***
— Почему тебе так нравятся клены? Казуха остановился вслед за остановившимся Скаром. Он, спрятав руки в карманы длинного пальто, смотрел прямиком на Казуху. — Листья у них такие необычные, — Каэдэхара оторвал взгляд от этих самых листьев на ветках и перевел на Скарамуччу, — Нет какой-то особо интересной истории. — Просто ты так пялишься на них всегда. Казуха недоуменно поднял бровь. Скар уже опустил голову, немного от него отвернувшись. Каэдэхара давно заметил, что для Скарамуччи задавать вопросы было что-то из списка самого простого, существующего в этой жизни. Иными словами описать, почему он спрашивает то, чем интересуется, всегда прямо и довольно не подобранными выражениями, было невозможно. Скар шаркнул ногой по асфальту, все же голову поднимая. Смотрел теперь вдаль аллеи – той самой, где проходил фестиваль – и, сделал предположение Каэдэхара, о чём-то думал. Казуха не мог видеть чужого лица, но представить, какое оно сейчас, было довольно просто. Наверняка расслабленные черты, знакомый пустой взгляд. Парень всегда находил в фиолетовых глазах какой-то блеск, какой-то необыкновенный узор, но прекрасно понимал: Скар выглядел слишком измотанным, что отражалось в каждом его движении, вздохе и действии. Конечно, включая этот самый взгляд. Скарамучча источал не то напряжение, о котором жаловался на него Сяо, а только усталость от, наверное, жизни в целом. И именно эта усталость перекрывала возможность легко разглядеть в его глазах хоть какой-то блеск. Казуха не понимал, чего хотел больше: видеть Скарамуччу чаще показывающим эмоции или не показывающим, как сейчас. И в том и в том было что-то особенное. Каэдэхара любил видеть у Скара в лице отражение чувств, пусть то были даже злость или раздражение, но когда он, просто расслабив взгляд, смотрел сквозь мир и не смотрел никуда одновременно, в груди Каэдэхары скапливалось то тяжелое ощущение, какое толкало к Скарамучче подойти. Подойти и понять, что он ощущает сейчас, понять насколько он нуждается в поддержке, которую Казуха хотел ему оказывать. — Мне действительно интересно. Со спины подул ветер. Казуха моргнул, возвращаясь в реальность, и встретился со Скарамуччей взглядом. Он успел только понять, что не ошибся: Скар, точно, сейчас был расслаблен. Сказанные им слова, правда, дошли до сознания Каэдэхары не сразу. — Тогда расскажу, — он сделал пару шагов вперёд, как только осознал смысл чужого комментария, поравнялся со Скарамуччей и спрятал руку в карман. Если бы не резкое желание схватить соседа под локоть, что так маняще защекотало пальцы, Казуха бы такого жеста не делал (но лишний раз перестраховаться было нужно), — Я жил в частном доме, и у нас был сад. Точнее, у моей мамы был. Скарамучча, дождавшись, когда Казуха будет готов к продолжению прогулки, начал до безумия медленное движение по аллее. Казуха мысленно отметил поблагодарить Скара за компанию. Мало кто (никто) молча соглашался принимать прогулочный темп Казухи. А Скар делал это всегда, никогда не жаловался и не выглядел недовольным. — Там было большое множество кустарников и низких деревьев. Клены тоже там были. И есть по сей день... я так думаю. Надеюсь. — И ты с ними общаешься сейчас? — С родителями? — вздох как-то сам вырвался из груди, заставляя Казуху поднять глаза к небу. Малооблачно, — Созваниваюсь иногда. Пара минут ходьбы прошла в тишине, нарушаемой лишь шелестом только-только начавших распускаться листьев. Зима в стране проходила слишком незаметно. Теплело уже в конце января, так что март был наполнен зеленью. — У тебя с ними хорошие отношения? — Скар прервал паузу в разговоре – Казуха и сам понимал, что он не закончен. Вина с ног до головы окатила Каэдэхару холодной водой. Врать на вопрос не хотелось. Скар не был маленьким ребенком, не способным понимать, что помимо плохих отношений с родителями бывают и другие. Но, даже с осознанием этого, чувство стыда не покидало чаще застучавшее сердце. — Относительно. Бывали, конечно, ссоры и разногласия, и мама с папой вели себя иногда нелогично и не старались понять меня... — Казуха кинул на соседа незаметный взгляд. Не мог же он