— Простите, я хотел бы увидеть господина Дилюка. — Тома не был уверен, что бармен его помнит, и уже хотел представиться по всем правилам, но его оборвали.
— Я здесь. — В таверне только над столами горели лампы. Угол за стойкой, откуда звучал голос, скрывала густая тень. — Откуда вы?
— Из Иназумы. — С облегчением улыбнувшись, Тома протянул конверт, за которым потянулся невесомый шлейф духов. — Клан Камисато желает засвидетельствовать своё почтение.
Свечи на стойке выхватили только чёрную перчатку с алой отделкой — а потом, словно подчиняясь неприятным условностям, господин Дилюк неохотно появился на свет весь целиком.
— Неожиданно. — Он оказался ниже и тоньше, чем Тома мог бы предположить по голосу, но яркие, как огонь, его глаза приковывали к месту. — Чем-то обязан?
— Налаживание отношений и только. — Тома поклонился. — В преддверии того, как Иназума откроется, мой господин хотел бы обзавестись друзьями в вашем городе.
Как и полагалось по этикету, Тома приложил к своим словам небольшой, тщательно упакованный подарок. Помешкав мгновение, Дилюк принял его и слегка поклонился в ответ.
— Почту за честь. Выпьете?
— Разве что немного, — Тома немного виновато улыбнулся, — я плохо переношу алкоголь.
Дилюк вспыхнул улыбкой, и она изменила его в одно мгновение, словно осветив изнутри.
— У меня есть что вам предложить. Чарльз!
— За счёт заведения, — усмехнулся бармен и отвернулся к полкам с бутылками. Тома ожидал продолжения разговора, но его не последовало: Дилюк рассматривал его исподлобья, и это… неожиданно смущало. — Присаживайтесь, отдохните с дороги.
Словно пробудившись от голоса Чарльза, Дилюк вздрогнул, шагнул обратно в тень, и Тома уже попрощался с редким шансом увидеть так близко легендарного наследника винной империи, когда из-за столика в углу послышался знакомый бархатный смех.
— Не дай господину Дилюку тебя обворожить.
Тома прикрыл глаза и выдохнул. Он планировал навестить Кэйю, когда передаст все послания, и… может быть… повторить то, что было в прошлый раз, но эта внезапная встреча выбила его из колеи — и натолкнула на непрошеную мысль, что его ждали, а его уже давно никто не ждал, кроме Аято и госпожи.
— Я никого не пытаюсь обворожить! — Дилюк немедленно вернулся на свет; он снял сюртук и в белом жилете, облегающем талию, оказался ещё тоньше. — Ты всюду видишь порок, Кэйа!
— Конечно, я же смотрю на тебя. — Кэйа подошёл к стойке неторопливо, будто это он был здесь хозяином, и ласково коснулся задранного подбородка Дилюка. По одному этому жесту было ясно, что они знакомы близко и давно, и что никому другому Дилюк бы не позволил такой вольности. — И не насмотрелся бы за целую вечность.
Тома даже рад был бы ощутить ревность или обиду, но осталось только закономерное разочарование.
Конечно, глупо было полагать, что его ждали. Десять лет спустя он стал чужаком в родном городе, и некого было винить: он сам выбрал этот путь и не жалел, но…
— Не отпущу тебя, пока не выпьешь. — Кэйа сел рядом, придвинулся ближе, и Тома попытался спрятать печаль за улыбкой, но сам понял — не получилось. — Что за лицо? Господин Дилюк тебя обидел?
— Кэйа! — возмутился Дилюк. — Как бы я мог…
— Не обижай господина Тому, — нравоучительно потребовал Кэйа; его рука легла на затылок, и Тома едва не застонал: он скучал по этой крепкой хватке. — Он гость нашего города, а гости…
— Прошу тебя, Кэйа, — покачал головой Дилюк. Бармен проворно поставил перед Томой высокий стакан, украшенный ломтиками фруктов. — Не слушайте его бредни, господин Тома. Гостям здесь всегда рады.
