Черный цвет солнца

Игорь был душой компании, но исключительно своей. Про таких говорят — интроверт на людях, экстраверт внутри. И стоит ему оказаться с друзьями, как его тут же перестаешь узнавать. Стоит посторонним выйти, настоящий он появляется, а вместе с ним передающаяся остальным азартность и веселье. Гром быстро все устроил — перенёс ужин в гостиную, пододвинул для себя дополнительное кресло, отыскал где-то на полке DVD кассету с контрабандным «Крепким орешком» 1988 года — «это мне ещё отец из командировки привозил. Еле как на русском в ГДР нашёл». И пока Джон Макклейн выходил из аэропорта, мужчины поставили на низкий журнальный столик салат, фрукты и основное блюдо. Серёжа принес приборы и раздал каждому, Петя разлил водку по донышкам граненных стаканов — рюмки не держал принципиально — и разбавил апельсиновым соком. Разговор перетекал плавно с темы на тему, пока бизнес-центр на экране не захватили террористы.       — Не знаю, кем он был до этого, но точно не простым полицейским из Нью-Йорка. — Сказал Олег. С ним никто не мог не согласиться. Игорь просто был талантливым на службе, но даже он не знал бы наверняка, как следует общаться с террористами, причём не самыми простыми и лошковыми. Это был не его профиль работы, так же как и не петин. Хазин и в академии, и в ФСКН балду гонял, а отчётность поддерживал неожиданными рейдами на клубы и прочим незаконным профитом. Сейчас он взялся за голову и служит добросовестно. Но ни с какими террористами не научился разговаривать. В напряжённый момент, когда герою наконец удалось вызвать полицейского на «проверку обстановки», Петя сидел с одной согнутой ногой, опираясь на неё локтем. Еда уже не интересовала его. Он нахмурился и был сосредоточен на герое. Каждый раз эта сцена отзывалась в нём и волновала, будто он смотрел фильм впервые. У Макклея все относительно в порядке, можно выдохнуть. Олег в это мгновение тоже отложил тарелку, но следил не за экраном, а исключительно за Петром. В СИЗО было достаточно времени, чтобы задуматься о вещах, на которые не находилось его раньше. Но, сколько бы Олег не думал, понять майора он не мог. Для него он оставался слишком мудреным шифром, который никак не хотел поддаваться. Волков вспомнил, что ещё не спросил, как именно прошла их операция. Он очень хотел узнать это из первых уст. Фильм разрешился слишком неожиданно. Джон встретил свою жену, все остались живы, кроме террористов, разумеется. И только во время титров они осознали, что фильм-то про Рождество, Серёжа весело засмеялся с какой-то фразы Игоря и сказал, что ему понравился фильм. Он до этого его не смотрел. Петя сидел с краю дивана и поднялся первым, аккуратно проходя с грязными тарелками. Игорь поднялся с кресла, подошёл к Олегу и кивнул на балкон.       — Пошли покурим. Волков сразу же понял, что есть разговор, и даже догадывался о его содержании. Было ужасно холодно, хотя балкон застеклённый. Дверь за ними слегка хлопнула, и вся конструкция поддержала её общей вибрацией от удара.       — Как квартира?       — Получше нашей комнате в коммуналке. Петя хороший хозяин, старается ради нас.       — Да, старается — не то слово. — Игорь закурил и передал зажигалку мужчине. Зря они вышли без курток — он обхватил себя одной рукой, пытаясь согреться.       «Прям как Петя» — подумал Олег.       — Он дверь в маленькую комнату наконец-то поменял, — Игорь сделал ещё одну затяжку, — которую я выбил по-пьяни. Готовит вон, — Он махнул головой на окна кухни. — Не знаю, что у вас там происходит, да и не горю желанием знать, но ты для него многое значишь и не важно в каком смысле. Да, он человек непростой, создаёт первое плохое впечатление, да и второе тоже, но ты пойми, ему просто сложно рядом с людьми.       — Я заметил. — Олег почти не прикасался к своей сигарете, та медленно тлела в темноте весеннего вечера. Игорь кивнул и продолжил:       — Он очень дорог мне, я видел, как он страдает, и не хочу, чтобы ему было ещё хуже. — Гром взглянул на собеседника и во взгляде Волкова, хмуром, самом серьёзнном, внимательном, он понял, что Олег прислушается к его словам и этот разговор не пройдет зря. Он сказал не «я не хочу, чтобы ему было плохо», а «я не хочу, чтобы ему было ещё хуже». Олег понял, что хочет сделать Петю настолько счастливым, насколько ему это удастся. Он не хочет быть причиной его переживаний и срывов, продолжительных депрессий. Волков хочет быть счастливым вместе с ним, начать жизнь с «чистого» листа. Стоит понадеяться, что не все страницы в тетради вырваны до конца.       — Я понимаю. Спасибо, что доверяешь. — Олег слегка улыбнулся, на что Игорь ударил его в плечо, улыбаясь в ответ и выдыхая дым. Когда они вернулись, снова хлопнув дверью, — «Игорь, что она тебе сделала?» — Серёжа и Петя привычно сидели на ковре у дивана и попивали водку. Разумовский уложил голову на его плечо и о чём-то увлечённо, но совсем тихо, интимно, рассказывал. Ему было в новинку так доверять кому-то. Самым близким человеком для него всегда был Олег, а остальные сливались в однородную пластиковую безликую массу, с которой невозможно было даже начать разговор. С Хазиным он почему-то совсем быстро привык общаться — изначально они прошли такие сильные потрясения вместе, что это становилось совершенно логичным исходом. Серёжа все равно иногда чувствовал себя не в своей тарелке, но он проходил, переступал, перешагивал все неудобства, с которыми сталкивался. Он старался быть полезным. Детский дом переламывает кого бы то ни было. Особенно слабых. И Серёже сильно досталось. Он старался быть незаметным для окружающих — он убирал постельное каждое утро в шкаф, чтобы оставлять квартиру Пети в привычном ему состоянии, он сразу же после еды мыл посуду и складывал её на сушку, не оставлял нигде свои вещи, не просил, больше, чем ему дают. Петя сначала списывал это на его любовь к чистоте или привычку с того же детского дома держать все в порядке, но вскоре он понял, что это совсем не так. Майор в плане психологии и самоанализа хорошо продвинулся, хоть поначалу и не верил во все это — «жизнь заставила». Сам не разобрался бы в своей голове — никто не смог бы. Так и пришлось разные книги читать, самому себя анализировать, пытался вести как-то дневник эмоций, но быстро бросил — совсем крайностью показалось. Профессионалом он хоть и не был, но мог отчасти понять себя и других людей. Но то, что он понимал себя чуть глубже, чем до этого, в итоге не спасло его от ошибок. С Серым он пытался разговаривать. Тот кивал, говорил, мол все окей, понял, но и дальше продолжал быть незаметным и незримым в пространстве чужой квартиры. Хазин оставил попытки переубедить его, подумал, что мужчина со временем поймёт, что в этом действительно нет никакого смысла, и будет чувствовать себя лучше. Но с другой стороны, если он дожил в таком состоянии до своих 34, то шансы на его изменения ничтожно малы. Игорь с Олегом не стали пренебрегать диваном и уселись на него, только на дальний конец от парней, чтобы не задевать их ногами, продолжили свой разговор и также взяли стаканы с водкой. Вечер продолжался, Петя поднялся и ушёл на кухню. Олег почти сразу ушёл за ним следом. Гром скатился в какой-то момент вниз, к Серёже, и стал рассказывать, как они с Юлей прошлым летом съездили в Финляндию на пару недель.       — Вот, смотри, — он сходил за курткой, хотя совсем не хотел и даже не очень мог подняться, достал бумажник из кармана и протянул его Серёже, показывая разворот для купюр с прозрачными кармашками для фотографий. — Это Юлька стоит, красавица моя. Это мы вместе после ЗАГСа. Дождик был грибной тогда. Говорят, что если дождь во время свадьбы, то это к счастливому браку. Из Финляндии фото я с собой не ношу, но там очень красиво было, и добраться из Петербурга не так сложно. Серёжа на все это кивал и рассматривал фото за пластиковыми окошечками. Юля ему сама полюбилась, и сейчас, когда Игорь с такой нежностью рассказывал о ней, казалось, совсем растрогался.       — Она у меня вообще бунтарка. Такая прям, — Игорь пытался что-то показать руками в воздухе, но нужный силуэт никак не приходил в голову и не получался, — против всех правил. Знаешь, платье невесты такое, с рукавами большими, — Серёжа сказал, что такие рукава буфами называют, — со шляпкой дурацкой, с фатой, рюшами разными, кружевами, пышное достаточно. — Разумовский кивнул. — Так вот, Юля выбрала белый сарафан. — Серёжа посмотрел ещё раз на свадебное фото и увидел девушку в том самом простом, почти в пол белом сарафане и фате. Сам Игорь, ей в пару, был в белой рубашке. — Ей подруга наша, Уля, помогала собираться в тот день. Мы все по правилам устраивали — выкуп невесты, плакаты, конкурсы там всякие, застолье, каравай с солью. Я думаю, это — мой самый счастливый день в жизни, если не считать первую встречу с Юленькой, конечно… Конец фразы Игорь говорил уже уткнувшись в свои колени. Мужчины опирались спинами о диван, Гром согнул свои длиннющие ноги и опустил руку со стаканом на пол. Серый старался слушать внимательно, но у самого глаза слипались и мозг все не хотел работать.

