Волкодав

Книги, книги, книги. Дневники, журналы исследований, «методички», сборники алхимических рецептов, анатомические атласы и бестиарии, травники и списки заклинаний. Ни разу не открытые за сорок с лишним лет, покрытые слоем пыли, но целые и невредимые — ушлые чародеи умели защищать свои труды от грязи, воды и механических повреждений. Вынесенные из лабораторий, подвалов и личных покоев — все, что они смогли найти. Чтобы ни один листик не достался следующим владельцам замка Стигга. Никто больше не должен повторять эксперименты их создателей. Почему не сожгли? Чародеи легко восстановят книгу из пепла. Развеять по ветру полсотни томов так, чтобы было невозможно найти следы зачарованных не один десяток раз книг, на которых осталась кровь сотни детей, невозможно. Кровь — магически благодатная субстанция, она всегда оставляет след. Гезрас сидел на деревянном полу повозки, ненавидящим взглядом вскользь проходясь по стопкам книг, деревянным ящичкам с законсервированными магией мутагенами, сваленным в углу медицинским инструментам — будто только что из мастерской, острым и блестящим. За тканевыми плотными стенами выла метель. — Что ты делаешь? Метель скрыла от него шаги, но вошедший сам раскрыл свое присутствие, подав голос и зашуршав тканью, когда откидывал полог. В спину ударило порывом холодного ветра — Гезрас не шелохнулся, а вошедший быстро заткнул полог в щель в полу, закрывая повозку от порывов холода. — Ты часто сюда приходишь. Чаще, чем обычно. — Как всегда наблюдательно, Бреген. Кот из Йелло за его спиной потянулся, наверняка улыбаясь, и уселся в углу, с интересом глядя в спину рыжему полуэльфу и игнорируя ледяной тон. — Не морозься. Я ничего никому не сказал. Поэтому спрашиваю — что ты здесь ищешь? — Что, по-твоему, здесь можно искать? Гезраса одолевала буря сомнений. Он клялся, что секреты Школы Кота канут в лету. Он приложил к этом руку сорок лет назад, когда с собратьями выносил из замка все, что могло хотя бы намекнуть на процесс проведения мутаций. Он ненавидел эти книги, инструменты и жидкости в колбах всеми фибрами души, всем своим существом. Он считал, что никто больше не заслуживает участи, которая их постигла. Потому он медлил. Не делал ничего, наблюдая, как истаивает от неизвестной напасти девушка, которая так боялась стать чудовищем — даже не по-настоящему, а всего лишь в чьих-то глазах. Которая рванула выхаживать неизвестного ведьмака-Грифона в госпиталь, которая умудрилась приручить Волков — он помнил тот взгляд Эскеля. Взгляд «порву, но не отдам», взгляд «ты причинишь ей боль через мой труп», взгляд «я сделаю что угодно, чтобы опасность ее минула». Рыжий не сомневался, что Волки грудью встанут на ее защиту за то тепло, которое она привнесла в их жизни. И в жизни Котов тоже — за нее просил Койон, она решила просто угостить их, не прося ничего взамен, она без оглядки пускала его в свой дом и спокойно поворачивалась спиной — такого доверия, граничащего с беспечностью, он не видел, наверное, никогда. Не хотелось верить, что выход только один — пока не поздно, заставить ее пройти через то же, через что прошел каждый из них. Пока организм сам ослабляет себя, ожидая непонятно чего. — Что угодно, — после паузы ответил Бреген, — но найдешь только мучения на еще одну несчастную голову. А если повезет — смерть. Гезрас иронично скривил губы. Да, если повезет. Но она не заслужила ни такой смерти, ни такой жизни. Что делать тогда? Никто не знал, как виксены создают из эльфских девочек себе подобных. Никому еще не удавалось поймать живую виксену так, чтобы запереть ее в клетке и изучить. Он слышал о банде наемников, которые поймали молодую