И глаза твои - самые красивые.

      Намджун и Джин появляются в больнице позже остальных. Художник не мог проехать из-за пробок и пришлось проторчать в них почти час (Намджун невесело вспоминает, как мужчина раздражённо сигналил другим водителям). Хосок нервно ходил по коридору и выглядел почти так же, как и Юнги в последнюю встречу. Под глазами актёра появились синяки, а сам он выглядел так, будто недавно плакал. — Что с ним? Что вообще произошло? — Намджун осторожно касается плеча Хосока. Все знали, что актёр музыканта любил и жизни без него не представлял. Джин сразу подошёл к Чимину и Чонгуку, но те кивнули, чтобы художник слушал Хосока. — Он…просто поднялся с дивана, потому что у него пошла кровь носом, хотел взять салфетку, чтобы вытереть и внезапно упал. Юнги потерял сознание, я сразу скорую вызвал, а они, как приехали, после моего рассказа мигалки врубили и помчали.Сейчас он в себе, ждём результат МРТ. Врач сказал, что прогнозы не очень. Так, мол, онкологические заболевания проявляются. Господи, почему я его раньше не заставил в больницу идти, это ведь не в один день случилось?! Идиот! — Хосок вскрикнул и сел на стул. Было видно, что актёр как мог сдерживал свои эмоции. Намджун присаживается рядом. — Ты не мог всего предугадать. Даже если и правда всё так плохо, я думаю, что его вылечат. Не думаю, что всё совсем запущено, справимся. — Намджун в свои слова сам не верил, потому что в медицине он не смыслил вообще. Парни обступили Хосока, все хотели поддержать, но как тут поможешь, если любимый страдает? Чонгук, например, знал это ощущение не понаслышке. Юноша сжимает руку Чимина крепче, словно боится потерять. Чимин осторожно гладит Хосока по спине. В коридоре пусто и только шестеро парней ждали, когда выйдет врач и всё расскажет.       Хосок, да и остальные тоже, мог поклясться, что следующие пятнадцать минут были самыми долгими, ужасными и мучительными для него. Когда выходит врач из кабинета, актёр призывает всё своё мужество и ждёт слов специалиста. Доктор окидывает толпу взглядом, но молчит о количестве людей на один коридор. — Ну, что я могу сказать? Ничего хорошего. Предполагаемый диагноз подтвердился. Вылечить, конечно, возможно, всё не настолько плохо, но вы подзатянули. — Хосок стал белее даже, чем коридорные стены. Джин подставляет ему под спину руку, чтобы тот не потерял равновесия. — Но теперь это будет очень дорого и очень долго. — Насколько дорого? — Хосок выглядит так, будто через секунду заплачет. — Речь идёт о сотнях тысяч, почти миллион, может больше. — Врач хмурится, видя отчаяние на лице актёра. Хосок едва берёт свои эмоции снова под контроль, хотя был готов взвыть. — И тогда он точно будет жив и здоров? Обещаете? — Ну, зависимо от того, как поведёт себя опухоль…жив, конечно, будет, но могут возникнуть проблемы с речью, осознанием себя, в общем много проблем, но всё индивидуально. Обещать мы никогда ничего не можем. — Доктор пожимает плечами. Это не его горе, не его близкий человек, поэтому он остаётся спокоен, только бы Хосок истерики не устроил. — Плевать, главное чтобы он жил. Я найду деньги! — Хосок болезненно сводит брови к переносице. — Я могу сейчас к нему зайти? — Да, но только вы, остальные могут подождать здесь. — Доктор пропускает Хосока вперёд, тот почти бежит до палаты Юнги. — У Хосока есть такие деньги? — Джин наклоняется к Намджуну, тот отрицательно мотает головой. — А у тебя? — Тэхён с братом всегда откровенен и спрашивает напрямую. Конечно, каждый подумал о Джине, но задать вопрос вот так прямо точно никто не смог бы. Художник задумался. — Половина суммы точно есть. Я оплачу лечение, продам оставшиеся картины, это мелочи. Постоянные покупатели за них заплатят даже больше, чем они стоят. Юнги поправится, обещаю. Ни одна бумажка не будет стоить столько, сколько стоит жизнь человека. Пусть Хосок будет с Юнги, это им обоим сейчас более необходимо. В худшем из развития событий… Хосоку просто надо быть с ним, хотя бы, чтобы навсегда насмотреться. — Джин озвучил мысли всех. Тэхён напугано жмётся к своему брату, тот сразу начинает успокаивающе гладить его по голове, сейчас осознаёт, что выдуманный им же конфликт был смешным и он потерял время, дулся, вместо того, чтобы тепло общаться и проводить время как с другом, а не просто приятелем. Намджун на Джина смотрит благодарно, смахивает непрошенные слёзы. Юнги для него — кумир и наставник в музыкальном мире, друг, почти брат. Мужчина