продолжать историю, не убедившись, что Скар вообще хотел слушать. Но в лице Скарамучча не поменялся. Каэдэхара сделал вывод, что это неплохое начало, потому продолжение не заставило себя долго ждать, — Но и много хорошего было. Те же клены. Мы с мамой каждую осень собирали цветные букеты из их листьев. — Так это причина? Казуха пожал плечами. В голове даже мысли о том, что это движение его собеседник мог не увидеть, не было. В профиль Скар выглядел по-прежнему, и тогда Каэдэхара решил принять одновременно умное и культурное действие: на Скарамуччу не смотреть. Уж слишком было заметно, что Казуха на него пялился. Казуха, кажется, впервые сказал что-то о своем прошлом перед Скарамуччей. Вот только простой, раньше небольшой интерес к жизни соседа постепенно переростал в желание узнать о ней более подробно. Казуха заметил это только сейчас. Ладно он, у которого детство среднестатистического ребёнка с, разве что, парой неудобств, а вот Скар... Как он жил? Ведь невозможно прожить в таких условиях, когда твоё существование подвергнуто опасности, как минимум, тринадцать лет. Казуха невольно нахмурился, стараясь вспомнить и собрать в кучу всю ту информацию, что от соседа получил. Вот оно. — Чайльд помогал тебе в прошлом? Ветер, кажется, замер одновременно с тем, как остановился Скарамучча. Поворачиваться на Казуху Скар пока не собирался, хоть вопрос и поверг его в ступор: к чему он был вообще? Нет, понятно, что тема зашла о прошлом, но ведь говорили не о Скаре в этот раз. Да даже если так, Тарталья не связан с кленами. Вводной темы или предложения к своему вопросу Казуха не сказал тоже... — Ты о чем? — Скар выбрал не гадать. Раз была возможность спросить все напрямую и сейчас, так почему бы ей не воспользоваться? А так, конечно, было очевидно, о чем Каэдэхара говорил, правда Скару захотелось услышать это собственными ушами. Вздрогнув, Казуха замер. Тихое "ой" слетело с губ, и парень уже было хотел начать оправдываться, но вовремя остановил самого себя. Если он хотел знать, нужно говорить прямо. Также, как это делал Скарамучча. — О твоем детстве. Естественно, давить на Скара Казуха не хотел, лишь убедиться, что он мог быть какое-то время в безопасности. И Скарамучча своим кивком это подтвердил. Дальше задавать вопросы Каэдэхара не планировал, хотя понимал, что интерес никуда не уходил, а дальше чесал душу изнутри. При этом нельзя было бесконечно напоминать Скару о прошлом... Хотя Казуха это уже сделал. Ходьбу Скарамучча не продолжил. Он полностью повернулся на Казуху, теперь снова не отрывая взгляда от красных глаз. Действие было обычным, таким же, как и до этого, но Каэдэхаре стало не по себе. Потупив взгляд, Казуха спрятал руки за спину – будто какой-то холодок пробежался по спине. Скар смотрел долго. Несколько минут. Каждая секунда давалась обоим тяжело, но в разной степени. Казухе было неприятно, что он ввел соседа в такое состояние, а Скарамучча себя в принципе не понимал. Не понимал, что заполняет его голову. Одна мысль сменялась другой слишком быстро, чтобы успевать их полностью осознавать. Прошлое, семья Чайльда, Казуха, клены, опять прошлое... У Каэдэхары терпение начало заканчиваться. Он был не из терпеливых, так что похвалил себя за долгую выдержку, поднимая взгляд и думая о том, что пусть он сейчас сорвется и продержаться дальше не сможет, в этом не будет ничего такого. Скарамучча, что выяснилось, когда Казуха на него посмотрел, ни одной частью тела не двинул с последней встречи взглядами, но, разве что, теперь смотрел чуть в сторону от Казухи, на какое то дерево позади. — Прости... — Нет, — резко прервал Скар парня, возвращая отведённый взгляд на былое место. Но продлилось это недолго: через несколько секунд, – будто, посмотрев на Каэдэхару, Скарамучча что-то для себя узнал, – он быстро отвернулся, вскидывая голову к кленовым деревьям, — Я понимаю, что тебе интересно. Казуха сделал шаг вперёд и положил руку на плечо Скарамуччи: лёгкий жест поддержки, простой способ показать, что Скар не один. На прикосновение Скарамучча все же вздрогнул, но недовольства не выразил. Естественно, Казухе было