Волкодав

— Ведьмаков обучали больше десяти лет, Шон. И не потому, что тварей так много, что выучить их всех можно за годы. Бестиарий, повадки и особенности чудовищ — лишь часть того, что нужно знать и уметь. Не такая большая часть. Остальное время уходило на то, чтобы свыкнуться с изменениями в теле, научиться им пользоваться по полной, овладеть им на высоком уровне, сделать свое тело своим главным оружием. Но нельзя забывать и об обычном оружии — мечи, ножи, кинжалы, арбалеты, всем этим нужно научиться управлять, как продолжением своего тела. У тебя неплохо выходило летом, Волки натаскивали тебя всего три года, и я в общей сложности год. Волчья техника у тебя идет плохо, тебе недостает веса и силы, удары выходят слабыми, неуверенными, а блоки — недостаточно твердыми. Коты сражаются по-другому, ты уже знаешь, как. По дороге в караван будем тренироваться. Мечи у тебя есть, хотя стальной, скажу честно, не лучший — краснолюдская работа, конечно, но не то. Ножи тоже есть, а вот арбалет надо будет поискать. Лис спокойно слушала размеренный, негромкий голос, прикрыв глаза. Ей уже стало значительно лучше — она вставала и ходила по комнате, швы сняты, но спускаться вниз она пока не решилась. — Надеюсь, ты усвоила тот урок, который тебе дал твой короткий и бесславный первый выход на большак. — Усвоила, — тихо отозвалась она. Неприятный урок, болезненный — не лезь, куда не просят, не настаивай на своей помощи — лучше не будет. Таким, как ты, не доверяют, таких, как ты, готовы терпеть, только когда беда на пороге, в остальное время ведьмаки — нежеланные гости. Лис открыла глаза и натолкнулась на прямой взгляд темных кошачьих глаз. Гезрас приподнял уголок губ в странной усмешке, не глядя перебирая лежащие перед ним на одеяле фиалы с ее эликсирами из сумки, прихваченной из Стигги. — Не жди от мира ничего хорошего. И не бойся защищать свою жизнь. Твоя главная ошибка была не в том, что ты полезла разбираться туда, куда тебя не просили, а в том, что ты не ждала удара в спину. Жди его. Всегда. Жди предательства, жди стрелы из-за угла и кинжала в протянутой руке, Шон. Так ты сможешь их избежать. Стальной меч тебе дан для того, чтобы защищать свою жизнь. И для чудовищ, которые боятся железа, — больше для проформы добавил он, — хотя таким без разницы, чем их бьют — сталью или серебром. — Людям, в общем-то, тоже без разницы. — Но серебряный меч об них марать не надо. Хотя если нет альтернативы — можно и так. К слову о марании мечей, — Кот выбрал один пустой фиал и повертел его в длинных пальцах, — есть неплохой способ помочь себе в деле драк с людьми. — Яд на лезвии? — В точку, котенок. Знаешь какие-нибудь составы? — Парочку знаю. В Каэр Морхене почти не было информации о ядах. — Лишь одна книга, — Гезрас медленно прокручивал вытянутый и узкий флакон в пальцах, — да и та в основном о том, как ядам противостоять. На лезвие нужно наносить или сильные, концентрированные и быстродействующие составы, если ты хочешь, чтобы раненый противник больше не поднялся, или, наоборот, действующие медленно, но неотвратимо, если ты хочешь, чтобы там, куда он доползет лечиться, узнали об участи его подельников. — Смысл второго желания сомнителен. — Поверь мне, нет. Вполне оправданное желание. Итак, яды. Нужные книги в комнате. К вечеру жду от тебя по одному рецепту яда быстрого и медленного действия. Алхимии тебя обучали, разберешься. Лис пожала плечами, соглашаясь. Она рада была возобновлению учебы — так неотступная тревога утихала, сменяясь любопытством. Ядами она пока не занималась. Ведьмачка медленно прокручивала перо в пальцах, мысленно возвращаясь на — богиня — на шесть лет назад. Школьные годы вспоминались со скрипом, смутными обрывками сцен — большие классы, узкие парты, множество детей в одинаковой школьной форме, нервная учительница биологии у доски. Иногда она сомневалась, что это вообще было когда-то, настолько давно это было. Она еще помнила имена своих младших братьев, но лица их размывались, про Овец помнила сам факт, смутно помнила Чую. Из тех времен осталось одно яркое воспоминание. Стоял жаркий летний день. Она с кем-то еще — кажется, девочкой — шла по улице, тихо разговаривая ни о чем. На руке