Волкодав

Они задержались в таверне. На второй день, проспавшись — пусть и на соломенном тюфяке, он начал привыкать к этому — Чуя даже разглядел вывеску. Рыжий Кот. — Довольно символично, — зачем-то отметил занимавшийся чисткой Тучи Ламберт. — Тут живут исключительно рыжие коты? — зачем-то поинтересовался Чуя, — ни одного не видел. — Не поэтому, — пожал плечами ведьмак, — и едва ли ты увидишь его в этот сезон. Самый молодой из Волков ошибся. И поняли они это еще через три дня. Все это время было наполнено для Чуи попытками ужиться с несносным Рампо, который решил затаить детскую обидку, и странным стыдом перед ведьмаками за поведение земляка в первый день. Айден предпочел не вспоминать это, но Накахаре все равно было неловко — он знал, как это неприятно, когда тебе в душу лезут без спросу. Особенно — незнакомые выскочки. Особенно, если они говорят чистую и неприятную правду — рыжий сам начал замечать за казавшимся прежде всегда спокойным и уравновешенным Котом некоторые нервные жесты — то, как он постоянно заправлял за уши челку, слишком часто и упорно чистил и перебирал оружие, как настороженно скользил взглядом по пустому в такое время залу таверны. Чуя путешествовал с ними две с половиной недели. Для умеющего смотреть, видеть и замечать — достаточно. Он знал, что Ламберт терпеть не может, когда к нему подходят со спины, а Айден нервно реагирует на малейшее повышение тона голоса. Возможно, в этом был виноват чувствительный слух. Возможно — нет. В одном гений-детектив был прав — эта компания, пожалуй, подходила ему по воспитанию и мировоззрению. Воспитанию на улице и в подвалах Мафии, на тренировочных площадках и в тире, на миссиях и зачистках. И мировоззрению, которое заключалось в том, что нельзя допустить атаки. Что угодно может нести опасность. О Лис-Сакуре он не спрашивал больше. Не хотел услышать то, что ему не понравится. Этот мир, может, и был книгой, но за две недели он не встретил ни одной нестыковки, ни одного непрописанного места. Все вокруг было реальным, осязаемым и подчинялось своим законам, его способность, вопреки рассуждениям Рампо и тому, что он успел нарыть, не отказывала, хоть детектив об этом и не знал. Этот мир, может, и был книгой, но он был жесток. И она пробыла тут слишком долго, чтобы это не оставило свой след. Чуя не хотел знать, что это за след. На пятый день их задержки приехал еще один посетитель. Накахара развлекал себя раскладыванием пасьянса. У Ламберта в сумах нашлась колода обычных игральных карт для покера, семьдесят две штуки, перевязанные тесемкой, нарисованные черными и зелеными чернилами от руки на плотном пергаменте. Чуе показалось, что он узнал почерк. Айден, заглянувший ему за плечо, удивленно отметил, что никогда не видел таких карт — тут играют в другие карточные игры, некий краснолюдский гвинт. Вчера, когда Ламберт явил свету рукописную колоду обычных земных карт, он сказал, что это полная херня и гвинт лучше, но рыжий запутался уже на первом десятке карт, а их там было пять колод. Но картинки там были и впрямь загляденье. Дочка хозяина — рыжий так и не удосужился запомнить, как ее зовут — замерла посреди зала, но Чуя не заметил — у него почти сошелся ряд крести, и он гадал, сойдется ли пасьянс целиком. — Здравствуйте, — пискнула девушка. Дама на руках — он переворачивает карту, лежащую рубашкой вверх на законном месте дамы, кладет карту с рук на нее. Семерка. Чуя усмехнулся — если следующим будет туз… — День добрый, — голос приятный, бархатистый, тянущий гласные, незнакомый — но с почти родным французским грассированием, Накахара чуть не сбил ряд карт, укладывая семерку. И впрямь — туз. Он отложил карту в сторону, взял одну из двух оставшихся, лежащих рядом рубашкой вверх. Снова дама. С лестницы спустился Айден. — Ого, — протянул он удивленно, — не ожидал тебя тут встретить. — Странно, — ответил ему тот же бархатный голос, для Чуи пока — только голос без владельца, он не