Волкодав

— Так, подождите, давайте-ка еще раз, — Трисс трет пальцами виски, опускает взгляд в стол, — видения, говорите. — Ага, — Геральт отпивает из своей кружки. Пахнет оттуда градусов на тридцать. — В случайные моменты времени. — Пока не заметили закономерности. Странное состояние нервической трясучки со времени вселения, после которого ведьмаки окончательно решили позвать магичку на помощь, находило на Лис уже дважды. Оба раза она целый день пряталась где-то, а потом становилась необычайно молчалива. Цири тоже замечала такие перемены в старшей сестренке и пыталась доставать ее расспросами, пока не видел Весемир. — И у Цири — трансы. — Угу. — И никак не связаны… Хм. Связь должна быть. Цири, милая, — Трисс мягко улыбнулась девочке, сидящей подле нее, — что происходит с тобой? — Я ужасненько не хочу об этом говорить, — бурчит девочка, откусывая кусочек от ломтя хлеба и отводя искристо-зеленый взгляд. — Малышка, я же хочу тебе помочь, — чародейка гладит ее по платиновым волосам, и княжна оттаивает слегка: — Сон мне снится. Страшенный. Не хочу о нем думать больше. А он все равно приходит. А потом я просыпаюсь — а со мной всегда уже Лиска сидит. С тех пор, как приехала. Как знает, когда мне ужасненько страшно спать. — Хм, — Геральт озадаченно смотрит в кружку, на вопросительный взгляд Трисс устало горбит плечи, но снисходит до пояснения, — она говорила, что поможет Цири с кошмарами, но я не знал, что она к ней ходит. И не знал, что Цири снились кошмары этой зимой. — Снились-снились, — встревает девочка, — но Весемир запретил мне к тебе ходить. А Лиске ко мне — не запрещал. Она всегда очень тихо ходит, как приведение, никто и не замечает даже. Вон, даже ты не заметил до сих пор, а уже Йуле давно прошел. А еще я внезапно будто засыпаю прямо стоя, — дергает она Трисс за рукав, — а потом открываю глаза — и у всех такие напуганные лица. Я что-то говорю, но не помню, что. Я так сначала Лиску напугала, когда она приехала только, и так ужасненько сильно, что она в обморок упала, — на этих словах Геральт отводит взгляд от стола, внимательно принимается изучать темный угол самой лучшей комнаты в Каэр Морхене, — а потом я выпила Белой Чайки… — Да вы с ума посходили, — цедит чародейка, глядя в упор на ведьмака. — Да мы не давали ей Чайку, — огрызается Геральт, — она сама взяла. — Правда-правда сама! — снова дергает Трисс за рукав княжна, заглядывая в глаза, — не ругайся на него! Так вот, и потом тоже что-то сказала. Что-то ужасненько неприятное. Но мне не сказали, что. А потом я уснула и мне очень хорошо спалось! И совсем-совсем без кошмаров, и вообще без снов! — Их счастье, — фыркает Трисс. — Ты, Цири, пророчествуешь, — тяжелая ладонь опускается ей на голову, — а это всегда неприятно окружающим. — Но я же не специально, — бурчит девочка, — я же не хотела. — Никто тебя не винит, милая. Так, а что там с твоим Зеркалом? Ее появление ничего не испортило? Цири мотает головой и выглядит искренне возмущенной. — Да нет же! Она хорошая! С ней гораздо веселее. А еще она очень-очень хорошо поет. Ужасненько красиво! Сразу засыпается под ее песни, хоть я и ни словечка не понимаю. — Я, наверное, задам ей перевести ее песни на Всеобщий, — задумчиво говорит Трисс, — и ты начнешь их понимать. Точно-точно хуже не стало? Она тебя не пугает? — Нет-нет, я один раз только напугалась, когда ей только меч дали. Она тогда еще просила не подходить и плакала почему-то, — Цири расстроенно дует губы, — а мне ничегошеньки не сказала. А Эскель потом на охоту ушел и несколько дней не возвращался, а она температурила до