Волкодав

Утро было неловким настолько, насколько вообще может быть что-то неловким для ведьмака, который физически не может краснеть. Мог бы — было бы еще хуже. Лис безмятежно спала, определив его для себя в роли грелки и обхватив руками и ногами. Кот, едва проснувшись, принялся сосредоточенно размышлять в куче направлений одновременно. Главный вопрос — что делать? Что сказать ей, что сказать Весемиру, что, в конце концов, сказать Эскелю, который вернется завтра? По-тихому выбраться сейчас и дать девушке спокойно доспать без его драгоценного общества или остаться? Как она отреагирует, не будучи уже под влиянием инесы? Очень не хотелось сейчас что-то решить для себя — что-то однозначно смелое и, возможно, неверное — и получить с размаху по ушам чужими словами. Лис такие мысли явно не занимали — она зажмурилась, просыпаясь от скользнувшего на лицо солнечного лучика, вытянула руку, лежавшую поперек его груди, в сторону, потягиваясь. — Я пришел к тебе с приветом, — сонно пробурчала она, — рассказать, что солнце встало, — приластилась щекой к шее, пытась спрятаться от солнечного лучика, — что оно горячим светом, — девушка сладко зевнула, — по листам затрепетало… Тихо выбраться, пока она спит, не вышло — оставалось лежать и ждать развития событий. Как там ему советовали — слушать интуицию? Интуиция подсказывала, что провести ладонями по узкой спине — отличная идея. Да и Лис не выглядела так, будто сейчас будет отбиваться и кидаться обвинениями. Хотя она, возможно, еще не проснулась достаточно, чтобы вспомнить, что было, и понять, на ком она спит. От мыслей начало надоедливо ныть в висках. — Утро, — негромко констатировал факт ведьмак, чтобы сделать хоть что-то — все же провел ладонями вдоль ее позвоночиника. Девушка почти ощутимо завибрировала от довольства, податливо выгнула спину сильнее. — Утро, — снова зевнула, — кажется, поговорить все же нужно. Судя по тому, — она приоткрыла один глаз — пакостный луч тут же просветил двухцветную радужку насквозь, — какое странное у тебя выражение лица. Прости, кстати. Койон удивленно моргнул. — За что? — Ну, например, за то, что у меня все задом наперед, — фыркнула Лис, лицом зарываясь ему в шею, — обычно нормальные разумные сначала говорят, обсуждают, приходят к общему мнению, а потом уже делают то, что сделала я. Но мое хваленое «словами через рот» отлучилось, пришлось встряхнуть его в голове, чтоб вернулось. Вернулось, кстати. И вот что я спрошу, — девушка приподнялась на локте, прищурилась, вглядываясь ему в лицо, — как ты вообще относишься к этой ситуации? Ответить умнее, чем вопросом на вопрос, он не придумал. — А ты? — Меня-то все абсолютно устраивает, — совершенно спокойно заявила Лис, обратно укладывая голову ему на грудь, — и именно поэтому я спрашиваю. Все же на такие действия нужно спрашивать разрешения. — Я трижды спрашивал, — немного растерянно заметил Кот, аккуратно укладывая ладони ей на поясницу. Лис фыркнула, завозилась, устраиваясь. — Я про себя говорю. И возвращаюсь к своему вопросу — раз уж мы выяснили, что я полностью положением довольна. — Серьёзно? — сдержать что-то, теплой щекочущей волной расходящееся по телу от солнечного сплетения, стало невозможно. Все-таки не ошибка. Лис снова подняла голову, жмуря довольно один глаз. — По мне не видно? Ответа словами она не дождалась — ее быстро и крепко обхватили руками, прижимая к груди и поворачивая набок. Лис сначала удивленно пискнула, а потом, когда громкое басовитое мурчание разлилось по комнате — тихо засмеялась, вытянув руки и обнимая теплую шею. — Все при деле, все довольны, — мурчание было тому свидетелем, — а теперь нужно думать, что сказать Эскелю, если он включит папочку с ружьем. А он включит. — И Весемиру, если он включит дедушку, — что такое «ружье», Кот не знал, но судя по всему — что-то не сильно приятное. Лис пожала плечами, насколько позволяла поза. — Весемира задрало смотреть, как мы маемся, и он явно не имеет ничего против. Во-первых, он знает, что запрещать мне что-то, не угрожающее жизни и здоровью — значит пускаться в долгие и аргументированные объяснения, а аргументов тут нет. Во-вторых, в чем проблема — все уже взрослые и сами могут разобраться, что они хотят. Мы вроде разобрались. И в-третьих — он сам вчера сказал, чтоб мы поговорили уже наконец. А