Волкодав

Койон поправил перевязь мечей на груди и запрыгнул в портал вслед за Ярпеном — шлейф краснолюдской брани медленно оседал в воздухе. Приземление в Мариборе вышло не очень гладким — ослепленный и дезориентированный порталом ведьмак влетел во что-то жалобно громыхнувшее и еле успел выставить ладони, чтобы не впечататься лбом в стену. — Где? — тут же требовательно спросил женский голос. Рядом, где-то снизу и слева на полу вдохновенно бранился под нос Зиргин. — Что — где? — Кот повернулся спиной к стене и привалился плечами к холодному камню, сверху вниз глядя на маленькую, пухленькую и явно воинственно настроенную женщину лет сорока. Женщина цепко оглядывала его прозрачно-серыми глазами, сверкавшими в освещенном магическими светильниками коридоре маленькими льдинками. Мысли путались от тошнотворного перехода порталом, от запахов крови, спирта и трав — он никак не мог сообразить, что от него хотят. — Рана где? Зиргин, наконец, поднялся на ноги, любовно поглаживая свой любимый топор. — Этот-то целее всех будет, милсдарыня, — начал он, — мы так, это… — Вот и идите «так это», — раздраженно фыркнула женщина, отворачиваясь, — без вас работы навалом. Тила, по палатам распределяй! Эх, тяжело без Ани, толковая девчонка была… В госпитале на первом и втором этажах царила суета — ведьмак и краснолюд от греха подальше вышли на улицу. Зима уже вступила в свои права — сапоги месили грязь со снегом, маленькие пушистые белые комочки снега застревали в окладистой черной бороде Ярпена, таяли на темно-синем капюшоне Кота. — Фух, — краснолюд пригладил бороду, наконец, вдохнув относительно свежий холодный воздух, — ну и женщина, чуть что — орать сразу. — У них сейчас напряженная работа, — отозвался Койон, с наслаждением дыша — холодный воздух обжигал нос, но в нем едкие запахи крови, пота и спирта чувствовались едва-едва, не резали глотку, — а тут пришли, понимаешь ли… — Нам приказали — мы и пришли, — хитро прищурился Ярпен, — ну, где твоя живет-то? — Надо найти дом Трисс Меригольд, — Кот прищурился, осмотрелся, будто пытаясь найти на улице перед собой прибитый на каменных стенах домов указатель «к магичке — туда». — Тьфу, — выразительно сплюнул под ноги краснолюд, — все же чародейка? Ети их всех через коромысло. Говно, а не женщины. — Это ты ее еще не видел, — хмыкнул ведьмак, — не похожа она на чародейку. — Ну-ну. Вот пойду с тобой и посмотрю, и коли чародейка — то ну ее гулю в задницу, тут, помнится мне, неплохой бордель был, — Кот только фыркнул, Ярпен прищурился, — но-но, видел я, что ты со всеми не ходил, да то ж разве дело — с весны бабы не было? Краснолюд, увидевший, как люди и часть его братии весной шарахались от ведьмака, твердо решил всем доказать, что не так страшны эти черти, какими их малюют, и за полгода успел твердо сдружиться с Котом. И ни разу не разочаровался. А Койон быстро привык к своеобразному лексикону эмоционального Ярпена. Путем расспросов редких прохожих оба полчаса пытались выяснить, где дом чародейки, но люди путались в показаниях, пугались, замечая кошачьи глаза и два меча за спиной, нервно косились на топор в руках краснолюда. Ярпен в который раз злобно сплюнул в снежную кашу под ногами, покрывавшую мостовую, заявил, что он сейчас отморозит жопу, и предложил искать просто самый дорогой на вид дом. — Милсдари! Милсдари! За прилавком нервно подпрыгивал на поставленном на пол ящике укутанный в плащ и теплые шерстяные шарфы низушек, помахивая им рукой в варежке. — Милсдари, вы чародейку-то ищете? Не слушайте этих, я вам скажу, где дом ее — я туда по лету ежедневно сына посылал с покупками! — Ну-ка, — тут же материализовался у прилавка хитро щурящийся Ярпен. Ведьмак плавно подошел, разглядывая товар — всякая всячина, свечи, отрезы ткани, нитки, проволока, цветное стекло, бусины и деревянные фигурки, бутылечки с ароматическими маслами, перья для письма, пергамент и сургуч. Радостно подпрыгивающий низушек представился Дорном и быстро набросал им угольком на листке мятого перагмента, куда идти. — Ученица ее, милсдари — такая милая девушка! Вы, вообще-то, только ее и найдете там — чародейка занята, не заглядывает почти, — низушек тщательно вытер маленькую ладошку тряпочкой, стирая следы угля, и снова спрятал ее в варежку. — Она нам и нужна, — отозвался Койон, рассматривая план. Не очень далеко им идти оказалось. — А зачем-то? — с непринужденным видом поинтересовался низушек, но ореховые глаза пристально рассматривали странную парочку, — если обидеть ее хотите — лучше не суйтесь, право слово. — Зашибет? — хмыкнул Зиргин, поглаживая топор. Дорн побледнел, округлил ореховые глаза, прижал ладошки в варежках к груди. — Да куда там — она же хрупкая совсем, почти дитя! Да вот, судачили тут, поймали ее бандиты, что тут за городом лагерь в лесу разбили, — Кот оторвал взгляд от пергамента и перевел его на нервно подпрыгивавшего Дорна, зло сжав губы, — да, говорят, ведьмаки-то вытащили ее, двое! Лит, стражник, со стены видел, а потом не видел — а наутро, говорят, пошли бандитов гонять, а там вместо стоянки пепелище уже, вот это магичка, видать, пришла за ученицу свою их так, что даже костей не осталось. Так что не советую, милсдари, не советую, хоть один из вас и ведьмак. — Мы ничего ей не сделаем, — процедил Кот, с трудом сдерживаясь, чтоб не грохнуть кулаком по прилавку, — спасибо за карту. До самого дома молчали. Зиргин видел, что ведьмак зол — и решил не лезть в пекло, капая ему на мозги своими рассуждениями о чародейках. Чавкающая под ногами снежная каша и морозный, щиплющий воздух хорошего настроения ему явно не добавляли — Кот шел сутулясь, быстро оглядываясь по сторонам, но везде натыкаясь на таких же мерзнущих людей и каменные стены, каменную мостовую под ногами, серое небо над головой, падающий и падающий крупный холодный снег. В нескольких шагах от ворот глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Сейчас зазвенит натянутой, тонко настроенной струной знакомый голос, сейчас прохладные ласковые ладони опустятся на щеки, тепло округлятся зеленые глаза с карим ореолом вокруг зрачка — и станет все хорошо, напряжение отпустит плечи. Глухой стук в ворота. — Сейчас! В доме завозились, простучали легкие шажки. — Экий голосок, — прищурился Ярпен, — как колокольчики. Кот молчал, нахохлившись — ему было холодно и мерзко в мешанине падающего и тут же тающего снега, на холодном воздухе, в окружении холодного камня и холодного неба. До озноба хотелось просто кинуться вперед, увидеть, услышать, обнять, почувствовать ее запах, зарыться пальцами в серебряные мягкие волосы. Легкие шаги по дорожке — хрустят под сапогами мелкие камушки, шуршат. Щелкают замки. — Добрый… о боже. Девушка высунула голову в открывшуюся щель. Зиргин с интересом принялся ее рассматривать, пока мелкая чародейка отходила от шока. Теплый плащ, белый пуховый платок лежит на плечах, из него выглядывает треугольное личико — скулы персиковые от мороза, кончик чуть задранного носика розовый, губы бледные, но красивые, и большие-большие каре-зеленые глаза, удивленно глядящие снизу вверх на застывшего каменным изваянием ведьмака. Вот уж вообще не так он ее себе представлял, не так. Хоть она тоже милая — фигурки под плащом не видать, но, думается, маленькая и тоненькая. И как Кот ее пополам сломать не боится? — Что, не ждала уже? — ехидно вставил Ярпен, но на него обратили внимания меньше, чем на порог — через порог она хотя бы перескочила, перед этим