утра. А я переживала и заснуть не могла, хотя со мной Геральт сидел. — Первое видение, — комментирует ведьмак, — никакой связи с Цири не было. — Интересно, — чародейка рассеянно гладит княжну по голове, — интересно. Взглянуть бы на это дело. — Не выйдет, — категорично заявила Цири, ластясь под руку, — она с тех пор прячется каждый раз. И я совсем-совсем не могу ее найти, а потом мне Весемир запретил ее искать. — Почему? — Потому что. Так он и ответил. — И ты совсем-совсем перестала пытаться? — лукаво спрашивает Трисс, заглядывая в искристые глаза. Цири сморщила носик, отвела взгляд. — Она попросила не ходить за ней. Сказала, что эти видения — ужасненько неприятная штука. Там какой-то ее друг постоянно появляется. Я его еще во сне видела, рыжий-рыжий такой. — А с этого места — поподробнее, — прищурилась чародейка. — Ой, мы с ней выяснили, что во снах видим всякую всячину, — затараторила Цири, — она вот видела этот мой страшенный сон и меня там видела. А я видела ее э-за-мин. И каких-то детей, которых она называет Овцами, а потом еще долго молчит. И какого-то парня, который вроде ее брат, а вроде совсем-совсем на нее не похож. И еще кучу людей. Вот. А как она приехала — это перестало. Лиска говорит, что это потому, что сейчас все хорошо, а мы во сне только беду видим. — Двухсторонняя связь, — задумчиво проговорила Трисс, — надо записать. Пойдем-ка найдем ее. Есть у меня пара вопросиков. — Не усердствуй, — Геральт поднялся — в этой комнате он явно чувствовал себя некомфортно. Он и прийти сюда согласился впервые с тех пор, как она приехала, и только потому, что Трисс сказала, что разговор будет о Цири и ее Зеркале. Саму Лис сюда, впрочем, чародейка звать не спешила. У нее сложилось ощущение, что в мирке Лис ее почти не существует. Не то чтобы девочка пропускала ее слова мимо ушей или нарочито игнорировала, но к ведьмакам она относилась с гораздо более выраженным теплом. Трисс все еще было интересно, почему. Лис нашлась в большом зале. Время перед ужином всегда было затишным, когда все обитатели крепости разбредались по норкам, завершив дела на день, и этот вечер не стал исключением. Зеркало, по наблюдению Трисс одинаково ценившая и уединение, и компанию одного-двух ведьмаков, мирно пристроилась под боком у дремлющего сидя Весемира и увлеченно читала какую-то внушительную книгу. Заслышав шаги, девочка приложила палец к губам и легко соскользнула на пол, жестом попросила чародейку и Цири — Геральт ушел в свою комнату — следовать за ней. В библиотеке Каэр Морхена Трисс не нравилось. Слишком велик и тяжел дух запустения, царящий здесь. Деревянные стеллажи с книгами, не протиравшиеся от пыли десятилетиями, полупустые, потому как некоторые книги видеть девочкам и Трисс не считалось нужным. Скрипящие стулья и дряхлые столы. Сквозняки, в конце концов, и грязные окна. Лис, кажется, все это не смущало — за столом у окна было ее любимейшее место. Туда она и направилась. Цири со скрипом подтащила еще один стул — себе. — Я хотела с тобой кое-что обсудить, Лисичка, — девочка едва заметно поморщилась, и от внимания Трисс это не ускользнуло, — в чем дело? Не хочешь поболтать? По-нашему, по-женски, — лукаво улыбнулась чародейка. Цири с интересом сверкнула искристо-зелеными глазами. Лис прикрыла свои малахитовые — карие звезды в обрамлении зеленого края радужки. Как охотничья яма в лесу. Не глядишь под ноги — провалишься и напорешься на острые колья. Ее временами тяжелый, пронизывающий взгляд Трисс тревожил. Она не замечала за девочкой такого в Вызиме. В Вызиме это был просто испуганный, дезориентированный