***
Ведьмачьи эликсиры явно не были рассчитаны на многочасовую битву — Койон чувствовал, как притупляются режущие чуткий слух звуки, вопли, стоны, скрежет и отрывистые команды, звон стали о сталь. Как тяжелеет голова. Как небо светлело, потом грохнуло сражение — и уже начинает темнеть, а оно все не кончается. Отбить, уйти финтом, ударить. Техника работы с мечом тоже явно не рассчитана на драку с целой толпой тяжело вооруженных людей в прочных доспехах и с массивным оружием. И не отпрыгнешь, не развернешься — только скорость и нечеловеческая реакция вытаскивают его на поверхность, не давая захлебнуться в потоке боя вокруг. Нельзя пустить их за Бренну, за проклятущие Старые Жопки тоже нельзя. Сейчас или никогда. Это понимали все — и он тоже понимал. О двух зубах он уже год как не вспоминал — затерлось за бесконечными переходами предсказание Цири, зарубцевалось, перестало мозолить глаза. А теперь почему-то вспомнил. Небо темнело, все вокруг не прекращало шуметь — и он тоже непрерывно двигался, ударяя и уходя от ударов, ни на секунду не ослабляя бдительность. Интоксикация била все сильнее. Он думал, что пожалеет о том, что смешал Пургу с Неясытью, завтра? Он жалел об этом уже сегодня. Слишком рано. Одна ошибка — острое лезвие скользит между пластин, задевая плечо. За одной ошибкой следует вторая — Кот еле успевает отшатнуться, глубокий порез рассекает скулу. То, что отшатнулся он неудачно, он понял уже постфактум, пару секунд спустя, пару пока еще ускоренны ударов сердца спустя. — Отступают! — заорал кто-то сзади, — гоните черных сук! Отступают! Безумные глаза за решеткой забрала черного шлема — карие, отчаянные, лишившиеся надежды. Они отступают. Они проиграли. Черные проиграли. Секундное ликование притупляет неправильность. Что-то не так — интоксикация, обвившая сосуды, не дает понять, что. Кот опускает взгляд. Два зуба — странное двузубое оружие, он не может вспомнить название. Противник закрывает безумные карие глаза — в сочленении шлема и доспеха торчит лезвие топора. Где-то кричат. Где-то звенят железом, хрипят кони, орут что-то неясное, отдаленное — в сознании звенящая тишина. Сорок второй декокт теплом разливается по телу от солнечного сплетения. Ведьмак закрывает глаза, опускает меч, слышит, как в отдалении кого-то зовут. Мерещатся встревоженные большие глаза — зеленые с карими звездами, прохладные ладони, гладящие осторожно по щекам, тихий шепот, повторяющий его имя. Сознание возвращается рывками, как тогда, в деревне, которую потом сожгли. Больше деревень не сожгут. — Он еще жив? — удивленно, даже почти восторженно вскрикивает женский голос, — прямой в сердце… — Чудо, — сипит мужской голос. Все застилает чернота. Шани непривычно дрожащими руками расстегивает цепочку медальона на чужой шее, долго смотрит на кошачью морду. Пока поток раненых прервался — и вторая медичка моет руки. У Геральта был другой медальон — волчий, это она помнит точно. Почему они разные? Этот кот-амулет скалит острые клычки, щетинится стилизованной шерстью, переливается острыми гранями, измазанными в крови. Шани пытается оттереть серебристый металл от засохшей крови, но пропускает пару пятнышек — и прячет в кармашек платья так. — Нехорошо, — цокает языком товарка, вытирая руки. — Он просил, — равнодушно оповещает ее Шани, наталкивается на прищуренный взгляд, — сегодня утром просил в случае чего отдать другому ведьмаку его медальон. — А зачем? Разве ж не у всех них такие есть? — Не знаю, — медичка снова вынимает амулет из кармана, вертит в руках, — о, тут имя… вырезано на оборотной стороне. Погляди. — Выгравировано, — поправляет ее вторая медичка, снова цокает, рассматривая надпись, — из Повисса, надо же. Далеко забрался. Раз имя есть — может, их по тем медальонам опознают? Ну, другие ведьмаки. Чтоб знать, кто умер. — Может, — пожимает плечами Шани, — отдам первому ведьмаку, которого встречу. Нельзя не уважить последнюю просьбу.***