— Я и не сомневался, господин Дилюк. — Тома поёрзал, пытаясь отодвинуться, но Кэйа поймал его за ремешок на бедре и удержал, как за ошейник. Сглотнув, Тома посмотрел ему в лицо в попытке понять, флирт это или издёвка. — Простите, мне бы не хотелось вам мешать…
— Мешать? — Кэйа потянул его к себе, удерживая за шею сзади, и без всякого стыда вылизал его рот. Стыдно было только Томе, по ощущениям — за двоих, но когда он робко покосился на Дилюка, тот смотрел без осуждения, хотя по лицу было непонятно, что у него на уме. — Может, лучше поможешь?
— Вам нужна помощь? — растерянно моргнул Тома.
— Да, — рассмеялся Кэйа и больно сжал его бедро; вздрогнув, Тома не сдержался, застонал и тут же густо покраснел. У Дилюка слабо порозовели скулы, и Тома невольно подумал: какой же он красивый, со своей нежной бледной кожей, с непокорными локонами, с внимательными птичьими глазами и поджатыми губами. — Помоги мне и перестань называть Дилюка господином, это его портит.
— Только на твой взгляд, — процедил Дилюк сквозь зубы и коснулся лба Томы, отвёл в сторону растрепавшуюся чёлку. Его перчатка была бархатной, и даже сквозь неё чувствовался жар кожи. Глаз Бога слабо вспыхнул, отзываясь: Дилюк тоже был Пиро. — Как грубо с моей стороны. Позволь исправиться. Рад знакомству.
С виска он скользнул пальцами к щеке, коснулся шеи, поддел тонкую цепочку с медальонами, потянул, и Тома послушно подался к нему.
— Обворожил, — довольно усмехнулся Кэйа и накрыл ладонью запястья Томы на стойке. — Мог ли кто-нибудь устоять? Невозможно.
— Пошёл ты, — ласково прошипел Дилюк и опустил ресницы.
Тома поцеловал его первым, приняв это за разрешение, и утонул в восхитительном чувстве, какое бывает, если поднести озябшие после долгой дороги руки к очагу. С теплом пришло чувство безопасности и покоя; о Дилюке много говорили, и говорили разное, Тома представлял его совсем другим, даже побаивался, но теперь ни страха, ни неловкости не осталось.
— Примем гостя по всем правилам, — прошептал Кэйа, наклонившись к Томе так близко, что дыхание пощекотало шею, — да, господин Дилюк?
Господин Дилюк пихнул его в плечо и сверкнул глазами, на что Кэйа расхохотался и дёрнул его за чёлку.
«Они смертельно влюблены друг в друга», — сделал вывод Тома, но это обстоятельство никак его не стесняло. Он был желанным гостем, а условности в Мондштадте легко решались за бокалом вина.
— Но сначала, — Кэйа коснулся губами его уха, прикусил мочку, тяжело сдвинул ладонь вниз по спине, до поясницы, просунул пальцы под хаори на талии, — попробуй коктейль. Не выпив, отсюда не уходят.
С кривоватой улыбкой Дилюк поднёс к губам Томы запотевший стакан — и первый глоток был освежающим и терпким, а за ним пришла густая ягодная сладость с лёгкой, чуть вяжущей горчинкой, и Тома вспомнил, как мальчишкой, гуляя в лесу, пил из ручья и часами валялся в тени старых деревьев.
— Фирменный рецепт, — прошептал Дилюк. Не сводя с него взгляда, Тома жадно опустошил стакан. — Специально для тех, кто хочет сохранить трезвый рассудок.
— А что предложишь тому, кто хочет мертвецки напиться? — усмехнулся Кэйа. Сверкнув глазами, Дилюк ухватил его за ворот, потянул к себе через стойку и крепко поцеловал в губы. В первое мгновение Тому обожгло стыдом, — а потом он улыбнулся и подпёр голову ладонью, прямо глядя на них. В Мондштадте не было принято прятать чувства за ширмами, и, признаться, в Иназуме он скучал по откровенности, с какой здесь любили и флиртовали.
— Предложу сделать это завтра, — буднично сообщил Дилюк, отстранившись, и бесцеремонно толкнул Кэйю обратно на табурет. — Я как раз уеду из города.
— Но всю эту ночь он будет нашим, — хмыкнул Кэйа, и Тома не удержался от смеха.
Да, годы спустя он продолжал безумно любить этот город.
В противоположность тесной берлоге Кэйи, в апартаментах Дилюка было светло и просторно. Едва перешагнув порог, Тома поспешил снять куртку: натоплено было как зимой, он даже забыл, что в доме может быть настолько тепло.