ребенок, которого она милостиво решила немножко поучить магии. — Честно? — Конечно, — удивленно ответила Трисс. — Мне не нравится, как звучит «Лисичка». Уж лучше Лис. — Почему? По-моему, мило, — чародейка снова мягко улыбнулась, повторяя себе «не раздражаться, не раздражаться. Это просто трудная девочка. Это просто Зеркало Цири, которая Предназначение Геральта, который…» — впрочем, неважно. Она взрослая чародейка, в конце концов. Кто такая эта осмелевшая внезапно девчонка, чтобы становиться причиной ее злости? Просто запутавшийся ребенок. Нужно просто немного нежности. Самое страшное женское оружие. — Не знаю. Меня так никто не звал. — Кстати, все хотела спросить — почему Лис? От лисы сокращение? — улыбка стала чуть лукавой. — Вроде того, да. — То есть это не имя? — влезла Цири, — я думала, тебя и правда так зовут. — Меня как угодно зовут, — пространно откликнулась Лис, — я откликаюсь на все. — А имя у тебя какое? — не унималась княжна, — то, которое мама дала. — Не помню. — Как это? — Цири сдвинула бровки. — Вот так это. Я и маму не помню. — Совсем-совсем? — жалобно уточнила княжна. Трисс не влезала — у Цири в разы лучше получалось вытягивать информацию из этой молчуньи. — Совсем-совсем. Лис меня брат окрестил. Тот, который подобрал. В школе белой звали. И сумасшедшей. — Почему это? — Трисс нахмурилась. Да, девчонка была закрытой в себе — или специально закрывалась от нее, что чародейка все еще не исключала — но на безумную не тянула. Оглядела худые руки, которые протянула к ней Лис. Взяла в свои — запястья были тоненькими, бледными и холодными, как снег, проступали узкие голубые полосочки вен и фиолетовые — артерий. На бледной коже она тут же заметила несколько странных белых точек, которые Лис обычно прятала под рукавами рубашки. Наметанным взглядом медика определила — ожоги. Старые. Цири любопытно вытянула шейку. — Что это? — Ответ на твой вопрос. — Я ничегошеньки не понимаю, — грустно вздохнула княжна и ткнула в одну из отметин пальцем. Лис поморщилась. — Это ожоги. От спичек. Это что-то вроде коротеньких лучин, на одном конце которых — специальная смесь. Проводишь быстро по шершавой поверхности — она загорается. А еще это добрая память от бывших одноклассников, которые сильно меня не любили. — Да, ты говорила, — хмурится Цири. — Так вот, я продолжу. Мне не нравилось, когда меня не любили. А способ отвязаться от них я знала только один. Докажи, что ты безумнее — отстанут. Я и доказала. Отстали. И окрестили сумасшедшей. — Боюсь спросить, как ты доказала, — растерянно сжала Трисс тонкие запястья в своих теплых пальцах. На ладонях у Лис — уже натертые и несколько раз содранные мозоли от рукояти деревянного меча и тонкие-тонкие шрамики с тыльной стороны. — Одному сломала нос. Второму просто врезала от души. Третьей продрала косу. Все по классике, — отмахнулась девочка, — ты ж не об этом спросить хотела. Оказывается, Цири действует на нее, как мифическая «сыворотка правды». Или просто это не настолько глубокие переживания, и надо было лишь спросить. — А почему все-таки Лис? — не отставала княжна. — Он нашел меня спящей под статуей стража лисьей богини Инари. Под белым лисом. Вот и Лис. — У тебя на родине поклоняются лисам? — удивилась Трисс, выпуская холодные руки. Девочка кивнула. — Инари — богиня плодородия. Благоволит воинам и земледельцам. У этого есть, как ни странно, причина — лисы охотились на мышей, которые активно портили зерно, и крестьяне решили, что лисы — к удаче, счастью и богатому урожаю, который не сожрут мыши. Ее изображают как большую лису или женщину с головой