***
«Твоя загадка прекрасна, Ты само совершенство Я это понял, как только Мы повстречались однажды» Найк Борзов — Загадка
Олег теперь не мог перестать думать об этом. Сережа ему, конечно, глаза не открыл, но самостоятельно мужчина и в жизнь не смог бы обозначить эту волнующую нереальную мысль как «возможно, но не точно». Разум был очень наблюдательным, умел читать междустрочие, доплывать до самого дна болотистого омута, знакомясь со всеми чертями по очереди. Он превосходно умел читать людей, видел их насквозь, самые мелкие и неочевидные мотивы всплывали для него на поверхность, как пленка разлитой нефти в океане. Она осаждалась черной с радужными проблесками паутиной на гладкой поверхности простых диалогов и взглядов, раскрывала каждого человека под другим неочевидно правильным углом. Игнорировать слова Разума Олег теперь не мог, как бы сильно ему не хотелось. Петя в самую первую их встречу показался ему очень привлекательным. Таким холеным, красивым, с выразительными скулами, с мягкими чуть отросшими волосами, в своих чернильных бадлонах и с темными кругами под глазами. Резкий и обманчиво хрупкий. Безрассудный и чересчур самоуверенный, готовый броситься в любую передрягу, в пожар, самое пекло военных действий. Как и сам Олег. Поэтому такие его и привлекали. Но Олег боялся за него, боялся подходить ближе, навредить ненароком. Руки Олега были по локоть в крови настолько, что у него никогда не было бы шанса от нее отмыться. Его преследовали смерти на каждом повороте судьбы, на каждом новом ответвлении в сценарии его жизни. Он устал встречать их и самому избегать «подругу» дней своих суровых. Майора хотелось уберечь, а не потянуть за собой в эту глубокую удушливую пучину страха и вины. Но, в то же время, Олега не покидало чувство, что они были смертельно похожи. Он не мог объяснить это. Чувство происходило само по себе, без видимой на то причины. Может и прав был парень тогда на крыше, что понимает его? А Олег ведь поначалу не поверил. И что же такого у него случилось? Сможет ли он поднять его чемодан прошлого? Его непосильную ношу ответственности за принятые решения? Вопросы к молодому майору только появлялись, а вот ответов на них как не было, так и нет. Волков совсем ничего о нем не знал. Ни о его прошлом, ни о его настоящем, ни о его мотивах и причинах помогать ему. Появление майора на той крыше в декабрьский злополучный вечер полностью изменило жизнь Олега. И даже сейчас, если бы у мужчины была возможность, он бы не смог связать и одного вопроса. Хазин оставался для него неразгаданной древней загадкой наравне с кодом Да Винчи и его улыбающейся Джокондой. Да уж, он — самый неочевидный шифр в его жизни. Олег не привык доверять людям. Жизнь научила его избегать это чувство. Он не доверял Петру, как никому другому, но и сам майор не улучшал положения, все время подливая масла в огонь. То без задней мысли назовет ему свой адрес и осознанно впустит наемного убийцу в свой дом, то кинется помогать ему с таким энтузиазмом, будто это ему самому светит реальный срок, и он должен быть лично заинтересован в его проблеме, то так точно попадет со своим «Волк», режущим слух. Будто майор уже успел пробить его по базе и поднять всю инфу, а сейчас только разыгрывает весь этот спектакль для одного Олега, чтобы вытянуть искреннее признание и хлопнуть по закону, не оставляя шансов на оправдательный приговор. Будто жизнь снова начинает игру против него. Так откуда такое чувство, что он давно знает его? Что Петя может понять его, как никто другой?***
«Все круги разойдутся, И город окутает тьма Двадцать лет я смотрю в календарь, И все эти годы в календаре зима И метель не дает нам уснуть, Не дает нам допеть до конца Словно паралитическим газом Наполнены наши сердца» Сплин — Черный цвет солнца