— Дилюк любит погорячее, — усмехнулся Кэйа и, перекинув волосы на грудь, повернулся к Томе спиной. — Поможешь?
Тома бросил осторожный взгляд на Дилюка, но тот исчез в одной из комнат и принялся чем-то греметь.
— Он последний, кого стоит бояться, — хмыкнул Кэйа, перехватив его взгляд. — На твоём месте я бы опасался себя.
— Нет, — улыбнулся Тома и осторожно ослабил петли шнуровки, затянутые в тугой узел. — Никто не может заставить меня бояться сильнее, чем мой господин.
— Так тебе нравится страх? — Кэйа обернулся через плечо, и Тома под его пристальным взглядом задрожал чаще от накатившего возбуждения. — Поэтому ты вернулся так скоро?
— Мой господин просил тебе кое-что передать. — Тома потянул ворот майки, открывая след зубов. — Послание.
— Вот как. Я бы предпочёл бутылочку сакэ, — ухмыльнулся Кэйа и, опершись на стену, прижался к Томе задом. — Но если твой господин рассчитывает на переписку, я найду, чем его заинтересовать.
— Буду благодарен, — прошептал Тома: у него сел голос от сладкого предвкушения, но поддаваться соблазну прямо сейчас означало бы потерпеть поражение в собственной игре.
Стоило справиться с узлом, дальше петли поддались легко: шнуры были гладкими, приятно тяжёлыми.
— Я закончил.
— Ловкие руки. — Кэйа сбросил корсет и сразу за ним стянул рубашку. — Что мне с ними сделать?
Тома опустил глаза.
— Если я могу пожелать, — стоило труда удерживать почтительный тон, когда хотелось умоляюще заскулить, — оставь на мне следы. Как можно больше следов.
— Мне добавить к этим, — Кэйа сжал его запястья, огладил большими пальцами розоватые полосы, оставшиеся от верёвок, — или ты предпочитаешь украсить другие места?
Тома сглотнул и переступил с ноги на ногу.
— Мне решить самому? — догадался Кэйа и поддел пальцем его подбородок, заставляя посмотреть себе в лицо. — А Дилюк? Что ты хочешь, чтобы он сделал? Ему нравится оставлять следы.
— Так он… — Тома не договорил: Дилюк в ту же секунду появился в дверях и смерил Кэйю недовольным взглядом. — О. Простите, господин Дилюк.
— Пора отбросить формальности. — Дилюк быстрым шагом приблизился к нему, повернул к себе, заглянул в глаза, словно искал ответа на невысказанный вопрос. Тома обмер, невольно закусил губу — без перчаток руки Дилюка казались ещё горячее, и их крепкая хватка сама по себе была приятной. — Ты мой гость.
— Порадуй его, — Кэйа прижался к Дилюку сзади, потёрся носом о его затылок, поцеловал в шею, и Тома снова заворожённо уставился на то, как у Дилюка розовеют скулы и плывёт взгляд. — Изукрась, как ты любишь.
— Тебе нравятся такие игры? — Округлившиеся глаза Дилюка вспыхнули интересом. — Правда?
— Именно поэтому он здесь. — Упираясь подбородком Дилюку в плечо, Кэйа потянул Тому ближе, закинул руку ему на плечи. — Может, у всех Пиро похожие вкусы?
— Хватит нести чепуху, — буркнул Дилюк и отпихнул Кэйю локтем. — Всё готово. Давайте не будем тратить время попусту.
Ушёл он так же стремительно, как появился, и Тома, тяжело дыша, остался растерянно пялиться ему вслед.
— Очень занятой человек, — с сарказмом фыркнул Кэйа и развернулся на каблуках. — Ты что, к месту примёрз? Снимай с себя всё и заходи.
Оставшись с его поручением наедине, Тома принялся расшнуровывать сапоги. Из комнаты не доносилось никаких звуков. Никто не разговаривал, не возился на постели, даже не целовался, — и после всего, что происходило в таверне, это казалось… наверное, странным. Тома ожидал, что застанет этих двоих в разгар веселья, но ошибся: когда он вошёл в комнату, Кэйа сидел на огромной кровати, откинувшись на подушки, а Дилюк стоял рядом, опустив голову, его глаза прикрывала широкая лента из чёрного кружева, а в руках была свёрнутая верёвка.