Всю ночь и вот уже половину дня Ламберт просидел в той же каморке, которая когда-то была перевязочной. К еде Лис не прикасалась, с места сдвинуться не пыталась — так и продолжала к нему жаться. Говорить тоже не начала. С утра ее отвели осторожно на самые нижние из незатопленных уровни, долго петляя темными коридорами, в пещеру, переделанную под местные источники. Заклинания чародеев никак не выдыхались вот уже который год — разной глубины выемки в гладком камне заполнены постоянно прибывающей и утекающей куда-то горячей водой. В пещере стоял приятный полумрак, но Лис все равно страдальчески морщила мордашку, вытирая запястьем выступающие слезы, пока Ламберт пытался при помощи Айдена ее от себя отцепить. Купаться в такой сомнительной компании он не был готов морально. С полчаса девушка просто просидела по шею в горячей мутной воде, с интересом принюхиваясь к тяжелому, влажному воздуху. По запаху нашла мыло, с трудом вспомнила, как им пользоваться — первых успехов в прихождении в себя ведьмаки не видели, стояли за дверью. Тщательно выполоскав длинные волосы, облачилась в лежащие прямо на каменном полу тонкую рубашку и простые штаны, которые были ей великоваты, долго возясь с завязками — но пальцы вспомнили, наконец, как вязать узлы. По дороге обратно Ламберт смирился с тем, что она не желает выпускать его рукав. Лис оставляла за собой длинные узкие мокрые следы на камне, но шла ровно — уже неплохо, пусть и покачивало ее слегка. К обеду она снова начала беспокойно возиться, подняла голову — ведьмак подозрительно на нее взглянул. Вошканье под боком — спасибо, что молчаливое и не такое нервное, как вчера — его напрягало. — Угомонись. Выражение бледного личика стало растерянным и каким-то испуганным. Лис попыталась что-то прохрипеть, постучала себя раскрытой ладонью по груди около горла, снова высипела ту же комбинацию. В двух лающих слогах Ламберт с трудом, но признал собственное имя. — Охренеть. Оно живое. Мерзавка, говори внятнее. Девушка снова захрипела, прокашлялась с трудом, бросила эту затею — принялась активно двигать ладонями. Угловатые, явно известные ей, но непонятные и будто ей самой непривычные жесты. Указала пальцем на себя, очертила ладонью перед грудью круг, ткнула пальцем в него, быстро двумя пальцами показала жест «глаза в глаза». — Чего? Лис страдальчески вздохнула, осознав, что ее не понимают, скрестила указательные на горле. — Голос сорвала? Она просипела что-то, похожее на согласие, снова скривилась — горло драло нещадно. — Так телепатию свою используй. Лис нахмурилась, щуря неясные слезящиеся глаза — цвет в полумраке и в таком положении распознать невозможно. Явно что-то усиленно вспоминала. Хлопнула себя ладонью по лбу, схватилась за устало протянутую руку. «Мы в Каэр Морхене» — Верно. Помнишь, что произошло? Отрицательное покачивание головой. — Что последнее помнишь? Лис нахмурилась снова, протерла слезящиеся глаза, задумавшись. «Меня немножко украли» — Рыжее уебище? — не то чтобы Ламберт был агрессивно настроен к Котам, но этот конкретный Кот был каким-то слишком наглым на его вкус. Провел Испытание, молодец какой. Умник ушастый. Кто б его просил об этом. Ли замотала головой. «Чародей. Это было… когда Эскель к нам приехал, да. » — Осенью, что ли? — поразился ведьмак, — а потом что-нибудь помнишь? Пауза длилась уже дольше — Лис молча смотрела в стену, время от времени вытирая глаза. «Кажется, кто-то еще… был.» — Хрен с тобой, — он не пытался скрыть облегчения, — надеюсь, тебя уже можно оставить одну, раз ты пришла в себя, — ведьмак поднялся, игнорируя слабые протесты, — ну блять, мерзавка, ты не мелкая уже, дай отлить сходить. С тобой не насидишься. Потом пятнадцать минут перетекли в двадцать пять, в сорок — Ламберт успел пройтись по всей жилой части крепости, пытаясь выловить хоть кого-то из заговорщиков, чтобы высказать им все, что о них думает, но нашел только Айдена. Причем Кот сразу обеспокоился тем, что «котенок» остался без присмотра.***