***

«А я — недотрога И немногим к сердцу дорогу покажу Я не жадный, но однажды Кто-то оставил метку свою» Би-2 — Недотрога

На кухне Петя начал курить, приоткрыв верхнюю квадратную форточку. Через пару затяжек он услышал шаги позади себя и обернулся, хотя знал, кого должен увидеть. Волков встал слегка в стороне от него, у рабочей столешницы, опираясь на неё поясницей. Пару мгновений они просто молчали и слушали умиротворенный вечер, который давно перешёл в ночь.       — Эти уже все? Замолчали?       — Видимо заснули, — Олег будто проспал эту минуту с открытыми глазами, хотя ему казалось, что он внимал каждое движение Пети в расплывчатом калейдоскопе дыма и темноты.       — Пойдём проверим их, если что перетащим на диван, и пусть спят дальше. — Хазин затушил окурок сигареты и бросил его в кружку со старым недопитым чаем. Они вернулись в гостиную, там мужчины уже посапывали в самых неудобных и невероятных позах. Петя и Олег решили, что проще будет уложить их на кровать в спальне, чем поднимать, расправлять диван и только потом укладывать спать. Олег позвал Игоря и потормошил его за руку. Тот отозвался, но не открывал глаза. Через пару попыток, Волков добился от майора реакции покрасноречивее, поднял его на ноги и повёл в спальню. Петя держал дверь открытой, чтобы тот, не дай Бог, не разбил её ещё раз. По такой же схеме подняли Серёжу, тот проснулся почти сразу, довели до кровати и уложили под бок Грома. Со спокойной душой Петя приглушил ночник и закрыл за собой дверь.       — Нужно тазик положить на всякий. У порога хотя бы. — Сказал Олег и сам направился в ванну. Петя уселся на нагретое место на полу и стал пить водку прямо из горлышка.       — Садись. — Он приглашающе похлопал рядом с собой, когда мужчина вернулся из комнаты.       — Ты как?       — Нормально. — Петя сделал ещё один глоток и передал бутылку Олегу, который сёл рядом на пол. Они по классике жанра и каким-то негласным законам этой квартиры сидели на ковре, у дивана, опираясь на него спинами, смотрели перед собой и снова молчали, передавая друг другу водку. За последний месяц. Нет. За последний день произошло столько всего, что физически невозможно было это переварить и обдумать. Петя снова остался наедине со своими мыслями, присутствие Олега его не тревожило, и он мог снова погрузиться в себя, в очередной раз подумать, как он недостоин Олега и всего, что с ним связано. Точно не после того, что майор делал в недалёком прошлом. И даже за последний месяц, и даже за последний день. Волков спросил о подробностях операции по захвату завода. При дежурном названии «алябьевцы», от имени Сильвестра, Олег фыркнул — у милиции есть такая причуда придумывать всему странные рабочие прозвища, от которых страшно ни капли не становится, а ведь это взрослые опасные отморозки из ОПГ, контролировавшей несколько районов Питера. Особых деталей Олег тем не менее не добился, Петя не был сосредоточен на разговоре, но рассказывал все поэтапно, будто зачитывал свой рапорт. Волков грустно на него взглянул, очерчивая взглядом точеный профиль, нос с кривой переносицей, узкие губы, ровный подбородок и квадратную челюсть. Полное отсутствие во взгляде. Тоску по чему-то несбыточному. Отрешённость, сросшуюся с характером.       «Если бы существовали внутренние дожди, он бы насквозь промок» — подумал Олег. Когда он напивался хоть немного, он начинал мыслить очень метафорично, подкидывая в костёр лирики все больше и больше образов. Как-то, зачем-то Волков начал говорить про Афган. Это ещё одна его чёрта, когда он выпьет — возвращается туда снова и снова. Он всегда был потерян в такие минуты. Его страшно было призывать в реальный мир. У людей с ПТСР это примерно так и работает — триггер затмевает полностью твоё сознание, ты только пытаешься отвечать и защищаться, но физически находишься не в воспоминаниях, а в реальном мире, из-за чего могу пострадать люди. Потому что ты в прямом смысле начинаешь защищаться от «реальной» угрозы. Это никак не остановить, не вылечить и не исправить. К сожалению, война сделала его таким навсегда. Каждый раз он будет возвращаться к этому, сколько бы времени не прошло.       — Я часто думаю, что лучше бы я умер тогда. Не один раз я должен был вернуться в грузе 200, но снова и снова выходил из операционной и отправлялся в пустыню… Его хриплый, ломкий, шипящий голос будто совсем натянулся до предела. Мужчина отпил из горла и поставил неверной рукой бутылку между ними. Сейчас был черед Пети внимательно слушать и ужасаться. Он оглянулся на него и не заметил рядом с собой живого человека, был лишь ураган, создающий из клубов пыли и песка силуэт давно потерянного наемника. Хазин ничего не мог сейчас поделать. Беспомощность — это самое гнусное и ненавистное чувство, которое он испытывал. Кроме отвращения к себе, конечно. Петя долго не мог быть безучастным, все ещё пребывая в состоянии шока, он взял мужчину за руку и продолжил сидеть рядом.       — Не говори так. Сейчас все хорошо. Волков был давно не здесь. Он перевел взгляд с чешской стенки на ладонь Пети, которая сжимала его руку и совсем неверяще поднял взгляд на него. Вот они, внутренние дожди.       — Ты должен быть сейчас не здесь. А в светлой уютной квартире, с красавицей-женой и детьми. Целовать их в лоб перед сном, а не вспоминать этот ужас и не сидеть со мной.       — Что ты имеешь в виду?       — Ты достоин большего, Олег. — Петя хотел было отпустить его руку, но мужчина сжал пальцы, возвращая все внимание к себе.       — Я счастлив, что сейчас нахожусь здесь. Ты, может, чего-то не понимаешь, но мне хорошо с тобой.       — Да как тебе может быть хорошо? — Хазин нахмурил брови и попытался ещё раз выдернуть свою руку, но снова столкнулся с поражением. Олег ждал продолжения. — Со мной? Это ты чего-то не понимаешь. Как кому-то может быть со мной хорошо, когда я такой человек?       — Какой, Петь? — Волков продолжал держать его за руку и не отрывал взгляда от его, мечущего молнии.       — А вот такой! — Майор дёрнул рукой, показывая на всего себя и продолжил, — тебе ведь говорили, чем я занимался на «службе». Говорили, как я употреблял, подкидывал молодым парням наркотики, сажал их не за что. Получал премии. Дослужился до майора за пару лет. Все этими «усилиями»! Не нужно меня оправдывать. Я был мудлом, им и остался. Нет, Олег, я не изменился. Мы все прогнили вместе с этой системой. Думаешь, в органах все правильные? Нет! Игорь почему так быстро согласился на сотрудничество? Потому что тоже на руку нечист и знает, как своих отмазать. Он крышует скинхедов и на их делюги глаза закрывает, хотя там несколько статей за один рейд можно было прописать. А остальные? Правильные и в наш авторитет поверили? Половина команды взяточники, другая здесь ради иной выгоды. Просто так сейчас никто в менты не пойдёт при такой-то зарплате. А я? Думаешь, принижаю себя перед тобой, чтобы лучше казаться? Я тебя отмазал, Олег. Чтобы тебе УДО дали. Не дело вам с Серым здесь оставаться. Ты оступился один раз, ещё все можешь исправить, если уедешь. А я уже ничего не могу переиграть.       — Ты слишком уверен в том, что я лучше по каким-то причинам. — Олег стоически выслушал его монолог, не пророня ни слова, но многое поняв в поведении Пети. Волков взял его вторую руку и не хотел отпускать от себя. Как минимум, пока они не закончат разговор. — Я любил убивать. Не с самого начала, но любил. Я думал, что это выход. Находил для себя оправдания, но самого себя невозможно обмануть. От себя не убежишь. Я понял, что люблю оружие и пытки. Я умею только воевать и убивать — большему жизнь меня не научила. Я многое тебе не рассказывал и даже местами врал. Например о Вадиме. Дракон начинал с магнитол. Потом ему стали давать задания покрупнее — угрозы, вымогательство, организация рэкета. Он курировал всю грязную работу группировки. Понятно, что его мало кто упоминал при допросе, потому что все за свою шкуру боялись — он ведь на свободе, деньгами и связями обладает, кровью и насилием не брезгует. В любой момент крысе может организовать весёлую жизнь на нарах. Большей части я и сам о нем не знаю, о работе мы старались не говорить — этого и так полно было вокруг. А Сережа? Добрый малый, да? Он манипулятор и тиран, каких история ещё не знала. Ты это, может, и сам уже заметил. В детдоме если ты слабый, то пытаешься другим образом свою силу компенсировать. Он прекрасно этому научился. Разум при тебе действительно хорошо себя ведёт, потому что ценит тебя, то, как ты к нам относишься, хотя у него иногда проскальзывает змеиное. И о том, что ты меня подмазал, я с самого начала понял. Я не думаю, что достоин большего. Я просто хочу жить дальше, пытаться быть лучше каждый день. Я бы хотел быть с тобой и не осматриваться на каждый шорох прошлого назад. Волков слишком резко остановился, будто не договорив главного, но оставив Пете возможность подумать. Тот уже не был взбешён непониманием Олега его положения и сути, наоборот, многое открылось для него, поглощенного юношеским максимализмом, который не прошёл с возрастом, эгоизмом, который он обращал в заботу и страх об окружающих. Именно сейчас парень понял всю философию Олега. Он не отрицал своего прошлого, а принимал его, извлекал уроки, не зацикливался, а двигался дальше, стараясь сделать близких счастливыми, не думая о себе, как о прокажённом. Петя оттаял. Он ещё находился в небольшом ступоре от обилия информации и её откровенности, от новых мыслей, кружащих ему голову. Он взглянул на Олега совсем по-другому. Петя посмотрел на себя без привычного отвращения, без желания закрыть, похоронить свои грехи и пытаться их искупить оставшееся время, что ему дано в этом мире. Олег сказал ему одно очевидное — что бы не случилось, нужно продолжать жить дальше.

***

«Зима мне мила тем, что замерзло стекло, Меня не видно в окно, и снег замел следы. Когда я был младше, Я ставил весь мир по местам; Когда я был младше, Я расставил весь мир по местам.» Аквариум — Железнодорожная вода

Хазин отнял одну руку и сделал несколько глотков водки, после чего его потерянное лицо сморщилось от вкуса, и он прижал рукав водолазки к лицу, чтобы не смущаться ещё больше от внимательного взгляда Олега. Он забрал у него бутылку и допил её до конца, слегка громко поставив на пол. Они просидели ещё какое-то время, держась за руки и думая об этом разговоре. Наконец, Пётр заговорил первым. О том, что Олег открыл сейчас ему глаза, как он привык быть мучеником, пытаясь искупить свои грехи. Всю жизнь оглядываясь назад и считывая реакцию других людей. Бояться той самой реакции. Олег слушал его внимательно и поглаживал большим пальцем основание петиной ладони и крепкие пальцы. Петя продолжил говорить о своей прошлой жизни, уже не в попытках поведать кому-то или преодолеть собственные чувства. Он просто чувствовал, что в компании Олега никогда не получит осуждения, и поэтому мог доверить ему свою жизнь. Он рассказал о первых годах своей службы, как ещё во времена академии подсел на наркотики. Как подставился и ввяз в сделку с Денисом Сергеевичем. Олег сжал его ладонь чуть сильнее, проявив несдержанность и агрессию, нарушил молчание и спросил лишь, жив ли он. Петя сказал, что насколько знает, тот уже умер, и все его схемы незаконного профита стали известны начальству, а после чего полетело несколько голов верхушек московского МВД. Майор продолжил рассказывать и очень много вниманию уделил встрече с Горюновым. Олег его не перебивал, и тот говорил и говорил, будто наконец дорвался до человека, который смог его выслушать. Он показал шрам от кухонного ножа под подбородком, который остался с ним после той встречи. Петя сказал, что чуть не умер тогда, и Олег ни капли не усомнился в том, что это не отражало действительность.       — Жизнь — не просто мешок с говном, но еще и дырявый, хочешь — не хочешь, все равно измажешься. Хазин сказал, что употреблял очень долго, ложился в клинику, потом начинал снова. После ситуации со Стрелковым он снова сорвался и выпал на несколько дней, а потом ещё на пару недель, чтобы окончательно восстановиться. Самое главное, что он сейчас понял — Олег его не осуждал и не отталкивал, хотя, казалось, Петя сделал все для этого.       — Не бывает героя без кризиса. Беда приходит тогда, когда все хорошо. Олег рассказал в свою очередь, как они курили чарас в Афгане. И как после этого у него появилась зависимость, и он справлялся с ней с помощью миорелаксантов, постепенно снижая их прием и дойдя до минимума, отказался от них полностью. Он понимал и поддерживал парня. Ему было не все равно. Петя был благодарен за это. Казалось, он рассказал все. Все самое тяжёлое, что произошло в его жизни и оставило свои физические или ментальные отпечатки. Но как-то Петя посмотрел на занавески в гостиной, и раннее, утреннее свечение напомнило ему о последнем спокойном утре, когда его мама будила в школу. И тут началась самая надрывная часть рассказа. Майор уже не мог смотреть на мужчину и принимать его безвозмездную поддержку. Когда он рассказывал о родителях, он сжался и ссутулился, старался сделаться меньше и сгруппироваться как при ударе, будто здесь и сейчас он снова проживает все эти эпизоды. Олег неловко приобнял его за плечи, а потом и вовсе прижал к себе, давая возможность без смущения выплакаться и просто пережить этот момент. Олег узнал о его взаимоотношениях с отцом, о том, что его родители давно не любят друг друга, и в такой обстановке ребёнку очень сложно поддерживать с кем-то эмоциональную связь, из-за чего Петя закрылся в себе и не подпускал близко даже семью. Мать его любила, но это было будто натужно для неё. Оба родителя хотели видеть идеального сына, но Петя был «провалом» по всем пунктам. Разговоры с матерью всегда переходили в претензии и обвинения в сторону Пети. Её недовольство им доходило до предела, а он никак не мог понять, как ей угодить. Как забраться на ту планку, что она поставила перед ним. Мать винила его во всем, говорила, что он все портит, даже её настроение своим видом, но никогда не интересовалась причинами этого «кислого» вида. Она его не любила.       — Иногда те, кто больше всех виноват, больше других заслуживают сочувствия. Петя перешёл уже на шёпот и немного успокоился, когда закончил говорить. Олег прижимал его к себе и гладил по спине, замечая, как все внутренние молнии, на которые он был закрыт, постепенно расходились, и он начинал доверять ему чуть больше. Волков своим тихим ломким голосом, рассказывал о том, как попал в детский дом, как встретил там Серёжу, немного о их юности, службе в армии и другом, что доводилось слышать не каждому. Он пытался отдать ему столько же, сколько получил от чужого рассказа. Олег был тронут открытостью Пети и благодарен за его доверие. Когда он закончил, Петя поднял голову и посмотрел сухими, но ещё красными от слез глазами на Олега и прижался к его губам. Поцелуй вышел мягким и сочувствующим, как и вся их беседа, нужным и спасительным. Волков был слегка удивлён в первые секунды, но прикрыл глаза и раскрыл губы Пети сильнее. Мужчина гладил его волосы и ерошил своими движениями, потом спустился ладонью на шею и погладил его по щеке. Петя в этот момент прервал поцелуй и спросил:       — Я знаю, я говно человек, но скажи, с тобой я смог бы стать кем-то другим?