— Подготовь его, — бросил Кэйа так небрежно, словно обращался к самому младшему из слуг, и с утомлённым видом откупорил вино. Дилюк с поклоном подал ему бокал. — А потом себя.
Вот как. Значит, господин Дилюк тоже любит служить, — подумал Тома и с трудом удержал торжествующую улыбку. Он часто думал о том, как его служение выглядит со стороны, пусть никогда бы в этом и не признался: едва ли Аято согласится воплотить такую фантазию. А Кэйа…
— И поспеши, — недовольно протянул Кэйа, отпихнув руку Дилюка, и приложился к горлышку бутылки. — Я ненавижу ждать.
…Кэйа может заинтересоваться.
Глядя, как тонкая струйка вина течёт по подбородку Кэйи на голую грудь, Дилюк громко сглотнул и с заметным трудом повернулся к Томе. Бледное лицо застыло как маска, а выражение глаз под кружевом было не прочитать. Страх кольнул между лопаток, пополз вдоль по позвоночнику вместе с капелькой холодного пота, и Тома привычно опустился на колени, потому что так показалось правильно.
— Руки, — глухо приказал Дилюк, и Томе пришлось сильнее сжать бёдра: от одного тона член начал тяжелеть. — Мне добавить следы к этим?
— Если я могу просить… — прошептал Тома, но Дилюк не дал ему договорить. Захлестнув петлю у Томы на запястьях, он так рванул верёвку, что кожу ошпарило болью. Тома вскрикнул от неожиданности — господин никогда не начинал сразу, ему нравилось разговаривать, дразнить, пугать, и у Томы было время настроиться.
Сейчас времени не было. Дилюк предпочитал делать, а не разговаривать. С каждым новым витком на руках Тома вздрагивал и скулил, и каждый новый виток впивался в кожу больнее. Дилюк остановился, только когда моток почти закончился, проверил, что локти плотно стянуты, и за свисающие концы верёвки вздёрнул Тому на ноги.
— На постель. На спину. — Он говорил, почти не разжимая губ, и по голосу тоже было не понять, что он чувствует. Чувствует ли он хоть что-нибудь.
— Покажи ему стоп-сигнал, Тома, — попросил Кэйа, и Тома послушно поднёс запястья к лицу. — Вот почему я запретил связывать ему руки сзади.
Дилюк коротко кивнул и зубами сдёрнул перчатку с правой руки, пошарил в поясной сумке. Пузырёк, который он вытащил, слабо мерцал оражевым и красным, и Тома от волнения впился ногтями в ладони.
Огненное масло. Его любимое.
— Думаешь, ему не хватает жара? — хмыкнул Кэйа. Тома жалел, что не видит его сейчас и не может лежать у него в объятиях; в прошлый раз было так хорошо. — Доверюсь твоему вкусу.
— Не пожалеешь, — усмехнулся Дилюк, и это было искренне, почти как в таверне, когда они с Кэйей флиртовали у всех на глазах. Но маска вернулась мгновенно — и человек, который вылил масло в ладонь и щедро размазал у Томы между ягодиц, выглядел как лишённая эмоций марионетка.
Тома тихо застонал — медленно растягивая его двумя пальцами, Дилюк обхватил его член рукой в бархатной перчатке, провёл вверх-вниз, почти до боли пережал у основания. Внутри медленно нарастал жар, и, пока Тома пытался пережить это ощущение, Дилюк резко отстранился и по очереди коснулся его сосков.
— Подлец, — поощрительно протянул Кэйа, — хочешь целовать их один.
— И не хочу, чтобы ты трахал меня в рот. — По губам Дилюка снова на мгновение скользнула улыбка, и Тома невольно подался к нему, чтобы поцеловать, но получил только тычок в грудь. — Не дай ему остыть.
Повернувшись спиной, Дилюк собрал волосы в высокий хвост, снял пояс с сумкой и через голову стянул широкую рубашку. Его плечи и спину покрывали шрамы, старые и новые, едва зажившие; в одежде он выглядел худым, но литые мышцы говорили о большой силе.
— Видел бы ты, как он размахивает своим огромным клеймором, — с обожанием проговорил Кэйа и подкатился к Томе под бок. Штаны он уже снял, остался только в кожаных браслетах, и Тома торопливо повернулся к нему, закинул ногу ему на бедро, потёрся членом о член. — Поверь, каждое его движение — искусство.