вот Эскель, скорее всего, психанет, потому что он меня бережет. И упорно считает ребенком, причем чуть ли не своим. Но думать я сейчас не могу, я могу только наслаждаться жизнью, а поэтому надо привести себя в порядок и, — Лис задумалась, — и пойти, пожалуй, в библиотеку. На Мучильню я не дойду и ну ее в эту самую со всеми инесами. И Весемиру надо сказать, что все, конечно, хорошо, что хорошо кончается, но эти гады тут завелись. Кот с длинным объяснением был согласен заранее, пусть и прослушал половину, уткнувшись носом в пахнущую мятой, лавандой и им самим серебряную макушку. — Что, кстати, значил тот жест? — все же поинтересовался он. В конце концов, этот вопрос не давал ему покоя с конца весны. — Какой? — не сообразила Лис, подняла голову. Ведьмак хмыкнул и ткнулся носом ей в щеку — как делала она сама. Поднял голову — девушка тихо рассмеялась, приблизилась, слегка проводя кончиком носа по теплой и немного колючей щеке. Мягкий поцелуй опустился на скулу. — Мою нерешительность. В солнечном сплетении тут же что-то остро сжало, все слова вымелись из головы — и чтобы ответить на это хоть что-то, ведьмак снова громко заурчал, крепче прижимая к себе гибкое прохладное тело. Лис с удовольствием нежилась в тепле и вибрирующем успокаивающем звуке. В Каэр Морхене никто не знал, что Эскель умудрился купить все ингридиенты еще вчера — и решил двинуться обратно сразу, а не вечером этого дня, ночевал на перевале, рискую, чтобы привезти ингридиенты как можно быстрее, и приедет не днем следующего дня, а после обеда. Весемир, только услышав про инес от Койона, который смущенно отводил глаза в угол, и Лис, просто светящейся от радости, нахмурился и двинулся на зачистку, отмахнувшись от молодого ведьмака и передав ему попечение над девушкой на несколько часов.

***

Эскель потер ладонью лицо. Вся эта возня с закупками ингридиентов его порядком утомила. Он, не встретив никого на своем пути, поднялся в жилую башню, намереваясь привлечь Койона к разгрузке, но остановился у самой его двери. Прислушался — комната была пуста, что неудивительно. Но вот запах, просачивающийся из-за двери и ведущий куда-то вниз, говорил достаточно красноречиво о том, чем Кот занимался. Эскель криво усмехнулся. Его, котовье, счастье, что тут нет Ламберта — в нюхе, возможно, младший ведьмак и уступал слегка Эскелю, но тут не учуять было сложно, и Койон, кажется, чудом избежал огромного числа шуток про рукоблудие. Примешавшийся к почти незаметному запаху самого Койона тяжелый, забивающий нос, обволакивающий запах был знаком каждому из ведьмаков и интерпретировался в отсутствие в крепости женщин однозначно. Ведьмак спокойно направился по следу — благо в безветренных каменных стенах, пока воздух был еще по-летнему тяжел, запах оставался четким. У краснолюдского лета определенно были свои преимущества. След повел его на второй этаж — чему Эскель удивился — и привел его к верхней библиотеке. Ведьмак пожал плечами. Лис-то таким нюхом не обладает, не учует, чем Кот занимался, и спокойно, наверное, притащила его в свое излюбленное место. Он отворил дверь и вошел. Лис, сидевшая на подоконнике, оторвала взгляд от раскрытой на коленях книги и резво спрыгнула на пол. Эскель оглянулся, но собрата поблизости не было. Девушка тем временем широко улыбнулась и подскочила к нему. — Эскель! — звонкий голос отразился от каменных стен, запрыгал до самых высоких сводов потолка, — ты вернулся! — Да, — ведьмак настороженно повел носом. Нет, запах не исчез, след определенно вел сюда. Тогда что… — Где Койон? — резко спросил он, нахмурившись своей догадке. Лис широко раскрыла глаза, взглядываясь в не спешащее улыбнуться в ответ знакомое лицо. — Где-то около разрушенной башни был, — растерянно ответила она, взгляд малахитовых глаз с карими звездами вокруг зрачка заметался по его лицу — от нахмуренных бровей к вытянувшемуся в тонкую щелку зрачку, к сжатым зло губам, — что… Эскель не дослушал вопроса — вылетел из библиотеки, сбежал вниз по лестнице. Догадка опаляющим грудь огнем сгустилась в груди, глухой злобой ударила в голову. Койон стоял во дворе, спокойно щурясь на солнышко. — Ты уже вернулс… — начал было он — и хрипло выдохнул, оборвавшись на полуслове, когда Эскель без лишних слов схватил его за грудки и припер к каменной стене, стукнув о