда-то не могло остановить и сломить абсолютно ничего. Он давал отпор самой смерти, а сейчас сам её желал. С момента, как Жана привезли в эту больницу, она находилась с ним ежечасно, надеясь снова посмотреть в его свергающие каким-то особенным блеском глаза. Но они до сих пор были под тяжелыми веками. — И своей цели не достиг и всех нас измучил, — прошептала она, поглаживая руку Жана. — Нормально тебе находиться меж небом и землей? Катарина выждала паузу словно ожидая ответа. — Молчишь? Открыл себе ворота в ад и молчишь? А мне что прикажешь делать? Мне что делать? — Она пыталась добиться хоть какого-то ответа, желая снова услышать бархатистый голос парня, который был так дорог её сердцу. В уголке глаз Катарины блеснули накатывающие слезинки, кои она так старательно пыталась сдержать. — Я понимаю, что здесь с тобой сейчас должна быть вовсе не я…но я надеюсь, что тоже заняла в твоей памяти хоть какой-то небольшой уголок, — с холодной мимикой на своём лице произнесла Катарина. В её голове до сих пор были воспоминания о том, как Жан, находясь в бреду неустанно твердил одно и тоже имя. С его потрескавшихся губ тогда слетало лишь это женское имя бесчисленное количество раз. Словно он цеплялся за эту жизнь, кою проклинал тысячу раз лишь потому, что в нём всё ещё теплилась надежда на встречу с Элей. Это прекрасное имя стало для него своеобразной молитвой. Тогда Катарине было так больно за Жана, что она дала сама себе обещание, кое теперь собиралась выполнить. Катарина тяжело вздохнула, не отводя взгляда от Жана. Она словно старалась пробудить его силой мысли. Казалось, этот буровящий взгляд заставил бы даже мертвого вернуться к жизни, но вот только Жан так и не приходил в себя. Это ожидание уже становилось просто невыносимым. Теперь то она понимала опасения Байрона, кои он вовсе не скрывал в последнее время. Он усиливал контроль над Жаном, так, словно предвидел всё случившееся, заглянув за горизонт событий. На душе у Катарины было всё это время неспокойно, муторно. Она чувствовала свою слабость и бессилие. Ей оставалось лишь гадать: выдержит ли организм Жана все эти испытание, ведь душа его уже давно изранена и избита, а тело для неё всего лишь клетка, из которой она стремиться поскорее вырваться. Кому, как не Катарине, было знать о насмешках судьбы над Жаном, о его душевном раздоре и страданиях, которые преумножались, постоянно заставляя воспринимать боль и мучения как нормальное состояние. Невыносимо было наблюдать за тем, как он угасал на её глазах всё это время. Это сопоставимо с эрозией метала. Поначалу он давал стойкий отпор всему, что было ненавистно, а потом начал постепенно поддаваться напору и разрушаться изнутри. Это произошло только после того, как жизнь разнесла их с Элей по разным углам мира, как бы желая увидеть исход. А исход был таким: Жан увядал незаметно, словно цветок без воды, но вот только вернуть его былой огонёк уже не было возможности точно так же, как оживить умерший от засухи цветок.       Мысли Катарины от каждой минуты становились лишь мрачнее и мрачнее. Она осознавала, сколько же ошибок совершила, сколько слов не успела сказать Жану и жалела о том, что не пошла против Байрона в защиту Жана. Если бы она рискнула, то сейчас всего этого не было бы. Это ощущение, словно цепная, бешенная собака, вцеплялась ей в горло, перекрывая доступ кислорода и медленно ломая позвонки. В душе она всё же смутно надеялась, что всё это лишь страшный сон, лишь кошмар, от которого ей никак не удаётся пробудиться. На самом деле Катарина сызмальства боялась привязаться к кому-то. Она знала не понаслышке, что от этого только боль. Но Жан почему-то стал ей дорог почти сразу. Это было необъяснимым фактом, который девушка сначала усердно отвергала, а затем просто приняла, понимая, что от себя не убежать. Только вот именно сейчас было просто невыносимо видеть сухощавое лицо Жана, на котором отражалась вся его боль. А прядки чёрных растрепанных волос, на которых проявилась проседь в его то годы, и вовсе заставляли сердце Катарины раз за разом нервно замирать в груди. И во всём этом она винила исключительно себя. Она буквально сжигала этим себя дотла. — Если у меня когда-либо спросят, какой ты человек: плохой или же хороший, я без сомнений отвечу, что плохой до мозга костей. А знаешь почему? Потому что именно ты заставил меня испытать весь тот спектр эмоций, от коих я так старательно пряталась всю свою жизнь, — нервно переплетая пальцы, произнесла Катарина. За время нахождения в больнице подобные разговоры стали уже обыденностью. Она верила, что Жан слышит её. Вдруг дверь в палату отварилась с характерным скрипом. Катарина лишь услышала за своей спиной цоканье женских каблуков по кафельным полам больницы. — Приехала всё-таки? — не оборачиваясь, спросила Катарина. — Разве могло быть иначе? — послышался тусклый нежный женский голос. Катарина резко