блестел браслет — синие-синие бусины. На углу дома сидела на раскладном стульчике старая женщина в грязной и потрепанной одежде — кажется, она сидела там уже пару недель, мальчишки говорили, что она гадалка. Выцветшие голубые глаза старой гадалки нашли в пестрой толпе двух девчонок. У одной, повыше — длинная коса, седые пряди перемежаются иссиня-черными, большие, серьезные глаза — карие с зеленым ободком — скользнули по ссутуленной фигуре старухи без интереса. Она быстро схватила девчонку за хрупкое запястье, едва они приблизились. Вторая испуганно шарахнулась, седеющая попыталась быстрым, сильным движением вырвать запястье из цепкой хватки узловатых пальцев, сощурив глаза. — У нас нет денег, отцепись. — Постой, дитя, — гадалка и не думала разжимать пальцы, — постой, послушай, что скажу. Злые каре-зеленые глаза вгляделись в выцветшие, бледно-голубые. Да, то, что нужно, подумала гадалка. Она не ошиблась. Увиденное нужно озвучить без утайки — это она знала очень давно, а это нужно озвучить непременно и этой девчонке, в косе которой седины больше, чем черноты, с глазами, как охотничьи ямы в лесу — малахитовая темная трава по краям ощеренной острыми кольями бездны. — Не отсюда ты, дитя, ой, не отсюда. — Ты тоже не отсюда, — процедила девчонка, — это и слепой заметит. Гадалка хрипло рассмеялась. — Не понимаешь ты меня. Но я вижу, вижу… — Как наяву? — усмехнулась девчонка. Вторая только растерянно смотрела на них, хлопая короткими черными ресницами. — Именно, дитя. Вижу, как наяву, что эти края тебе не дом. Нигде тут ты дома не найдешь. Дом тебе будет там, где охотники о двух мечах — они тебе будут братья и учителя. — Здесь мои братья, — отрезала девчонка, — а мечей уже ни у кого нет века два. Не мели чушь. — Не перебивай, дитя, дай договорить, — узловатые пальцы сильнее сжались на запястье, — белый охотник найдет, рыжий обучит, а черный пригреет, судьба твоя с ними свяжется. Судьба, но не душа. Нету у тебя своей души, дитя, душу твою лиса забрала, оттого и седая ходишь. В их душах найдешь дом, у их костров. Быть тебе Зеркалом, отражающим Белое Пламя, в котором сгорит весь мир. Быть тебе сталью и серебром, огнем и мечом. Черный охотник умрет, белый охотник умрет и рыжий охотник — но помни, дитя, что бы ни говорили, что бы ты не увидела — они не умирают до конца. Они найдут тебя раньше или позже. Судьба Зеркала — отражать то, что перед ним, оставляя частичку себе. Дом тебе среди несущих смерть, такой же станешь. — Ты на солнце перегрелась, старая, — девчонка все же вырвала запястье из цепкой хватки, брезгливо отряхнула руки, — исчезни из этих мест. Здесь Овцы. Здесь Овцы. Когда-то эти слова имели для нее огромный смысл. Сейчас — нет. Лис тряхнула головой, выныривая из воспоминания. Блеклые голубые глаза безумной гадалки отпечатались в памяти. Она хорошо помнила свое удивление, окрашенное злостью — и сейчас как никогда понимала, что сумасшедшая старуха ни единым словом не ошиблась. Она действительно Зеркало, отражающее Белое Пламя, и на самом деле нашла дом у охотников с двумя мечами. Белый нашел, черный пригрел, а рыжий обучает. И она стала такой же. Девушка фыркнула тихо и вернулась к пустому пока что листу, обмакнула перо в чернилах. Дай богиня вспомнить, как писать рефераты — кучу лет уже этим не занималась. Ну, в общем-то, почти пять. Лис усмехнулась, схематично нарисовала в центре листка череп с костями, вокруг начала писать общую классификацию. Биологические и синтетические. Синтетические — вычеркиваем, здесь она бессильна, разве что цианид или мышьяк можно найти. Хотя есть еще ртуть, свинец… Биологические. Фитотоксины и яды животного происхождения. Бактериальные добыть будет очень сложно — хотя ботулотоксин был бы полезен. Пометила «подумать, как выделить». Вернулась к ядам растительного происхождения. Два часа спустя несколько листов были исписаны отдельными ядами, способами их экстракции, взятыми из книги, и дозировками. Нужно учесть, что действовать будет небольшая порция — только то, что будет на соприкоснувшемся с телом участке лезвия. Работа отвлекала от навязчивых воспоминаний, блестел в свете свечи метеоритным стеклом узкий тонкий фиал, сужающийся книзу — пока что пустой.