нее затылком и лопатками, — язви тебя, что ты творишь?! — Что ты с ней сделал? — прорычал ведьмак в лицо собрату, зло щерясь, — какого лешего, Койон? Почему она пахнет тобой? — Стойте! Громкий, срывающийся крик — ведьмаки синхронно повернули головы к дверям в крепость. Лис привалилась плечом к косяку, пытаясь отдышаться, прижав руку к груди, и беспомощно переводила взгляд с одного на другого. Эскель крепче сжал кулаки — кожа куртки Койона затрещала. — Эскель, остановись, — в малахитовых глазах заблестели слезы, Лис судорожно вдохнула, — пожалуйста, не надо. Вы, — она тяжело сглотнула, отерла тыльной стороной ладони щеку, по которой пробежала одинокая слезинка, — я… Она во все глаза смотрела на взбешенного Эскеля — и, растеряв все слова, юркнула обратно в двери. — Я думаю, нужно поговорить, — Койон потер шею, когда Эскель, наконец, выпустил его куртку. — Я думаю, что ты охренел, — ведьмак сплюнул, отвернувшись, и направился ко входу, — и определенно об этом пожалеешь. — Уже пожалел, — беззвучно, сам себе отозвался Койон. — Весемир! — едва войдя в большой зал, загрохотал Эскель, — какого дьявола тут творится у тебя на глазах?! — Сядь, — в голосе старого ведьмака, мирно выстругивавшего что-то из небольшого деревянного бруска, звякнул металл. Эскель встал перед ним, скрестив руки на груди и сверля наставника тяжелым взглядом. Койон тихо скользнул на лестницу. — Сядь, Эскель. И вспомни, что всегда гордился своей выдержкой, — Весемир был непреклонен. — Какая, к чертовой матери, выдержка? — взорвался ведьмак, срываясь на рык, — что этот сукин сын сделал с Лис? И какого хрена ты не вмешался? — Прекрати сквернословить и успокойся. — Я не успокоюсь, пока он не окажется за мостом с отпечатком моего ботинка на заднице! — Отлично, — Весемир с тихим стуком уложил нож на стол, — продолжай психовать, раз ты сам прекрасно разобрался с ситуацией, едва поведя носом. — С какой, блять, ситуацией?! Что тут произошло? — Я обьясню тебе, если ты сядешь и возьмешь себя в руки. — Не надо разговаривать со мной, как с сопляком, — прорычал Эскель. Тяжелый взгляд из-под злобно сведенных у переносицы бровей столкнулся с прямым и строгим взглядом старого ведьмака. — Так не веди себя, как сопляк. Не ори. Эскель упрямо дернул подбородком в сторону — и с грохотом опустился на лавку. — Ну. — Убежала? — переведя взгляд за его плечо, спросил спокойно Весемир у идущего от лестницы Койона. Тот только руками развел. — Как сквозь землю провалилась, — негромко ответил он, — скинула одежду в библиотеке, прихватила оттуда свежестираную рубашку — и только след простыл. Эскель выдохнул сквозь зубы, старательно давя в себе неожиданно яростно вспыхнувшую злобу. На замершего у стены за его спиной Кота он даже не обернулся — все сверлил тяжелым взглядом Весемира. Старый ведьмак вздохнул. — Вчера днем Лис столкнулась на Мучильне с инесой, — начал он. Эскель скривился. — Невозможно. Инес всех перебили ради яда. — Я своими руками сегодня утром уничтожил их гнездо в лесу, — парировал Весемир, — в окрестностях городов и большака их, может, и перебили. А здесь для них — райский уголок. Территории много, еды хватает, а ведьмаки на них внимания не обращали никогда — инесы не опасны, чтобы их зачищать, и никогда до этого года не подбирались так близко. — Дьявольщина. Почему она не пошла к тебе? — А я что сделал бы? — развел руками Весемир, — стар я, — Эскель едва слышно зарычал, — и противоядие никак было не сделать. Ты сам за ингридиентами уезжал и только вернулся. Горячка от интоксикации — не самая приятная вещь, чтобы провести в ней почти сутки. Вот она и сунулась к Койону, — старый ведьмак кивнул, перехватывая взгляд светлых желто-зеленых глаз, — потому что из нас двоих в человеческих зельях он разбирается лучше. — Она даже не поняла, что происходит, — негромко сказал Кот, опустив голову. — Я учуял, как ты ей объяснил, — прорычал Эскель, — и, поверь мне, есть и другие способы добиться этого эффекта. — Я знаю, — по-прежнему не повышая голоса и не поднимая головы, ответил Койон, — она сама захотела. Я спрашивал трижды. — Язви тебя, — Эскель резко поднялся на ноги, — трижды. Разъяренный ведьмак широким шагом пересек зал и ушел в соседний, откуда вела лестница в жилую башню, не обернувшись. В груди билась непонятная, непривычная