видит лица, — я часто тут бываю. Почувствовав в незнакомом голосе странную интонацию, Накахара обернулся, опираясь локтем о соседний стол. Стоящий неподалеку незнакомец был высок, странно худощав — казалось, у такой фигуры должна быть нервная, дерганая, марионеточная пластика движений. Но когда он начал неторопливо и абсолютно бесшумно идти, снимая с головы капюшон синей куртки — Чуя понял, что ошибся. У типа с бархатистым голосом гипнотизера или психотерапевта была завораживающе гибкая, кошачья пластика — он будто крался в тени, перетекая из положения в положение. Застегнутая под горло синяя куртка, на ней — уже знакомая темная безрукавка, капюшон лежит на плечах, кольчужные вставки на рукавах, кожаные заплаты и перчатки. Под рукавами скрываются металлические наручи, а под курткой — наверняка несколько метательных ножей. Два меча за спиной с знаком кошачьей головы. Школа Кота. У Айдена было похожее обмундирование. Незнакомец был вызывающе-рыжим, жесткие волосы, когда-то коротко обрезанные, неплохо бы снова постричь — отросшие пряди падают на лоб. Чуя вгляделся. Было в этом лице что-то неправильное, неприятное, незнакомое. Что-то нечеловеческое, кроме темных глаз — кошачий зрачок его зрение не ловило, но Чуя знал, что он там. Незнакомец ухмыльнулся — резкая линия шрама, рассекающего край верхней губы, очертилась глубже. Айден опустился на скамью рядом с Чуей и, точно так же обернувшись, жестом пригласил незнакомца сесть. Собирать со стола карты Чуя не стал. Пасьянс почти сложился. Он принялся рассматривать безымянного пока ведьмака с легким опасением — и получил в ответ такой же внимательных взгляд темных миндалевидных глаз. Что-то, проросшее в нем еще со времен жизни с Овцами и оформившееся окончательно в Мафии, шептало, что незнакомец чертовски опасен как противник. Что с ним надо быть настороже. — И все-таки — не думал, что ты так рано вернешься на большак, Гезрас. Гезрас хмыкнул, перевел взгляд на разложенные на столе карты. — Думаешь, лучше портить Весемиру его добровольное затворничество? — Мне показалось, вы неплохо сжились, — осторожно предположил Айден, уложив локти на стол. О чем идет речь, Чуя не понимал, но решил не встревать. — Пока у нас была общая цель, — отвлеченно подметил ведьмак, вырисовывая кончиками пальцев на кусочке столешницы какой-то узор. — О, — на этот раз спустился Ламберт, — ты здесь. Странно. А где мелкая? Накахара подобрался. Рыжий ведьмак поднял голову и повернул лицо к Волку — Чуя заторможенно рассматривал абсолютно точно несвойственный людям заостренный кончик уха, показавшийся из-за жестких медовых прядей. — Где, по-твоему, проводит большую часть жизни ведьмак, волчонок? Сначала Ламберт растерялся, как мальчишка — Чуя подметил, что Гезрас, должно быть, гораздо старше, чем кажется, и гораздо опаснее, потому что Айдену, который был Волку хорошим другом, за пару раз сказанного «волчонка» прилетал минимум злобный взгляд. Потом выражение лица ведьмака стало хищным — он сдвинул темные брови, сверкнув глазами, сжал тонкие губы, напряглись желваки. — Она не ведьмак. — Согласен, — притворно вздохнул Гезрас, — но, что уж поделать, вы, Волки — жуткие формалисты. И по правилам Школы Волка она — молодой ведьмак. — Да быть такого не может, — процедил Ламберт, — не говори, что старик и Эскель настолько поехали с глузда, что отправили ее пройти Испытание Медальона. — Хорошо, не скажу. Накахара растерянно переводил взгляд с одного на другого. Ламберт выглядел так, будто сейчас кому-нибудь втащит. Гезрас был почти беззаботен — но Чуя был готов побиться об заклад, что это напускное, и нож рыжий ведьмак вытащит раньше, чем кто-то успеет сказать «мяу». Айден сидел в такой же растерянности, как и Накахара. — Какое Испытание? — переспросил блондин. Ламберт осклабился. — Медальона. — И в чем оно заключается? — влез Чуя. Звучало жутко пафосно — Испытание Медальона. Наверняка все слова с большой буквы. — Пройти