издав неопределенный радостный писк и тут же прыгая Коту на шею. — Давайте хоть зайдем-то, — бурчит несколько растерявшийся от чужих нежностей краснолюд, подпихивая ведьмака в спину, потому что Койон, кажется, забыл, как двигаться — стоит перед открытой дверью, крепко прижимая к себе забравшуюся ему на руки девчонку, и ничего перед собой не видит, потому что спрятал лицо в белом мягком платке и рассыпавшихся по нему серебряных волосах, пытаясь носом добраться через ткань до ее шеи. Зигрин тяжело вздыхает, проталкивая обоих через ворота, цепляет Кота за ремень перевязи и ведет за собой по дорожке буксиром, останавливается перед дверью. — Открыто тут, хозяйка? — Неа, — отлипает, наконец, от ведьмачьего плеча девчонка, поворачивается к краснолюду, — охранка стоит. Хотя… хм. Подождите минутку. Высовывает тонкие руки из-под платка и плаща, все еще сидя на чужих руках, начинает делать маленькими узкими ладонями короткие пассы — будто щупает что-то. — Кажется, мы с Трисс немножко поругаемся, — задумчиво говорит она, — или нет. Ай, потом заново поставлю. Скопировать — не придумать. Лезет в карман, ерзая — Кот не протестует, Ярпен с хитрым прищуром глядит на манипуляции магички. Достает небольшой камушек — осколок хорошего горного хрусталя в металлической тонкой проволоке, оплетенный изящно, будто сеть серебристых трещинок по камню пробежала. Камень светится — вспыхивает теплым оранжевым светом, медальон под одеждой ведьмака вибрирует, щекоча кожу. В доме тепло и вкусно пахнет свежим хлебом, молоком, готовящимся мясом и сладкими женскими духами, чистотой и деревом, трещащим в камине в небольшом зале дальше по коридору. Девушку, наконец, опускают на пол — она быстренько стягивает сапожки, аккуратно сматывает теплый платок, стряхивает с плеч шерстяной темный плащ. — Идемте, я чайник поставлю, — девушка тут же шмыгнула на кухню, засуетилась, забегала от шкафчиков к чайнику. Краснолюд скептически наблюдал за ней. Тощая, тонкая, высокая — черные штаны, держащиеся на кожаном поясе, ей явно не по размеру, ткань не прилегает, болтается, открывает худенькие бледные лодыжки, мягкая рубашка на завязках красиво ниспадает с плеч, рукава закатаны по локоть, по спине до бедер скользят прямые серые волосы — ухоженные, блестящие. Ярпен переводит взгляд на ведьмака и понимает, что все. Кот потерян. Тупит, глядя ей вслед, вслепую пытаясь стянуть куртку на сложных завязках и застежках, чуть не путается в своей ведьмачьей амуниции. — Милейшая! — грохочет Зиргин, не озаботившийся снятием верхней одежды. — Аю? — Звать-то вас как? А то в дом пустили, и не представились! — Лисицею, — выглядывает из кухни девушка, солнечно улыбаясь — на щечке появляется милая изогнутая ямочка, каре-зеленые глаза быстро скачут взглядом от краснолюда на ведьмака. — Ярпен Зиргин, — приглаживает бороду краснолюд, щурясь. Лисица усмехается и приседает в подобии реверанса. — Очень приятно. Не тормозите, чай уже вскипел. — Ты про подарок-то не забыл? — тыкает локтем в бедро тупящего Койона Ярпен. Кот растерянно хмурится, вспоминая — и хлопает себя по лбу, лезет в сумку. — Лисенок! Иди сюда! — Сами сюда идите, чай-то тут, — отозвалась из кухни девушка, весело глядя на них через плечо. — Рист, — уверенно говорит она, глядя на зарисованное угольком чудовище, — инсектоид, редкий. — Да? — Кот заглядывает ей через плечо, будто пытается приметить подсказку на страницах своего собственного бестиария. Или просто хочет потереться щекой о плечо сидящей рядом на стуле девушки. — Да. «Ежели вы близ гор гномьих на стоялые воды в лесу набредете, готовы будьте риста встретить — то тварь на кузнечика и на паука единовременно похожая и не похожая, в твердый панцирь обернута, будто