злоба, мешалась в тошнотворный коктейль с рвущей душу тоской и обвившей ребра болью. «Она сама захотела» — Чтоб тебя, — Эскель грохнул дверью, остановился посреди своей комнаты, запустив пальцы в волосы, — холера… Он не понимал, что именно так сильно его разозлило. Осознание, что эта девушка, которая так ждала его — ждала их всех — оказывается, кого-то из них ждала больше? Внезапно оглушившая его информация, что она сама легла под его собрата, который успел стать другом? Почему на душе мерзко, как будто его снова предали? К ночи Эскель понял, что это не дело. Острая ярость стихла, оставив неприятное, ноющее в груди чувство. Он спустился вниз — и на кухне обнаружил молча пьющего Койона. Кот поднял голову, нетрезвым взглядом окинул собрата. — А поговорить все же надо. — Молчи. Я еще трезвый. — Ненадолго, — Койон пододвинул к севшему на лавку Эскелю бутылку темного стекла, — охренительно убойная штука. Сам придумал. Ведьмак даже спрашивать не стал, что там — глотнул из горла. В уши точно заложили ваты, в нос ударил острый запах трав, жидкость льдом прокатилась вниз и осела в груди обжигающим теплом. — Думаю назвать мозгоклюйкой. Похмелье просто адское, — Койон снова приложился к своей кружке, — но нужный эффект дает быстро. — Это ты мозгоклюйка, — Эскель глотнул еще раз, — мне мозги сегодня вынес махом, слова не сказав. Ловелас хренов. Замолкни на две минуты, мне нужно дойти до состояния, когда за твой рассказ я не захочу размазать тебя по кухне. — Или не сможешь, — философски заметил Кот, опустив подбородок на лежащее на столе предплечье и глядя на стремительно глотающего «мозгоклюйку» Эскеля. — Или не смогу, — согласился тот и вперился взглядом в стену. Молчание затянулось минут на десять, ведьмак с завидной регулярностью прикладывался к предложенному алкоголю. — Ну? — отмер, наконец, Эскель, оторвавшись от созерцания камней. — Дошел? — Ну. — Она боялась, что ты так отреагируешь, — удивительно трезво для того, кто с трудом мог держать голову ровно, сказал Койон. В этом и был плюс изобретенного им дикого коктейля — говорилось легко, словно капли в рот не брал, мысли ясные и глубокие, а ноги не держат. Пойло под девизом «встань трава — расступитесь горы». По голове давало с значительным опозданием — но с чувством, как по пустому котелку, и с таким же звоном. — Так — как? — Как и отреагировал. — Холера, — Эскель снова перевел взгляд на стену, чувствуя, как его от этого шатнуло, — она меня как облупленного уже знает. Опустевшая бутылка с грохотом встретилась с поверхностью стола. — Всех нас. — Все мы под юбку к ней не полезли бы, котяра ты свихнутый. — Я тоже сам не лез, — Койон успешно пропустил мимо ушей очередное упоминание приписываемого всем ведьмакам его родной Школы сумасшествия. — Но влез же в итоге, язви тебя, — Эскель тяжелым взглядом сверлил Кота. Тот вздохнул. — Влез. И не знаю, как к этому относиться. — Из того, что ты все еще здесь и не висишь в конюшне на вожжах, — Эскель прервался, взболтав остатки «мозгоклюйки» на дне бутылки и допив их махом, — можно понять, что всех все устраивает. Кроме меня. Холера, не могу я! — он грохнул кулаком по столу, — она мне как младшая сестра! А ты, сучий ты кот, все же друг! Что мне, блять, делать со всем этим? — Ждать, — ответил Койон, допивая из своей кружки, — ждать, пока она не явится. — А куда она, стрыга ее дери, провалилась? — Хрен ее знает. Но я ее не найду. — А я, — Эскель снова начал разглядывать стену, — а я даже искать не буду. Все они, бабы, одинаковые. — Не все, — Койон медленно моргнул, расфокусированно глядя на собрата снизу вверх, — не все. Она ж любит тебя. — А в койку прыгнула к тебе. — Меня она тоже любит, — покладисто согласился Кот, — вообще всех любит. Эскель фыркнул. — Че ты вообще про любовь заговорил? — Так это, — Кот попытался что-то изобразить руками, но не смог, — смотри. Вот тебя она любит. И меня. Тоже. А мы сегодня подрались почти, получается. Ну, ты на меня наехал. — И правильно сделал. Я б тебе еще в морду дал для верности, хоть ты мне и друг. — Типа того. И вот, — Койон взмахнул криво правой рукой, на которой не лежала голова, — она испугалась. Заныкалась. Ждать надо, пока явится. — А тебя-то ей чего бояться? — Эскель перевел нетрезвый взгляд на собрата. — Так подумала, что я тебе сказал. Пометил. Неважно. Заявил, так