***
Трисс открыла портал через два часа после того, как они минули поселение у перевала. Койон вел коня под уздцы, Трисс ехала верхом, Лис вышагивала рядом с ведьмаком и глядела в землю — ей тяжело было смириться с тем, что приходится покидать Каэр Морхен больше, чем на месяц. Она слишком привыкла к гулким каменным стенам, к коридорам и лестницам, к маленьким комнаткам и большим залам, когда-то — безумно красивым, а теперь просто старым и почти разрушенным. Привыкла бегать по утрам, привыкла сидеть на стене и смотреть на долину, привыкла с грохотом сбегать по лестнице в большой зал, когда ее звали. Все это остается за спиной. Ощущение странной пустоты, будто она шагнула на натянутый трос на высоте, а вокруг — ничего, под ногами — бездна, впереди — туман. Никакой опоры. Что ж. Тогда упор только на ловкость и равновесие. В конце концов, стальной меч закреплен в перевязи за спиной, а заботливо укутанный в кожу и перетянутый ремнями серебряный приторочен к седлу Трисс. Лис не впервой оставлять за спиной то, что стало дорого. Но ощущение пустоты и растерянности от этого не делалось слабее. На плечо легла теплая ладонь в перчатке. Трисс спустилась на землю, отыскав подходящую поляну, и закопалась в свои заметки, на которые потратила два вечера. Такие длинные прыжки в пространстве — сложная штука. Девушка держала за поводья коня магички, глядя в землю. — Все хорошо, лисенок. В Мариборе ты будешь в безопасности под крылышком у магички. Лис надула губы. Вот уж о безопасности она не думала — ей просто больно было расставаться с крепостью и наставником. Затрещал, раскрываясь, портал. — Идем! Лис с рыжим жеребцом первая бесстрашно шагнула в портал. Ее закрутило, завертело, ощущение полной дезориентации и одновременно холода накрыли с головой, заставив запаниковать. Даже стоя уже на твердой земле — снова в лесу — и упираясь ладонями в колени, она не могла быстро прийти в себя. Порталы оказались очень своеобразной штукой. Главное — быстро. — Ты как? — Трисс коротко погладила ее по склоненной голове, — в первый раз мутит, знаю. Сейчас полегчает. За ее спиной тяжел дышал Кот, пытаясь прогнать тошноту. Лес здесь пах по-другому и выглядел по-другому — Лис сразу приметила несколько деревьев, которых не было в долине и которые походили на осины. Дрожали на незаметном ветру круглые листочки. Тихо зашуршала какая-то мелкая живность в кустах. Чародейка принялась гладить своего рыжего жеребца по шее, успокаивая. Отвернулась. Лис выпрямилась, оборачиваясь к ведьмаку. Что-то больно кольнуло в груди. Снова придется привыкать спать одной. Еще несколько месяцев она не сможет умиротворенно рассматривать сгустившиеся по углам тени, греясь о теплый бок и слушая неторопливый перестук нечеловеческого сердца. Еще несколько месяцев никто не будет осторожно расчесывать ей волосы и сплетать в косу, позволять гладить плечи и ловить ее, когда она в очередной раз попытается грохнуться с кровати во сне. Придется ждать. Она сделала последние два шага. Лис приподняла лицо, глядя снизу вверх в яркие желто-зеленые кошачьи глаза. Робко улыбнулась, чуть приподняв брови. Приложила обе ладони к своей груди слева. Отняла руки, мягко прижала их к груди ведьмака. В тонкие пальцы толкнулось нечеловеческое сердце — чуть быстрее и сильнее, чем должно было. Выдавая Койона с головой. Девушка приподнялась на носках, зашептала в миллиметре от теплых губ на своем птичьем языке. Вздрогнула, когда последняя граница воздуха была нарушена, мягко улыбнулась в поцелуй, закрывая глаза. — Охренеть. Они отскочили друг от друга прежде, чем поняли это — и одинаковым жестом оттянули ремень перевязи, второй рукой хватаясь за рукоять меча. Мужской голос точно не мог принадлежать удивленно обернувшейся Трисс. Айден выбрался из кустов, отряхивая плечи от мелких листочков. — Привет, котенок. Трисс, кастовавшая заклинание заморозки, встряхнула пальцами, обрывая плетение, и с выражением искреннего недоумения уставилась на Койона. По лицу было видно, что у нее возникло единомоментно много к нему вопросов. — Айден! — Лис выпустила перевязь и меч, подняла радостно ладони. Светловолосый ведьмак дурашливо улыбнулся в ответ: — Мелкая! Лис снова обиженно надулась, ведьмаки заржали. — Я почти с тебя ростом! — Преувеличиваешь, ты почти с котенка ростом, — Айден шагнул ближе, стало заметно, что он на голову выше, — а