интересно. Он не отличался любопытностью, но волнение о Скаре и желание знать (больше убеждаться), что он был под защитой время от времени, были ещё какие. — Помогал, — Скар снова умолк. Ожидать, что Казуха продолжит, было глупо – это Скарамучча уже понял. Значит, действовать сейчас будет он, — Ну, задавай свои вопросы, что-ли. Каэдэхара сглотнул, рвано втягивая воздух. Смотрел он куда-то Скару на шею, где прямые фиолетовые волосы прикрывали бледную кожу. Благо, Казуха сдержал желание прильнуть вперед и поцеловать нежную часть тела. И, все-таки, ничего себе предложение! К такому он готов не был. Повернуться спиной, для Скарамуччи, было не способом скрыть чувства, а лишь ступенью к преодолению самого себя. Он хотел Казухе открыться. И чувствовалось что-то интимное в том, чтобы вот так вот стоять посреди аллеи в пять утра и говорить на... подобного рода темы. — Ты все время был дома? Первый вопрос – Скарамучча уже захотел уйти. Уйти не от Казухи, а от прошлого. Забыть все прошедшее, как кошмар, которым оно, на деле, и являлось. Но было и желание Каэдэхаре рассказать. Понимать, что он знает. Скар не хотел разбираться, почему такое желание было вообще, и какая его цель, но... Оно было вполне осуществляемо. — Нет. После школы, когда мы с Аяксом сблизились более менее, я сидел у них дома один-два часа, потом возвращался к себе. — Чем занимались? — Казуха перешёл на шепот: нагнетать громким, слегка возбужденным голосом не хотелось. Он сдвинул ладонь вверх, так что теперь касался большим пальцем воротника чужого пальто. — Ну, они меня кормили, иногда в игры с Аяксом играли на компах. Я их в жизни не трогал, только в школе издалека видел, так что для меня это было чем-то необычным, и восхищение было какое-то. Так вот почему он этим теперь занимался? Задавать вопрос, чтобы подтвердить свою теорию, Казуха не решил: все и без того было очевидно. А вот над следующим он уже задумался. Было интересно узнать больше об их отношениях с Тартальей, о том, как жил Скар до знакомства с ним. Кстати об этом, а что они делали в летнее время? Когда им ходить никуда не надо было. Казуха не заметил, как усилилась его хватка на плече, но Скар молчал, по-прежнему ни на что не жалуясь. Казухе, помимо всего вышеперечисленного, было интересно ещё много всего, включая то, о чем Скарамучча думал в данный момент. — Не мнись. — Я не мнусь! — в растерянности от чужого приказа Казуха сделал шаг вперёд, создавая почти полное соприкосновение своей груди со спиной соседа. Он смело, — ведь людей, среди знакомых Скарамуччи, которые осмелились сделать тоже самое, вряд-ли было много, — отклонил голову в сторону, чтобы краем глаза разглядеть выражение на чужом лице, — Просто не знаю с чего начать. Скарамучча повернулся в сторону, открывая себе вид на любопытный взгляд красных глаз. Он не мог понять, что Казуха чувствовал по отношению ко всей ситуации, но то, что Каэдэхара не смотрел с раздражением и усталостью, уже радовало. Ладно, может и не радовало, но, по крайней мере, успокаивало. — Я могу просто рассказать тебе... — Не договорив, Скар прервал себя очередной паузой. Он опустил глаза в пол и приподнял плечи, затем возвращая их в былое положение, — А ты потом спросишь, если останутся вопросы. Казуха кивнул. — Но пойдём домой, пожалуйста.***
Каэдэхара сложил руки на коленках, смирно глядя Скарамучче в лицо. Временем разговора было выбрано ночное, а местом — комната самого Скара. Точнее, не выбрана: он просто пошёл сюда, а Казуха последовал за ним. Теперь уже как с пять минут они сидели в тишине. Казуха и успел рассмотреть обстановку в комнате (ничего не изменилось), и сходить к себе переодеться, пока ждал, когда Скарамучча приготовится. Каэдэхара при этом около трёх раз: один – по дороге домой, ещё два – в квартире, – напомнил Скару, что он говорить ничего не должен. Казуха не понимал, что ударило в Скара желанием этим поделиться, но был рад чужому доверию к себе. От этого в груди теплело. — Ладно, начну с первого класса, — наконец Скар глубоко вздохнул, чему Казуха даже обрадовался, хотя переживания все равно комом сидели в груди; кинул