сказать, свои права. — Какие у тебя права, сукин ты сын? Одни страдания и обязанности. Как у Геральта. Он тоже с чародейкой связался. На свет из-под стола явилось еще две бутылки «мозгоклюйки». Разговор плавно перетек в пьянку. — Знаешь, что я тебе скажу? — Эскель криво улыбнулся, — не знаешь. Ты ж не слышал того пророчества Цири. — Того? — заторможенно переспросил Койон, с трудом фокусируя взгляд на собрате, — а, того… где про душу? Набрехала она, прости, Мелителе. Есть у Лис душа. Такая, что остальным только завидовать и вздыхать. — Не, не ту часть. Слушай, что скажу, — ведьмак помолчал, собираясь с мыслями, — было там сказано, что она отдаст сердце Коту. Да, точно так. Коту-двоедушнику. Так что, друг мой, если ты ее того… Если обманешь… — Да ни в жизнь! — Цыц. Так вот. На краю света найду. Понял? — Понял, — Койон снова уложил голову на предплечье, зевнул, — а что там еще было? — Где? — В пророчестве том. Которое я не слышал. — Про серебро и сталь. Ведьмачество ей Цири предсказала. Да только как можно позволить ей пройти то же, что и мы? Никак не можно. — Пророчества не лгут. Но могут исполняться неожиданным образом. — Да через жопу они исполняются всегда. И везде Коты, Коты, — пробурчал Эскель, — рыжий кот дорогу покажет, черный кот что-то там обманет… — Черный кот — это ж я, — обрадовался Койон. — Вот я и говорю — если обманешь… — А рыжий кот? Гезрас, что ли? — Какой Гезрас? Тот, который вашей шайкой верховодит со времен резни в Стигге? — начал вспоминать историю Эскель, хмурясь, — он разве жив еще? — У Котов девять жизней, — поучительно выдал Койон, — а он еще нас с тобой переживет, помяни мое слово. *** Три дня растянулись для Эскеля в небольшую вечность. Сначала он и впрямь хотел подраться с Койоном. Как только приехал и начал соображать, в чем дело. Но Весемир и разговор с Котом задвинули это желание куда-то далеко и даже стыдно стало за ребяческий порыв. Потом он хотел найти Лис сам. Ему определенно нужно было что-то ей сказать — ведьмак сам до конца не понимал, что. Спросить, зачем она это сделала? Почему испугалась? От чего прячется? Почему не сказала сама? Симпатий такого толка, при котором прыгают в постель, он, признаться, от нее не ожидал ни в чью сторону. Конечно, он даже не рассматривал себя, как вариант — от одной этой мысли становилось дурно и мерзко и захотелось вдариться лбом в стену, чтобы выбить из головы все эти бредни. Он старый, давно и безнадежно изуродованный своим шрамом мутант, какое до него дело юной и миловидной чародейке, пусть и учащейся у ведьмаков? А она — совсем еще ребенок, казалось, который так по-детски с интересом узнавал окружающий мир с новой — магической — стороны. Вариант с обычной мужской ревностью он отмел, потому что женщины в Лис не видел, хоть убей. Только очаровательное дитя. Что тогда — ревность старшего брата? Как ни крути, на эту роль он подходил чуть больше. Или даже отца. Черт, он понял, что чувствовали кметы, когда прятали от ведьмаков девушек — особенно те, которым спрятать не удалось. И посочувствовал тому мужику, который в его первый год на большаке гнал их с Весемиром полями от самого села с другими кметами топорами, вилами и граблями почти три версты. То была, кажется, его дочь. А Весемир потом, спешившись, еще два часа гонял его по лесу сорванным по пути прутом — и правильно делал, как выяснилось. Найти девушку в крепости им не удалось. Смена одежды сбила запах, сквозняки и общий дух запустения окончательно стерли след. Она как сквозь землю провалилась, забравшись непонятно куда и каким путем. В крепости и до осад было много укромных местечек, чем они с другими юными ведьмаками частенько пользовались, но все их не упомнишь, часть завалило, а часть образовалась за завалами. Под вечер третьего дня Лис нашла его сама. Один раз легонько стукнула в дверь — так стучала только она. Весемир стучал дважды, остальные или входили вовсе без стука, или барабанили, пока не откроют. Не дождавшись ответа, приоткрыла дверь, проскальзывая в комнату. — Эскель, — тихонько позвала его девушка, теребя рукава. — Я здесь, — глухо отозвался он, поднимаясь с кровати и подходя, — я успокоился, можешь говорить. В груди ворохнулась боль. Он разозлился сам на себя — чему там болеть? И зачем? Ведьмак ведь убедил себя, что