Волкодав

Нагрузив Лис книгами, Трисс снова принялась за сомнительные разговоры о вреде нейтралитета. Ведьмаки, как и прежде, не стремились вступать в полемику с Четырнадцатой с Холма, признавая за ней право на боль и страх, которые она пережила и которые изменили ее навсегда. Но своей позиции держались твердо — это не их война. Волки, по крайней мере, держались. Начался новый, тысяча двести шестьдесят седьмой год по летоисчислению людей. Лис исполнилось восемнадцать лет — не желая придумывать лишнего, свои года с поправкой на замечание Йеннифер она отсчитывала от Йуле тысяча двести сорок девятого года. Поговаривали, что Нильфгаард готовится ко второй войне. Эти вести слышали и ведьмаки — но их они не нервировали так, как рыжую чародейку. Лис же жила в подобии информационного вакуума — политические новости ее не интересовали до тех пор, пока они не касались кого-то из ее ближнего окружения. Пламенных монологов чародейки она ловко избегала до какого-то момента, умудряясь незаметно сваливать из общего зала за пять-десять минут до начала нового этапа политической вербовки ведьмаков. — Ты как чувствуешь, когда она снова начнет, — украдкой улыбнулся Эскель на кухне, где отсиживалась в тот день Лис. Девушка дернула плечом. — У меня аллергия на политику. И на тему войны. — Правильно. Нечего там тебе делать. — Надеюсь, у политики тоже начнется на меня аллергия. В этот день она снова свинтила в комнату сразу после ужина, чувствуя, как доходит постепенно до нужной для красноречия кондиции Трисс. Но забыла в большом зале свою тетрадь — пришлось возвращаться. — А вот и ты! — уже порядком взнервленная чародейка стояла, широко расставив ноги, уперла руки в бока, — мастерски же ты исчезаешь, когда хочешь, Лисица! Девушка пожала плечами, но внутренне напряглась под мечущим молнии взглядом изумрудных глаз. Выпрямилась, глядя ровно ей в лицо. Ведьмаки молчали — женских разборок, одна из которых ощутимо назревала прямо сейчас, они сторонились даже больше, чем политики. Хотя бы потому, что в этом случае прилетит всем независимо от степени причастности и нейтралитета. — У меня аллергия на политику, — спокойно повторила свою фразу Лис. Чародейка поморщилась под пристальным взглядом малахитовых глаз. — Где бы ты ее видела! Война — не детские игры, знаешь ли. Лис чуть склонила голову влево, продолжая глядеть неотрывно на чародейку с непроницаемым выражением лица — Трисс задрала подбородок, гордо встречая нечитаемый, прямой взгляд. На дне зрачков в обрамлении карего ореола затеплился незнакомый чародейке прежде огонек — Лис, не моргая, сверлила ее пристальным взглядом. Тишина начала ощутимо давить на плечи. — Хочешь взглянуть на детские игры? — тихо поинтересовалась Лис с едва заметной странной, на один бок улыбкой. Трисс не дрогнула — но ей казалось, что малахитовые глаза, подобно хитрой системе риссбергских линз и кристаллов для мегаскопа, собрали до последней капли все ее эмоции, воспоминания, весь огонь, пылающий в ее кошмарах, — собрали, преломили и разъединили на составляющие, как призма разделяет белый свет на спектр, и смешали в что-то совершенно иное, но неуловимо похожее. Ответа девушке не требовалось — короткий жест ладонями. На мгновение ярче полыхнул огонь в камине — большой зал затопила иллюзия. В городе царила душная весна. Точка зрения, которая открылась им, была сверху-сбоку, так, чтобы увидеть проулок целиком. На ровную, утоптанную землю сыпались белоснежные мелкие лепестки цветов с растущего рядом дерева. Порыв сухого, пахнущего нагретым камнем, стоялой влагой и чем-то душащим, забивающим нос ветра — и лепестки взвились снегом. Слева и справа — стены, сколоченные из досок и странного, сложенного плоскими ребрами крашеного металла. В проулке стояли двумя группами дети. С одной стороны — семеро, пять мальчишек и две девочки, в одной из которых без труда можно было узнать маленькую Лис: на тонком, худощавом бледном