лисы. Ее стражи — трех, шести и девятихвостые лисы-оборотни кицуне, которые могут быть добрыми или злыми, но всегда — очень мудрыми. Цири кивнула, удовлетворенная объяснением. Трисс решила вернуться к изначальному вопросу. — Я хотела поговорить с тобой о твоих видениях. — Приступах, скорее. Что именно тебе интересно? Прохладный тон, ровный, непроницаемый взгляд малахитовых глаз. Не падать, не падать в охотничью яму, повторяет себе чародейка. Интересно, почему она так легко согласилась? — Приступы бывают у болезней. — Это и есть болезнь. Цири, как ни странно, молчит — только переводит искристый зеленый взгляд с названой сестры на чародейку. В библиотеке чертовски холодно, дыхание едва не паром вылетает изо рта, и от ровной интонации в голосе четырнадцатилетней девчонки теплее не становится. — Почему ты так думаешь? — Потому что это здорово портит жизнь и, очевидно, неизлечимо. Ты тоже здорово портишь мне жизнь, думает беззлобно Трисс. Девчонка с глазами, как охотничьи ямы. Лиса ты девятихвостая, Зеркало Зираэль. Откуда в соплячке столько ума? — Может, я смогу помочь, если ты расскажешь, — мягким тоном, пытаясь согреть немного насквозь промерзшую библиотеку. Девочка поводит плечами под темно-синей бархатистой курткой с затейливой вышивкой по вороту и подолу. — Я согласилась, и я расскажу. Но лучше будет, думаю, показать. Всем. После ужина начнется, я чувствую. — Тогда идем, — загоревшись новой идеей, как сухой хворост, воскликнула Трисс и схватила девочек за руки, выводя из холодного кладбища ведьмачьих знаний. Через два часа солнце село окончательно. Ламберт заявил, что смотреть на чужие галлюцинации — занятие так себе и тут же отчалил в арсенал. Геральт выполз из своей комнаты и мрачно пил, как ни странно, травяной отвар. Эскель сидел рядом с ним и гипнотизировал устраивающихся чародеек кошачьим взглядом. Койон с Цири пристроились «в первом ряду», как хмыкнула Лис — на шкуре у камина. Весемир дремал сидя, но не уходил — в конце концов, собиралась блеснуть его новая подопечная. И еще неизвестно, чем она их огорошит. — Так, ты точно удобно сидишь? Лис поерзала на спинке кресла. Она уселась сверху, опираясь плечами в стену, чтобы не упасть, Трисс сидела на краешке сидения и старалась привыкнуть к ощущению холодных рук на висках. — Да, — Лис нервно перебрала пальцами рыжие кудри чародейки, глядя куда-то перед собой, — три, два, один, — Трисс закрыла глаза, отдаваясь затапливающим сознание образам, идущим от девочки, — по мере своих сил буду комментировать. Слышать я никого не буду, остальное потом доспросите. Поехали. Трисс прошептала формулу — от ладоней, разошедшихся в пассе, по комнате пронеслась клубами тьма, складываясь… во что-то. В комнату. Судя по наваленным в беспорядке на столе у окна чистым кастрюлям — кухня. От кухни идет коридор, не то кончающийся тупиком, не то сворачивающий в другую сторону — не видно с этого ракурса. — А вот и мой брат, — говорит Лис, — ему тут, видимо, лет пятнадцать. Высокий мальчишка с темными — в полумраке не разобрать — волосами стоит в коридоре и что-то отвечает невидимому собеседнику. В коридоре стоит девочка лет десяти с такими же темными волосами, как у него. Парень говорит короткими фразами, не доломавшимся до конца голосом, спрашивают у него тихо и совсем вкрадчиво. Одна фраза — и девочка бежит по коридору в кухню, проносится мимо молчаливых зрителей, влезает на стол, распахивает окно. Пахнет чем-то сильно нагретым, будто бы камнем, и сухой травой. Там лето. Волосы у девочки темно-темно медные, крупными волнами до середины спины. В полумраке