Петя лежал на кровати и смотрел в ночной синий потолок в надежде уснуть. Он положил руки на холодное одеяло и следил за танцующими тенями от проезжающих мимо машин. Сегодня для всех был очень насыщенный день. Свой единственный полноценный выходной он посвятил работе, но ни капли не жалел по этому поводу. Он любил свою службу. Раньше работал на износ, стараясь забыться, уйти от жестокой трезвой реальности. А потом влился в бешенный темп рабочего процесса и не мог теперь по-другому. Раскрывал одно дело за другим, был одним из лучших сотрудников. Красивым внешним фасадом обветшалого, перестроенного тысячу раз, разрушенного изнутри дома. Он пытался обмануть самого себя. Как это обычно бывает, знакомое занятие с детства, когда ты представляешь себя любимым героем и продумываешь свои приключения; или с влюбленной молодости, когда прокручиваешь моменты прошедшего свидания и обдумываешь обстоятельства новой встречи с объектом своей симпатии, охватило его перед сном. Ему бы в пору думать о трудностях на службе, сложном деле, «Бандитском Петербурге» и современных реалиях, о гиперинфляции, которая только продумывала план по восстановлению в норму курса, но не спешила исполнять его. А не лежать влюбленным подростком и не вздыхать в немой потолок, ожидая от него поддержки и сочувствия. Дорого влюбляться, когда тебе почти тридцать. Мысли крутились вокруг сегодняшних событий, Петя заново вспоминал их план и прокручивал, прокручивал в голове раз за разом, чтобы найти в нём брешь, которая потопит их всех разом и отправит на три метра под землю. Лица сменяли друг друга, обрывки разговоров всплывали в памяти. В мыслях мелькнули рыжие волосы. Маленький огонек свечи разросся до пытающего кострища. «Серёжа» Хороший малый, хотя одногодка Олега, значит постарше самого Пети будет, но жизнь с ним была явно мягче, чем с остальными — он не сумел растерять былой светости взгляда. Возможно, так только кажется со стороны. Очень остроумный — майор другого слова подобрать не мог, сколько бы не пытался жонглировать эпитетами. Разумовский был идеальным во всем — поначалу даже неловко было с ним говорить, изучать взглядом. Такой солнечный и добрый, святой будто. Но не все было таким мягким. «Гладко стелешь — жестко спится». Поговорка сюда не очень вписывалась, но вспомнилась именно она. Таким ровным шагом Разум по жизни прокладывал себе дорогу, что люди, идущие за ним, не замечали прожженных следов от его кед на траве. Было что-то в нём двойственное. Всех поразила нежность и белизна его улыбки, вызванная перепалкой Игоря и Пети, и хладнокровие голоса, озвучивающего идею убийства. От такого вдвойне становилось жутко — инстинкт трещал словно поле цикад в летний полдень. Создавалось впечатление, будто гул нарастал с каждой секундой. «Они с Олегом очень близки… Это чувствуется даже постороннему». Эта мысль заставила что-то заворочаться в груди, и парень рефлекторно перевернулся на бок, пробуя избавиться от этого фантомного чувства. Ни от кого не скрылось их бережное отношение друг к другу — Петя мог только завидовать. Он как-то подсознательно думал, что это все не для него. Не может он быть счастливым — не имеет права после того, что сделал. Не имеет права рушить идиллию этих двоих. Он откинул одеяло и поднялся с постели. Старая домашняя кофта висела на его плечах. Было жутко холодно. Под каждым его шагом пели половицы. Он нашел пачку сигарет на кухонном столе и выудил одну. Осталось ещё парочка и последняя — с желанием. Есть такая традиция — когда открываешь новую пачку, перевернуть любую сигарету фильтром вниз и оставить её напоследок, а когда она останется последней в пачке, выкуривая, загадать желание. Таким