Обхватив за плечи, он потянул Тому на себя, опрокинулся на спину, выгнулся, скрещивая щиколотки у него на пояснице, и Тома, с трудом приподнявшись на стянутых локтях, потянулся к его губам. Кэйа довольно хмыкнул ему в рот, стиснул ягодицу, царапая ногтями, и Тома покорно втиснулся в его тугой зад.
Удар по спине оказался таким неожиданным, что Тома вскрикнул и дёрнулся прочь, но Кэйа удержал его.
— Только посмотри, — его шёпот крался как ласковый и смертоносный хищник, и Тома не мог не подчиниться, — какой он сейчас. Это тоже искусство.
Кое-как исхитрившись обернуться, Тома не смог не согласиться. В тёплом свете камина, поигрывающий хлыстом, с лёгкой зловещей улыбкой, Дилюк так и просился на картину, — и Тома запечатлел его в своей памяти, а потом Дилюк изящным движением отвёл хлыст в сторону, и удары посыпались один за другим. Первые Тома вытерпел молча, уткнувшись Кэйе в плечо, но Дилюк не собирался щадить. Он не заигрывал, бил больно, и каждый раз, как воздух взвизгивал от очередного замаха, Тома весь сжимался. Веки повлажнели от слёз, и на контрасте с безжалостными ударами Дилюка то, как Кэйа нежно касался щеки и волос, ласково целовал, сжимал внутренние мышцы и поглаживал бока бёдрами, казалось ещё приятнее и невыносимее.
Страх, как бывало почти всегда, ушёл внезапно. За ним ушла и боль — и, расслабившись, чувствуя только жар от ударов и масла, Тома нашёл губами губы Кэйи, поцеловал, потянул за нижнюю зубами, и сразу за этим Дилюк остановился. Легонько шлёпнув Тому по заду — бархатная перчатка всё ещё была в деле, — он раздвинул ему ягодицы и скользнул языком вокруг входа, а сразу затем вглубь, обхватил поджавшиеся яйца.
Тома забыл о повиновении. Всем весом придавив Кэйю к перине, он кончил — и удовольствие было ослепительным.
— Да, — шептал Кэйа, извиваясь под ним, яростно двигаясь на его члене, и Томе на живот брызнуло семя, — да, вот так…
Схватив за бёдра, Дилюк дёрнул Тому на себя — вместе с Кэйей, который держался за него руками и ногами, — и Тома застонал от того, каким горячим ощущался его член.
— Следы продержатся пару недель, шрамов не останется, — прошептал Дилюк в затылок. — Но твой господин успеет насладиться зрелищем.
Тома покивал, давая понять, что услышал, — а после Дилюк рывком насадил его на свой член и провёл горячим языком по одной из полос от хлыста, и даже в том блаженном мареве, где боли не существовало, Тома закричал и сорвался на хрип.
Это было слишком — и именно так он и хотел.
— Пей.
Тома подчинился, но глаза разлепить сил не хватило. Он лежал на боку, и кто-то бережно смазывал ему спину прохладной мазью. Этим кем-то, похоже, был Дилюк, — хватку Кэйи на затылке Тома узнал, а потом в поцелуе в рот полилось вино.
— Проглоти, — потребовал Кэйа, и Тома неохотно подчинился. На корне языка осела горечь одуванчиков; только теперь Тома понял, как пересохло во рту. — Вот так. Молодец.
Похвала придала сил. Тома поднял ресницы, сощурился — свет казался слепящим, — сморгнул. Щёки тянуло от высохших слёз, руки и ноги казались тяжёлыми, хватило сил только приткнуться лбом к колену Кэйи и остаться так.
— Береги силы. — Дилюк не пытался скрыть заботу. — Я приготовлю что-нибудь лёгкое.
— В прошлый раз мы с тобой не смогли съесть твоё лёгкое блюдо вдвоём, — нежно усмехнулся Кэйа. Они поцеловались, переплетя пальцы у Томы на затылке, и Тома слабо улыбнулся, довольный вниманием. — Останься ты, я быстро.
Едва Кэйа поднялся, Дилюк занял его место и, недолго посидев без движения, уложил голову Томы себе на колени.