коридора блестит металл, короткий удар — парень падает, как подкошенный, девочка тормозит на долю секунды — ворвавшийся в кухню высокий человек сдергивает ее со стола. Темнота. — Странно, — говорит Лис, — я не знаю, кто она. Не знала, что у него есть родная сестра. Комната меняется на слепяще-белое помещение. Та же девочка — большие синие глаза, медные волосы, одежка ослепительно-белая, короткие штанишки и туничка. К девочке подходит чернявый молодой человек в белом халате, кладет ей руку на голову. Помещение оказывается длинным коридором с диванчиками у стен. Тут и там — белоснежные двери в комнаты. — Чародей, — вслух думает Эскель. — О, это место я уже видела, — говорит Лис, — это — исследовательский центр по работе с одаренными. Так у нас называют людей со способностями. Я туда не попала, к моему счастью, а вот Чуя там был. Он просто ненавидел это место. — Точно чародей, — подтверждает мысли собрата мрачный Геральт, неприязненно сверля иллюзию взглядом. Трисс его может понять. «Чародей» ведет девочку по коридору за злой женщиной со светлыми волосами в таком же белом халате. Ее каблуки раздражающе цокают по блестящему камню пола. В следующей комнате тьма клубится в углу. Рядом с ней, в другом дверном проеме — кучка детей со злыми взглядами. В одинаковой красной одежде. Ведьмаки синхронно морщатся. Злая женщина берет какой-то артефакт в руку — яркий лучик света пронзает темноту. В темноте — рыжий-рыжий мальчик. По залу дребезжит, отражаясь от сводов, хриплый смех. Темнота смыкается снова. — А вот и Чуя, — говорит Лис. Рыжая девочка дергает «чародея» за руку. Еще один взрослый — с белыми, как снег, волосами и улыбкой эльфского Знающего — такой усталой и снисходительной — треплет ее по медным волосам. Диалог неясен — все говорят на стрекочущем, тараторящем языке. Видимо, это и есть родная речь Лис. Девочка бежит в темноту. Тени отступают — она сидит на коленках, прижимая к себе встрепанную светло-рыжую голову того, кого Лис назвала Чуей. Кровь перемазала белую туничку, медные волосы рассыпались, мешаясь с медово-рыжими. Темнота. Короткая, на пару минут вспышка — те же дети сидят на узкой тахте друг напротив друга ночью. Медь и мед в такой темноте совсем одинаковые. Теперь не темнота — серый вязкий туман. Он держится почти десять минут, но Лис не отпускает голову чародейки. — Даже в ее родной мир добрались со своими экспериментами, — недовольно бурчит Весемир. — Это еще не все, — говорит в никуда Лис, — странно, у меня такого еще не было. Они всегда были цельными, а тут — будто обрывки. Будто тащит куда-то… Трисс поднимает руку и сжимает слегка теплыми пальцами холодное запясье девочки. Держись, говорит этот жест. Серый туман собирается в очертания темного каменного зала. По центру стоит несколько столов — каменных, массивных и даже на вид ледяных. Столы заляпаны чем-то бурым, плохо отмытым. Лицо Койона каменеет. Высокие своды зала теряются в темноте. Тут и там из углов — сбивчивый шепот, тихий скулеж, невнятные стоны. Высокий человек у одного из столов устало вытирает руки белой тряпкой. Он стоит далеко — лицо с трудом можно разобрать. — Давай, демон, кончай издеваться, — говорит нервно высокий человек на Всеобщем. Цири испуганно вскрикивает. Из полумрака, клубящегося по углам иллюзорного зала, выступают клетки из темного металла, проступает каменный пол, высоко-высоко — стрельчатые окна, из которых сквозят, прошивая каменные своды насквозь, острые солнечные лучи. В клетках сидят дети. Отощавшие, оборванные, полуголые — проступают под кожей жилы и мускулы у тех, кого видно. Все