улыбается. — Я тоже вложусь, в конце концов просто так фотографом работаю что ли? — Подаёт голос хмурый Чимин, Чонгук тихо подаёт голос, что тоже всё, что можно продать из своего творчества, он продаст. — Нормально всё будет с нашим музыкантом. Поправится и ещё лет семьдесят проживёт с Хосоком душа в душу, даю стопроцентную гарантию. — Намджун истерично улыбается, слёзы уже стекают по щекам, юноша даже не старается их стереть. Вот только всё было хорошо и как же быстро это хорошо рушится, насколько хрупко может быть равновесие. Джин садится рядом с Намджуном, гладит его по голове, укладывает на своё плечо. — Поедем все ко мне домой. Если не считать пробок, то до больницы всё-таки ближе, можно будет без проблем привозить всё, что нужно. Хосок, ясное дело, никуда отсюда пока не уйдёт, поэтому надо ему хоть еды привезти, да и Юнги всё, что скажут врачи… — Джин сразу кажется на свой возраст, такой серьёзный и рассудительный. Он берёт опеку над растерянными друзьями, как и всегда.        Художник берёт ситуацию в свои руки. Он действительно продаёт все картины, которые мог продать, денег хватает ровно на первую часть лечения (оно действительно вышло дороже), Чимин вкладывается, Чонгук тоже. Хосок был почти всё время в больнице и когда узнал о том, что они помогут, был готов падать им в ноги. Попроси они его достать звезду с неба, он точно бы достал, без всяких лишних слов. Актёр плакал, старался отворачиваться то от бледного Юнги, лежащего на больничной постели, то от Джина, но в итоге не выдержал и скатился в истерику. Его психического состояние было весьма расшатанным, хотя он держался при музыканте, подбадривал. Юнги на лечении было немного лучше, хотя никто, конечно, себя не обманывал. А ещё боялись спугнуть надежду. Все поселились в доме Джина, но тот был абсолютно согласен с таким положением дел, никак не возмущался, если Хосок оставлял свои кеды не на обувной полке или Тэхён сидел до поздней ночи на кухне, постоянно рисуя, потому что отказался работать в комнате Джина. В один из дней Намджун лежал в постели и обводил пальцем цветок на простыне. — О чём задумался? — Джин садится рядом, накрывает ладонь юноши своей. — Да ни о чём. Люблю тебя, вот что. Никогда тебе не говорил, а теперь говорю — люблю. Хочу, чтобы ты знал об этом. — Голос у Намджуна хриплый, глаза красные, а на подушке мокрое пятно, он плакал. — Я тебя тоже. — Джин гладит Намджуна по голове. — Эй, я жив, со мной всё хорошо, я ничем не болею. — Художник ложится на кровать и перетягивает юношу себе на грудь. — Эти полторы недели сильно вымотали нас, верно? Я тоже очень переживаю за Юнги. Когда мы первый раз встретились, он мне очень не понравился. Потом ещё этот скандал наш глупый. Ну оскорбил он меня и оскорбил, чего дуться-то и мстить? Ну дурак был, ничего не скажешь. Когда мы второй раз встретились, мне показалось, что Юнги совершенно другой человек, но потом я понял, что изменилось моё отношение к ситуации, а не этот человек. С лета он стал мне другом. Сегодня был у него, врачи пока дают положительные прогнозы. Юнги сильный, он справится, хотя видно, что ему больно, лечение не освобождает его от мук. — На последних словах Намджун прижимается к Джину сильнее. — Тише-тише, всё будет хорошо. — Джин мягко похлопывает юношу по спине, утешает. Намджун ему верит. Ему хочется верить.       Эти полтора месяца были самыми напряжёнными в жизни всех парней. На пары студенты ходили, словно зомби, Хосок не ходил вовсе. Всё лечение было уже оплачено, оставалось только ждать. Болезнь, кажется, отступала, но Юнги всё равно был очень худ и бледен, как бы его не кормили, из больницы музыканта пока не выпускали. Ситуация более-менее стабилизировалась, угроза жизни общему другу пропала. Джин очень трепетно относился к Намджуну, Тэхёну, о Хосоке у него была такая же забота, как и о Чимине. Фотограф кажется и вовсе забыл о своих переживаниях и своей боли, пока поддерживал Юнги или Хосока. Джин почти ничего не рисовал и всё свободное время они проводили вместе за разными занятиями, которые помогали успокоиться. В один из дней Джин произнёс: — Хочу нарисовать тебя. Твой портрет. Во всю стену. Вот прям от потолка до пола. — Художник лежал на полу, раскинув руки. Намджун сидел на кровати и удивлённо оторвал взгляд от книги, сюжетом которой он был полностью поглощён. — Ты изрисовал мною уже пять альбомов. Разве не надоело рисовать одно и то же лицо, дай Бог, с сентября? — Твоё лицо едва ли мне надоест, Намджун. Так ты не против? — Мужчина переворачивается на живот, внимательно смотрит на юношу. — Я? Я никогда не против твоего творчества, можешь даже не спрашивать. Мне нужно будет для этого позировать или что-то делать? — Нет, ничего. Хочу, чтобы этот портрет был написан только с опорой на моё воображение, на мои чувства. — Джин садится, его глаза блестят, Намджун уже знает, что такое закончится очередным шедевром.        