лице, усыпанном щедро пятнышками веснушек, горели огромные глаза с резким лисьим разрезом, только темно-зеленый ободок у радужки был будто бы уже, почти незаметный, серебряная с тонкими черными нитями коса до лопаток лежит на спине. Четверо мальчишек — разного роста, но одинаково тощие и оборванные, черноволосые, в великоватых туничках разных поблекших цветов, сползающих с загорелых худых плеч, в коротких, по колено, штанах. Пятый — повыше и постарше, но не больше тринадцати лет, волосы будто выбелены, обесцвеченными вихрями неаккуратно лежат на макушке и чернеют у корней. Вторая девочка с темно-русыми короткими волосами выглядела постарше Лис, но испуганно пряталась ей за спину — рост позволял. У всех на левом запястье были разномастные синие браслеты. У Лис — низанка-нитка, яркие лазурные бусины, едва не спадающая с хрупкой кисти. Старший мальчик выступил вперед, будто ненавязчиво положив руку на пояс — между краем серой тунички без рукавов и поясом коротких штанов блеснул коротко металл. Со второй стороны жались друг к другу откровенно оборванцы, но тоже дети — мальчик лет четырнадцати выступил вперед, закрывая тощей спиной девочку с длинными антрацитово-черными волосами, но согнулся и закашлялся. Остальные двое мальчишек прятались за его спину в рваном сером плаще. — Уходите, — ровно, с совершенно недетским спокойствием сказал мальчишка с выбеленными вихрами, — здесь — Овцы. — Чтоб мы — и примкнули к шайке придурков, которые пытаются тягаться со взрослыми? — неприятно усмехнулся пацан с другой стороны улицы. Их предводитель в рваном плаще молчал, девочка тихо тряслась за его спиной. — Тогда уходите, — пожал плечами мальчишка. Маленькая Лис за ним скрестила руки на груди, отчего поблекшая, когда-то явно красная туничка с неясной истершейся черной надписью на груди сползла, открывая болезненно-тощее плечо, усыпанное веснушками. Трогательным ребенком она от этого выглядеть не начала — каре-зеленые быстрые глаза цепко оглядывали возможных противников, губы сжаты в тонкую полоску. Девочка рядом положила ладонь ей на острый локоть. — Да с чего бы это? — осклабился все тот же переговорщик. — Потому что здесь — Овцы. — Я вижу перед собой самонадеянных идиотов, — лениво улыбнулся второй из четверки, вероятно, неприятеля. Их предводитель снова закашлялся — девочка за его спиной испуганно положила руку ему на плечо. Пацан с выбеленными вихрями неторопливо извлек из-за пояса что-то, лаково блеснувшее серебристым металлом — какая-то вытянутая резная штучка. Предводитель «неприятеля» тут же ожил — и рванулся вперед. Штучка в ловких детских пальцах щелкнула, раскрываясь и показывая острое тонкое лезвие ножа. Две створки проворно защелкнулись снова, став рукоятью. Один из мальчишек намотал быстро на правую руку серебристую цепь, третий — также потянулся за пояс, доставая аналогичный нож странной конструкции. Лис напружинилась, вторая девочка потянула руку в карман, доставая быстро артефакт. — Сектор «ха», нападе… Взмыла, неправдоподобно искривляясь, серая ткань рваного плаща. На доски стены хлынула кровь. Лис успела шарахнуться в сторону, подняв левую руку — застучали по земле лазурные круглые бусины, осыпаясь из разорванного браслета. По длинной худой шее на плечо потекла кровь, заливая выцветшую тунику — девочка недоуменно смотрела на испачканную ладонь. Предводитель «неприятеля» на нее уже не обращал внимания — он был занят мальчишками. Шансов отбиться против серых полос ткани, режущих лучше, чем самый отточенный меч, у них не было. Топот сзади. — Какого дьявола! Тонкие ноги подогнулись — Лис осела на землю вслед за шестерыми. Предводитель в сером плаще затравленно огляделся, схватил перепуганную насмерть черноволосую девочку за рукав — и дал деру, два товарища вслед за ним свернули за угол. Из другого ответвления проулка вылетел отчаянно-рыжий мальчишка — невысокий, даже мелкий и щуплый, в зеленой курточке, на