виксену, но, кажется, за нее тогда вступилась старшая — и помогла молодой сбежать. Впрочем, можно этот момент уточнить у Белого Волка, если они встретятся — долетали слухи, что Геральт изо всех сил ищет свое Дитя Предназначения, которая потерялась где-то на просторах Континента после бунта. А если никому не известны этапы — он не может сказать, когда девушка пройдет точку невозврата, после которой неминуемо наступит мучительная смерть. Организм, ослабленный, чтобы принять изменения, не справится с элементарной простудой, не сможет дать отпор агрессивной окружающей среде, а веществ, приносящих изменения, не получит. Превращение в виксену — та же мутация, но другой набор мутагенов. В ведьмаках намешана тьма чудовищ, в виксенах — лишь один их вид. Подготовка одна и та же — ослабить организм, подавить все защитные системы. Вопросом «почему именно сейчас это открылось» он задавался еще летом — и смог составить два и два, слава Деве Полей, не дурак. У Aen Saeverne многому можно научиться. Гезрас слышал про Зеркала, когда скрывался с эльфами в лесах. Знающие не называли их порождениями Сопряжения Сфер — нет, Зеркала были порождениями этого мира, точнее, этих миров, тех, ткань которых пронизана Силой, пронизана магией. У Истоков, обучавшихся у эльфов много лет назад, тоже находились Зеркала — те, кто должен был умереть, кто не должен был увидеть свет, но получил жизнь, чтобы вместилище огромной Силы не сошло с ума от ее влияния. Зеркала не были магически одарены — они и были магией, ее порождением, детьми эфира. Из этих обрывочных сведений путем долгих размышлений он пришел к выводу, что Лис была человеческой девчонкой, которую заморочила отчаявшаяся найти маленькую эльфку виксена. Человеческие девочки не подходят для их мутаций — и она тоже должна была умереть, но в этот момент родилась Цирилла, Исток, Ласточка, которую предсказывала Итлина, о которой теперь болтают магики так, будто все вокруг оглохли и не слышат их рассуждений о чудовищной силе ребенка. Отсюда же такая большая разница в их возрасте — Цирилле, если его сведения верны, около пятнадцати лет, а Лис — девятнадцать, в то время как обычная разница между Зеркалом и оригиналом, зафиксированная магиками, составила максимум год. А полгода назад случился бунт, и Ласточка упорхнула в неизвестном направлении — опять же, Знающие предсказывали, что девочка-потомок Лары Доррен сможет ходить по мирам, вероятно, так она и сделала. А другой мир — слишком далеко для связи с Зеркалом, и девушку откинуло обратно в период, когда Цириллы еще не было. Когда она умирала перед превращением в виксену. Сколько длится мутация у виксен? Пару недель, как у ведьмаков, месяцы, год? Никто не знал, сколько времени у нее осталось. — Кто он? — нарушил снова зябкую, вязкую тишину Бреген. Гезрас усмехнулся. — Она. — Слишком извращенный способ убийства, не находишь? К тому же останется много следов. — С чего ты решил, что она умрет? — ровно поинтересовался рыжий. Да, этот исход был возможен и даже очень вероятен. Знал ли он об этом? Конечно. Тормозило ли это его? Да. Собирался ли он опустить из-за вероятности летального исхода руки и позволить ей умереть самой? Нет. В конце концов, если он ничего не попытается сделать, ни Койон, ни Волки, ничего не подозревающие, ни он сам ему не простят. — Мальчиков, переживших испытания во всех Школах, в лучшие времена были десятки каждое поколение. Умирали сотни, но кто-то выживал. Девочек — единицы. Молчание. Гезрас думал. Какая-то мысль скреблась на задворках сознания, не давала покоя, но не позволяла поймать себя за хвост, ловко уворачиваясь и ускальзывая из поля зрения. — Кто она? — повторил