на Казуху, сидящего на его же кровати в нескольких сантиметров от него, короткий взгляд и внезапно упал на спину. Прикрыл глаза, откидывая одну из рук в сторону, а другую сжимая в кулак на груди, — Тебе про Аякса интересно было же. Мне тоже интересно, какого хуя он полез со мной общаться. Как бы, представь, я – чел без денег, одетый в какую-то недо-одежду, на которую хватило матери денег. И тут он. Яркий... Я хотел сказать аккуратный, но он таким не был. Ну, типо, по сравнению со мной был, а сам по себе не особо. Нравилось ему быть всегда и везде, а я не привык быть в обществе. Тянул меня, куда я не просил. Ну, это потом уже было. — А почему он подошёл к тебе? Повисла тишина, давшая знать, что Скарамучча, оказывается, глубоко и медленно дышал. Это отражалось даже в том, как тяжело вздымалась его грудь. Скар не знал ответ или не хотел отвечать? И тут до Казухи дошло. — Блять! — Каэдэхара резко наклонился вниз – Скар от движения по кровати и громкого голоса открыл глаза. В десяти сантиметрах от его лица был Казуха, смотревший удивленно и растерянно. Десять сантиметров. Пиздец, как близко. Скарамучча повернул голову набок. Близость пугала своим наличием, пугала тем, какие вызывала мысли. Скар порадовался тому, что сначала подумал именно о том, о чем мог бы сейчас подумать, но ещё не успел – что и помогло ему отвернуться. Подумай он первым делом о красоте Казухи, тогда интимного рода мысли заполнили голову. Скар их уже проходил (тот блядский случай с шортами), так что ощущать снова пока что не хотелось. Нет, серьезно, как бы дальше развивались события, потеряй, как глупый влюбленный, Скарамучча голову и уйди в нокаут, думая лишь о том, насколько здорово сейчас было бы поцеловаться. Это же, ну, пиздец? — Это не то, о чем ты подумал! Я имел в виду, почему из всего класса Тарталья выбрал именно тебя, ведь в классах всегда много человек... Слова неожиданно вырвались из груди на одном дыхании. В конце такого нежданного монолога с объяснением, которое, надеялся Казуха, Скар не посчитает оправданием, Каэдэхара втянул воздух и замолк. Скар успел теперь в придачу обрадоваться тому, что был отвлечен от тупых мыслей, которые все равно, слава богу, не случились бы. Ведь у Скарамуччи выдержка к исполнению желаний была еще какая. Выкинув в мысленную урну все, что диалога не касалось, Скар оставил только одну: "Казуха жутко красивый", – и вернулся в реальность, когда этот самый Казуха снова произнес расстроенное извинение. Но долго в таком состоянии Казухе находиться не пришлось. Скарамучча, осознав его объяснение, рассмеялся, отчего Каэдэхара смог расслабленно выдохнуть. Он приподнялся, почти возвращаясь в ту позу, в которой был изначально. — Да все нормально, господи, — вздох, чтобы остановить смех, и Скар повернулся обратно. Глядел теперь в лицо Казухи, а на губах снова играла та непривычная улыбка. Наклониться к Скарамучче, мягко провести ладонью по его руке, выразив тактильную близость, которая с недавних пор все чаще стала навещать желания Каэдэхары. Как ещё объяснить, почему он бездумно наклонился? — Все равно, даже если бы ты имел в виду то, что выглядел я неухоженно, я бы не обиделся, — Скар отнял руку от груди и подложил под голову. Выведя Казуху из его мыслей, Скарамучча как-то неосознанно расслабился. С Казухой было спокойно. Начать было страшно, да. Но спустя короткое вступление стало легко. Будто смех, что вызвал Каэдэхара своим переживанием, вывел тяжесть из лёгких, — Я уже спрашивал у Аякса об этом: в старших классах и недавно. Казуха любопытно моргнул. — Он не помнит, — завершил Скар. Усмехнулся, с забавой изучая реакцию Казухи, — Ладно, он сказал, что просто заинтересовал я его, походу. Аякс прыгал вокруг меня, спрашивал про жизнь, друзей. Выросший в любви и тепле, он явно не рассчитывал на то, что познакомится с таким, как я. В первой половине учебного года, – это, напомню, первый класс, – я еще молчал за мать и так далее, поэтому он не знал. — Как реагировал учитель? На синяки и... тому подобное. — Ты уже просек, что меня били? — опять усмешка, после которой Скар полностью повернулся