бегу он почему-то держал руки в карманах. — Сюда! — заорал он себе за спину — топот приблизился. — Самому старшему с нашей стороны было одиннадцать, — ворвался в видение тихий, равнодушный голос Лис, — мне, выходит, десять. — Такой магии не бывает! — больше удивленно, чем возмущенно воскликнула укрытая полотном иллюзии Трисс, — ткань, которая удлиняется и режет, как нож — это невозможно! Рыжий мальчишка оттолкнулся от земли, легко ступая на стену — выпрямился параллельно нормальной плоскости, по которой следует ходить, не испытывая никаких затруднений, взбежал по стене, не вынимая руки из карманов. — Значит, я чуть не осталась без головы от невозможного, — равнодушно констатировала Лис. Щелчок — иллюзия исчезла. В большом зале Каэр Морхена стояла звенящая после шума, приносимого иллюзией, тишина. Трисс, сбитая с толку, широко раскрытыми глазами глядела на девушку — Лис даже не изменила позы, продолжала, не мигая, рассматривать чародейку. Ведьмаков, в принципе, таким было не удивить — в стенах Волчьего Логова регулярно погибали семь-восемь из десяти мальчишек возраста Лис из иллюзии. Не доживали до конца Испытания Травами, сбегали и попадали на корм чудовищам или замерзали насмерть в лесу. Но за два с лишним года они уверились, что мир, откуда пришла Зеркало — безопасный и спокойный, никто не ходит с оружием, всех охраняют и заботятся. Но самому младшему погибшему пареньку из иллюзии было от силы лет семь, цели за собой эти шесть смертей никакой не несли — и потому выглядели болезненно, неправильно. — И что это было? — растерянно поинтересовалась Четырнадцатая с Холма. — Детские игры, — усмехнулась Лис. Подхватила со стола свою тетрадь — и молча вышла из большого зала.

***

Койон бесшумно подошел к двери своей комнаты. Такой резкой вспышки леденящего и обжигающего одновременно равнодушия, щедро разбавленного старой болью, он, признаться, от Лис не ждал. Последний раз острые отрицательные эмоции от нее он видел в конце первой зимы, после проклятого пророчества Цири. С тех пор девушка была спокойной или нервной, но всегда, неизменно осторожной, даже ласковой. Разве что та ее вспышка злости той же весной. С тех пор прошло полтора года. Ни разу за это время ее тихие слова не отдавали сталью на кончике языка. Теплым, нежным летом в середине зимы, весной, пахнущей цветами, грустной осенью, когда она плакала — да. Но не ледяной и режущей кромкой меча. Трисс, распаленная отсутствием реакции, с размаху надавила на старую рану, не отдавая себе отчета — и получила ответный, дезориентирующий удар. Девушка своей демонстрацией просто хлестнула разозленную чародейку мокрой тряпкой, наглядно демонстрируя свое право на отвращение к разговорам о политике и войне. Ее политика и война закончились там, в узком проулке, когда на лужи детской крови опадали белые лепестки. Больше она не желала об этом слушать и говорить. Детские игры. Произнесено это было с непередаваемой интонацией — прошелестело, будто ловкая рука метнула нож в того, кто посмел насмехаться над ее старой болью. Определенно, Лис умела становиться жуткой, когда хотела — негромкий, лишенный эмоций голос, к которому против воли прислушиваешься, затаив дыхание, застывшее в нечитаемую маску лицо, пронзительный, выворачивающий наизнанку неподвижный взгляд, чуть склоненная хищно вбок голова. Кот видел, как вздрогнула чародейка, когда иллюзия рассеялась, а вскрывающий саму душу неподвижный взгляд не исчез. Повел плечами. В конце концов, сейчас ей просто больно. Даже если Лис начнет огрызаться по инерции — он готов ей это простить. Лишь бы больше никогда не слышать ее голос таким тихим и равнодушным. Не видеть непроницаемую маску на юном лице. Ведьмак тихо открыл дверь, бесшумно ступая в комнату. Лис сидела на подоконнике. За окном в прорехе в завесе черных облаков светила луна, белым легким светом обливая ее фигуру. В тонкой рубашке для сна, белая ткань задралась, открывая