свой вопрос без нажима Кот из Йелло. Рыжий полуэльф замер, невидяще глядя в стену. — Она умрет, Гезрас. Понял. — Нет, Бреген, не умрет. Лунные. Вот оно. Гормональные изменения. Точно. В последнюю встречу она говорила «я слышала» и «мне говорили» — значит, у нее самой такого не было. От нее никогда не пахло кровью, когда он приходил, еще ни разу. А все девочки, которых пытались провести через Испытание Травами, умирали в большинстве своем от кровотечения в процессе — те самые гормональные изменения, организм штормит, и если мальчики становились в итоге бесплодными, то девочки — мертвыми. Если она стерильна — у нее больше шансов пережить мутации. По крайней мере, она не умрет гарантированно. Значит, шанс еще есть — надо только собрать все, что нужно, и забрать в безопасное место, тянуть дольше необходимого опасно. — Хорошо, что ты так уверен, — вздохнул Бреген, развалившись на полу за его спиной, — я так понял, имени ты не скажешь, да и пес с тобой. Хотя интересно было бы узнать, как зовут нашу будущую сестренку. Гезрас снова скривил губы в улыбке. Сестренку, ага. Лучше к бесу в лес, чем такая семья, как они. Но уж что есть, то есть. — И какой магик смог уговорить тебя продать ему секреты мутаций, подкупив девчонкой? — продолжал Кот из Йелло, наверняка ухмыляясь. Спина Гезраса окаменела, но он не обернулся. — Ни один магик не унесет эти секреты с собой. Я не позволю. Это был удар ниже пояса, и второй ведьмак прекрасно об этом знал. Рыжий полуэльф глубоко вдохнул, душа в себе вспыхнувшую злобу — он должен оставаться адекватным. Здесь собратья, здесь его Коты, здесь те, кого он приютил и с кем сражался, кого он оберегал и ценил. Кроме них, у них никого нет. Он редко позволял себе срываться на своих с тех пор, как котенок вырос. За время, которое он прошатался в бегах, скрываясь от чародеев, можно было и научиться контролировать искаженные мутациями эмоции — и он старался не давать им волю, заставлял всех Котов учиться контролировать себя по мере возможностей, уметь отличать настоящую опасность, на которую нужно реагировать агрессией, от подсунутой сознанием химеры. Получалось плохо, но если бы не его старания — было бы еще хуже. — О как, — с удовольствием протянул Бреген, — сам проведешь, что ли? — Думаешь, не справлюсь? — процедил сквозь зубы рыжий ведьмак. Кот из Йелло весело хмыкнул. — О, я уверен, что конкретно ты — справишься. Скотина. На больное давит и улыбается, ждет вспышку злости, ждет, когда рыжего поглотит чистая ярость, когда он сам докажет, что все его нотации о контроле — чистой воды бред. Ждет, чтобы сказать, что его «маленькое приключение» в Йелло — результат такой же вспышки, что все они одинаковы, что нет смысла пытаться брать себя в руки. Безуспешно ждет. Гезрас научился превосходно себя контролировать. И давно привык к отдающим безумием повадкам собратьев по школе. Сам такой же — даже хуже, потому что смог, наконец, почти всегда полностью отдавать себе отчет в своих действиях. Если поддается своим эмоциям — то сознательно. — Что ж, буду ждать сестренку, мамочка, — провоцирующе ухмыляется Бреген в ответ на темный злобный взгляд наконец обернувшегося к нему Гезраса, — как родишь — приводи, полюбуемся. Остальным сделаем сюрприз, чтобы интереснее было. Кот из Йелло потягивается, откидывая с лица отросшие грязно-серые, почти черные волосы, выкарабкивается на улицу, оставляя рыжего ведьмака в окружении книг, мутагенов и своих мыслей. Метель успокоилась, перестала выть — скоро наступит весна. Он слишком долго тянул в своей нерешительности — осталось чертовски мало времени на то, чтобы отобрать все необходимое и незаметно вынести.

