***
Теплый летний вечер медленно угасал. Перед повозкой с откинутым пологом мерцал костер, Коты, рассевшиеся кто где, неторопливо чинили, точили, зашивали. — Этан вернулся! — И не один, — Гуксарт прищурился на фигуры двух спешивающихся всадников. Оживившийся Кайн бросил точильный камень и подскочил. — Койон! Мне кажется или ты? — Глаза протри, — буркнул Рем, тоже отложивший меч, — перестанет казаться. — И правда он! А говорили — умер! Эй, Койон, чо рожа такая испуганная — братьев не узнал? Авель повел головой, принюхиваясь, фыркнул на брата. — Цыц ты, — Этан подвел своего коня к ним, Койон, озираясь, шел за ним, — тут проблема. — Тут целых три проблемы, — отозвался Рем, — вон, в кустах играли. Ян только на ноги встал после Испытания. Котята, услышав имя одного из них, выглянули из-за угла повозки, но никого не подозвали — и они снова скрылись, продолжая заниматься своими делами. — Да я не про детей, — отмахнулся Этан, — я про Койона. Названный настороженно оглядел издали сидящих и стоящих Котов, держа тощую кобылу под уздцы. — А этого уже поздно исправлять, — вздохнул Гуксарт, — что выросло, то выросло. — Да уж, — Этан снял перчатку и потер переносицу, — если кратко, Гезрасов котенок чуть не умер, но хлебнул сорок второго декокта… — Брешешь, — тут же вклинился Кайн, Авель ткнул его локтем под ребра. — …и выжил, — продолжил Этан, — но слегка в памяти повредился. Ну как — слегка. Меня вспомнил с трудом. Я его в лесах выловил, решил в караван привести — и пусть Гезрас с ним разбирается. Или, может, есть тут у кого знакомые чародеи, м, Рем? — Ничего не знаю, — Рем уткнулся взглядом обратно в свой меч, — без понятия, о чем ты. — Припоздали вы, — прищурился Гуксарт, — второго дня Гезрас снова ушел и нового своего котенка прихватил. — Еще один? — задрал Этан бровь. — Одна, — педантично поправил его Рем, порадовавшийся быстрой смене темы, — но эта вроде не стремится хлебать запрещенные эликсиры. — Ну, по крайней мере мы узнали, что после него могут быть проблемы с головой, — пожал плечами Авель, старавшийся искать хорошие стороны. — Мы — Коты, — напомнил ему Этан, — это само по себе одна большая проблема с головой.***
Новиград отзывался чем-то у Лис — напоминал давно забытые большие города. Узкие улочки, лепящиеся друг к другу дома, деревянные — на окраине, каменные — ближе к центру, Золотому и Серебряному Городу. Люди, которые были заинтересованы в двух или трех книгах из опечатанных храмовой стражей домов, готовы были заплатить за них огромную сумму. Иначе этим предложением не был бы заинтересован Гезрас. Эти же люди сумели организовать абсолютно беспроблемный проход двоих ведьмаков в город — в другом случае это могло бы обернуться серьезной проблемой. Потому что в Новиграде жгли чародеев. И громили лавки эльфов в пригороде. Лис думала не снимать капюшон даже в комнате в таверне. Две высокие, на полторы головы выше большинства людей фигуры в темных плащах с глубокими капюшонами — тонкие, гибкие, пластичные. Лис неосознанно копировала движения учителя — и с каждым днем у нее выходило все лучше и лучше. Бесшумный шаг, негромкий голос, ненарочно растянутые гласные, лаконичные, короткие жесты. Выходить без мечей за спиной было непривычно. — Так надо, — сказал Гезрас, оперевшись плечом о косяк, — если мы возьмем с собой мечи — это будет слишком явный жест, который не отражает наши намерения. Мы намерены договориться, они и без мечей знают, что с нами лучше не ссориться — незачем так нагло указывать на это. Возьми ножи. И вообще привыкай носить с собой некоторое количество небольшого оружия, которое можно спрятать на себе. Лис удивилась, когда за угловым столом в темной, дорого обставленной таверне Гезрас спокойно снял плащ. Но повторила жест — расстегнуть пряжку, аккуратно свернуть ткань. — Они знают, как я выгляжу, — однобоко усмехнулся Кот, синяя тень очертила шрам у губы, — все, кому нужно, знают. Ведьмачка приняла объяснения молча. Снова — синие сумерки, чернильная темнота, скаты крыш, балконы и балюстрады. Бесшумные шаги по камню, земле и дереву. Белые нити заклинания-заглушки, оплетающие запертую комнату, сфера Квена вокруг ладони, в которой трижды сгорает листок с планом. Лис сидела на полу в комнате опечатанного дома в темноте и смотрела на груду книг, свитков и отдельных листов, сваленных у стены. Книги, которые были нужны