— Не слишком? — уточнил он встревоженно, но Тома обнял его бёдра и снова провалился в забытье.
— Кэйа… масло… — прошептал Дилюк, и Тома проснулся от его отчаянного, умоляющего тона, — ты снова будешь кашлять…
Ответом был долгий влажный звук. Дилюк застонал; открыв глаза, Тома увидел, как он полусидит, откинувшись на подушки, широко разведя колени, и прикрывает глаза сгибом локтя. Стоны рвались с его ярких от масла губ, перетекая один в другой, а Кэйа ласкал его ртом, забирал его член в глотку по основание, жадно сосал, вылизывал. Широко открыв глаза, Тома мог только смотреть — не было сил даже руку поднять, хотя подрочить хотелось смертельно.
Кэйа продолжал, пока Дилюк не сдался и не опустил ладонь ему на макушку. Дальше Дилюк двигал его сам, держа за волосы, и только перед самым концом Кэйа своевольно вывернулся и подставил под брызгающее семя шею и подбородок.
— Зрители делают шоу лучше, — проговорил он, повернувшись к Томе, и Дилюк, вздрогнув, убрал руку от лица. Повязки на глазах больше не было, и теперь он выглядел почти испуганным. — Правда, Дилюк?
Дилюк толкнул его коленом в плечо и перевернулся на живот, чтобы посмотреть Томе в лицо.
— Болит?
Тома на пробу повёл плечами и приподнялся на локте.
— Немного, — признался он. Взгляд задержался на свежих следах от верёвок — старые под ними было не различить. Аято оценит. — Не сильно.
— Значит, придётся есть, — заключил Кэйа и потянул Тому за руки, помогая сесть. — Оцени мои усилия.
— Минет он делает лучше, чем яичницу, — с каменным лицом сообщил Дилюк, и на этот раз его пихнул Кэйа. — Я никогда не лгу.
— Он считает яичницей только перегоревшую подошву, которую надо соскребать с меча! — охотно нажаловался Кэйа. — А нежный, воздушный, тающий во рту омлет…
— …мы можем заказать в «Хорошем охотнике», — закончил Дилюк и отобрал у него тарелку. — Вилку держать можешь?
Тома кивнул и, устроив тарелку у себя на коленях, принялся за еду. Голод он ощутил, только когда проглотил первый кусочек. Ещё тёплая, с хрустящими кусочками бекона и местными травами, яичница была хороша, но, глядя на то, как Дилюк вылизывает лицо Кэйи, шёпотом нежно стыдя за какие-то прегрешения, можно было и подошву съесть, не заметив.
***
Спалось в Мондштадте сладко. Может, дело было в местном воздухе, пропитанном ароматами цветов и вина, может, в том, как задувал в окно лёгкий ветерок, а может, Тома ещё не забыл беззаботное детство, когда каждый день спал до полудня, а потом такая же сонная мама целовала его в лоб и приглашала к завтраку. Она, в отличие от отца, тоже ненавидела рано вставать.
Окна, вчера закрытые тяжёлыми шторами, были распахнуты, солнце светило ярко, а Кэйа, раскинувшись поверх одеяла и зарывшись лицом в подушки, спал рядом. Дилюка видно не было — вероятно, он и правда уехал по делам.
На столике у кровати, рядом с графином воды и двумя стаканами, лежал хлыст, и некоторое время Тома без всяких мыслей пялился на него. Двигаться не хотелось — спину ещё припекало, к тому же Тома опасался разбудить Кэйю, а он любил быть приятным гостем и не доставлять лишних проблем.
Но, почувствовав его взгляд, Кэйа проснулся сам — потянулся всем телом, зачесал назад чёлку, маняще улыбнулся — и поцеловать его было самой естественной вещью в мире.
Обняв Тому за шею, Кэйа перевернулся на спину, прильнул всем телом; он был горячим и гладким, и Тома не смог отказать себе в удовольствии обласкать ладонями его спину и притянуть к себе теснее.
— Как насчёт просто потрахаться? — прошептал Кэйа с хитрой улыбкой. — Без всяких игр. Если тебе такое нравится.
— Нравится, — прошептал Тома ему в губы и почувствовал, как вспыхивают щёки. — Я… спасибо за… Господину понравится.