***

Близился Имбаэлк. Время текло сквозь пальцы, ускользая — из месяца, что у них был, остался один день. Один-единственный день, один рассвет, один закат, считаные часы перед новой долгой разлукой. Перед этим днем страшно было засыпать, не хотелось, но нужно — если он не заснет, Лис тоже не сможет уснуть, потому что Кот не сможет заставить себя прекратить ее касаться, хотя бы гладить по изогнутой узкой спине, когда она лежит, уткнувшись носом ему в шею. А ей нужно, это заметно, люди не так выносливы, как ведьмаки, и девушка всегда очень уставала, все зимы, что он помнил. Пришлось засыпать, думая о том, что не хотелось бы снова разбудить ее посреди ночи — Лис всегда просыпалась, когда ему снились кошмары, чувствовала, успокаивала одним своим присутствием, гладила осторожно по непривычно коротким вьющимся темным волосам, прижимая к себе, тихо что-то напевала. И эти руки, тихий голос, холодный запах, в котором все отчетливее проступала резкая нотка пряных вяжущих ягод — только это могло убедить, что виденное — всего лишь сон, что она не исчезла в его руках, не растаяла, не умерла. Лис всегда нравилось засыпать с ним. Это тепло, это спокойствие и размеренное сердцебиение. Но вот просыпаться она стала бояться. Потому что раньше Койона кошмары крыли изредка. А этой зимой она просыпалась от его дрожи каждую ночь. В темноте крутилась, разворачиваясь лицом, чувствуя, как рвется болезненно что-то в груди от тихих, измученных стонов, от крупных волн судорог, пробегающих по его телу, от того, как крепко Кот прижимает ее к себе, не проснувшись до конца. Как глубоко и часто дышит, пытаясь успокоиться от ее запаха, как с усталой лаской тихо мурлычет, пытаясь успокоить ее. — Ш-ш-ш-ш, — Лис с трудом соображала, приподнялась на локте, мягко провела кончиками пальцев по исказившемуся лицу, — Койон? На свое имя ведьмак отреагировал нервно — зло оскалился во сне, судорожно сглотнул. — Не надо, — тихий, заполошный шепот, едва двигаются губы — ее почти передергивает от этого звука. Лис снова протянула руку, чтобы осторожно погладить по щеке. Не успела коснуться — на запястье крепко сжались длинные пальцы, сустав чуть щелкнул, она тихо вскрикнула. В полумраке комнаты зажглись два огонька отражающих свет зрачков. — Ох, — Кот моргнул, хватка на запястье тут же ослабла, — прости, лисенок. Больно? — Нет, — Лис крутнула запястьем — сустав отозвался легким нытьем. Будет синяк. У нее с самого лета плохо сходят синяки. — Прости. Ведьмак повернул голову набок, закрыв устало глаза — Лис опустилась обратно, мягко притягивая к себе тяжелую голову, аккуратно касаясь горячего лба губами. По шее прошелся теплый выдох. Занимался холодный, пронзительно-розовый зимний рассвет. Койон собирал вещи через силу. Очень сложно оказалось отыскать свои запасные рубашки, запрятанные в самых неожиданных местах — она проявила странную тягу облачаться в его вещи, из всего нехитрого гардероба предпочитая именно рубашки. Большие, бережно стираемые и хранимые, они забавно сползали с худых узких плеч, почти падая с нее — Лис дула губы и затягивала шнуровку, подворачивала рукава, подтягивала норовящий ускользнуть по худому плечу вниз, к локтю ворот, открывающий острые косточки ключиц. Рубашки, на Коте смотревшиеся вполне нормально, ее превращали практически в ребенка — только выглядывают из рукавов тонкие руки и длинные ноги из-под опускающегося до трети бедра подола. Под ворот убегала тончайшая серебряная цепочка, на которой висело колечко — Кот так и не решился сказать ей, что оно значит, говорил, что подарок, что память, что на всякий случай. Почему Гезрас отдал кольцо ей — он не понимал, но был даже благодарен. Вещи находились в каких-то уголках, куда он точно не мог их убрать — бестиарий лежал под кроватью, рубашка висела в ванной, одна пара брюк спряталась на диване в большом зале, куртка лежала на кресле, мечи в ножнах были прислонены к стене за шторами. Пожитки будто намекали, что себя из этого дома придется выдирать с трудом и все равно что-то да останется, как клочья шкуры в капкане, не даст полностью покинуть это место, заставит вернуться. Он все равно