обычно подростки занимаются. В последние недели Петя себя стал ощущать так особо остро. Он даже знал, кто этому виной. Он стоял у окна и по привычке обнимал себя одной рукой за пояс, бездумно всматриваясь в глухую темноту. В соседнем доме горело несколько одиноких настольных ламп, что удивило его — он обернулся на электронные часы, которые стояли напротив кровати. Неоновые зеленые цифры показали — 03:40. «А если они все-таки вместе?» Пётр слишком много думал сегодня — голова болела, но если он сейчас выпьет обезбол, то тяжело завтра проснется. Боль не была такой сильной, чтобы он не мог её вынести. По сравнению с остальным, это — ничто. «Хазин, ну че ты как малолетка, реально? Подошел к Сергею, взял за руку, уверенно спросил — у Олега кто-то есть? И все, блять! Если есть, то это он сам. Вот и вся твоя проблема, дядь! Свободен!» — Он агрессивно смахнул пепел. Парень стоял, потирая о лодыжки ступни, пытаясь согреться. Он выкурил только одну сигарету, чтобы прочистить голову и занять себя чем-то, кроме бесполезных переживаний. Затушил её об блюдце и отправился в постель. Холодное одеяло вновь обняло его, парень устроился поудобнее, но заснуть так и не получалось. Мысли вернулись в прежнее русло, но в более приятное направление течения реки. «А как Олег сегодня выглядел!» Когда Петя открыл дверь своей квартиры, он немного подвис. Мужчина каждый раз оказывался все красивее и красивее, будто проверял черту дозволенного. Того, что сам Петя ему позволит. Рубашка в голубую полоску на нём сидела просто идеально, подчёркивала светлые глаза и оттеняла цвет кожи и смольные волосы. Пусть она выглядела немного официально для простой посиделки на квартире, Хазин точно не был против неё. Тёмные джинсы заставляли сглатывать слюну и поспешно переводить взгляд с шикарных бедер. Петя думал, что сойдет с ума. «А как он выглядел на моей кухне!» Петя будто застал чужую, но такую желанную картину, когда зашел в комнату. Он бы мог подойти к мужчине, обнять его со спины, устроить голову на плече и почувствовать себя наконец-то дома. Петя испугался этого желания. Олег дернулся от звука еле слышных шагов и обернулся к нему. Петя отпрянул к противоположной стене и горделиво поднял подбородок, не в силах даже себе признаться в собственной слабости. Олег поспешно извинился и продолжил дальше разогревать на всех макароны на плите. Он повернулся к нему спиной, будто ничего и не было. Подставлялся. Неуверенно и нежеланно, но он перебарывал себя. Петя лично знал, что спина — это твое самое уязвимое место. Самое последнее, что ты захочешь открыть человеку, ведь пули и ножи всегда попадают в цель. Всегда в цель. Парень стал рассматривать его, измерять широкие плечи, визуализировать линию позвоночника, замечать работающие локти. Петя задумался и пропустил вопрос от Олега. Тот спросил что-то отрешенное, чтобы как-то сгладить атмосферу. Олегу было жутко не по себе. Он старался быть нормальным. Он каждый день боролся с собой, чтобы казаться таковым. И сейчас он продолжал помешивать эти долбанные макароны и раскладывать их по тарелками с голубой каемкой. Старался не думать о войне. Не быть бездушной машиной, активирующейся с помощью триггера. Он не мог находиться с другими людьми — слишком чувствовал разницу между ними. Он никак не мог вовлечься в обычную жизнь, перестать думать о прошлой. Но как её забыть, если всюду встречаешь ее фантомы и безликие отголоски? В любом жесте и взгляде он видел напоминание о том, через что он прошёл. Он остался там. В бескрайней пустыне. На заминированном овечьем пастбище. В чужой дружелюбной вражеской стране. Это даже не его война. Олег не хотел умирать, но нельзя было сказать, что он хотел жить. Он все время думал, что лучше бы