***

Шаги на лестнице. Не Гезраса — громче, тяжелее, будто идущий весил больше или был сильно старше. Примерно так ходил Весемир. Лис нервно выпрямилась, отложила перо, нервно оглядела разложенные на кровати листы, сгребла их в кучу, быстро формируя ровную стопку пальцами и убирая их вбок, закупорила пузырек с чернилами. Вкрадчивый стук. Дверь отворили пару мгновений спустя, не дожидаясь ответа. Вошедший был высок и стар, накинутая на плечи шкура напоминала сложенные крылья птицы. Цепкие, поблекшие от времени кошачьи глаза быстро нашли на кровати худую фигуру. — Здравствуйте, мастер Кельдар. — Здравствуй, дитя, — старый Грифон качнул головой, — выглядишь лучше, чем тогда, когда я в первый раз тебя увидел. Кельдар с интересом смотрел, как девушка передернула плечами, отвела взгляд необычных, целиком залитых темным переливчатым золотом глаз. Несовершенные мутации, сразу понял он. Произошла ошибка, недоставало одного специфического компонента. Кошка едва не лишилась зрения во время Испытания Травами. Ей повезло — чародеи Грифонов всего несколько раз изволили исправить свои ошибки такого рода. — Неудачный заказ? — спокойно поинтересовался он, усаживаясь на стул. У подопечной Гезраса оказалась выразительная мимика — девушка чуть вздернула одну бровь, поморщилась, сжала губы в линию и почти сразу расслабилась, придав лицу как можно более спокойное выражение. Но нервные пальцы правой руки ощупывали левое запястье — перевязки на обеих руках убегали под рукава висящей на неплохо развитых тренировками, но сильно исхудалых плеч. — Да, не повезло. — Какая-то деревня пострадала, верно? Она снова поморщилась. Кельдар специально провоцировал ее вопросами — он хотел знать, насколько эта конкретная Кошка не в себе. — Пострадала только я и один двоедушник. Деревне ничего не сделалось, они даже не заплатили. Старый Грифон удивленно вздернул брови. Вот как. То есть ее травмы — не следы драки со всей деревней с ее последующим полным опустением, а схватка с двоедушником? Даже не заплатили. Наверняка бросили умирать в лесу. А она, не будь дура, захватила с собой артефакт, который вел ее к наставнику. Умная Кошка. — Такое случается, девочка. Сколько тебе лет? — Слишком мало, чтобы выпускать ее на большак, — в дверях стоял Гезрас, облокотившись плечом о дверной косяк, — верно, Шон? — К сожалению, — буркнула Кошка-Шон, опустив взгляд.