претензий не имеет. Да, не ожидал. Но Лис была уже достаточно взрослой, что бы он не думал об этом, и точно не должна была советоваться с ним о том, с кем ей спать. — Да, — Лис глубоко вдохнула, — прости, что убежала и ничего не объяснила. — Весемир с Койоном объяснили. — Это должна была сделать я, — Лис закусила губу, опустив голову. Ведьмак приблизился, встал в двух шагах, давя в себе желание закрыться, скрестить руки на груди. Он знал, что она заметит и считает этот жест, поймет, что к чему, поймет, что он чувствует на самом деле, и не хотел этого. Ни к чему. — Ты ничего мне не должна. — Должна, — упрямо подняла голову вверх девушка, взглядом находя отражающие слабый свет из окна зрачки, — ты разозлился. — Мои тараканы и не более. Мы уже помирились. Не мне тебе диктовать, кто тебе должен нравиться. — Эскель, — Лис приблизилась, он едва не вздрогнул, когда прохладные ладони осторожно легли на грудь, — все равно прости. Я не знала, как и что сказать, чтобы не разозлить и не расстроить тебя. — Какая разница, что я об этом думаю? — скривился он, но не отошел. Тянущая, непроходящая боль в груди сконцентрировалась там, где рубашки касались прохладные даже через ткань ладони. — Мне важно, что ты об этом думаешь. — Я думаю, что понял, что чувствовали кметы, когда гнали нас вилами от своих сестер и дочерей. Только Койон еще и мой друг. Глухая тоска расползлась по легким. Да, друг, которым она дорожит больше, которого ждет больше. — Не злись, пожалуйста, — Лис аккуратно просунула руки под его руками и легонько прижалась щекой к груди, — ты мне дорог, ты знаешь? И он мне дорог. Все вы. — Но в разной степени, — Эскель все же опустил ладонь на белеющую в темноте макушку, провел по мягким волосам, — это нормально, что он тебе ближе, чем я. Я мог бы и попривыкнуть с моей-то рожей. — Да не при чем тут твое лицо, — ведьмак был готов поспорить, что она смешно сморщила нос от досады, — я просто воспринимаю вас по-разному. Мне очень спокойно с тобой, я не хочу, чтобы ты чувствовал себя плохо. Там, где бледная щека касалась его груди, под рубашкой, под ребрами свернулся какой-то маленький теплый комочек. Как спящий котенок — легкий и пушистый. — Все хорошо, — Эскель еще пару раз провел ладонью по мягким волосам и почувствовал нестерпимое желание перевести тему, пока он окончательно не расклеился, — ты уже была у него? — Еще нет, — Лис слегка сжала пальцами его рубашку на спине, — сейчас пойду. — Иди, — тёплый комочек в груди стал будто больше и легче, — мы переживали. Оба. — Я знаю, — девушка напоследок чуть сильнее сжала руки, ластясь под гладящую по макушке ладонь, и отшагнула. — Где ж ты пряталась? — не сдержался от вопроса Эскель, когда она уже открывала дверь. Лис обернулась. — На самом верху заброшенной башни. — Холера, — Эскель нервно хохотнул, — да, в логове Весемира мы не искали. — Потому я там и пряталась, — улыбнулась Лис и вышла, прикрыв дверь. *** Лис словно растворилась в переплетении каменных коридоров и лестниц. За три дня она ни разу не попалась на глаза ни Койону, ни Эскелю. Весемир на их редкие вопросы только хмурился и повторял, что она покажется сама, когда захочет и если захочет. Койон растерянно стоял в центре ее комнаты. Все здесь говорило о ней — стопка пергамента на рабочем столе, небрежно брошенная на подоконник одежда, лежащая на кровати книга. Тонкий слой пыли, покрывший все поверхности и нетронутый на полу, прозрачно намекал на то, что в своей комнате девушка не появлялась. Не появлялась она и на кухне, и в общем зале, и во дворах. Ее не было нигде. Точнее, где-то она точно была — Весемир веско сказал, что за пределы крепости Лис не выходила. Но где именно — оставалось загадкой. Эскель, который провел в крепости всю юность, только качал головой. Он и сам уже не так хорошо помнил все ходы и переходы, к тому же осады знатно потрепали Каэр Морхен. Для легкой и гибкой Лис забраться куда-нибудь через дыру или поверх обвала не было проблемой, в отличие от взрослых ведьмаков. И Койон смирился. Тяжело, неприятно, но смирился с тем, что показаться она может еще нескоро. Время ушло глубоко за полночь, а он все сидел на своей кровати, погрузившись в мысли. Лунный свет едва просачивался через порядком грязное стекло. Ведьмак тяжело выдохнул сквозь зубы, осознав, что плечи бьет