— Кстати, о твоём господине. — Кэйа присмотрелся к отметке зубов Аято и со вкусом стиснул челюсти поверх неё. Тому повело — эта боль была сладкой, и Кэйа слишком тесно прижался к нему, раздразнив всё ещё чувствительные от масла соски. — Посмотрим, у кого из нас длиннее клыки.
Тома засмеялся вместе с ним — а потом их губы встретились, и Кэйа со сладким стоном развёл колени. Может, он родился и вдали отсюда, но Мондштадт пропитал его, научил отдаваться любви ради любви и не испытывать сомнений — и Тома скучал по этому. По городу, по людям и по свободе.
— Оставайся, сколько захочешь, — тихо проговорил Кэйа между стонами, пока Тома входил в него, короткими, медленными толчками, давая привыкнуть, и зажмурился; ему было хорошо, и он не стеснялся это показывать. — Ты понравился Дилюку.
Тома вспыхнул от удовольствия — он любил нравиться, — снова поцеловал его в губы, в щёку, в висок, потёрся носом об ухо.
— Я здесь на пару недель.
— Тогда можно не спешить, — рассмеялся Кэйа.
Но Тома не мог не спешить. Разнеженный после сна, отзывчивый и жадный, Кэйа целовался так, будто жил последнюю минуту, и Тома почти без стыда признался себе, что в его насыщенной приключениями жизни очень не хватало чего-то такого.
***
— Личное письмо? — Аяка вскинула брови выше, чем разрешалось по этикету, и перевела взгляд на письмо, которое Аято достал из рукава. — Не помню, чтобы мы были лично знакомы…
— Тома привёз его вместе с официальным, от ордена рыцарей. Я думаю, в ближайшее время мне следует посетить Мондштадт лично. Внешние связи нам не помешают. Особенно в текущей ситуации.
— Мне стоит поехать с тобой? — Аяка первым вскрыла официальное письмо, пробежала взглядом по ровным строчкам. — Здесь ничего заслуживающего внимания, обычное выражение надежды на сотрудничество.
— Не так уж плохо, — протянул Аято, жадно наблюдая, как она открывает второй конверт. В личном письме даже почерк был другим — буквы с изящными завитушками, длинное вступление, какой-то список и роскошная, витиеватая подпись в конце. Порывшись в памяти, Аято не смог причислить Кэйю ни к какой известной аристократической фамилии. Всего лишь один из капитанов рыцарей, как говорил Итэр, любовник местного магната, найдёныш, выращенный в приёмной семье. В Иназуме такое происхождение не позволяло писать письма главам кланов, но в Мондштадте людей судили не по крови.
Чем дальше Аяка вчитывалась в письмо, тем шире становилась её улыбка и теплее взгляд, и только хорошее воспитание не позволило Аято подсмотреть сестре через плечо.
— Итэр был прав, когда говорил, что жители Мондштадта очень радушны. — Не дав Аято ознакомиться с письмом, Аяка свернула его и спрятала в рукаве. — Сэр Кэйа предлагает нам погостить в поместье Рагнвиндров, если мы решим приехать в Мондштадт, посмотреть винокурни и поездить по окрестностям. Он перечислил больше десятка достопримечательностей, которые могли бы представлять для нас интерес, и упомянул, что Итэр очень тепло отзывался о нас, а друзья Итэра — его друзья. Думаю, у нас есть хорошие шансы установить с Мондштадтом взаимовыгодные отношения, брат. Я хотела бы отправиться с тобой. Если мы попросим Итэра об одолжении, то сможем оставить дела на пару дней. Не помню, когда мы проводили время вместе. Наверное, только в детстве.
— Ты права, — подумав, признал Аято. — Скучаю по временам, когда я видел тебя такой радостной.
Он поддел подбородок Аяки кончиком пальца.
— Дай мне пару дней. Разберёмся с самыми срочными делами Ясиро, и я свяжусь с Итэром.
Аяка, просияв, кивнула и поспешила по своим делам, а Аято скрестил руки на груди и зловеще усмехнулся.
Этот сэр Кэйа. Он пожалеет о каждой букве в своём самонадеянном, дерзком письме. О каждой ссадине, оставленной на Томе. Аято заставит его корчиться в верёвках и умолять о пощаде.
Прикрыв глаза, Аято позволил себе пару мгновений насладиться воображаемым зрелищем.
Выглядело как отличный план на выходные.
21.02-09.03.2022