мимо пещеры ебанутого спящего огра Старого Грота к Месту Силы, — процедил Волк, — и вернуться обратно. — Звучит, как обычно, просто, а на деле — почти невозможно? — предположил Накахара. Чем заслужил три долгих взгляда кошачьих глаз. Гезрас снова усмехнулся. — Она сделала даже больше. — Но Коты же не проходят его, — обозначил очевидное после реакции Айдена Ламберт. — Не проходят, — согласился Гезрас, рассматривая карты, — но Весемир счел это достаточным символическим окончанием обучения в Школе Волка. — И ее переход под твое крыло, — опасно тихим голосом констатировал Ламберт. — Да, — без лишних расшаркиваний признал Гезрас, скользя взглядом темных глаз по картам, разложенным на столе. — Кажется, Чуя, наш маршрут изменился, — Айден потер светлую короткую щетину, — мы не думали, что Весемир так быстро… отпустит ее. — Он дал ей все, что мог, — пожал плечами Гезрас. — Так, подождите, — Чуя потер переносицу, — некая она — это… Он осекся, натолкнувшись на пронзительный взгляд темных кошачьих глаз. — Тебе что за печаль? — почти промурлыкал рыжий ведьмак. Накахара растерянно оглянулся на Айдена, тот тяжело вздохнул. — Гезрас, это ее старший брат и земляк. Накахара Чуя. Ищет ее. — И где же он был четыре года? Пожалуй, Чуя начинал злиться. Он твердо встретил испытующий и слегка насмешливый взгляд темных глаз. — Искал, — процедил он, — у меня и мысли не было, где она. Искал везде, где мог. — Зачем? Вот этот вопрос уже почти поставил его в тупик. Ответ был очевиден, как ни странно. — Она моя сестра, в конце концов. — Во-первых, вы ни капли не похожи. — Мы не кровные родственники. — Во-вторых, она называла другое имя. Чуя тяжело вздохнул, снова потер пальцами переносицу. Ну конечно, она называла другое имя. Когда его имя упускали из виду? — Дай угадаю. Ода. Или Одасаку. — Угадал. И? — А она тебе не рассказывала эту историю? — с легкой издевкой поинтересовался Ламберт, — нам вот рассказывала. Так что вот его, — он ткнул пальцем в Накахару, — я заочно знаю даже дольше, чем тебя. И? — И я учу ее. А он? Чуя не успел огрызнуться — рыжий ведьмак, задав вопрос, тут же вскинул голову, насторожился, из лениво рассматривающего карты домашнего кота превратившись в собранного хищника. Поднял вверх ладонь — трое замерли, почти не дыша, пока он бесшумно поднялся и в два крадущихся шага достиг дверного проема, ведущего на лестницу. Рывок. На пол летит худая фигура Рампо. Чуя устало вздохнул, потер лицо ладонями, закрыв глаза. Начинается. Гезрас на сантименты не разменивался — наступив детективу на грудь, лениво вертел в пальцах метательный нож, разглядывая недовольно морщащегося парня. — Тебя не учили, что подслушивать нехорошо? От мурлычущей, тихой интонации рыжему стало не по себе. Кажется, вот тут-то гения и пришьют. Сам напросился. — Всего лишь один из способов добычи информации, — буркнул Рампо, пытаясь подняться. — Для шпиона ты уж слишком прямолинеен, — задумчиво констатировал ведьмак, — и слишком глупо попался. Кликнуть хозяина, чтоб выдал тебе розог? — Я здесь не работаю, — огрызнулся детектив. — Да, ты здесь всего лишь подслушиваешь разговор не для твоих ушей, — легко согласился Гезрас, — думаю, ты в курсе, что делают с неудачливыми шпионами. — Оставь его, — буркнул Ламберт, — это тоже из их компашки. Юродивый. Бесится. — Тоже с Острова Вишен? — удивился Гезрас, — он совсем не похож ни на Шон, ни на вашего Чую. Рампо, обладавший почти образцовыми японскими чертами лица, кроме цвета глаз, растерял все слова. — С Острова Вишен? — удивленно переспросил Накахара, прекратив, наконец, тереть лицо. Гезрас оторвал взгляд от прижатого к полу гения. — Да, она называла свою родину так. — Интересно. А ведь правда — и остров, и вишни, — задумчиво отозвался Чуя, — в любом случае, прошу за него прощения. Он лезет везде, где может. — Ты умрешь, — неожиданно сказал Рампо, глядя с пола на возвышающуюся над ним фигуру. У Чуи душа ушла в пятки. Ну