умер тогда, чем сейчас каждый раз предавался бы агонии после любого неосторожного слова. Его жизнь имела жалкую цену. Такую же жалкую, как и петина. Петя боялся людей. Боялся, потому что его каждый раз влекло к ним, но всегда становилось жутко больно. Обычно всегда было больно. Долгое время он ни с кем не общался, даже с родителями свел контакты на нет. Сейчас, только с помощью Игоря, он смог влиться в команду. Стало немного легче. Он отталкивал от себя людей и тянулся к ним. Ему опасно было оставаться в одиночестве — парню было очень просто «съесть» себя изнутри. Сначала наркотиками, потом мыслями и угрызениями совести. Он отчаянно нуждался в людях. Поэтому так старательно шёл навстречу Олегу, так старательно создавал маленькими руками объятия и неумело укладывал голову ему на плечо. Хазин не понимал своих чувств к мужчине. Что заставляло его подставляться каждый раз? Каждый раз беспричинно тянуться к наемнику? Его тянуло, как пса, поймавшего след. След наркотиков. Синтетики, нейролептиков, травы, да чего угодно. ЛСД, ксанакс, марихуана — любое из этого он смог бы отличить по запаху. Колеса ЛСД обычно распространяют в клубах и на вечеринках — там, конечно, можно что угодно продать. Ты кладешь круглую таблетку на язык и ощущаешь ее шипение, ждешь, когда же наступит эйфория. Она растворяется, пропорционально этому расширяются твои зрачки. Ксанакс — это лечебный препарат, нейролептик. Его назначают, в основном, при депрессии. Можно сделать вывод, что почти любое обезболивающее, любой антидепрессант в большей дозировке может использоваться как наркотик. Важно знать свой вес и точное количество таблеток, которые на тебя подействуют, а дальше — развлекайся с кайфом. С травой все проще простого в любых отношениях. Проще найти, проще вырастить, скрутить и закурить. Проще перестать употреблять. Но следом идет вопрос — если она не настолько уж и опасна, имеет ли смысл отказываться от нее? Это ведь как «успокоительное» в виде косяка. Петя знал о наркотиках все. Какими путями контрабанда ввозится на территорию РФ, какие схемы продажи существуют, как что употреблять, какой после будет эффект. Забегая вперед, они так же мог сказать, какой «эффект» будет в итоге. Он на себе пережил синдром отмены в клинике, куда его положили лет пять назад. Это изнуряющая боль, проходящая по всему твоему телу. Конечности сводит судорогой, начинается лихорадка, галлюцинации, сушняк, и организм просит. Требует новую дозу. Неважно чего — в таком положении сойдет что угодно, даже морфий в вену. Тебя выламывает изнутри, ты кричишь на всю палату, тебя привязывают к кровати и делают капельницы каждый день. В основном они пустышки. Витаминки, обезбол и успокоительное — это все, на что ты можешь рассчитывать. А еще море часов удушливых разговоров в группе поддержки. Ты сидишь, в зале или в общей комнате, слушаешь, как другие говорят, что они хотят измениться. Ты слушаешь и не веришь ни одному их слову. Все они отчасти не верят даже себе, когда произносят это вслух. Ты сидишь с такими же бледными худыми людьми в смешных тапках и протертых, вытянутых на коленях спортивках, нервно перебираешь руками и молишься, чтобы следующим не спросили тебя. «Петр, ты всегда молчишь на наших собраниях. Не хочешь что-нибудь сказать?» И тебе приходится, потому что тебя вежливо заставляют. На тебя уже обратили внимание санитары, психологи и прочий персонал, что ты не проявляешь себя на занятиях, ни с кем не знакомишься, а значит, не идешь на поправку. А значит, ты остаешься дальше в этой белой чужой больнице с орущими из-за ломки соседями. А значит, доза все дальше от тебя. Она на воле. За забором, свободно раздает себя всем, как последняя шлюха. Упивается собственным превосходством