вернется. Да, сейчас надо уйти, время кончилось. Но пока они стоят лагерем под Марибором — есть шанс улизнуть обратно к ней. Через несколько дней он найдет возможность. Лис решила надеть какое-то платье, которое он пару раз мельком видел — не очень длинное, до середины икры, прямое, без рукавов — только на тонких бретельках, мягкая, текучая ткань струится вниз. Красивый персиковый цвет контрастирует с мраморно-белой кожей, с серебряными волосами, сплетенными в косу. — Возьми. Лис опускает взгляд, держа в руках аккуратно свернутую куртку — бархатистую, темно-синюю, с затейливой вышивкой по полам и круглому вороту. Койон удивленно на нее смотрит — он не думал, что девушка до сих пор хранила эту вещь, он ведь отдал ее еще в первую ее зиму в Каэр Морхене. Чтобы не мерзла. — Зачем? Она мне давно мала. Девушка коротко, с прищуром смотрит снизу вверх. — Врешь. — Да нет, смотри, — Кот берет из ее рук куртку, быстро надевает — ткань натягивается на плечах, — правда мала. Я двинусь — она треснет. Оставь, погреешься. Лис растерянно берет куртку обратно, прижимает к себе. — Значит, она очень старая, раз ты из нее вырос? — Ну, возможно. Вещичка точно в возрасте, но хорошая, ты — третий хозяин уже, — улыбается ведьмак, припоминая, как сам ее получил. Ощущение опустившегося на плечи весомого тепла, приятной, дорогой бархатистой ткани, шершавой серебристой вышивки под пальцами, растерянно ощупывающими полы. — А кто первый? — с интересом спрашивает Лис, накидывая куртку на плечи. Койон коротко смеется. — Угадай, кому она была бы впору? Ты его знаешь. Девушка задумчиво смотрит перед собой, перебирая пальцами по вышивке. Этот некто знаком Койону и поуже в плечах, но высокий — куртка длинная, и бережно к ней относился. — Гезрас? — В точку. Лис тоже улыбается — значит, куртка наставника. Очаровательно. Кот рассматривает ее, вспоминая сказанные когда-то давно слова — «хорошая вещь, эльфская работа. Подарок. Береги его, может, потом тоже кому-то передашь». Эта куртка останется с ней — и будет напоминанием его присутствия, не даст ей просто раствориться в воздухе, ускользнуть из рук, как в его снах.

***

Время тянулось мучительно медленно. Зима не желала сдавать позиции, хотя Имбаэлк уже прошел, снег еще лежал на полях, когда до города дошли пугающие вести о продолжении войны. Прямо здесь. Недалеко от Марибора. Трисс носилась, как ужаленная — она же принесла на рыжем хвосте эти вести, она влетала в дом из портала, падала спать, в редкие свободные дни пыталась поднять настроение подопечной. Лис тосковала. Ластилась к магичке, изнывая от дикого тактильного голода — Трисс осторожно гладила серебряные волосы, пока девушка лежала головой на ее коленях, пересчитывала кончиками пальцев позвонки через ткань рубашки. — Ты очень похудела. — У меня нет аппетита. — Так не пойдет, Лис. Нужно есть. Пойдем прямо сейчас что-то приготовим, м? — чародейка остановила мягкую ладонь на остром плече, лежащая девушка хмыкнула. — Ну пойдем. — Что твой внутренний врач говорит тебе о том, как надо питаться? — Трисс порхала по кухне, пока ее подопечная растеклась на высоком стуле и наблюдала за ней, щурясь. Лис задумалась. — Если уж есть что-то, то мясо, думаю. — Да ты все свободное место им забила! — удивляется чародейка, открыв специальный шкаф, зачарованный на поддержание низкой температуры — Лис называла его «холодильником», — ты столько не съешь! — Спорим? — лениво протягивает ладонь девушка, — вот уж чего-чего, а мяса — сколько угодно. — Не можешь же ты есть его сутками! — Я этим и занимаюсь. Трисс задумчиво ее оглядела. Лис утерла заслезившиеся глаза запястьем. — Значит, тебе не хватает витаминов. — Э, нет, это так не работает. Трисс, я мяса хочу. — Ну раз хочешь, — будто смиряясь, пожала плечами чародейка, — то ладно. Только не грызи деревянные ложки, очень тебя прошу, меня это нервирует. Две ложки уже погибли смертью храбрых — задумавшись, Лис умудрялась разгрызть дерево на волокна так, что черенки напоминали веники. Девушка ловила себя на этом и вспоминала палочки от мороженого — деревянные и плоские, которые они детьми грызли, потому что они еще хранили в себе