длинные ноги, согнутые перед ней в коленях — носками она упиралась в выступ стены. Длинные волосы, распущенные из косы, жидким серебром стекали на подоконник и ниже, укрывая ее от взглядов. Кот тихо щелкнул задвижкой. — Трисс называют Четырнадцатой с Холма. А меня — Седьмой из Овец. У нас даже ходила легенда, что хотя бы один в патруле из семи детей точно доберется до базы живым. Пауза. — Ненавижу это число. Койон молчал, бесшумно ступая по каменным плитам пола. От окна ощутимо веяло прохладой, Лис не двигалась, не повернула головы, не пошевелила руками, сцепленными на коленях — пальцы правой нервно стиснули левое запястье. Ведьмак замер в шаге от нее, вспоминая, как наставник однажды пошел с ним в руины Шаэрраведда. Бывший эльфский город был давно разрушен и заброшен — когда Гезрас бывал там в первый раз, бабушка Койона была еще совсем ребенком, а сам рыжий Кот только сбежал из подземелий Стигги. Чтобы потом много лет по одному, по двое, по пять вызволять оттуда собратьев из «новых партий» — тех, кто выжил и кого можно подбить на побег до вивисекции. Вызволять — чтобы в конце концов осадить замок и перебить чародеев, которые так и не смогли найти свои ошибки. Эльфская статуя — такая же белоснежно-мраморная, с ледяной кожей, с застывшим, казалось, навсегда выражением юного лица. С горьким привкусом старой печали. Холодная, но все-таки бархатисто-живая кожа — Кот осторожно отвел волну серебряных волос за ее плечо, открывая длинную шею, и мягко прикоснулся губами к темнеющим краям старого шрама. Подоконник был высоким, ведьмаку пришлось лишь слегка склонить голову. Дрогнули черные ресницы — на миг ему показалось, что они уже схвачены инеем — но Лис не раскрыла глаз, только чуть неровно вдохнула. Мраморно-бледная в лунном свете кожа, исчезли, растворились летние пятнышки веснушек, усыпавшие когда-то лицо и плечи — на вкус как острое разочарование. Печаль. Непонимание — она не видела, за что Трисс так насела на нее, за что с размаху ударила по ноющей застарелой ране. Как давно остывший квао — тот странный офирский напиток из перемолотых зерен, терпко и тепло пахнущий и пронзительно-горький на вкус. Слегка приоткрылись побелевшие губы в ответ на ласковые прикосновения, слетел тихий выдох. Лис, полчаса в одиночестве промучившаяся в комнате от ощущения расползающейся по ребрам холодной пустоты, слегка вздрогнула в ответ на новый мягкий поцелуй — от диафрагмы по животу вниз будто протянули канат, скручивающийся от каждого нового прикосновения все туже, теплом разливающийся там, где не достает ледяными когтями бездна. На коже, наконец, выступили мурашки от контраста холода, пропитавшего кожу, и теплого дыхания на шее. Сжатые руки расцепились, ледяные пальцы легонько прошлись по его щеке — и Кот тут же подхватил ее на руки, снимая с подоконника. — Ты же совсем замерзла, — прижался тёплой щекой к холодному лбу, Лис снова едва слышно вздохнула. Ни единого слова — девушка молчала, когда ведьмак уселся на пол перед камином, устроив ее на своих коленях, потянувшись вперед, вытянул из поленницы несколько деревяшек, закинул в камин, прицелился, прищурив один глаз и закусив губу, и точно выпустил Игни — сухое дерево тут же вспыхнуло и затрещало. Койон вывернул руку назад, наощупь стащил с кровати одеяло, уронил попутно подушку на пол. Натянул одеяло на плечи, обхватил худощавое дрожащее тело на своих коленях руками, обнимая и заворачивая заодно в одеяло. Ледяные ладони скользнули под руками и по спине поверх рубашки — он с трудом подавил пробравшую мышцы дрожь от контраста температур. Лис склонила голову ему на плечо, закрыв снова глаза, и тихо дрожала, отогреваясь. — Трисс переборщила, — бросил пробный камень Кот. Девушка тихо фыркнула. — Я тоже. Забываю, что для вас такие события — и впрямь детский лепет. Холодные пальцы провели поверх рубашки вдоль длинного шрама, рассекшего его спину. Ведьмак склонил голову вперед