до меня тебе еще расти и расти. — Вы знакомы? — поинтересовалась забытая Трисс, с интересом разглядывая незнакомого светловолосого Кота. Лис и Айден синхронно сделали невинные лица, глядя в разные стороны. Я не я и лошадь не моя. Койон, только отдышавшийся от смеха, захохотал снова. Старший Кот тоже не выдержал — задрожали от сдерживаемого смеха плечи. Девушка лицом владела получше — с самым безобидным видом рассматривала зеленую траву слева. — Да, виделись, — наконец, признал Айден. — А почему ты зимой не приехал? — тут же оживилась Лис, — Ламберт сказал «мы вернемся», а приехал один. — Дела были, — уклончиво отозвался Кот, — и мне показалось, котенка тебе пока хватает. Койон тяжело вздохнул. — Нет, я не прекращу тебя так называть, — предугадал его реплику Айден, ухмыляясь, — да, я знаю, что тебя это бесит, котенок. И еще я знаю, что Гезрас скоро явится в «Рыжего Кота» и лучше бы тебе самому ему рассказать, куда делся меч Лександра. Потому что мне моя голова и задница еще дороги, как память. Младший Кот скорчил несчастную рожицу, Лис хихикнула.***
Через неделю Лис облазила весь мариборский дом Трисс сверху донизу, привыкая к масштабам. Дом был немаленький и, честно говоря, очень симпатичный, но холодная огромная крепость стала девушке гораздо ближе и роднее. Марибор был большим и шумным, с узкими каменными улочками и домами, которые лепились друг к другу стенами, с нависающими над головой надстройками и крепостной стеной вокруг. Лис еще не привыкла до конца к факту, что вокруг — люди. Причем совершенно незнакомые. Два с половиной года полного уединения в Каэр Морхене, где вокруг были только знакомые лица, честно пытались сделать ее законченным социофобом. Чтобы перебороть нездоровые опасения, она гуляла по узким улочкам, петляя, беззаботно улыбалась прохожим, купила какую-то ерунду на рынке — Трисс выделяла мелкие суммы на карманные нужды подопечной — и познакомилась с настоящим низушком, которого звали Дорн и он был похож на хоббита. Низушек был владельцем лавки со всякой всячиной и уже через пять дней приветливо здоровался с «милсдарыней магичкой». Ранняя весна медленно набирала обороты, распускалась, как цветок — дни были все теплее и солнечнее, лучи грели каменные улицы. Лис училась. Потихоньку начала осваивать курс артефакторики Аретузы, бодро занимаясь изготовлением по большей части мелких амулетов — браслет от головной боли, подвесочка от простуды, маленькая плоская штучка, подогревающая воду. Трисс уходила порталами во дворец — с должности королевской советницы ее никто не снимал, и девушка оставалась предоставлена сама себе иногда больше, чем на пару дней. Чем с удовольствием пользовалась — она быстро освоилась в чужом доме и тратила одинокие утра на готовку чего-то интересного или просто просиживание на крыше, на тренировки, которые не видны за высоким забором. С крыши и с тренировок магичка ее гоняла, готовке потворствовала — Лис это здорово расслабляло и получалось не хуже, чем могло бы получиться у служанок. Дом начал слегка греть ей душу. Красивый, со вкусом отделанный — дерево и камень, мягкие, ластящиеся под руку ткани, собственная комната в одной из двух башенок — круглая и уютная. Уют Лис был своеобразным — не имея возможности греться о живое родное тепло, она грелась о работу, завалила стол материалами и недоделками, складывала книги стопками на полу, чтобы не бегать в библиотеку, с удовольствием жгла ароматические свечи, прикупленные у Дорна по его рекомендации, и обложилась подушками. Делала что угодно, чтобы скучать чуточку меньше.***
Письма жгут кожу через карман и тонкую рубашку. Гезрас глубже натягивает капюшон на голову, прячет глаза и рыжие вихры, да два меча за спиной не спрячешь, а без них — шагу не ступить. Слишком непривычно, сразу будто голый по улице идешь, хуже, чем голый — безоружный. Марибор ему не нравится. Кот ничего не имеет против городов, но этот город — шумный, вонючий, тесный, мерзко-каменный, давящий — раздражает. Хотя бы тем, что тут маячит тень безопасности. Ненужная, гибельная тень. Не может быть безопасно там, где люди. Он кривится. И надо же было пообещать такую глупость. «Прошу тебя,» — Койон, его младший котенок, ведьмак, которого он практически вырастил сам, которого он помнит еще совсем мальчишкой — неловко улыбается, смотрит в темные золотые глаза наставника своими