привкус сладости. Самой себе Лис сейчас напоминала щенка — зубы режутся, вот и грызет все, что подвернется. Только зубы были уже на месте, а щенок болел неизвестной хворью. Трисс уходила, а хворь оставалась — с каждым днем силы утекали. Когда солнце начало подтачивать слегка потеплевшими лучами снег — стало просто невозможно. Не навещавшее с осени ощущение беды вернулось, по ощущениям, трижды и предвещало глобальный апокалипсис. Трисс не было. От нервов начали трястись руки. В глазах ощутимо плыло — Лис подумала, что если бы она была техническим устройством, у нее точно съехали бы настройки камеры. Читать невозможно. Мир стал цветными пятнами. Уши ныли немилосердно и на ощупь были странно мягкими, как у новорожденного котенка — хотелось заорать от непонимания, потому что даже в зеркало не посмотреться, ничего не видно, по дому приходилось передвигаться наощупь, от мыслей о еде воротило третий день. Сознание норовило отключиться через два волочущихся шага, в глазах темнело — и в итоге она просто свернулась калачиком в чем-то мягком, видимо, кресло, и не двигалась с места. В висках звенело, не переставая. Руки и ноги занемели — не от холода, в доме было жарко натоплено, заклинание добросовестно поддерживало температуру, но тело бил озноб. Во рту стоял привкус крови — сколько она ни глотала, он не исчезал. Она свернулась калачиком — и время окончательно потерялось. Сознание пришло с отдаленным, нечетким звуком — будто где-то в конце длинного коридора кто-то открыл дверь. Голову подняли — лежащих на щеках ладоней она не чувствовала, но с трудом открыла глаза, улавливая режущий свет в комнате, бежевое и рыжее пятно перед ней. — Bloede, смотри на меня. Слышишь? — Лис кивнула — голову от падения вниз удержали, — как давно ты так лежишь? — Не… знаю. Голос сел, почти исчез, слова проталкивались через горло с трудом. — A d'yabel aep… встать можешь? Лис издала какой-то невнятный отрицающий звук — она и голову держала с трудом, куда там встать. Веки налились свинцовой тяжестью, глаза слезились, голос искажался, то приближаясь и с силой вдаряя по ушам, то отдаляясь до почти неслышимого — ругался на Старшей речи. Голову отпустили — она уперлась обратно щекой в ткань кресла, зажмурившись и не заботясь о прострелившей ушную раковину боли. — Гез… рас? — Essea, — щеки снова, видимо, сжали, приподнимая голову, — лежи и не двигайся. Не трать силы. Я скоро вернусь. Bloede, где эта чертова рыжая ведьма? Лис попыталась сфокусироваться на передаче мыслей. «На столе лежал браслет, я могу попытаться… позвать ее» — Какого черта ты все еще этого не сделала? — опора под головой исчезла — ведьмак метнулся к столу, схватил побрякушку, положил в раскрытую ледяную ладонь, — я не понимаю, тебе подыхать нравится? — Нет, — Лис закашлялась, что-то прошлось по щеке, стирая выступившую на губах кровь, — не… подумала использовать… силы. — Думать тебе противопоказано. Давай, возопи ей там в эфире, не знаю, чтоб она примчалась, желательно срочно. И доживи до моего возвращения. Снова хлопнула дверь. Лис сжимала в нечувствительных пальцах золотую цепочку с полированными камешками малахита, раз за разом повторяя одно слово. «Трисс» Она надеялась, что достучится. Чародейка далеко, нет прямого контакта, но менталист Сайкассес еще весной помог Лис добиться направленной телепатии на большие расстояния — ей надо было иметь контакт с важной для принимающего сообщение вещью. С помощью стилета она, по идее, могла докричаться до Эскеля, с помощью ленты — до Ламберта. — О, Сила! Лиска! Снова хлопнула дверь — ее подхватили на руки. — Что ты смотришь, ведьма? — рявкнули над ухом — Лис болезненно сжалась от громкого звука, — открывай портал! Быстро! — Что в сумках? Что произошло? Мелителе! — Трисс сыпала вопросами, девушку затошнило от ставшего неожиданно тяжелым и сильным сладкого запаха ее духов, смешавшегося с незнакомым, аряным, гвоздично-перечным. — Bloede beanna, открывай портал! — заорали над ухом, — хватай сумки и открывай! Быстрее! — Куда? — почти истерично спросила Трисс, заметавшись по комнате и скидывая в карманы все накопители, сделанные Лис. — В Каэр Морхен.