заказчикам, нашлись сразу — но было множество других книг. Очень нужных книг. — Мне надо это. — Сколько? — отвлеченно поинтересовался Гезрас. — Хотя бы, — Лис поднялась, провела быстро пальцами по корешкам, — хотя бы эти десять, — быстро и аккуратно начала выхватывать нужные тома из кучи, стараясь не обрушить ее. — Что ты с ними будешь делать? Продашь? — Как прочту — можно будет и продать, — Лис взвесила толстый том в руке. — Кому? — ведьмак шагнул ближе. — Самоучкам из Оксенфурта, — задумчиво протянула ведьмачка, — они такое скупают охотно. Но это студенты, много не заплатят. К чародеям лучше не лезть, возникнут вопросы, да и продешевлю я наверняка, а торговцы странностями такое могут и не купить — некому будет перекупать. — Эта у нас есть, — ткнул Гезрас в одну из книг, — оставляй. А вот эта, — следующую он взял в руки, разбирая в темноте название, — чистая выдумка, я слышал об авторе. Он не имеет никакого отношения к алхимии. Лис аккуратно выносила книги до утра, а после сразу упала спать — но одиннадцать книг, включая три, которые были нужны заказчикам, лежали у нее под кроватью тремя стопками, аккуратно обернутые кожей.***
Цири сидела в таверне за столом в углу — так, чтобы за спиной сходились две стены. Сидела и отчаянно хотела оказаться где-то далеко и чтобы вокруг не было никого-никого. Вообще ни единой живой души. В радиусе пары десятков миль. Заставляла себя смотреть ровно в кружку, а не затравленно озираться по сторонам, и каждые две минуты проводила пальцами по рукояти меча, лежащего рядом на скамье. Пахло деревом, едой, пивом и потом. Не худшее в ее жизни сочетание, не самое громкое место. От желания забиться подальше в угол тот факт, что она уже сидит в самом-самом углу — не спасал. Надо уезжать. Надо что-то делать, хотя бы что-то — так же, как делала до этого. Но могла она только сидеть в углу и смотреть в кружку. Провести пальцами по линиям на деревянном столе. Убрать за ухо упавшую на глаза прядь. Резко поднять голову, когда напротив скрипнула скамья. Нагло усевшийся за ее стол незнакомец был высок и, судя по всему, худощав — сказать точно мешал темный плащ из недешевой ткани. Из-за этого плаща и натянутого на самые глаза капюшона Цири видела только длинную бледную шею, темный ворот застегнутой рубашки и нижнюю часть его лица — треугольного, с выступающими скулами и прямым тонким носом. — Не знакомлюсь. Свали. — Грубо, — промурлыкал незнакомец, поставив локоть на стол и уперевшись щекой в кулак. Голос был непонятный — низковатый, грудной, мурлыкающий и тянущий слегка гласные. Запястье, показавшееся, когда рукав чуть сполз вниз — белым и костлявым. Цири сжала пальцы на рукояти меча рядом с собой — незнакомец едва заметно повел головой, словно услышал тихий-тихий шорох ножен о дерево скамьи. — Отъебись, говорю. Незнакомец быстрым и плавным движением подался вперед, к ней, положив ладони на столешницу и склонившись — Цири прижалась спиной к стене. — Ты стала очень резкой, — тихо, но обиженно заметил голос, — а еще не узнала меня. Хотя это неудивительно. В голове щелкнуло. Цири перестала думать о том, что она делает и к чему это приведет — вспомнила только, что за поясом был заткнут нож, который незаметнее меча. Все затопило ощущением опасности — огромной, всепоглощающей. Ей никогда не нравилось быть загнанной в угол. Один жест — и незнакомец растянул красивые, но чересчур бледные губы, чуть приоткрывая острые клычки, и плавным движением обошел стол, подсаживаясь к ней на скамью. Цири так же быстро, как ей показалось, и плавно локтем уперлась в чужую грудь, приставляя развернутый к локтю и скрытый предплечьем нож к бледному горлу. — Кто ты такой и откуда меня знаешь? — прошипела она в капюшон туда, где, по ее прикидкам, находилось ухо. Мгновение спустя — поняла, что грудная клетка не может быть такой твердой и по ней не должна так легко скользить ткань плаща. Если только под ней нет плотного панциря, удивительно незаметно подогнанного к телу. А потом — почувствовала, как сжались на плече свободной руки пальцы, до того невесомо и незаметно лежавшие на плече. — Цири, — укоризненно прошептал в ответ голос, — я понимаю, что я изменилась, но кидаться с ножом на названую сестру — не слишком ли? Или я успела тебе что-то сделать? — Лис? — Цири удивленно повернулась всем корпусом к ней и свободной рукой приподняла низко натянутый