и вбок, к плавному изгибу ее длинной шеи, и кончиком носа коснулся шрама с потемневшими краями. — Нет. У детей не должно быть войны. — Война не делит по возрасту и полу, — едва слышно выдохнула Лис, — знаешь, как называлась первая книга об одной из самых крупных войн моего мира, которую я прочла? — конечно, он не знал и даже отвечать на риторический вопрос не стал — снова мягко прикоснулся губами к слегка потеплевшей коже, чувствуя, как она вздрагивает сильнее, подставляет шею, — «У войны не женское лицо». Хотя на языке оригинала этой книги слово «война» женского, — прерывистый вздох в ответ на еще один тягучий поцелуй, — рода. Последний гласный звук немного слишком длинный, чтобы вписаться в нормальный темп ее речи. Кот ловил каждое движение, каждый чуть более неровный и глубокий вздох как знак, что все хорошо, что он на верном пути. Он привыкал к тому, что она всегда держит звуки в себе, не давая им вырваться из груди, разве что если ощущения совсем застают ее врасплох — тогда в частых выдохах мог чуть-чуть прорезаться голос. Мягко провел большим пальцем по тонкому шраму на ее бедре совсем рядом с ягодицей, забравшись ладонью под тонкую короткую рубашку и чувствуя, как прохладные — уже не ледяные — пальцы касаются спины около позвоночника, скользят по коже выше. Когда пальцы с небольшим нажимом проскребли по чувствительному месту от восьмого позвонка до середины лопаток, чуть царапая кожу, живот и плечи чуть не сводит — Кот рычит, неожиданно даже для себя цепляя зубами бледную кожу над ее ключицей. Лис вздрогнула и тут же отняла руку, прохладная ладонь выскользнула из-под рубашки и легла ему на плечо. Он снова осторожно прикоснулся к тому же месту над ключицей, чувствуя губами выступившую каплю крови. Черт бы побрал ведьмачьи клыки — зачем они вообще нужны, если со временем должны сточиться? Короткими мягкими мазками начал зализывать крохотную ссадинку — тонкие пальцы, слегка гладившие шею от уха до плеча, впились в трапецию, слуха коснулся еще один тихий, удивленный вздох. Заколотилось отчаяннее, быстрее человеческое сердечко в узкой грудной клетке, забилась отчетливо кровь в артерии на тонкой шее. Лис развернулась, пересаживаясь к нему лицом, за ворот стянула с себя спальную рубашку, откидывая ее ему за спину — более явного приглашения действовать сложно было придумать. Откинула раздраженно длинные волосы за плечи — серебряные пряди путались и мешались, скользили жидким металлом по спине до бедер. Ведьмак быстро избавился от рубашки сам — прохладный живот тут же прижался к животу. Провел ладонями по узкой выгнутой спине, цепляя пальцами волосы — девушка заерзала нетерпеливо, но Кот положил подбородок ей на плечо, принимаясь криво-косо, наспех сплетать серебряные волосы в подобие косы, которое не мешалось бы. Лис дернула плечом и развязала тонкий ремешок, который держался на запястье, сама перехватила косу — за четверть длины от концов — и затянула прическу, прогнувшись в спине и едва не дрожа от того, как слегка сжались на бедрах длинные пальцы. — Не спеши, — коснулся шеи тихий охриплый шепот. За полтора месяца боль ушла совсем, дискомфорт почти исчез, но Кот никогда не отказывал себе в удовольствии лишний раз обласкать девушку, прикоснуться руками, зацеловать подставленную шею или грудь. Она еще сама не знала своего тела — не знала, что от живота и до грудины вверх пробегает горячий разряд, когда длинные пальцы подушечками скользят по мягкой коже внутренней стороны бедра, переходя на ягодицы, что тело само лихорадочно дрожит и выгибается, стоит только чуть приоткрытым губам коснуться груди. Не знала — но не противилась своему телу. И сейчас не противилась — приподнялась на коленях, цепляясь за широкие плечи, подаваясь бедрами навстречу ласкающим пальцам. Неловко мазнула губами по горячей шее, тут же утыкаясь в плечо лбом, когда колени задрожали от попавшего ровно в какое-то удачное место толчка. Лис