над остальными людьми. Притворно радуется от осознания всеобщей нужности. А ты сидишь здесь и не можешь самостоятельно решить, что тебе есть, какие таблетки принимать, куда ходить и кого слушать или игнорировать. От тебя требуют вовлечённости в жизнь Божию и отрешения от своей прошлой, открытости к новым возможностям, которые тебе даёт лечение. Да срал Петя на ваше лечение, ей Богу. Не сказать, что больница помогла ему. Если ты хочешь выйти, да даже устроить себе нормальную жизнь в стенах рехаба с перекурами, чаёвничеством и игрой в дурака, ты должен уметь вертеться. Претворяться, что все у тебя идет, как надо, все отлично, восстанавливаешься ты быстро, ценишь жизнь, любишь родных и поскорее хочешь к ним домой, а не к своей заначке таблеток в пакете, завязанными резинкой, плавающих в туалетном бачке. «Лишь бы квартиру мать не перевернула и не догадалась там посмотреть» И через пару дней, как он вернулся после реабилитации, он пошел к своему дилеру узнавать цены. « — Ты же вроде только после лечения? — И тебе привет, дядь.» Про любимый кокаин ему пришлось забыть — тот всегда был дорогим удовольствием, а сейчас, когда Союз развалился, рубль упал, и Хазин, в добавок, перестал общаться с родителями, добровольно ушел со своего места в московской милиции — белый был ему явно не по карману. Еще несколько лет он баловался разными наркотиками, не ограничивая себя ни в чем, кроме бюджета. Выглядеть он стал еще хуже, чем до клиники. Тут даже и описать его будет сложно — он совсем не был похож на человека. Самому себе он уже не напоминал его. Но однажды все изменилось будто по щелчку. Когда в очередной раз он стоял у клуба, к нему подошел парень. Выглядел он так же, как и Петя — поношенное пальто, тонкий вязаный шарф, бешеные глаза. Непонятно было, чем он закинулся «до», да и было ли что-то в его крови. Состояние незнакомца можно было списать на нервное возбуждение. Но в трипе Петя даже не заметил этого. Он сам был угашенным. Тот позвал его перетереть один вопрос. Странным это Пете тогда не показалось, а оно и понятно почему. Хазин даже не знал, чем для него обернется эта встреча. Отделался он легко — сотрясение и сломанный нос, все пальто было в крови, шарф он где-то на той помойке и потерял. И, в довершение, приобрел полностью пересмотренные нравственные ценности. Парень ему глаза открыл на то, как беден Хазин был до морали. В его положении нелогично было отмахиваться от нравственных уроков судьбы — нужно было вбирать их, будто заново в детстве учишься понимать, что такое «хорошо», а что такое «плохо». Парня звали Ильей. Тот получил своё отмщение, а Хазин урок и встречу, которую он не забудет никогда. Примерно с того момента что-то в его мозгах сдвинулось. Пришло осознание, к чему он стремился большую часть осознанной жизни. А стремился он к самому дну, к центру Земли. В горящий, испепеляющий Ад. Его жизнь никогда не была приторной, словно шоколад или сгущенное молоко. Она больше напоминала жженый ирис, который лип к зубам и тяжело склеивал челюсти, иногда выдирал старые пломбы. Стоит понадеяться, что Пете хватит усидчивости рассосать твёрдую карамель на языке. Незаметно для себя, Петя провалился в сон на сбитом одеяле, ощущая молочный сладкий вкус ириса.***