железный. Восемь ног длинных и суставчатых на его теле длинном, да опаснее всех передние две — зазубрины на них острее кинжала…», — Ярпен, задрав брови, потягивал чай и глядел, как девушка непринужденно наизусть цитирует страницы старого бестиария, по нескольким рисункам опознавая чудовище, которое явно не сопливый уже ведьмак не идентифицировал. Лисица же оборвала цитату, нахмурившись, и обернулась к лежащему на ее плече щекой Коту. — Минуточку. Не хочешь ли ты сказать, что пошел драться с чем-то — не пойми чем и даже не поинтересовался, что тебя ждет? — Не злись, — примирительно проурчал Кот, сонно закрывая глаза, и снова притерся щекой к хрупкому плечу. Лисица сощурила глаза, медленно перехватывая книгу в кожаной обложке одной рукой и закрывая, медленно сжимая пальцы на корешке. — Берегись! — краснолюд оказался наблюдательнее. Ведьмак еле успел увернуться от хлопка книгой по уху — кожаная обложка вскользь опустилась на плечо, стул опасно качнулся, Койон мягко вскочил на ноги, аккуратно, бочком отходя от похлопывающей по ладони книгой Лис, выставил вперед ладони. — А если бы она ядовитая была? — ведьмак снова быстро увернулся от своей собственной книжки, ловко уходя от злой девушки, — а если быстрая? Или нематериальная? — Но не была же, — попытался безуспешно понизить градус злости Кот, — история не терпит сослагательного наклонения! — Я тебе сейчас покажу сослагательное наклонение! — Э, девка, утихомирься, — крепкие тяжелые руки сжали пояс, не давая двинуться с места, — твари его не добили — так ты добить хочешь? Радуйся, что живой вернулся! Книга выпала из разжавшихся пальцев, натянутое тетивой тело чуть расслабилось, едва не оседая на пол — Кот еле успел ее подхватить. — Пошел я, короче, — поспешил ретироваться и избежать семейных разборок краснолюд, — совет вам да любовь, голуби… Не то чтобы его кто-то слушал. Ярпен закрыл дверь, вдыхая холодный уличный воздух и силясь придумать, куда здесь можно пойти, чтобы тепло и не очень дорого. Лис слегка дрожала, не то от холода, не то от нервов, цепляясь изо всех сил за широкие плечи и переживая волну леденящего ужаса, сжавшего когтями сердце. Ведь правда — а что, если бы не вернулся? Мог же не вернуться, мог умереть за это время где-то на полях, в лесах, болотах, горах, в городе, и она бы не узнала. Он бы просто не вернулся. Никогда больше не вернулся. Из ступора ее вывел легкий толчок щекой в висок и тихое-тихое мурчание. В доме остались двое — никого лишнего. Двое и трещащее в камине пламя. Скованность, наступившая после долгой разлуки, таяла, плавилась от ощущения живого тепла под руками, дыхания, касающегося кожи, рук, сжимающих тело. Лис так привыкла ждать и скучать, что не могла быстро поверить в то, что дождалась. Кот не мог ей надышаться. Маленькое, хрупкое, трепещущее тело — легко подхватить ее, усадить на первую подвернувшуюся поверхность, тут же обхватить обеими руками, крепко прижимая к себе. Тонкие бедра сжимают слегка бока, хрупкие пальцы скользят по рукам, по плечам, по шее, нетерпеливо пытаясь приласкать быстрее, сильнее, наверстать это время. Время, прошедшее мимо, прошедшее в ожидании — настороженное, одинокое, раздраженное и раздражающее, когда чужие прикосновения противны оттого, что касаются не те и не так. Никакие руки больше не могли вызвать ту же реакцию — мягкую, спокойную, не пугающую слабость, расслабленность даже и одновременно напряжение, бьющее легкой дрожью мышцы, заставляющее прижимать ближе, стремиться не выпускать больше никогда. Слишком странно и раздражающе оказалось не иметь возможности прикоснуться к ней, подставить голову под ласкающую руку, замурчать, грея гибкое тело. Голодные, жадные поцелуи — податливо раскрываются