развернулась, желая взглянуть на свою собеседницу. Сразу в глаза бросилась красота её высокой и стройной фигуры. Талия была так тонка, что, казалось, её можно было без труда охватить двумя пальцами. Эту изящность линий подчеркивало чёрное строгое платье, а шею обвивало дорогое колье, сразу подчеркивающее статус девушки. Словом, она являла взору очаровательное зрелище. Вот так сразу в ней было и не разглядеть ту самую Элю. — Ты изменилась, — признала Катарина, слегка улыбнувшись. — Наверное, уже и замуж выйти успела? — Ну мы же здесь не для того, чтобы обсуждать моё семейное положение, — холодно бросила Эля. — Как он? — Она осторожно, словно опасаясь чего-то, подошла к больничной кровати, на коей лежал Жан. — Как видишь, он так и не пришёл в себя… Врачи не дают прогнозов, — стараясь унять предательскую дрожь, произнесла Катарина. — Я не удивлена, этот парень буквально соткан из боли. Ему не привыкать снова испытывать самые сильные её проявления. — Эля очень внимательно всматривалась в лицо Жана, словно желая найти в нём ответ на какие-то свои вопросы. — Эля… Знаешь, почему я позвонила именно тебе? — спросила вдруг Катарина. — Меня, несомненно, интересует данный вопрос. — Эля перевела взгляд на измученную девушку, стоящую рядом. В ней она больше не видела той бойкой, красноречивой, яркой и слегка заносчивой девицы, не видела того самого хладнокровного снайпера вальдовской мафии. Катарину так сильно избили последние события, что она скорее походила на ходячий скелет, обтянутый кожей. Жуткое зрелище, от которого кровь стыла в жилах. — Потому что здесь не я должна быть, а ты… Именно твоё имя слетало с его уст, когда он находился на грани жизни и смерти. Именно ты держишь эту ниточку его жизни. И только тебе решать оборвать её или же вытянуть его обратно в наш мир. Его жизнь — это ты. — Говоря это, Катарина ощущала жуткую боль, словно собственные слова били её током. Но она знала, что обязана это сделать, обязана исправить всё, что ещё ей подвластно. На пару минут всё вокруг погрузилось в недвижимую тишину, и в этой тишине внимание Эли оказалось приковано лишь к Жану. И вдруг она молвила: — Знаешь, за эти годы я познала ту избитую и горькую правду о том, что если любишь всем своим сердцем, то будешь чувствовать человека даже за сотню миль. Всё это время я ощущала каково ему тут было. Я много раз хотела сорваться с места и приехать сюда, но, откровенно говоря, боялась. Боялась обмануться, боялась, что снова окажусь на распутье дорог. И, наверное, только это цепями сдерживало меня на месте. — Голос Эли предательски дрогнул, обнажив искренние чувства, которые она так старательно скрывала всё это время. Катарине достаточно было увидеть взгляд Эли, направленный на Жана, дабы понять, что она сделала единственный правильный выбор в данной ситуации. На сей раз права на ошибку у неё нет. — Не дай ему сгинуть, — произнесла Катарина с легкой вымученной улыбкой. — Ты для него и есть сама жизнь. Тебе удалось сделать то, чего я достичь так и не смогла. Думаю, что ты заполучила его сердце навсегда. Так будь добра, цени это. Я надеюсь, что ты оправдаешь мои ожидания. Только не становись его слабостью, иначе я сама лично стану твоим ночным кошмаром. Жан слишком дорог мне. И я действительно хочу знать, что он поистине счастлив. — С этими словами Катарина направилась к выходу. Эля тут же обернулась и окрикнула её: — Постой! Неужели ты так просто уйдешь и оставишь его без присмотра? Думаю, в мафии такому твоему решению явно не обрадуются. — Недоумевала она. Катарина лишь неопределенно пожала плечами, помедлив с ответом, словно сомневалась, стоит ли вообще отвечать. — Я не знаю, что будет дальше, и куда меня приведёт эта дорога, но моё решение абсолютно точно верно. Оно взвешенное и обдуманное ни один раз. Жан спас меня, а сейчас я лишь возвращаю ему должок. — Сердце из раза в раз пропускало удар за ударом. — Спасибо тебе, — вдруг произнесла Эля и кивнула головой. На лице Катарины появилась улыбка; она молча кивнула в ответ и тихо, словно тень, вышла в коридор. В матовом стекле палаты Эля увидела лишь её темный размытый силуэт. Эля не видела лица Катарины, но будто бы чувствовала, как по щекам её стекали горячие слезы, капая на пол. Делая такой шаг, Катарина в прямом смысле обрекла себя на вечные мытарства. Эля даже представлять не хотела, какого ей сейчас. Это наводило на её душу невыразимое уныние. Эля посмотрела на Жана, присаживаясь рядом на место Катарины. — Ну что? Не думаешь просыпаться? — с лёгкой улыбкой спросила Эля. Её душу буквально раздирало на части изнутри, но она не подавала виду. В глазах Эли Жан был всё ещё тем сильным, крепким парнем, коего невозможно было ни то что сломить, даже согнуть не выходило. Именно поэтому видеть его открещивающимся от жизни было просто невыносимо. Эля взяла его за руку произнеся: — Я скучаю, просыпайся быстрее, мне тебя не хватает…