забились по углам. Кто-то едва дышит — вздымаются ребра под обтянувшей их кожей, кто-то спит или прикидывается. Только один ребенок — паренек лет пятнадцати — сидит на корточках, вцепившись узкими ладонями в прутья, и щерится в ответ на реплику высокого человека. Он рыжий-рыжий, медовые волосы грязные, спутаны, колтунами лежат на длинной худой шее, изящные когда-то руки перевиты тонкими, но крепкими канатами мышц, на худом теле едва держатся рваные штаны. Рыжий ведет головой, ухмыляясь — блестят в полумраке звериные глаза. Глаза ведьмака. Из-под грязных волос выступают острые кончики ушей. Мальчишка-полуэльф скалится, припадая ближе к прутьям, почти грудью вжимаясь в холодный металл, и молчит — только скалится, растянув в ухмылке тонкие губы. — Гоэт из тебя так себе, Алин, — хрипит он. — Трисс, прекрати это, — севшим голосом просит Койон, не отрывая от мальчишки взгляда. Лис словно понимает это раньше — ладони отрываются от висков чародейки до того, как ведьмак успел окончить фразу. Иллюзия истаивает, оставляя после себя звенящее напряжение. Цири испуганно жмется к локтю Кота, который остановившимся взглядом сверлит сидящую неподвижно на спинке кресла Лис. — Я не знаю этого места, — говорит она, — и не знаю, кто это. В первый раз такое. — Лучше бы тебе никогда не узнавать, девочка моя, — тяжело вздохнул Весемир. Лис его не слышала. У нее в ушах — только мерзкий скрип металла по кости и противоестественый хруст, хриплое, пропитанное болью дыхание. Мальчишка-полуэльф молчит, почти не дергается, будто кукла, обездвиженный — она не верит, что можно не двигаться в такой ситуации, широко распахнутые глаза цвета темного гречишного меда неестественно большие на осунувшемся, истощенном лице, узкий зрачок расширен от дикой боли. У нее перед глазами только безумная улыбка, растянувшая треснувшие сухие губы, и кровь. Очень много крови. Но ни единого крика, ни единого стона — только эта улыбка и неподвижный взгляд в потолок. Она не понимает, почему. Не понимает, за что. Ей хочется оттолкнуть со всей силы высокого человека, орудующего скальпелем, так, чтобы он упал и ударился головой о соседний стол — она умеет рассчитать удар так, чтобы все пошло по ее плану. Ей хочется отпихнуть его и кинуться к рыжему полуэльфу так же, как девочка с медными волосами кинулась во тьму к Чуе. Так же прижать к себе чужую голову и что-то тихо, успокаивающе говорить, перебирая пальцами медово-рыжие волосы. А потом стать и воткнуть этому человеку его скальпель между глаз. Или в ухо — тоже хороший вариант. — Этот сдох. Зашивай. — Чертов демон, — шепчет высокий человек в ответ на заявление седого представительного мужчины, мельком глянувшего на распластанного на столе рыжего. Полуэльфа относят и кидают куда-то в угол. Там уже лежат такие же бледные и истощенные тела. Хотела бы я знать, кто вас так, возможно, слишком громко думает Лис, сжимает кулачки. Знать — и найти их всех. И заставить пожалеть. — Уже заставили, — хрипло отвечает на ее едва слышный шепот уходящий из зала Койон. Кот нацепил на лицо непроницаемую маску и упрямо глядел ровно перед собой, Волки предусмотрительно заткнулись и тоже засобирались. Трисс увела Цири в ее комнату. Княжна даже не стала ничего спрашивать — только шокированно смотрела на чародейку, упрямо поджимающую красивые губы. Весемир, тяжело вздохнув, ушел к себе. Геральт махом допил содержимое своей кружки и оглянулся на молчавшего Эскеля. — Я присмотрю, — тихо ответил на незаданный вопрос ведьмак. Белый Волк кивнул и ушел прочь, напряженно размышляя. Лис ничего этого не видела. Как в первый