набок, лицом в сторону Казухи. Казуха мысленно выдохнул. Скарамучча не злился на вопросы, которые Каэдэхара задавал, и, кажется, даже не придавал им значения. Его усмешка не была нагнетающей, в ней наоборот ощущалась некая забава. Атмосфера была приятной, и Казуха мог бы даже назвать её интимной в силу рассказа и близости. Это было для него неожиданно: Казуха думал, будет более тяжело. Тяжело, конечно, было. Но не настолько, насколько он рассчитывал. — Она это поддерживала. Наша классная. Считала, что порка – лучший способ воспитания детей. — А Чайльд? — Он был ребенком, камон. Так что вряд ли даже задумывался об этом. Случай с руками, — Скар невольно опустил взгляд на шрамы, сжимая пальцами неровную кожу, — произошёл в середине года где-то. Я тогда три недели не ходил в школу. Когда все-таки пришёл, Аякс, заметив бинты, начал носить с собой всякие крема и мази, чтобы раны обрабатывать и больные места обезбаливающим. — Погоди, — Казуха, воспользовавшись короткой паузой, решил озвучить резко всплывшее в голове недопонимание, — А кто твои раны обрабатывал? Ведь после такого твою мать должны были... — Я понял, — Скар снова повернулся на спину, закинул одну ногу на другую, теперь и вторую руку тоже укладывая под затылок, — Соседка у нас была, она мне помогала. Она боялась мать и боялась подавать в полицию. Ну ты её тоже пойми: старушка, которая, как и многие, просто боится людей сверху. Был у нее сын врач. Казуха коснулся рукой губ, проверяя, не появилась ли на губах улыбка. Странная радость, касательно того, что Скару кто-то мог и в детстве, до Тартальи, помогать, окутала настолько, что Казуха побоялся, будто это отразится на его лице. — Как она поняла, что что-то случилось? — Мать, догадайся, мало зарабатывала, так что жили мы в пятиэтажке старой такой. Не стены, а картон. Ну, а когда тебе кожу стеклом прорезают, вряд ли ты молчать будешь. — Она пришла на крик? — Она дождалась, когда крик стихнет. Мать потеряла сознание, а Бабушка быстро утащила меня к себе. Её сын был дома. Слушать все это было сравнимо с тем знакомым чувством, когда Казуху и изнутри и снаружи сжимают руками, когти которых царапают и рвут кожу. Последние слова Скара, правда, неимоверно успокоили. За несколько секунд Каэдэхара испытал слишком быструю смену эмоций – будто камень с сердца в желудок плюхнулся. — Ну, а дальше все как-то стабильно было. С Аяксом постепенно сблизились, я рассказал ему через год, наверное, про мать. Он тогда беспокоиться раза в два сильнее стал. Скарамучча сделал очередную паузу – комната снова погрузилась тишину. Казуха в этот момент где-то на подкорке сознания боролся с желанием снова подняться и проверить, какие эмоции сейчас Скар испытывал: он замолчал потому, что ему тяжело, или потому, что думал о продолжении? Чайльд беспокоился о Скаре. Облегчение – то, что почувствовал Каэдэхара от этих слов. Пусть само волнение и не было приятным чувством, именно оно в какой-то степени защищало Скарамуччу. — У меня кстати проблемы с беспокойством. Тихий голос заставил Скара повернуться. Что-то в нем было не совсем обыденное. Очевидно, Казуха обычно не кричал и не звучал особо громко, но и настолько тихо не говорил всегда. А сейчас он будто подстроился под атмосферу. — В смысле? — Когда я переживаю о чем-то или ком-то, — Казуха слегка задрал голову, оглядывая белый потолок (почти единственный белый предмет в этой комнате), — Мне плохо становится. Все болит. В детстве прям плохо было. У меня слабый иммунитет, что был, что сейчас. Тогда, помню, так заболел из-за психической нестабильности... Это был тоже первый класс, понимаешь, смена обстановки, тяжело для ребёнка. Я ни с кем в классе не общался, так что все проходящее переживал в одиночестве. И родителей рядом не было. И стало мне очень плохо как-то, забрали меня в тот день с уроков раньше, вот не ходил я три месяца. Хуево было. Я ел мало, пил по двенадцать таблеток в день, потому от меня ими несло, как э-э... Да вряд-ли от врачей такой запах идет. Противно, но он исходил именно из-под кожи, потому что в моём организме кроме них ничего и не было. Казуха замолчал, опуская