***

Она откликалась на многие имена и прозвища. Настоящее имя — то, что дала мать — для нее ничего не значило. Оно, кажется, стояло в личном деле и в документах, но ее в жизни никто не называл так. В Овцах она была Белой и Седьмой. В школе — снова Белой, сумасшедшей, задроткой, беспризорницей и Сакуноске, по фамилии приютившего ее человека. Подруга Нана называла Саку-саку, потому что первые два слога имени и фамилии у нее совпадали и Нана находила это забавным. Ода называл лисенком. Здесь она, позабыв все свои имена, назвалась Лис — Волки ее так и звали. Полтора месяца назад, в онемении от убийства похожего как две капли воды на Койона двоедушника и на волне жгучей злобы на судьбу и пророчества она назвалась Волкодавом. Гезрас переложил ее здешнее имя на Старшую речь — и результат не был таким уж плохим. Новая жизнь — новое имя. — Сейчас будет страшно. Она нервно выпрямилась — Кот сидел позади, но близко, она спиной почти касалась его груди. Такие слова заставляют нервничать несмотря на приземляющую тяжесть теплых ладоней, лежащих на плечах. Одна ладонь быстро зажала нос, вторая — рот. Лис слабо брыкнулась, вжалась спиной в чужую грудь, мотнула головой, пытаясь вдохнуть. — Тихо, Шон. Она зажмурилась, запрокинула голову. Под затылком — твердое плечо, чужая кожа пахнет железом. Страх — первобытный, древний страх удушья — заколотился в горле, ускорилось сердцебиение, грудь болезненно сжималась, когда она пыталась сделать вдох. — Успокойся, — вкрадчивый шепот на ухо с трудом достигает ошарашенного сознания, — чем больше ты паникуешь, тем быстрее бьется твое сердце и тем меньше времени без доступа кислорода ты выдержишь. Замедли сердцебиение. В голову будто набили ваты, перед глазами замелькали круги, горло и грудь саднило. Лис попыталась успокоиться, замедлить сердцебиение, как он и сказал, но это чертовски сложно, когда не можешь сделать вдох. Зажмурилась сильнее, сосредоточилась, стараясь отвлечься от спазмов, сжимающих ребра. Когда в ушах начало настойчиво шуметь, а ощущение тела — уплывать, хватка разжалась. Лис глубоко вдохнула — и закашлялась, когда горло начало драть. Ладони, только что закрывавшие доступ кислорода, аккуратно придерживали за плечи. Кашель перешел в нервный смех. Лис не могла бы оценить свой уровень доверия к нему. Она знала его почти два года. Первый год — знала плохо, он был постоянным гостем, приходил, наблюдал по просьбе Койона. И тем не менее — в ее доверчивую голову даже не закрадывалась мысль о том, как он может быть опасен. Не вел же он себя агрессивно? Нет, не вел. Значит, все хорошо. Можно пить кофе и разговаривать, можно пытаться коротко обнять, улыбнуться. Он помогал. А потом она стала уже его ответственностью, а не Койона или Волков. И обучение было не самым предсказуемым. И тем не менее все оно строилось на ее доверии. Могло бы держаться на слепом страхе и полном подчинении ученика учителю — она предполагала, что по такой схеме обучение Котов и строилось обычно. Но Гезрас не считал нужным делать из нее бездумно подчиняющуюся куклу, которая трясется от ужаса при мысли о наказании за непослушание. — Мало, — недовольно констатировал Кот, когда она откинулась назад ему на грудь, — нужно тренировать и этот навык. Ты должна быть в состоянии больше времени проводить без воздуха. — Чтобы могла плыть под водой дольше? — вяло предположила Лис. Она полулежала удобно, в голове еще шумело и колотился пульс в висках — но она была спокойна. — Или чтобы не теряла сознания дольше, когда тебя душат. — Вас тоже так тренировали? Гезрас взглянул вниз, в ее лицо, с непроницаемым выражением лица. — Нас окунали головой в бочку с водой и держали так. Не самые приятные ощущения. Она передернула плечами. Такой способ нравился ей еще меньше. — Но можно же захлебнуться. — Захлебывались, — ровно отозвался Кот, — так же, как калечились на Маятнике или во