Кто-то еще. Лис усиленно вспоминала, чувствуя, как медленно растет в груди тревога. Какая-то неправильная, будто не ее, будто ждешь чего-то плохого и оно точно вот-вот наступит. Ужасное ощущение. Желто-зеленые, яркие глаза с вертикальным зрачком. Тепло, окружившее, закутавшее в себя. Ощущение беды в груди усилилось. Лис нервно заскребла ногтями запястья — привычный телу жест, неосознанный, она не помнила, почему так делает. Губы задвигались тихо, не издавая звука израненными голосовыми связками — просто пытаясь вспомнить артикуляцию. Как звучало имя. Два слога. Ощущение приятной бархатистой ткани под пальцами — такое яркое воспоминание, что она на миг поверила, что трогает эту ткань. Запах чуть горчащих трав, душный воздух, выходящий через открытое окно. Длинные пальцы перебирают ее волосы, чтобы заплести косу — она вспомнила, что он часто так делал. Подушечек пальцев коснулось жидкое тепло, запястья садняще ныли, но она не обратила внимания — слишком увлеклась картинками, которые подкидывала память. Золотистая кожа, плечо перед лицом — она трется о него носом, слыша довольное тихое мурлыкание. На плече — свежий шрам. Рист разорвал летом, рана была зашита грубо — зашивал сам. Полосы уже еле видных рубцов на шее, полосы на боку — альп из Аэн Гинваэль. Целый узор из старых и свежих шрамов под пальцами. Картинка резко сменилась — удушливый запах гари и крови, темнота и мельтешение, Лис упала на бок, не заметив, как стукнулась плечом, сжалась калачиком, вцепившись пальцами в тоненькую цепочку на шее. Ее не сняли, не заметили. Шум везде, бьет по ушам, дышать невозможно — болит грудь, ноют ребра. Она зацарапала пальцами рубашку, не слыша треска разошедшейся ткани. Скреблась там, где болит — слева, где колотится, пытаясь добраться до чего-то засевшего там, остро ноющего, колющего иглами, царапающего легкие. Дышать невозможно. Забилась, как в клетке, вцепилась пальцами в камень перед собой, прижалась к нему лбом, открывая и закрывая рот. Сверху видела землю, черные доспехи — чужие, отделанные золотом, сломанное и уроненное оружие, взрытую грязь, залитую тут и там кровью. Сверху видела знакомое лицо — грязно-красный длинный порез на скуле, закрытые глаза, заострившиеся скулы, темные волнистые пряди, снова непривычно короткие, ладонь, прижатую к груди. Отчаянно захрипела, пытаясь выговорить всего два слога, докричаться. Острая боль в груди пересилила — Лис снова бессильно прижала к ней ладони, пытаясь нащупать цепочку с кольцом. Металл, перемазанный в чем-то, выскальзывал из пальцев.***
Айден едва ли не вперед Ламберта влетел в дверь — и тут же шарахнулся назад. Волк, рассмотревший, что происходит, толкнул его в плечо: — Быстрей, помогай. Багровые тонкие полосы на стене, бежит по полу змеей длинная и гладкая серебряная коса. Лис свернулась калачиком — разодранные запястья, измазанные в крови пальцы. — С-сука, — Ламберт прижал два пальца к худой шее — пульс бился медленно, не очень сильно, но достаточно уверенно, — вот приспичило мне… — От них нельзя отходить первые несколько дней, — растерянно начал Айден, не знавший, куда ему деться в тесной темной комнатке. — Я, блять, знал? Она нормальная была! Поговорила со мной! — молодой ведьмак быстро подхватил с земли тощее