бледные губы, скользя по губам, тонкие пальцы сжимаются на трапеции, вторая юркая ладошка уже нашла край рубашки, проходясь по напряженному животу, пока ведьмак ладонью мягко чуть приподнимает бледное лицо, открывая шею. Зубы едва-едва царапают челюсть, темных волос, свившихся от дождя в кудри, касается сбитое теплое дыхание, девушка выгибает спину, пытаясь прижаться ближе. В грудной клетке теснится так много нежности, что дышать невозможно, и не убрать ее никак — слишком мало он может сделать, слишком мало способов ее выразить. Слова пусты, в них ничего не вмещается, они не приносят облегчения, все, что он может — касаться. Целовать, прикусывать, вылизывать коротко бледную кожу, слушая рваные вдохи, глубоко вдыхая холодный с сладким привкусом запах, гладить ладонями и сжимать слегка пальцы, чувствуя острые косточки и гибкие мышцы, бархатисто-живую прохладную кожу. До болезненного сжимающий в груди комок заставляет задыхаться, изнутри царапает ребра, не находя выхода — нужного просто не существует, нет способа достать это раняще-сладкое чувство, росшее с весны, кроме как пустить эти холодные тонкие пальцы под кожу, дать им пробраться между ребер, коснуться колотящегося судорожно сердца. Лис словно знает — кладет прохладную ладошку на грудь, чувствуя пальцами быстрые толчки, когда ее прижимают ближе. Теряется, неловко ерзает на столе, на котором сидит, пропускает момент, когда ловкие пальцы добираются до шнуровки рубашки и застежки ремня — кажется, одновременно, и она может только позавидовать его координации, податливо приподнимаясь. Шуршит упавшая под стол темная ткань, звенит пряжка ее пояса, ударяясь о деревянное покрытие пола — по длинным ногам тут же проходятся теплые ладони, гладя от таза до колена и обратно светлую бархатистую кожу, слегка сжимая и чувствуя, как прошивает от этого эластичные плоские мышцы дрожь. Замирает в таком положении, давая ей шанс вывернуться, прервать это, остановить его, если слишком быстро, если она не хочет — но девушка только кладет осторожно ладони на грудь перед собой, тянется вперед, целуя будто робко, неуверенно, но не сдерживая, подталкивая к продолжению. Надо будет все же оторваться и спросить вслух, отвлеченно мелькает мысль у Кота. Надо будет. Но сейчас — это просто невозможно, сейчас отстраниться — святотатство, недопустимо. Только наклониться, так, что хрупкое тело практически лежит на одной его руке, ловко забравшейся под мягкую рубашку, под шестьдесят градусов к столу — дрожат напряженные мышцы ее живота, стремясь удержать вес тела в таком положении. А потом — оттого, что вторая теплая ладонь проходится осторожно по ребрам сверху вниз, специально слегка задев грудь, опускается на бок, на крыло тазовой кости, дразня, щупают осторожно подушечки длинных пальцев мягкую и одновременно странно шершавую ткань белья. Вышивка? Хуже. Кружево. Это финиш. Ведьмак практически чувствует, как с шипением растворяются не то что разумные мысли — вообще все мысли. Растекаются по губам медным привкусом. Стоп. Кот недоуменно вздрагивает, хватаясь за стегнувшую сознание плетью мысль, осторожно прикасается губами к ее верхней губе, ловя на коже дыхание, чувствуя соленый металлический вкус на языке. Что за черт? Это точно не может быть очередным кошмарным сном, никак не может — все слишком реально, слишком по-настоящему ощущается прохладное гибкое тело под руками, слишком по-настоящему она беспорядочно ерошит тонкими пальцами темные, непривычно для нее короткие волосы, слишком по-настоящему удивленно смотрит в почти испуганные кошачьи глаза. Лис облизывает перемазанные в крови губы, недовольно морщит нос. Тонкими пальцами пытается стереть темные дорожки между носом и губами, но только пачкает