так и не поняла, как можно стянуть в одно движение штаны вместе с бельем так, чтобы она и моргнуть не успела — видимо, этот навык ей еще предстоит постичь. Длинные пальцы помогают, направляют — сама она цепляется руками за горячие плечи, чувствуя неприцельные, лихорадочные короткие поцелуи в висок, в щеку, в уголок брови, теплое неровное дыхание касается кожи. Поддаваясь легшим на таз ладоням, медленно опускается, сильнее сгибая подрагивающие ноги, непроизвольно напрягаясь — знает, что не будет больно, но тело не переспоришь — пока не коснется живота легкий дискомфорт. Предел. Останавливается, привыкая к свернувшемуся горячими кольцами между выступающих крыльев тазовой кости ощущению, пытаясь выровнять сбитое дыхание, прижимается губами к его напряженной шее, водя бестолково пальцами по широкой спине, по плечам, по рукам, выглаживая контуры слегка подрагивающих мышц. Одна ладонь с шершавыми мозолями от рукояти меча в основании пальцев скользит от таза на живот ниже пупка. Легкое, почти невесомое прикосновение еще ниже бьет током, заставляет дрожать, резко приподнимаясь — и снова медленно сгибая ноги, привыкая. В противовес медленному, размеренному темпу, который задают ей руки, губы касаются шеи и плеч торопливо, едва не плавя кожу. Прохладный воздух комнаты холодит разгоряченную выгнутую спину — Лис судорожно жмется к живому теплу, грудью к груди. Кот ладонью на ее животе чувствует каждый толчок. Неторопливый темп растягивает время, не давая захлебнуться в ощущениях и пробегающей по мышцам яркой дрожи, но и его девушка не держит слишком долго, не успевает надоесть, не успевает тело привыкнуть к пробирающим толчкам и точным, ровно в цель ласкающим пальцам — покалывает стопы накатывающая волна, захлестывает по самое горло, перехватывая дыхание. Она ловит на губах мягкий поцелуй — и содрогается всем телом, резко поднимаясь, цепляясь пальцами за горячую спину. Слегка поводит головой, скользя губами по губам, подушечками пальцев очерчивает приподнявшиеся лопатки — теплые руки легли на спину, обхватывая, обнимая и прижимая к груди. Медленно опускается обратно вниз, напрягаясь уже сознательно — и ускоряет темп, все еще сбито дыша куда-то ему в шею, скользя дрожащими коленями по упавшему на пол одеялу. Пока напряженные мышцы под пальцами и грудью не сведет такой же яркой дрожью, пока низкое тихое рычание не завибрирует в живой тишине комнаты, пока руки не сожмутся на ребрах чуть сильнее. Лис приподнимается снова, выше, соскальзывая — и оседает на дрожащих коленях, упираясь плечами в грудь перед собой. Медленно переводит дыхание, чувствуя, как возвращается в привычный неторопливый ритм нечеловеческое сердце под его ребрами, пока ее еще заходится в скачке, пульсом бьется в артерии на шее. Теплые ладони скользят по спине сверху вниз, виска касаются мягко губы. В камине прогорали, отчетливо потрескивая, дрова — но на них никто не смотрел, Койон уперся лбом в узкое прохладное плечо, тихо сглатывая и благодаря судьбу за то, что еще в первую зиму выбрал комнату как можно выше и дальше от других. Тогда он думал, что Волков будет нервировать присутствие Кота через стену, а сейчас был железно уверен, что живи в соседней комнате Ламберт или Эскель — по шее бы ему настучали всенепременно за ночную возню.

***

На следующий день Лис, казалось, позабыла о вчерашней сцене. Пришла, как ни в чем не бывало, в комнату Трисс через три часа после завтрака. На настороженный взгляд изумрудно-зеленых глаз ответила короткой улыбкой, мягко приподнявшей уголки красивых губ. Даже в этой вроде бы благожелательной улыбке рыжая чародейка нутром чувствовала острую кромку холодного стального клинка. Клинок не спешил опускаться на ее шею — Лис была даже подчеркнуто вежлива и благожелательна, но привкус хищного металла неизменно сопровождал каждое ее слово. Чародейка не стала извиняться, девушка не стала припоминать ей. Все потекло своим чередом.