горячее тело, разглядел разорванную на груди рубашку и исцарапанную кожу под ней, — что вообще произошло, интересно бы знать. — Где Весемир? — Я ебу? Где-то. Никто не знает, куда старик таскается отдыхать от наших рож, — Ламберт перехватил ее удобнее, шагая по лестнице, — Эскеля я весь день не видел. — Он на охоту ушел, — задумчиво отозвался Айден, — со вчера еще. Где чародейка? — Нет, туда мы не идем. Кот на ходу оглянулся, заметил решительное и злобное выражение лица друга — и решил не перечить. Он не знал, почему Ламберт такого низкого мнения о рыжей магичке, но уже понял, что у них царит глубокая взаимная нелюбовь. Магичка считает Ламберта остолопом и мужланом, Ламберт считает ее идиоткой и шлюхой. Ни с одной из приведенных характеристик он не был согласен, хотя чародейку, в общем-то, не знал достаточно, чтоб судить о ее предпочтениях в постели. Ее умственные способности тоже оставались загадкой. — Тогда наверх. — Кто наверху? — поинтересовался Ламберт, уже поднимаясь по лестнице. — Гезрас. Молодой ведьмак процедил пару ругательств сквозь зубы. — Он тут самый умный, по-твоему? — Он всегда возился с котятами. С Койоном и парочкой самых молодых, еще не вышедших на большак. Я тоже с ними возился, но несколько меньше и немного… не так. — Ты точно уверен, что это адекватное решение? — в пролете от нужной комнаты напряженно спросил Ламберт, глядя вперед. Айден не задумывался ни на мгновение. — Он не причинит ей вреда. — Ладно, — пару ступенек спустя с заметным трудом отозвался Ламберт, — ладно. Пришлось верить на слово. Почему-то осознание, что именно к нему так липла надоедливая девчонка, шарахавшаяся ото всех, оказалось слегка приятным — в этом он не хотел признаваться даже себе, просто подумав, что ради безопасности всех в крепости и особенно — челюсти рыжего и шеи Эскеля, ему придется теперь сидеть в лучшей в Каэр Морхене комнате в сомнительной компании. Рыжий полуэльф, несмотря на вечернее еще время, спал — в жарко натопленном тусклом полумраке круглой комнаты можно было различить в ворохе одеял узкую спину. Поднялся, незаметно пошарив рукой под подушкой — Ламберт бесцеремонно скинул свою ношу на кровать. Гезрас выругался на Старшей речи. Ламберт вторил ему на Всеобщем. Рыжий полуэльф зашарил по своим сумкам, достал баночку с заживляющей мазью, не глядя, махнул ладонью, жестом отсылая молодого ведьмака прочь из комнаты. Айден тут же вышел, Ламберт упрямо фыркнул, усаживаясь на край кровати, встретил прямой раздраженный взгляд темных кошачьих глаз. Кот махнул на него рукой молча, принялся обрабатывать чужие ссадины под пристальным наблюдением самого молодого из выживших Волков. Ламберт различил блеск металла на худой шее, согнулся, облокотившись на матрас локтем, подцепил пальцами тонкую цепочку, разглядывая висящее на ней кольцо, перемазанное в крови. — Это что? — Bloede. Кольцо, не видишь, что ли. Бархатистый и текучий обычно голос раздраженно хрипит со сна. Движения длинных пальцев плавные, профессиональные, мазь пахнет, как положено, ничего подозрительного. Кроме того, что под подушкой рыжий, скорее всего, прятал что-то острое. — Ага, — Ламберт покрутил в пальцах находку, — и какого хрена у нее солдатское кольцо? Кто ей его дал? Кот смерил его еще одним тяжелым взглядом. — Я. Молодой ведьмак фыркнул снова. — Чье оно? — не сдавался он. — Ее. У нее же на шее висит, — кажется, полуэльфа начала веселить словесная эквилибристика. Кот ухмыльнулся, на вертикальный шрам, задевающий уголок верхней губы, легла синеватая тень. Ламберт скривился, силясь в дрожащем алыми отсветами огня полумраке разглядеть гравировку на внутренней стороне. В отличие от Лис, он знал, что это за кольца, кому их дают и что на них написано.