руки, размазывая кровь. Пытается снова потянуться за поцелуем, закинув руки на широкие плечи — но теплые ладони ложатся на пояс, удерживая на месте. — Все нормально? — голос сел, хрипит, но согревшее было живот возбуждение задавлено липким страхом, цепкой щекочущей тревогой от одного вида темной крови на бледных губах, от металлического запаха, примешавшегося к ее запаху. На это невозможно смотреть, это неправильно, это хочется исправить, стереть, сделать так, чтобы больше никогда этого не было — не было соленых нот в ее сладковато-холодном запахе, не было темных бордовых потеков на бледной бархатистой коже. — Да, — девушка слегка надула губы, как капризный ребенок, но вместо веселья это бледное личико, испачканное в крови, вызывает только холодную дрожь и острое желание сжать в объятиях, уберечь, не дать никому даже приблизиться, скалиться и шипеть на каждого, кто подойдет, — прости, у меня иногда идет кровь из носа. Где-то тут был платок… Теплая рука слегка давит на затылок — Лис вздыхает, зажав ноздри пальцами, и чуть наклоняет голову вперед, упираясь лбом в теплое плечо, прижимается виском к шее, чувствуя, как ее мягко гладят по затылку и спине, пересчитывая подушечками пальцев позвонки. Конечно, ей не нравится, что все остановилось. Она изголодалась по прикосновениям, готова была прямо сейчас вцепиться в Кота всеми конечностями и не отходить ни на шаг, просто прилипнуть к теплому телу и не отлипать больше никогда. Но Лис молчит, чувствуя, как ее осторожно гладят по спине, как ведьмак глубоко и ровно дышит, успокаиваясь. Девушка чувствует не то чтобы разочарование — скорее, пугающее ощущение, что ее не примут, что будут слишком бережно относиться, боясь сделать хуже, что к ней не станут прикасаться лишний раз, чтобы, не дай богиня, не сломать. И от этого липкого холодного ощущения только хуже — Лис нравится бережность и нежность, которая сопровождала каждое прикосновение, но ей не хочется, чтобы в ней видели хрупкого ребенка, неземное создание. Она не такая, она сильная, она сама себя в этом убедила и изо всех сил стремится доказать это всем. — Поцелуй меня. — Тебе уже получше? — Кот осторожно касается ладонью бледной щеки, убирая за ухо длинную прямую прядь. — Поцелуй меня или я расплачусь, — ставит ультиматум Лис, поднимая голову и глядя прямо и серьезно. Ведьмак тихо усмехается — ей явно неплохо, кровь больше не идет, подсохшими корочками осталась между носом и губами, маленькие кулачки слегка стукают по крепким плечам, доказывая, что она серьезна. Он вздыхает, уступая. — Шантажистка. Мягко, неторопливо целует — уже не безумно и голодно, как пятнадцать минут назад, а спокойно, осторожно, беря на себя ответственность за ее состояние и за свои действия. Чувствует, как слегка дрожит ее нижняя губа — не врала, в шаге от того, чтобы заплакать. Это не самое страшное. Она не постоянно в слезах, не та порода, и если плачет — на это есть повод, надо всего лишь обнять, погреть, успокоить и по возможности убрать причину слез. А плакать при встрече — нормально, многие плачут. — Dana, что с твоими ногами? В спальне освещение получше — именно туда было решено переместиться и немного полежать. Лис неловко сдвигает колени, пытаясь будто целиком, с ногами влезть в свою рубашку, отводит взгляд. — Подумаешь, ударилась. Невеликое дело. Теплые подушечки осторожно, не нажимая, скользят по длинным бледным ногам от тонких лодыжек до острых коленей, обводя каждый синяк — уже зеленоватый, почти рассосавшийся, серовато-синий или еще пурпурный, свежий. Целая россыпь синяков. — Сколько же ты раз ударилась? Почти со страхом, почти с искренней злостью, едва слышно — но длинные пальцы аккуратны, совсем не надавливают на бледную