время спаррингов, умирали во время Испытания Травами. Не то чтобы это кого-то останавливало. Возможно, ей чертовски повезло, что ее учит ведьмак, который своими глазами видел множество смертей ровесников, так и не ставших ведьмаками, и который не желает ей смерти. Уроки, которые необходимо вынести ведьмакам, приятными не были. Но он знал, какими они могут быть, и думал о том, как сделать их менее болезненными или хотя бы не такими опасными для жизни. — Можно попросить тебя в следующий раз предупреждать меня? Я испугалась. Гезрас помедлил с ответом. Просьба была озвучена спокойно, без претензии, и абсолютно искренне — ему было непривычно слышать, как кто-то так прямо и честно говорит о своем страхе и предлагает пути решения. Это было странно. Странно, потому что их приучали бояться. На их страхе держалось обучение, держалось послушание и беспрекословное выполнение заданий. Никто из них, детей, даже не думал подойти к наставнику и спокойно сказать, что какая-то часть обучения его пугает, и попросить изменить ее. И он копировал поведение наставников — не потому, что специально хотел внушить ей, что его надо бояться, а потому, что просто не думал о том, что можно по-другому. В этом и было ее основное отличие — она была гораздо взрослее во время обучения, чем Коты на тех же этапах. Она целиком и полностью понимала, чему он ее учит, что это будет страшно, неприятно и больно, и сознательно продолжала учиться быть Котом, чтобы выжить. Сознательно выбрала доверять учителю и полностью подчиняться — но иногда просила объяснений. Им никогда ничего не объясняли. Ведьмак мысленно взвесил предложение относительно того, что происходит и будет происходить. — Можно, — все же ответил он, — я буду предупреждать, если мне не нужен будет специально элемент неожиданности. — Хорошо, — Лис спокойно улыбнулась, — спасибо.

***

Ведьмачка крутила перо в пальцах, задумчиво глядя на лист. В одной из книг она нашла интересную травку, которую, кажется, видела где-то раньше. Помня о том, что яд отличается от лекарства исключительно дозировкой, Лис поднялась, поморщившись от слабости, растекающейся по телу, и принялась пролистывать книги одну за другой. Кажется, она входила в состав какого-то эликсира — но она не могла припомнить, какого. В каком эликсире нужна травка, снижающая скорость жизнедеятельности организма вплоть до летаргии в сочетании с двумя другими компонентами? С другой стороны огромной кровати нашлась какая-то потрепанная книжка в кожаной затертой обложке, из которой выпадали то тут, то там пергаментные листы. Лис вгляделась, пролистнула пару страниц — почерк незнакомый, кривоватый, строки скачут, полно клякс там, где писалось чернилами, и черных следов от пальцев там, где надписи делались углем. В книжке было все подряд — какие-то путевые заметки, полудневниковые записи, рецепты, вставки на Старшей речи — сначала довольно безграмотные, но чем дальше, тем разборчивее и правильнее. Почерк от начала к середине не менялся — тонкий, дрожащий, клонящийся во все стороны разом, с длинными хвостами букв, много зачеркиваний и поздних правок. Чей-то дневник. Лис быстро листала страницы, пытаясь вычленить алхимические рецепты — из середины книжки чуть не выпал листок, исписанный другим почерком. Ровным, красивым, убористым и мелким, черными чернилами. Декокт номер сорок два — гласила подчеркнутая надпись. Лис пробежалась по листку глазами. Да, та самая травка была в рецепте. Испытания на подопытных не проводились. Ориентировочное действие — через десять-двенадцать часов после принятия погружает испытуемого в летаргический сон, через неизвестное время резко улучшает регенерацию, пользуясь ресурсами организма. На людей не рассчитан. На эльфов не рассчитан. Взаимодействует с мутагенами в организме ведьмаков (см. стр. 450-589). Использование: долгий бой с сильным противником (?). Провести