все, теперь гений точно допрыгался. А с Чуи Босс спустит три шкуры за то, что угробился любимчик его заклятого врага, что похерит все равновесие в городе. И вряд ли хозяин таверны обрадуется, безусловно, кровавому убийству, которое тут сейчас гарантированно произойдет — потому что в отличие от Айдена рыжий ведьмак производил впечатление того, кто легко переступает свои собственные границы и быстро меняет настроение. Как перчатки. Сейчас он делает вид, что спокоен, а через секунду в тебя летит нож. Чуя знал этот тип людей. Прирожденные актеры. Он убедит тебя в чем угодно, а потом вывернет это наизнанку и будет наслаждаться реакцией. Подчинил себе свои эмоции или подчинился им — не суть важно, важно, что он умеет отпускать себя на волю, когда хочет. А после таких заявлений грех не захотеть. — Несомненно, — неожиданно спокойно отозвался Гезрас, — но точно позже тебя, если ты продолжишь бросаться такими предсказаниями в незнакомых людей. А особенно — нелюдей. — Правду прикрывают оберткой только лжецы и преступники. — Тебе чертовски не повезло оказаться в компании того, кто совмещает оба направления. Вероятно, все же подчинил себе свои порывы. И умел выпускать их на волю, когда посчитает нужным. Пацан, кидающийся словами так, будто они ничего не весят, будто это всего лишь слова без смысла — он не счел Рампо подходящим объектом для срыва. — И, вероятно, не повезет продолжить с ним дальнейший путь, — поморщился Рампо, — искать иголку в стоге сена. — О, нет, — снова усмехнулся Гезрас, как ни в чем не бывало садясь обратно на лавку, — мы будем ждать здесь. Иголка найдет нас сама.

***

Мысли путались. Нет, Лис прекрасно помнила бестиарий, знала, в теории, что и в какой последовательности ей делать — но было страшно начать. Любаву она нашла быстро — как и ожидалась, потерявшая дочь женщина, которую считали сумасшедшей, жила на окраине. Тихонько постучавшись в деревянную дверь, ведьмачка прислушалась, поправляя капюшон. Из-за двери тянуло кучей неприятных запахов. Всю гамму она бы назвала отчаянием. Несвежее мясо, с сладковатым привкусом, от которого хочется зажать нос. Гниль и плесень от мокрого дерева. Пыль и спертый воздух. Горькие успокоительные травы и лежалое белье. Кислое молоко. Обостренный нюх мог спасти жизнь, но иногда становился проклятием. Сумасшедшей Любава точно не была. Немолодой, откровенно неухоженной, усталой, придавленной и надломленной смертью дочери — да. Но не безумной. Не было того выражения в темных, почти черных глазах — только тягучая, неприятно пахнущая, оседающая липкой пленкой на коже и одежде меланхолия. — Пресвятая Мелителе, неужто послали нам небеса ведьмака? — Послали, — усмехнулась Лис, говоря чужим голосом, — мне настоятельно советовали с вами не говорить. — Брат мой, небось, — зло выдохнула женщина, — проходи, ведьмак. — Яслав. — Скот он, а не Яслав, — злость испарилась, оставив всю ту же липкую и неприятную пленку на лице и руках, — говорю — волколак, а никто не слушает. — Почему вы так думаете? — Лис скептично осмотрела лавку, но все же села. Любава присела за стол, обхватила руками голову. — Так ведь волки пропали, ведьмак. Всегда жили тут в лесу — а уж полгода не видать. Всяк же понять может, что волки уходят, когда более страшный зверь появляется. А Минку-то мою волк задрал, огромный, шерсть черная, нашли клок рядом… Лис пожалела, что это произошло в начале лета. Едва ли кто-то хранил клок черной волчьей шерсти. А он бы пригодился. — Вот им и талдычу — волколак, соберите, мужики, облаву, аль объявление пишите — авось заглянет ведьмак. А они все — свихнулась, старая, с горя! Муж мой как помер, брат помогать пытается в силу своего разумения. Я с его помощи и награду-то собрала, ведьмак. Только изведи зверя. — А чужаки к вам не приезжали? — Лис знала, что двоедушники — существа адаптирующиеся, вечно в бегах. В какой-то момент они воруют чью-то человеческую внешность, прикрывая ей животное