взгляд на лицо Скара, что по-прежнему был повернут в его сторону. Эмоции Скарамуччи прочитать было сложно: они вообще не отражались на его лице. Сердце ускорило привычный ритм собственного биения. Казуха нервно сжимал руку в кулак и разжимал обратно. Наверное, не стоило ему так резко влезать в чужой рассказ со своей проблемой. О чем сейчас думал Скар? Он был зол за это? Ему было все равно? Может наоборот переживает? Казуха шумно выдохнул, стараясь расслабить напряженное тело. — И сейчас также плохо? — Становится от беспокойства? — удивление от того, что собственный голос дрожал, Казуху охватило внезапно. Неужели его так волновало отношение ко всему этому Скарамуччи? С горем пополам Казуха, помотав головой, заставил себя откинуть эти мысли. Ему задали вопрос, значит нужно было ответить, а не думать о другом, что было сейчас не так уж и важно, — Да. Ходить тяжело, так как конечности болят. Но ты не подумай, такого как в детстве больше не было и вряд ли будет! Скар опустил взгляд. — Ну, ты говори, если плохо будет. Я же не знал, — к концу Скарамучча совсем стих. Казуха кивнул, не пряча образовавшейся улыбки. И сразу мысли вернулись в его голову. Ладно, направил себя думать он, очевидно отношение Скара к нему будет его волновать. Конечно, он захочет знать, как Скар относится к тому или иному состоянию, слову, фразе... — Дальше нужно? Казуха неосознанно кивнул. — А ты сам хочешь? Рука Скара спешно прикрыла рот. Казуха ещё немного потупил, медленно покидая мысли, и лишь спустя пару мгновений он заметил, что Скарамучча скрывал улыбку. Это выдавали чуть опущенные брови и легкий взгляд фиолетовых глаз. — Меня рассмешило, что ты согласился одновременно с тем, как уточнил, буквально, все ли норм, — объяснился Скар, одновременно отнимая руку от лица. Казуха будто взял у него эстафету. Теперь он прикрывал ладонью лицо. Скарамучча оставался также близко к нему, уже в который раз улыбался и выглядел при этом, боже, невероятно прекрасным. Если бы Каэдэхара не спрятал алеющие щеки, Скар мог бы догадаться о причине их возникновения. И не то чтобы Казуха не хотел раскрыть свои чувства, просто... Скар бы не понял. Казуха был уверен в этом. К тому же Скарамучча только-только начал раскрываться ему, чаще проводить время вместе и показывать эмоции. Между признанием и всем этим Казуха выбирает второе. Скар мало того, что просто не поймет его, он даже и не примет. А на Казуху правило "расскажи, и станет легче" все равно не действовало. Так что и капли смысла признаваться в любви не было. — Родителям он представил меня только в третьем классе, тогда я и ходить стал к ним, — Скар сделал задумчивую паузу, продлившуюся не так уж и мало. За это время, пока он, как подумал Казуха, проговаривал в голове, что будет говорить дальше, Каэдэхара успел ещё раз напомнить себе о последних мыслях, чтобы наедине потом спокойно смириться. — Мать ненавидела Аякса. Она орала, ненормальная, когда видела его рядом со мной. Потом он стал избегать нашего дома, да и в любом случае он там не бывал и случайно попасть не мог. Мать ненавидела ещё меня выпускать из дома. Разрешалась мне только школа и библиотека. Я потому, когда в школу пришел, очень много не понимал. Слов. По причине того, что книг у меня было мало, так как домой я их брать боялся, а подолгу сидеть в здании библиотеки не мог. У меня лексикон был ебать маленький. Я слушал Аякса и половину тупо не понимал. Потом, что хорошо, он пополняться стал, понятное, от школы, да и самого рыжего. Ну, а теперь представь лето. Три месяца никуда не ходить, потому что мать за Аякса уже бесилась, и никуда не отпускала меня. Конец пятого класса, у меня есть друг – единственное, что меня радовало в жизни. И тут его на эти три месяца забрали бы. Конечно, мне было хуево. Но он ходил ко мне. Мы жили на первом этаже, так что он появлялся под окнами в дневное время. Еду мне приносил, чтобы я опять не голодал, говорил со мной о чем-то. Но это недолго длилось. В плане, два часа в день, не больше. Родители за него переживали. Ну, а потом я стал сбегать. Мать возвращалась с работы где-то к шести, так