быстрая, легкая нервная дрожь. Вот так, по своей глупости напугать ее и даже не суметь объяснить, в чем дело — это надо было постараться. Так легко разрушить хрупкое доверие. Легкие шаги за дверью он пропустил мимо ушей. Дверь приоткрылась — Койон расфокусированным, усталым взглядом окинул тонкую фигурку, проскользнувшую в проем. Криво усмехнулся. Дожил, уже мерещиться начала. — Прости, что не пришла раньше, — Лис притворила дверь, приблизилась, почти бесшумно ступая босыми ногами по каменному полу, — мне нужно было время, чтобы успокоиться. — Я сам виноват, — снова криво ухмыльнулся ведьмак и опустил голову еще ниже, вперившись взглядом в колени, — сорвался с места в карьер. Лис только покачала головой — и влезла на кровать. Она цепким, привыкшим к полумраку взглядом окинула и опущенные плечи, и склоненную бессильно голову — темные волнистые волосы почти скрыли бледное лицо с острыми чертами. Девушка и правда не чувствовала в себе сил вернуться к нему раньше — ее попеременно душила то злость, то горечь, то страх. Она испугалась реакции Эскеля, не понимала, что ему успел сказать Койон, и не знала, что сделать и что сказать самой, чтобы это прекратилось и все стало хорошо. Вдосталь наплакавшись в комнатке на самом верху необитаемой башни, которую Весемир предоставил в ее безвременное пользование, в первый день, второй она просто пролежала без движения, кутаясь в одеяла и шкуры и бессмысленно глядя в огонь. На третий день она спустилась на пролет вниз — и спешно забралась обратно, едва услышав со двора знакомые голоса. И сейчас ее сердце колотилось, как безумное. Что он сделает? Что скажет? — Я скучал, — усталый, задевающий в душе какие-то болезненные струны взгляд коротко скользнул по ней — Лис присторилась на некотором расстоянии, подогнув под себя ноги и внимательно наблюдая, — даже не думал, что это будет… так. Девушка промолчала, пытаясь собраться с мыслями, сощурилась, склонила голову к плечу, стараясь найти в его позе хоть что-то, кроме бессилия. Что-то, что намекнет — что ей сказать, что сделать и от чего воздержаться. Едва смогла различить легкую дрожь, бьющую плечи ведьмака. Тут же потянулась к нему, пересела ближе, коснулась кончиками пальцев плеча. Немного нежности — все, что было нужно. Ответ пришел сам собой, проскользнул в измученной, дрожащей усмешке, в прикрытых кошачьих глазах. Лис уже смелее коснулась широких плеч, перекинула одну ногу, усаживаясь на его колени, обхватила ладонями лицо, заставляя поднять на себя взгляд. — Зачем ты это делаешь? — кривящиеся от непонятной силы тоски губы слушались плохо. Лис только молча склонила голову чуть набок, не отрывая взгляда от кошачьих глаз. — Я не оправдал твоего доверия. Почему ты пришла? Девушка мягко притянула чужую голову к себе, слегка поглаживая затылок. Койон закрыл глаза, судорожно вдыхая ставший привычным терпковатый, холодный запах бледной кожи — мята, лаванда, полынь, брусника и что-то легкое, едва уловимое, совсем звериное, живое. — Я хочу побыть с тобой, — совсем тихо ответила она, ласково пропуская через пальцы темные пряди. Ведьмак вздрогнул сильнее, с трудом поднял непослушные руки — но лишь слегка коснулся тонкой талии. — И чем я это заслужил, — все еще пытаясь выдавить подобие улыбки, поинтересовался непонятно у кого он. Прохладные пальцы только притянули его голову еще ближе, ей на грудь, скользнули по виску, слегка касаясь кожи. Лис не ответила, только улыбнулась, когда горячая тяжесть его ладоней все же легла на пояс. Всего лишь немного нежности. Осторожные, мягкие прикосновения, девушка чуть наклонила голову, едва прижавшись щекой к темной макушке. Дрожь, бьющая его плечи, потихоньку стихала под ласковыми прохладными ладонями. Она мягко повернула тяжелую голову, упирающуюся лбом в ее грудь, набок, лицом к себе, слегка погладив по щеке, убирая за уши падающие на его лицо темные пряди. Наклонилась, едва ощутимо прикасаясь губами к переносице, словно хотела так разгладить хмурую складку между его бровей. — Не все требует, чтобы его заслуживали, — совсем тихо сказала она, прикрывая глаза и касаясь носом темных волос, — что-то приходит просто потому, что ты есть и ты — это ты. — Мне хотелось бы в это верить, — криво улыбнулся ведьмак, ластясь по-кошачьи щекой к узкому плечу, — но я ни разу такого