кожу. Лис недовольно дует губы, на самом деле искренне наслаждаясь мягкими прикосновениями, уже перешедшими на бедра. Коту поплохело, когда он увидел четыре небольших свежих синяка на светлой бархатной коже бедер — следы его пальцев. Ощутимо поплохело, до стука крови в висках, до легкого тремора рук. — У меня плохо заживают синяки, — признается неохотно Лис, — но они вообще не болят, смотри, — она спокойно тыкает пальцем в синеватый след сбоку от острой коленки, — и остаются легко, например, если сяду по-офирски, скрестив ноги, то вот тут появляются, — показывает на внутреннюю сторону коленок — там правда видны две синевато-красные отметины. Теперь именно они, а не красивое черное кружево на белой коже притягивают взгляд и руки, и Лис недовольна — ерзает, карабкается на его колени, упираясь ладонями в плечи, специально провоцирует, лукаво улыбаясь. — Не такая я уж и стеклянная. Меня можно обнимать нормально. Тяжелый вздох — Койон откидывает голову на изголовье, опираясь затылком о дерево, и обреченно на нее смотрит. Она может — может сделать так, что он забудет и о синяках на бледной коже, и о крови на губах, может и делает, вкрадчиво пробирается прохладными ладонями под рубашку, чуть царапая короткими аккуратными ногтями мгновенно напрягшийся живот. А главное — она знает, что может. — Мне будет спокойнее, если я буду уверен, что не сделаю тебе хуже, лисенок. — Не сделаешь, — с нажимом говорит она, проводя пальцами по теплой груди, пересчитывая ребра, — или ты не хочешь? — ладони останавливаются, Лис робко поднимает взгляд, неловко мнется, ерзая, Кот выдыхает сквозь зубы, пытаясь усмирить проклятое звериное начало. Что сложно, когда красивое, хрупкое и ласковое существо сидит на бедрах, согнув красиво длинные ноги так, что их почти прячет одеяло, в рубашке и чертовом черном кружеве, за которое он еще скажет Трисс все, что думает о такой низменной и безотказной технике соблазнения. А еще — поинтересуется у нее, какого черта происходит с ее подопечной, что за история с синяками и с каких пор у нее носовые кровотечения, раз уже не вызывают даже удивления. Быстрым движением переворачивается, все же аккуратно опуская ее на беспорядочно раскиданные подушки, нависая сверху, почти подмяв под себя — Лис тихо пискнула от неожиданности, но быстро сориентировалась и сжала коленями его бока, ладонями цепляясь за плечи. — Хочу, — поддаваясь, но не до конца, легонько прикусывает плечо под мягкой тканью рубашки, чувствуя, как она вздрогнула, прогнулась в спине, слегка опускается вниз — так, чтобы коснуться хрупкого тела, но не придавить своим весом, чтобы она почувствовала, что ее маленькие провокации возымели эффект, — и буду, — Лис вздохнула, слегка ероша темные волнистые волосы, потирая подушечками его затылок, — но сначала я сварю укрепляющий отвар, ты его выпьешь и мы поедим. Возражения не принимаются, — еще один легкий укус в плечо, больше похожий на поцелуй — она хихикает, поводя плечами, чтоы спастись от щекотки. — Ладно. Ладно, я согласна, это честно. — А твой наряд — это подлый прием и мухлеж, — считает нужным подметить ведьмак, откатываясь на бок. Лис садится, изящно и гордо выпрямляя спину, и смотрит через плечо в кошачьи глаза, будто бы скромно тянет за подол серой мягкой рубашки, слегка прикрывая бедра и черное кружево. — Мне казалось, что смотрится красиво. Да, мысленно соглашается Кот. Да, это на самом деле красиво — но пугающе, потому что по белой бархатистой коже рассыпаны беспорядочно синяки, потому что черный на этом белом смотрится почти болезненно, потому что он не помнит, чтобы у нее были настолько острые колени и выступающий гибкой чередой позвоночник, потому что до сих пор на губах жжет привкус крови.