капюшон, заглядывая под него, — ты? Из-под темной ткани на нее смотрели звериные, кошачьи глаза — темные, почти карие, в расширенных зрачках танцуют зеленые искры, — знакомого разреза, которого она не видела больше ни у кого. Да и лицо можно было, в принципе, узнать — только совсем исчезли детские щечки, выступили острые скулы, заострился нос. — Я, — согласилась Лис, — но капюшон лучше опусти. — Докажи, — Цири отсела подальше и скрестила руки на груди. Лис — или тот, кто пытался себя за нее выдать, — вздохнула и оперлась плечами о стену, приподняв лицо к потолку. — А помнишь, — начала она тихим голосом, совсем не похожий на свой пять лет назад, — когда приехала Трисс, я училась иллюзиям и показывала историю про панночку, а после зашел Эскель и решил, что нас убивают? — Цири приподняла бровь, показывая, насколько несерьезным это считает, — или когда Ламберт проиграл мне в карты отжимания? — Херня, — резюмировала Цири. — Откуда это мог бы знать кто-то, кто притворялся бы мной? — спокойно осведомилась Лис. — Откуда угодно. Хоть бы и в голову к тебе влезть. — Или к тебе, — задумчиво подметила Лис. — Нет, — рубанула Цири, — ко мне невозможно влезть в голову. Я не позволю. — Как скажешь, — Лис слегка пожала плечами, — что мне сделать, чтобы ты поверила? — Скажи что-то на своем родном языке, — победно усмехнулась Цири. Родной язык Лис, она помнила, был до жути сложным, лжец выдал бы себя тем, что спотыкается и заикается. — Я могу сказать любую ахинею и заявить, что это мой родной язык, — в той же созерцательно-задумчивой манере отметила Лис, — и ты не сможешь это опровергнуть, ведь ты его не знаешь. А еще я все еще на тебя не набросилась. А еще помню, как тебе снились кошмары, а Весемир запретил тебе уходить ночами к Геральту. А я тебе пела колыбельные. Достаточно деталей, чтобы поверить мне? Цири нахмурилась. — Если что, — Лис поднялась, — я снимаю комнату в таверне в Серебряном городе. Около дома с башней, ты поймешь. Назреешь поболтать — приходи. — Стой, — Цири тоже поднялась, схватила перевязь с мечом, — я иду сейчас. И только попробуй меня обмануть. Лис подняла ладони вверх и тихо улыбнулась. Цири негодующе фыркнула.***
— Так что у тебя стряслось? — Лис оперлась поясницей о стол, — ты сидела в углу с таким лицом, как будто или сейчас разрыдаешься, или убьешь кого-то. Это все-таки была она. Цири угрюмо смотрела снизу вверх, пытаясь уложить это в голове. Пока она носилась с Крысами, жила, выживала, выгрызала себе право на жизнь — Лис тоже как-то жила. Что-то делала. Менялась. Прошла Испытание Травами. И на ее груди висел медальон, скрытый рубашкой и синими пластинами доспеха. Цири с трудом подавила в себе детский восторг, когда Лис сняла в комнате плащ — доспех нисколечко не походил на рыцарский, выглядел как продолжение тела и, судя по всему, ни в коей мере не сковывал движения. И только после доспеха Цири отметила про себя широкие почти по-мужски плечи и сильно укоротившиеся серые волосы — они были пострижены так, чтобы покрывать уши, но к шее становились короче и короче. И сейчас она стояла у стола, держа в руках кружку чая, и гипнотизировала Цири темными кошачьими глазами. — Геральт умер, — коротко сказала Цири, глядя на свои руки, сложенные на коленях. — Год назад, — добавила она зачем-то. Как будто это что-то меняло. Тут же сбоку просел матрас, плечо задел край жесткой пластины — Лис ее обняла, прижавшись щекой к макушке. — Даже ничего не скажешь? — уныло поинтересовалась Цири, разглядывая красивые переливы синего перед носом. Пластины были посажены на кожаную куртку, она только заметила это. — Я не знаю, что сказать, — коротко отозвалась Лис, — я не умею. — Говорить не умеешь? — пробурчала Цири, устраиваясь поудобнее — так, чтобы пластины доспеха не впивались в ее кожу. Лис неопределенно фыркнула. Говорить она умела — но не знала, что. Вспомнила, что ей говорил Геральт, когда она только узнала, что Койон мертв — чуть не вздрогнула от быстрого и сильного, шибанувшего по телу осознания, что теперь его больше нет. Их обоих — нет. Ни Койона, ни Геральта. Мурлычь, — вклинился в мысли знакомый голос, — мурлычь — это помогает. И Лис замурчала, вспоминая моменты, когда всепоглощающий мрак чуть отступал, сменяясь тяжелым теплым одеялом и чувством безопасности, и сухой теплой ладонью на лбу, и тяжелым, но знакомым амбровым запахом.