Behind blue eyes

Только через три дня Чехов сошел с трапа шаттла в космопорту «Пулково». Ленинград встретил его невероятным, даже для этого времени года, туманом, настолько густым, что юноша не смог разглядеть собственной вытянутой руки. Дождь только начал накрапывать, а небо уже было абсолютно беспросветным, низким и тяжелым, казалось, будто кто-то накрыл весь город серой грязной картонкой. Паша вдохнул влажный, будто оседающий в легких осенний воздух и на миг почувствовал какое-то странное спокойствие, смешанное со щемящей сердце тоской. Он дома. На его счастье, в одном захолустном космопорту, попавшемуся ему на пути, был терминал межпланетной связи, да и доктор похлопотал, сообщив о его приезде и оказав посильную помощь с бумагами на опекунство. Это был его прощальный привет, последнее и отчаянное желание сделать для него хоть что-то, перед тем, как корабль на четыре с лишним года выйдет из зоны гражданской связи. Хотя Чехов в последний раз видел брата, когда тому было шесть, узнать Андрея было нетрудно. Мальчик сидел в зале ожидания, такой же кудрявый, светловолосый и голубоглазый, как и Паша. Он безучастно смотрел на снующих туда-сюда людей потухшим взглядом, однако тут же подскочил, увидев среди разномастной толпы золотистые волосы. Бросившись к старшему брату, он чуть было не упал, споткнувшись о собственный ботинок, но его подхватил человек, сопровождавший его. Это был высокий, незнакомый Павлу мужчина с постным и сухим, будто сложенным из бумаги, лицом. «Должно быть, нотариус или из органов опеки…» - подумал Паша, глядя на его безукоризненный, но скучный серый костюм и начищенные до блеска ботинки. Юношу снова охватило липкое, изводящее его всё это время чувство отчаяния. - Паша! – из болота собственных мыслей его вырвал звонкий голос брата, высвободившегося всё-таки из рук своего сопровождающего. Мальчик подбежал к нему, и Павел подхватил его на руки, обнимая, про себя заметив, что тот сильно вырос с их последней встречи. «Павел Андреевич, добро пожаловать в Ленинград. Меня зовут Федор Алексеевич, и я здесь, чтобы передать Вам права опеки над Андреем Андреевичем, а также сопроводить Вас в свой офис, где Вы получите на руки все необходимые документы…» - только начал мужчина заунывным монотонным голосом, но юноша его уже почти не слушал, прижимая к себе своего единственного родственника и еле сдерживая душащие его слёзы. *** - Джим, мне нужно с тобой поговорить! – доктор МакКой быстрым шагом пересёк комнату отдыха и оттеснил старпома, собиравшегося было предложить своему капитану партию в шахматы. Капитан в ответ только тяжело вздохнул. Он уже точно знал, какой получится разговор и уже готовился к скандалу. «Давай у меня?» - смиренно предложил он, немного нервно куснув губу. Кирк двинулся в сторону каюты, и каждый шаг для него был словно шаг на эшафот. Когда дверь капитанской каюты с тихим шумом закрылась за ними, доктор хмуро сдвинул брови и твердо сказал: «Джим, я хочу подать в отставку». Джим только молча отошел к стенному шкафу, доставая лучший американский виски, который у него был. Жестом пригласив МакКоя сесть, он подал ему стакан. Выпив залпом сам и дождавшись, пока выпьет медик, он тихо начал этот трудный разговор. - Боунс, поверь, я знаю… в смысле, я понимаю тебя. Павла я смог отпустить, ведь он всего лишь энсин, хоть и самый лучший… Но ты офицер, начальник медицинской службы. Я не могу отпустить тебя в самом начале миссии. Просто не могу. – проговорил Джим, мысленно уже приготовясь к крикам и ругани. Но ничего не произошло. Доктор МакКой лишь молча кивнул, уставившись в стакан. Этот разговор был одним из тех, исход которого ясен заранее обоим собеседникам, но Леонард, повинуясь какому-то дурацкому чувству надежды, всё равно решил его начать. - Скажи, вы с Пашей… - неловко прервал молчание Джим, с жалостью и состраданием глядя на своего друга. Доктор в ответ лишь коротко кивнул, задумчиво и хмуро смотря в пол. - Он дождётся тебя, Боунс. Обязательно дождётся.