желто-зелеными, которые были когда-то темно-темно серыми, как грозовое небо, как штормовое море, — «прошу тебя, сбереги ее. У меня дурнейшее предчувствие, Гезрас, что-то случится, не знаю только, с ней или со мной. Я не смогу ей помочь, я буду далеко, я могу не успеть, а караван сейчас стоит как раз недалеко, ты сказал, что будет там все лето, и ты будешь в караване. Я не могу просить тебя сторожить ее, но, пожалуйста, заглядывай к ней время от времени. Я боюсь, что чародейка… пропустит.» «Пропустит что?» «Вещь, которую я сейчас тебе скажу, останется между нами, хорошо?» — тут же серьезнеет Койон, и, дождавшись легкого кивка, тихо продолжает, — «Ей напророчили ведьмачество к восемнадцатой весне. Но никто не стал проводить мутации. А она… не то чтобы совсем человек. Я не уверен, что человек. И — ты знаешь, как работают пророчества, ты же знаешь. Пес знает что с ней произойдет. Я не могу допустить, чтобы она умерла, и могу не успеть вернуться к ней» «Загадками говоришь. Почему не можешь допустить? Что эта женщина значит для тебя?» Его младший котенок улыбается — болезненно и в то же время нежно. Прикрывает яркие глаза, отводя взгляд, не был бы ведьмаком — точно краской бы залился. Сущий ребенок, даром что четвертый десяток живет. «Она — мое Предназначение,» — тихо отвечает Койон, — «а от Судьбы не убежишь» «Влип ты, Койон, в дерьмо по самые уши, если не врешь. Дитя Предназначения, еще и чародейка, еще и почти взрослая, еще и с нагаданным ведьмачеством в будущем? Заливаешь, честное слово» Его младший котенок качает головой, устремив взгляд куда-то в пространство, в прошлое. «Как ты так влип? Кто тебе чародейку-то пообещал? И за что? Дракона ты завалил, не иначе» «Она сама себя пообещала,» — Койон чешет в затылке, неловко улыбаясь, — «а я возьми да пропусти между ушей. Ну и пошутил после — пойдешь со мной, спрашиваю, Предназначение мое? Согласилась. А потом только понял, что сделал» «Силки ты сам на себя расставил, вот что ты сделал. Да пес с тобой, бестолковый,» — Гезрас тяжело вздыхает, — «прослежу, чтоб не убилась твоя чародейка» «Вот,» — Койон расцвел в улыбке, протянул ему два сложенных листа пергамента, — «для нее и для чародейки. Они поверят тебе, только отдай им эти письма. А это,» — он вытащил из-за пазухи простое и плоское стальное кольцо на тончайшей серебряной цепочке, — «это Котам. Если не загляну к вам к Саовине — по этому колечку вам денег дадут. К зимовке пригодится. Сказал, что невесте кольцо отдам, потому и приехал только сейчас,» — Койон неловко улыбается, отводит глаза, но и Гезрас усмехнулся, подцепил цепочку. «Я расскажу тебе про нее,» — без лишних слов понимает его Койон, — «уверен, вы сойдетесь характерами. У нас весь вечер впереди» Сейчас кольцо металлом холодит кожу через ткань. Вот он — дом чародейки Трисс Меригольд. Ведьмак еще даже не подошел к воротам, но уже слышал тихую мелодию — еще не разделившуюся на слова, но уже красивую, звонкую, живую, ясную, как флейта, и тягучую, как летний теплый воздух. Приблизился. «Вертись, вертись, мое колесо, тянись, тянись, шерстяная нить, отдавай, мой гость, мне мое кольцо, а не хочешь если — совсем возьми» Рука, поднятая к воротам, чтобы постучать, замерла. «Я себя сегодня не узнаю — то ли сон дурной, то ли свет мне не бел» Ясный, юный звонкий голос, приглушенный слегка — девушка поет негромко, он не уверен, что человек разобрал бы слова. Он слышит больше — легкий шорох листьев раскидистого дерева во дворе, едва заметный скрип распахнутой ставни на втором этаже высокого каменного дома с красной черепицей и круглой башенкой. «Отдавай мне душу, мой гость, мою, а не хочешь если — бери себе» Гезрас все же постучал дважды. Высокие ворота и каменный забор не позволяли ему разглядеть поющую девушку, понять, что за ними, кроме дома. — Иду! — снова шорох — теперь уже ткани, легчайшие шаги, — звон стоит в ушах и труднее дышать, и прядется не шерсть, только мягкий шелк. И зачем мне, право, моя душа… Ведьмак замер, пытаясь представить, кто может встретить его. Насколько ему было известно, Трисс Меригольд была магичкой пусть молодой, но отнюдь не такой свободной. А звонко-юный, серебристо-стеклянный голос был именно свободным, не скованным ничем и никем. Не мог такой голос принадлежать королевской советнице, надменной, как все чародейки. — Если ей у тебя, мой гость, хорошо, — голос