раз, она будто висела снова в углу, уже не двигаясь — и смотрела в темноту. Смотрела, как рыжего полуэльфа медленно закрывают тела таких же мальчишек — с одинаковыми зашитыми грубыми черными нитками разрезами от горла до паха. Такое вскрытие проводят мертвецам, но никак не живым людям — думает она. Нас водили в морг, я помню. Эскель пронзительно смотрит на нее — и ничего не отвечает. Потому что она не услышит. День стремительно разгорелся и стремительно угас. По залу ходили люди, кто-то истошно, но для нее будто приглушенно ватой, кричал — она не видела, угол ее обзора был ограничен куском пола и чертовой ямой. Снова — бесконечные смерти. Потом из страшной руды высовывается тонкая рука. Осторожно, слепо ощупывает все вокруг — и груда потихоньку шевелится. Оттуда кто-то выбирается. Кто-то живой. Она тихо вздыхает, когда показывается голова с спутанными, слипшимися от крови медово-рыжими волосами. Мальчишка-полуэльф крадется по камню неслышно, по-звериному, мечется взгляд кошачьих глаз с вертикальным зрачком. Он, пошатываясь, бесшумно идет к столу. Тяжело держать равновесие с разрезанными мышцами пресса. В зал входит чародей — тот самый высокий человек. Алин с ударением на первый слог. Столбенеет — коротая вспышка металла, человек падает, как подкошенный. Полуэльф отточенным движением метнул в него подобранный со стола скальпель и попал ровнехонько в правый глаз. Молодец, думает Лис. Тихий смешок мальчишки рассыпается по залу, тонет в темноте. И Лис в ней тоже тонет. Открывает глаза, покачнувшись в сторону, трет их тыльной стороной ладони. Натыкается на пронзительный взгляд Эскеля, сидящего на скамье за столом. Кроме него, никого нет. — Прости, — автоматически говорит она, — я прервала контакт с Трисс сразу, как поняла, что это все катится куда-то не туда. Ведьмак хмыкает. — Не передо мной извиняйся. И вообще не извиняйся. Он сам тут остался. — Кто? — Лис спускается с кресла, крадется осторожно к нему, опасаясь, что ее сейчас будут ругать. Она давно усвоила, что за любым отклонением от привычки следует негативная реакция, даже если ты живешь не с ведьмаками. Эскель, напротив, смотрит спокойно, протягивает руку, треплет по волосам. — Койон. Лис похолодела. — А что это, в конце концов, было за место? — Замок Стигга. Бывшая цитадель ведьмачьей Школы Кота. Его Школы. Он говорит ровно и негромко — от размеренного голоса Лис становится чуть спокойнее, но все же что-то нехорошее точит диафрагму, холодит грудь. — На нее тоже напали люди? — тихонько спрашивает девочка, — это я видела? Люди мучали ведьмаков? Эскель улыбается уголком рта — болезненно и совсем невесело. — На нее напали сами Коты. Те, кто смог сбежать от своих создателей. Не спрашивай об этом у него. — Я понимаю, — хмурится Лис, — что не надо спрашивать. А вот другого совсем не понимаю. И никогда, наверное, не пойму. — Отправляйся спать, — тяжелая ладонь все так же лежит на макушке, и само присутствие этого спокойного ведьмака слегка прибивает бурю в ее груди, стихает между ребер воющий холодный ветер, — если сможешь заснуть. — Если не смогу — можно, к тебе приду? — Почему — ко мне? Лис вздыхает, ластясь под руку. — Ты спокойный. Люблю спокойных людей. — Геральт тоже спокойный. — Не путай, — морщит носик Лис, — спокойствие и сдержанность. Геральт постоянно напряжен, даже когда спит. Как сжатая пружина. Я с ним достаточно попутешествовала, чтобы это понять, пока ехала сюда. И я с ним рядом тоже сама собой становлюсь такой же, — она недолго молчит, думая, — наверное, дело в том, что я — Зеркало. — Ты, Лис, девочка с фантастической