начало. Отсюда ноги и растут у сказок про злых двойников. От двоедушников. Допплеры миролюбивые, в основном. — Не знаю я, ведьмак, я и не выхожу почти. Брат помогает, говорит, развалится без него дом и жизнь моя. А я знаю, что разваливаться она будет, пока кто-то тварь не изведет. Интересно, чью внешность своровал двоедушник? — Ты к людям лучше не ходи, ведьмак, — женщина подняла взгляд больших, темных, усталых глаз, — Яслав их убедил всех, что с ума сошла я. Не хотят люди, чтоб кому-то гроши их достались. Озлобились совсем, когда уезжающие возвращаться перестали. — Уезжающие не возвращаются, — задумчиво повторила Лис, — ну конечно. Он понял, что если просто местных грызть, облаву ждать долго не придется. Вот и закусывает теми, кто уехал. Потому и не возвращаются. — Пресвятая Мелителе, — выдохнула Любава, обхватив голову руками, — излови его, ведьмак. Излови, ничего не пожалею. Хоть и нет у меня ничего — горсть монет, и то не моих, брата, и кот рыжий. Шастает где-то, черт его носит. — Сбежал, — пожала плечами Лис, — коты ведьмаков не жалуют. Даже когда Коты — сами ведьмаки. Предположения подтвердились — к вечеру она по неприметной старой колее, почти заросшей травой, вышла к месту последней расправы. Недели две назад. Остальные следы так сильно не пахли кровью и зверем. И клок черной шерсти нашелся. Она бы кровь набрала — если бы точно знала, что двоедушника ранили. А за две недели кровь успела стать землей, на месте расправы выросла и выпрямилась измятая трава, белели цветы. Возвращалась обратно Лис в задумчивости. Местных расспрашивать не стоило — если все и вправду так, как говорила Любава, то она допросится до вил. Поселение не видело ведьмаков очень давно и пыталось справляться своими силами, с трудом выживая в глуши. По Яславу было видно, какое тут к ним отношение. Непрофессионально? Что угодно профессионально, если приводит к нужному результату. А она знала, с чем придется столкнуться, и была уверена, что новую охоту двоедушника не пропустит — за две недели он должен был прилично изголодаться. Ее отвлек легчайший шум шагов. Лис вздрогнула — с собой она взяла оружие, но кто знает, что прячется в почти ночном лесу? Вряд ли двоедушник настолько глуп, чтобы самому идти знакомиться с приезжим ведьмаком. — Добрый вечер. Знакомая — да, черт возьми, родная — интонация голоса заставила колкую дрожь спуститься по позвоночнику. Лис порывисто обернулась. В темноте судорожно выхватывая обостренным зрением знакомые широкие плечи, гибкую фигуру, темные волнистые волосы, падающие на глаза. — Койон? Она схватилась за ткань куртки — там, где под ней кожи касался теплый металл медальона и прохладный — кольца. Медальон слегка завибрировал. Мужчина потер ладонью затылок и слегка неловко улыбнулся, коротко блеснули острые клычки. — Давно не виделись, да? Впервые с момента Испытания Травами она была настолько близка к обмороку. Дыхание к черту сбилось, глаза загнанно метались по знакомому лицу — он стоял против света, в глазах стояла только ночная чернота. Не то чтобы она обратила на это внимание. — Ты же… умер. Койон, мне сказали, ты мертв, — голос ее подвел, сломался, и сломалась, треснула какая-то внутренняя стена, отгородившая ее сознание от его смерти. — Преувеличили, котенок. К черту. Она в два прыжка подлетела к знакомому силуэту, обхватила руками, как маленькая девочка, уткнулась носом в плечо. Запах зверя почти забил нос, щекотал опасностью — или ей просто казалось от хлынувшего в кровоток адреналина. Ноги подкосились, Лис нервно засмеялась, дрожа. — С охоты? Горячее дыхание коснулось острого кончика уха. — На охоту, котенок. Но, пожалуй, отложу на пару деньков — раз такая радостная встреча приключилась. Ночная темнота укутала, сгустилась под закрытыми веками, только отдавалось в груди сильное и непривычно быстрое чужое сердцебиение, оседал тяжелый запах шерсти и зверя в горле. Темнота скрыла улыбку, переходящую в странный оскал.