приблизился, но совсем стих, звякнула отодвигаемая задвижка. Гезрас отступил на шаг назад и вбок — ворота приоткрылись. Выглянула симпатичная девчонка — на лицо он дал бы ей лет четырнадцать, совсем юная мягкость щечек, большие малахитовые глаза, мягкая, приветливая улыбка на немного бледных губах. Волосы ее были скрыты под зеленой косынкой, но была она, судя по темным бровям и черным ресницам, брюнеткой. Девочка пробежалась взглядом по его лицу, задержалась на золотых звериных глазах. Он ждал гримасы отвращения, страха, недоверия — но улыбка девчушки будто стала только мягче, она чуть прикрыла глаза, будто сощурилась хитро-ласково: — Здравствуйте, мастер. У вас к Трисс дело? Гезрас не знал, что его удивило больше — ее странная реакция на ведьмака или то, что его назвали мастером. Просто высоко задрал рыжие брови, скрестил руки на груди. — Допустим, так. Она готова со мной увидеться? Или, может, ты ей и ее ученице передашь кое-что? — У незнакомцев брать что-либо не обучена, — звонко хохотнула девушка, — и у госпожи чародейки, раз уж на то пошло, учениц нет. Приживалка есть. Гезрас, вернувший было лицу обратно ровное выражение, снова задрал бровь. Языкастая, однако, служанка. — Да и не дома она, занята. Зайдёте подождать или спешите? Только в дом вас впустить не смогу, охранные чары и меня-то не впускают. — Зайду, пожалуй. Приживалка, говоришь? — протянул он, проходя во двор. Девушка усмехнулась, заперла ворота. — Такие дела. Минуточку, — она засунула руку в карман и сжала ее там в кулачок, закрыв глаза. Медальон Гезраса, лежащий на груди под рубашкой, едва заметно вздрогнул, а ведьмак — напрягся. — Трисс будет через пятнадцать минут, — открыла глаза девушка, — пойдемте, мастер, тут скамейка под деревом есть, хотя мне больше нравится на дереве сидеть. — Понимаю. Звать-то тебя как, девочка? — Лис, — короткое имя слетело с ее губ, ведьмак пожал плечами, идя за ней к раскидистому дереву. Имени своего Предназначения Койон не сказал — все «она» да «она», будто не знал, как назвать ее, а Гезрас как-то не уточнил. — А вас, мастер? — Гезрас. Из Лейды. Девушка повернулась, бросая на него быстрый взгляд — ведьмак стянул капюшон, заплясали солнечные блики на коротких медово-рыжих волосах. — Вам подходит ваше имя. — Девочка, прошу, лучше на ты, не напоминай мне, как я стар. Она звонко хохотнула, усаживаясь на каменную скамейку в тени дерева и подбирая с нее какую-то белоснежную ткань. — Как хочешь. — Общаешься по артефакту с хозяйкой? — мимоходом поинтересовался он. — Можно и так сказать, — девушка снова мягко улыбнулась, расправила ткань в руках — на вид совсем невесомую, белую, на которой серебряными шелковыми стежками — недоконченная вышивка. Тонкая игла блеснула в пальцах, девушка принялась за вышивание, прерванное, видимо, его появлением. По круглому вороту тонкой рубашки бежали серебряные волки — едва заметные на белоснежной ткани, вытянувшиеся в прыжке фигурки. — Почему — волки? — Ах, это, — девушка огладила вышивку кончиками пальцев, — когда думала, как украсить, припомнила одну песню. Спеть тебе? — Если хочешь. Девушка скосила малахитовые глаза с легкой улыбкой. «Утром снежным белые волки с утренним снегом, как беглые толки, выбегут в поле, следы разбросают, набегавшись вволю — бесследно растают…» Мягкий, ласковый, звонко-юный голос. Гезрас прикрыл глаза, но не терял бдительности. «Вы — холодные, снежные звери, неисчислимы ваши потери, гибнете сотнями в солнечном свете и жизнь наша длится лишь до рассвета» Голос окреп, взвился снежным вихрем. «Лишь рассветет — и белые кости под сахарным снегом, как тонкие трости, вырастут в поле под музыку вьюги, их не разыщут ни волки, ни люди» В песне свистела метель, трещал огонь в камине, чернела зимняя ночь. Ведьмак не слышал эту песню никогда раньше. — Утром снежным белые волки… О, Трисс вернулась, — девушка подняла голову одновременно с тем, как Гезрас открыл глаза, уловив краем уха треск портала. Он поклялся себе не удивляться вообще ничему — Койон едва не через фразу упоминал, что Предназначение его — та еще штучка. Но Трисс явилась одна — встряхнула рыжими кудрями, удивленным взглядом полоснула по ведьмаку. — У меня для вас и вашей ученицы весточка, — усмехнулся он, — хоть я и не похож на почтового голубя. — Вот так новости, — нахмурилась чародейка, — от кого? — От Койона из Повисса.