что до пяти я просиживал дома у Аякса, а после мы вместе возвращались назад. В учебный год шестого класса я опять долго не ходил, так как она меня сильно избила. Родители Аякса были в курсе, конечно, обо всей ситуации. И у них уже горело. Они хотели подать на мать в органы опеки или в полицию, ну, или, блять, куда там подают. Когда я узнал об этом, будучи с ними рядом, то распсиховался. Нет, я, логично, не хотел оставаться с ней, но боялся, что буду в детдоме. Я считал лучше с ней, чем в таком месте. Каждый раз, когда разговор заходил про это, я агрессировал. Они оставили меня в покое. На год. Опять лето, конец шестого класса. Мы возвращались с Аяксом ко мне домой. И встретили её на улице. Она, увидев его, побежала с криком и, явно, желанием убить. Это в её взгляде читалось. Ну, она невменяемая уже, совсем с ума к тому времени сошла. Так что Аякс её одним ударом на пол повалил. Она то не вырубилась, начала орать, что убьёт меня, если я пойду с ним. Мне было как-то все равно, я слышал это почти каждый день, но Аякс... В общем он начал меня тянуть к себе, я оттолкнул его, как смог, говоря, что она действительно может меня убить, ведь так и было. Короче, Аякс меня отпустил, чтобы не сделать хуже, побежал к родителям рассказывать. Они посчитали, типо, сколько уже можно, и усыновили меня. Скарамучча замолк. Весь рассказ Казуха молча обдумывал каждое слово, не зная, что будет комментировать первым, но последние слова Скара сказали сами за себя. Глаза Казухи широко раскрылись. — Так вы с Тартальей – братья? Уже через секунду Каэдэхара пожалел, что вообще спросил это. В лице Скарамуччи кипело просто месиво чувств: злость, грусть, обида и ещё много всего. А ведь несколькими минутами ранее он был относительно спокоен. Казуха не успел ни одуматься, ни что-то сделать, как дрожащий голос его соседа прорезал слух. — Не говори так. Рука Казухи поднялась до того, как ее хозяин успел это осознать; чтобы коснуться дорогого тела, которое только пробило на дрожь. Внутри Казухи снова что-то болюче сжималось. Не говорить правду? Почему Скару от этого стало так плохо? Но прикоснуться к себе Скарамучча не позволил. Он резко одернул плечо, опуская испуганный взгляд вниз. Каэдэхара посчитал, что испуганный: он будто дрожал вместе с каждой частью тела Скарамуччи. Но это было что-то другое. Отчаяние, разочарование, обида, боль, что? — Скар... — Я не могу воспринимать его как брата. Я не заслужил его и его семью. Они не должны были забирать меня, не должны были помогать. Я не понимаю, зачем они это делали и тратились на меня. Я ненавижу себя за то, что не ушел. Они сделали для меня все, а я не дал им абсолютно ничего. Я не понимаю, почему они говорили о любви ко мне. К такому отбросу, как я, который даже разговаривать нормально с ними не хотел! Последнее предложение вырвалось почти криком. Казухе никогда не хотелось кричать также, но сейчас, когда чужой голос звучал настолько разбитым, а крик, будто лезвие, резал душу и сердце... Скарамучча закрыл лицо ладонями и громко зарыдал. Когда последний раз чувствовал он себя таким слабым? Ведь, блять, как же не хотелось снова возвращаться в то время, когда он днями лежал в кровати в комнате Чайльда и отказывался со всеми, кроме него, разговаривать. У Казухи что-то в животе свернулось. Сейчас нельзя было думать о себе, когда напротив тебя тот, кто и вызвал эти эмоции. Ведомый чувствами, Каэдэхара бездумно наклонился вперед. Обвил руками дрожащее тело, прижимая к себе. — Скара... — щекой прижался к трясущимся рукам, стараясь унять дрожь, — Не обязательно любить человека за что-то. Они любили тебя, как сына. Как родного, как своего, слышишь? Скар, пожалуйста, я хочу, чтобы ты понял это. Громкие всхлипы неравномерно вырывались из по-прежнему закрытого ладонями рта. Почему Казуха говорил все это? Какое дело было ему до переживаний Скарамуччи? Какого черта он сейчас обнимал, стараясь успокоить? — Пожалуйста, Муччи. Незамедлительно последовала реакция. Скар почти замолчал, только всхлипы один за другим неравномерно продолжали раздаваться. Оба уже не вспоминали о том спокойствии, которое