К назначенному месту Олег приехал вовремя. Припарковал машину, огляделся, поправил воротник дубленки и вошёл внутрь. Кафе они выбрали на нейтральной территории, где бывают в основном гражданские. Заведение не прикрывали ни братки Алябьева, ни других группировок. Хозяин пошел более изъебистым способом, сговорившись с ментами. Что менты, что братки — все сволочи. По понятиям остальные лохи. А когда есть лохи — дела неплохи. Без лоха и жизнь плоха, и прочие суровые истины. Мужчина выбрал себе столик почти в углу, заказал чай и принялся ждать. Сегодня у него не было ни смены, ни нового задания, ни совещания с начальством, а вот Вадик ехал с тренировки. Снова гонял новых парней и шутливо наводил на них страху. Те на практике узнали, почему его называют Драконом — не только за внушительных размеров тату на груди и шее, но и за дикий неуправляемый нрав. Мужчина ждал совсем немного. Он периодически оглядывался на окно — чтобы заметить появление друга и в целях обеспечения безопасности. И вот он увидел знакомую машину. Вадим гонял на вишневом ГАЗе, и его было трудно не заметить, даже при всем желании. Он выключил магнитолу и побежал внутрь кафе. Олег махнул ему рукой без надобности — его также трудно было не заметить. Вадим сел напротив него и начал снимать куртку. — Здорóво. — Привет. Как жизнь? — Нормально, сам как? Они пожали руки, Вадим наконец-то уселся как ему удобно. — Рассказывай, что случилось. Волков наклонился немного вперед, стал в своей привычке нервно мять салфетку руками. К ним подошла официантка. Дракон миролюбиво улыбнулся ей и заказал чай с мясным караваем. Девушка тут же убежала на кухню. Даже несмотря на то, что был день, находиться в открытой общей зоне было опасно. Могла начаться перестрелка в любой момент, или, того хуже, девушка могла кому-нибудь понравиться. Бандиты подстерегли бы её после работы и в переулке затащили бы в машину. А потом вспоминай, как звали. — Как я успел тебе прострекать, разговор очень важный. — Вадим ухмыльнулся и перекатил зубочистку во рту. — Я работаю на милицию. — Вад даже бровью не повёл. — Попался после дела Бехтиева, прямо там на крыше, представляешь? Меня не прижимали, просто попросили следствию посотрудничать, если хочу более-менее целым по итогу выйти. А от меня и так мало что осталось. — Олег ухмыльнулся в свой чай и ждал реакции от друга. Тут подошла официантка и принесла заказ. Волков перестал говорить и хмуро и загнанно посмотрел на нее, дождался, когда она уйдет, и только потом продолжил: — Про тебя я не сразу рассказал, только когда сам убедился, что дело в надежных руках. Чистых. — Он выделил последнее слово. — Спросил о тебе… — Волков поднял на него взгляд, а Вадим — брови в ответ. Он откусил пирог и протянул ему кусок, но Олег отрицательно мотнул головой, отказываясь. — К чему я веду — если у тебя есть возможность уехать заграницу, подальше Европы, желательно США или Дальний Восток, то лучше бы это сделать. Фактически, следствие о тебе не знает… Идеи есть? — Думаю, да. Мне предлагали работу в Китае. Личный телохранитель. Наверное, туда и поеду. — Отлично. Ты как-то не удивлен тем, что я сказал. — Олег был поникшим. — Это правда. Когда ты предложил встретиться для важного разговора, я сразу подумал, что ты либо Алябьева убрать хочешь, либо сам выйти из игры. Зная тебя, ты бы не стал продолжать его дело. А уж менты — это само собой разумеющееся в таком случае. Вадим тепло посмотрел на него, и Олег откинул любые сомнения и страхи. Их диалог перешёл на обычные дружеские темы, ассиметричными амплитудами то поднимаясь, то затихая на время. Друзья давно уже не встречались вне работы и были рады такой возможности. Олег был благодарен за Вадика и очень его ценил. Когда они уже прощались, на улице значительно потемнело и поднялась небольшая метель. Олег поднял воротник своей дубленки, а Вадим надел все, что помогло бы ему согреться — шапка, шарф, кожаные перчатки, внутри утепленные мехом. Напоследок Олег сказал: — Удачи тебе, и не забывай на Востоке. — И ты тоже. — Дракон подмигнул и направился к своей машине. У Олега было ощущение, что надвигается что-то серьезное и неотвратимое. Ему остаётся только сделать правильный выбор и надеяться на успех.