испытания на двух группах подопытных разного возраста. Ожидаемые побочные эффекты: временное нарушение памяти, искажение когнитивных функций. Девушка перечитала записи еще раз. Летаргический сон, долгие схватки… Сколько длился бой под Бренной? Ей так хотелось верить, что он все-таки жив. Лис вцепилась в медальон — теплый металл, острые грани. Гезрас говорил, что после смерти владельца камешки-глаза становятся бесцветными, но они были зеленоватыми, она точно помнит, зеленоватыми, но тусклыми. Кот спокойно зашел в комнату, которую делил с ней — Лис тут же подлетела к нему, бросив книжку на кровать. — Он жив, — темно-золотые глаза лихорадочно блестели, — жив. Гезрас подцепил медальон на чужой шее, сжал в кулаке, потянул к себе, приближая ее лицо вплотную к своему, почти касаясь лбом лба. — Не лги себе. Цепочка больно врезалась в шею сзади. Лис, не отрываясь, смотрела в темные кошачьи глаза, сжала зло губы. Кот усмехнулся. — Как ты думаешь, что я сейчас делаю? — Издеваешься надо мной, — процедила ведьмачка, снова подмечая крохотные, золотистые — безумные — искорки в неспокойных темных глазах. Пальцы разжались, выпуская медальон, легли на щеку, мягко погладили — она не отстранилась, но и не приластилась к прикосновению. Не шевельнулась. С ним всегда так. Она стала замечать это, когда из девчонки, за которой надо приглядеть, стала его котенком, его ответственностью. Эти худые руки сначала до крови, до отметин на спине пороли за ошибку без сомнения, а потом осторожно наносили на рубцы заживляющую мазь. Оставляли безжалостно порезы на коже и помогали их перевязывать. Кнут и пряник, жесткость меняет на ласку. Она запутывалась в этом. И сама становилась такой же — кидала злобные взгляды, а после гладила по жестким волосам, непринужденно разговаривала и била в полную силу на тренировке, даже если видела, что не увернется. Позволяла себе злиться, но не могла ненавидеть, позволяла ластиться к чужим рукам, но не переходила грань. — Так закаляют оружие в лучших кузнях, котенок. Так закаляют сталь. Хороший, смертоносный клинок выдерживает и жар, и холод. Плохой — рассыпается и идет трещинами. Стань смертоносным клинком, стань совершенным оружием. Закались. Я редко ошибаюсь в таких вещах. — Но все же ошибаешься? — чуть щурит глаза ведьмачка. Гезрас больше не смотрит в ее лицо — он вспоминает. Бледно-голубые пустые глаза. Равнодушное выражение чужого лица. Их попытка воспитать себе ученика, не проводя мутации — одна из. Он стал охотником за головами где-то на юге, Гезрас слышал. Говорят, хвалится, что может в честном бою убить ведьмака. Ложь. Он сломан, такие сломанные, как он, убивают просто и навсегда. Яд, клинок в спину, нож к горлу во сне. Так убивают Коты. Они сломаны все. Даже по меркам ведьмаков. — Да, котенок. Иногда ошибаюсь. Ты трогала мои записи? Лис удивленно моргнула. — Я не знала, что они твои. Прости. Ты сказал, что можно пользоваться любыми книгами в комнате, а эта лежала у кровати с другой стороны. Кот недовольно цокнул языком. Надо лучше убирать свои вещи. Он не привык делить с кем-то комнату. — Хорошо. Что ты нашла, кроме рецепта сорок второго декокта? — Как, — Лис удивленно моргнула, Гезрас пожал плечами: — Не жалуюсь на зрение. Он лежит на кровати. Так что? — Хорошо, — она повела плечами, подошла, раскладывая на кровати листы из стопки, — я нашла одну травку, которая в теории может вызвать состояние летаргического сна. Нужно лишь подобрать концентрацию. — Я давал другое задание. Это не яд. — Это лучше, — усмехнулась Лис, — это значит, что противник уснет на срок, который зависит от концентрации и за который можно успеть закончить бой, обездвижить его и переместить в безопасное место, чтобы выведать информацию. Гезрас прищурился, усмехнулся в ответ, глядя на кучу лисов с расчетами, выписками и рецептами. Определенно делает успехи. — Хорошая идея. Продолжай.