было тут двумя минутами ранее. Скарамуччу снова съедало прошлое, убивало то, что Казуха к нему также мягок, как когда-то был Тарталья. Опять? Опять человек, которого он не заслужил? Опять тот, для кого Скар ни капли сделать не сможет? Казуха мягко гладил рукой одно из чужих плеч, ещё сильнее прижимаясь к его телу. Он думал о том, как же, черт, он хотел избавить Скара от вины. Вскоре Скар затих совсем. Кроме дыхания, издаваемого телами двух соседей не было слышно больше ничего. От того, насколько Казуха был близко, он грудью ощущал быстрое сердцебиение Скарамуччи. Каэдэхара, без особого желания, приподнялся. Он стер с щеки собственную слезу и оглядел более менее успокоившегося соседа. Снова протянул руку вперед, в этот раз надеясь на хотя бы нейтральную реакцию. И она была. Казуха взялся за чужое запястье и оттянул руку Скарамуччи от его же лица. Темнота. Казухе закрыли глаза ладонью. — Не смотри, — тихий приказ, почти просьба. Каэдэхара молча повиновался. Кивнул головой, опуская веки. Будто – или действительно – это почувствовав, Скар убрал руку от чужого лица. Казуха не совсем понимал, что происходит, мог лишь догадываться. Ясно было, что Скар теперь сидел рядом, а не лежал: давление на кровать собралось около Казухи. Подтверждение без того очевидному последовало в тяжелом вздохе, раздавшемся вблизи головы Казухи. Что ещё понимал Каэдэхара, это то, что Скар не хотел показывать себя в таком виде, который, наверняка, считал слабым. Казухе хотелось прямо сейчас объяснить, что это не так, но было бы это, как минимум, странно. Так что он выбрал дальше, по просьбе, с закрытыми глазами молчать. Свободной от Казухи рукой Скарамучча вытирал слезы с лица, чего Каэдэхара видеть не мог. В голове самого Казухи кружился просто рой различных мыслей, касательно почти каждого слова, сказанного за весь вечер. Скарамучче было плохо, плохо, плохо несколько лет, и кто мог ему помочь? Казуха не мог больше выдерживать ничего плохого. Он сжал чужое запястье, все также лежавшее в его руке, потянул на себя, и уже через секунду Скар лежал в объятиях. Скарамучча замер, когда под ухом послышался голос Казухи, что шептал неразборчивые слова успокоения. Скар не шевелился, лишь позволял ему себя касаться, поглаживать то и дело вздрагивающее тело. Пальцы Каэдэхары дрожали тоже, это чувствовалось даже сквозь одежду. Что двигало Казухой? Скар, набрав в грудь побольше воздуха и резко выдохнув, поднял на талию соседа руку, упавшую от неожиданной близости. Вторая присоединилась почти сразу, касаясь первой и создавая некое кольцо, в котором стал заключен Казуха. — Спасибо, что рассказал мне, — Каэдэхара обвил своими руками чужую шею, зарылся одной из ладоней в фиолетовые волосы и улыбнулся. Хотелось провести так вечность. Вечность в объятиях Скарамуччи. Когда он осторожно положив голову на плечо, руками, как умел, обнял. Казуха вздохнул на пробу. Немного глубоко, чтобы прочистить горло и грудь, чтобы привести в порядок мысли. Он действительно был рад тому, что Скар ему открылся. И все-таки Казуха такого не ожидал. Половина (если не больше) вопросов и переживаний из головы пропала, предоставляя место безобидному интересу к тому, как Скар жил после усыновления.***
Скарамучча не знал, сколько прошло времени, когда в полной темноте он открыл глаза. Воспоминания с вечернего разговора нахлынули с первых же секунд осознания собственного пробуждения. И слова Казухи, и его понимание, объятия... Мысли заставили Скара поднять голову: последнее, что он помнил с вечера это объятия. Где Казуха был сейчас? Эти слова будто прервались прямо в голове. Каэдэхара лежал, уткнувшись лицом в грудь Скарамуччи, и тихо сопел. Сложив руки перед собой на груди в замочек, закинув одну из ног на ноги соседа, он выглядел настолько по-доброму невинным, что Скар, не отдавая отчета своим действиям, наклонился к чужой голове и легко коснулся губами светлой макушки. Руками обнять Казуху не получилось: он и так уже его обнимал. Потому, лишь поправив руки в более удобную позицию, Скарамучча закрыл глаза, отдаваясь сну. И ни одной мысли в голове. И ни одного сожаления.