не встречал. Легкий, почти невесомый поцелуй опустился на острую скулу. — Теперь встретил. — Похоже на то, — Лис довольно улыбнулась, когда горячие руки легли, наконец, ей на спину, не нерешительно придерживая, а обнимая, прижимая ее к груди, — наконец, встретил, — теплое дыхание коснулось шеи, по ее спине пробежали мурашки. — Ляжем спать? — тихонько спросила девушка, одновременно не желая слезать с его колен и понимая, что после нескольких нервных дней им обоим нужно отдохнуть. — Ты останешься? Тихий вопрос, в котором сплелось и легкое удивление, и гаснущая непонятно от чего надежда, и тянущая тоска скрутил и сжал что-то у нее в груди, как тисками. Она крепче прижала к себе тяжёлую голову, провела ладонью по темным волосам, вплетая в пряди пальцы и слегка потирая подушечками его затылок. — Я никуда не денусь, — заверила ведьмака Лис, заглядывая в желто-зеленые глаза, — не хочу никуда уходить. Койон кивнул — и Лис слезла с его колен, усаживаясь рядом. Ведьмак стянул через голову рубашку, кинул ее на стул. — Я тоже не хочу, чтобы ты уходила, — склонив снова голову и отвернувшись, отозвался он, и девушка едва подавила острое, болезненное желание прижаться к проступающей в полумраке комнаты широкой спине прямо сейчас. Ведьмак склонился, снимая сапоги, стянул штаны, оставаясь в одних шортах-белье, которые в свое время изрядно удивили Лис. Она уже пришла готовой ко сну — в едва доходящей до середины бедра свободной белой рубашке. Лис переползла к изголовью, юркнула под одеяло, сворачиваясь в комочек. Койон обошел кровать, неслышно ступая босыми ногами по каменному полу, откинул одеяло с одной стороны и лег, едва касаясь ее спины плечом. Девушка беспокойно задвигалась, перевернулась, подобралась ближе, влезая под приподнятую для этого руку, примостилась, вытянувшись рядом и уложив голову ему на грудь. Чуть приподняла лицо, ища взглядом кошачьи глаза, скорее почувствовала, чем увидела, легкую, не кривую и не вымученную, улыбку — тихий выдох, едва заметное движение грудной клетки под головой, один чуть более сильный удар сердца. Прохладная ладонь скользнула по широкой груди, легонько поглаживая, пересчитывая пальцами ребра под плотными и плоскими мышцами. Лис почувствовала, как горячая рука легла на спину, обнимая и притягивая ближе, выше, к плечу, и довольно улыбнулась. Замерла, остановив руку поперек его груди, вздохнула. Закинула на ведьмака одну ногу, игнорируя задравшийся подол рубашки и коленкой чувствуя горячую кожу живота. — Как в первый твой день здесь, — невесомый поцелуй опустился на макушку, Лис тихо вздохнула, вслушиваясь в негромкий шепот, — помнишь? — Помню, — выдохнула она, — я сразу поверила тебе. Койон провел ладонью по ее боку, уткнувшись носом в серебристые волосы. — Спокойной ночи, — Лис слегка поерзала, устраиваясь поудобнее, щекоча кожу своим дыханием. — Спокойной ночи, лисенок. Дыхание рядом замедлилось, успокоилось, стало глубже. К Коту сон не шел. Он думал. Мысленно проваливался в прошлое — и не мог вспомнить, когда вообще было такое, чтобы он засыпал с кем-то вот так, рядом, на всю ночь после того, как переспал. Выходило, что никогда, или он просто не мог вспомнить — настолько давно это было. Он всегда предпочитал уходить, получив свое — чтобы не мозолить глаза партнерше. Койон раз за разом возвращался из воспоминаний в реальность, к ощущению прохладного, сонно расслабленного тела под боком, к весу беленькой головы, лежащей на груди у плеча, к мягкой ткани ее рубашки под ладонью. Непривычно. И оттого только сильнее сжимала грудь какая-то неясная, требующая выхода нежность. Он чуть повернулся, склонил голову — легкий, невесомый поцелуй коснулся ее лба, бледной щечки. Кот прислушался к своим эмоциям — да, все правильно, все так и должно быть. Невинная, тихая ласка — такая редкая для них и оттого еще более ценная. Лис вздохнула, шевельнулась, приподнимая голову, сонно мазнула губами по его челюсти, не открывая глаз. Сердце ударилось в ребра сильнее, от солнечного сплетения растеклось ручейками по телу плавящее, согревающее зябнущую душу тепло. Девушка уснула окончательно — даже не пошевелилась, когда ведьмак рядом повернулся на бок, охватывая ее обеими руками и аккуратно прижимая к себе. Закинула обратно ногу — теперь уже ему на бок — и уткнулась лбом в грудь.