возможностью проникать в любые щели, как сквозняк, — добродушно хмыкнул ведьмак, — но все же лучше бы ты в эту дыру не лезла. Не стоит ребенку на это смотреть. — Сама поняла уже. Я не специально, я не знаю, почему так, — Лис скрестила руки на груди, насупившись и кутаясь в темно-синюю бархатистую куртку, — спокойной ночи. — Надеюсь, что спокойной, — тихо говорит ей в спину ведьмак. В свою комнату Лис не идет намеренно, поднимается по лестнице выше. Долго мнется перед дверью, теребя в пальцах полы куртки, ощупывая в который раз шершавую серебристую вышивку. Решившись, один раз аккуратненько стучит. — Не заперто. Лис проскальзывает в дверь — Койон сидит на полу перед зажженным камином, глядя в огонь. — Прости, — коротко говорит она, прикрывая дверь, — я совсем это не контролирую. Ведьмак, после напророчественной одной девочкой смерти получивший завершающим ударом порцию воспоминаний от второй, натянуто улыбается. — Жаль, что ты это увидела. Что ты увидела именно его. — Ты его знаешь? — Лис очень хочется узнать ответ на этот вопрос, она опускается на пол рядом, прижимается к теплому боку и тут же быстро-быстро говорит, не дав ответить, — можешь не отвечать, я не обижусь. Я вообще теперь ни на что не обижусь, я уж слишком накосячила. — Знаю. Это мой наставник. Кот коротко проводит ладонью по серебряным волосам. Девочка хмурится, тоже глядит на огонь, и злится. — Я, как любит говорить Цири, ужасненько злюсь. Они все придурки. И даже тб не соблюдают. Койон коротко смеется. — Что такое тб? — Техника безопасности. Сами виноваты, в общем. Их бы так. — Не злись, лисенок. Это было чертовски давно. — И что, что давно? Ты тоже Кот, значит, я злюсь. — Ути-пути, какие мы грозные, — ухмыляется Кот, щекоча осторожно кончиками пальцев ее тонкую шею. — И Трисс тоже магичка. Вот, я поняла, почему она мне не нравится. — Ты категорична, лисенок. Мир не делится на черное и белое. Она — хорошая. Уж поверь мне, у меня чуйка на людей. Хотя пока ее цели просто совпадают с нашими, скорее всего. — И что, что категорична. Мне по возрасту положено, — фыркает девочка, по-хозяйски укладывая голову на чужое бедро. Кот только тихо улыбается. — И вообще, — продолжает бурчать Лис, сворачиваясь калачиком, — не умею я по-женски разговаривать. У меня только братья были. Пусть и не родные. Зато много. И не понимаю, что она от меня хочет. Вселенской откровенности? Полного доверия? Шиш, я к вам привыкала месяц, а вы, в отличие от нее, правда мне помогли, а не заставили пугать всех вокруг. — Цири скорее удивилась, чем испугалась, — негромко проговорил Кот, рассеянно перебирая пальцами серебряные пряди, — а меня кошачьей жизнью не напугаешь. Я свое там уже отбоялся. Лис дернулась от этих слов, но тут же приластилась ближе, подставляя висок под теплую ладонь. Ей так не хотелось напоминать кому-то о страшном. Хотелось только, чтобы эта неясная болезнь, пустившая глубоко корни, заставляющая видеть то, что она видеть не могла и не должна была, исчезла. И хотелось немножко поберечь их — всех этих бывших детей, отбоявшихся свое. Ее не гнали — и она осталась, уснула под потрескивание дров в камине, сжав в ладонях длинные теплые пальцы. И Кот уснул — не нервно, просыпаясь от встревоженных воспоминаний, как ожидал, а тихо, неудобно склонив голову вперед, но сидя ровно по старой привычке засыпать где угодно и в какой угодно позе. Девочка тихо и мирно сопела — этот звук успокаивал. Запах, отдающий лавандой, которой не было в воспоминаниях, тоже успокаивал, смягчал прорвавшиеся было в грудь от плеч острые лезвия проснувшейся памяти.