Огромный холст едва пролез в двери. Намджун и Юнги долго смеялись, представляя лицо первого на таком огромном формате (студент специально сфотографировался рядом с хостом во весь рост). — Джин оказался очень славным человеком. Вот выйду из этой долбанной больницы, я ему песню посвящу. Будет единственная, которая не для Хосока. Ты рядом с этим художником прямо расцвел. — Юнги тяжело вздыхает. — Сил что-то совсем нет, залечили меня. Уже январь, надеюсь к весне выйду. Как думаешь? — Юнги не выглядит особо лучше, но Намджун не находит в себе смелости для того, чтобы сказать правду. — Думаю да, ты уже идёшь на поправку. Всё оказалось не так ужасно, как изначально думали, поэтому скорее всего удастся на мягких лапках выйти. — Намджун улыбается, Юнги тоже. Хочется верить. — Надеюсь ещё поживу. — Юнги иногда скатывался в депрессивное или апатичное состояние и это пугало. — И увижу, как ты становишься известным актёром и музыкантом. — Голос хриплый, уставший, будто Юнги говорит, пересиливая себя. Намджун чрез сжатые зубы втягивает воздух, закрывает глаза ладонями. Щиплет глаза, хочется снова заплакать.       Намджун сидел на полу, подогнув одну ногу под себя. В комнате пахло краской, на полу были разбросаны заляпанные газеты, кисти, материалы. Джин редко собирал свои инструменты, чаще после того, как мыл их, то просто оставлял в дальнейшем в комнате на полу. У стены стоял огромный холст, на котором в скором времени должен был появиться шедевр. — Намджун, холст ещё пустой, не смотри на него такими глазами. — Джин опирается бедром о дверной косяк. На нём только пижама и аляпистый халат, возможно даже Чимина. Художник улыбается самодовольно, обнажает зубы. Намджун смеётся. — Да я ничего, просто в этой комнате и правда вдохновение появляется, даже музыку писать хочется. Вот, посмотри. — Намджун протягивает тетрадь севшему рядом мужчине. Тот вдумчиво и долго читает, изучает чуть смятые листы. — Это очень хорошо. Юнги понравится. Пойдёшь вечером к нему? — Спрашивает, возвращая тетрадь владельцу. — Нет, Хосок писал, что ему снова плохо, не спит почти, не хочу его беспокоить.- Намджун опускает ресницы. Юнги слишком много для него значил и его внезапная болезнь ударила по всем. — Хорошо, как скажешь. — Джин обнимает Намджуна со спины, тянет на себя, почти укладывая на свою грудь. — Не переживай, родной, он поправится, всё будет хорошо. — Шепчет прямо в ухо, осторожно поглаживая по плечам. — Он же у вас, у нас, сильный, помнишь? — Намджун помнит и хочет верить, что все его тревоги напрасны. — Давай поговорим о чём-нибудь другом, иначе, мне кажется, что я с ума сойду, голова прямо кругом идёт. — У Намджуна в голосе почти мольба. Юноша откидывается полностью на грудь Джина и тому хватает сил, чтобы удерживать их двоих на весу и не падать на пол. — Хорошо, я тебя понял. Ты давно встал? — Джин легко, почти невесомо, целует шею Намджуна. — Да, уже с пробежки пришёл, не стал тебя будить, потом в душе был. — Благодаря спонсированию Джина, Намджун привил себе полезные привычки для себя и своего тела. — М, какой ты шустрый, молодец. — Джин шарит руками по чужому телу. — Ты имеешь буквально тело Аполлона, такое только в стихах воспевать, статуи делать, да картины рисовать. Лучшее произведение искусства. — Шепчет, а сам одну руку на грудь положил, второй под просторную футболку залез. — Хах, если только телом, лицом не очень. — Намджун откидывает голову на плечо художника, подставляется под нежные поцелуи, трепетные ласки. — И лицом, и телом. Говорю же, греческий бог! И глаза твои самые красивые, веришь? И ты самый-самый красивый…— Заставить замолчать Джина можно было только одним способом — поцеловать его, действовал всегда безотказно…       Намджун лежал и читал обрывок газеты, вытащенной из-под головы. Джин ушёл на кухню ему за водой. Наверняка Чимин, Чонгук и Тэхён (друг точно будет потом над ним подшучивать) их слышали, но тактично делали вид, что их в квартире нет. Юноша принимает сидячее положение, охая от немного тянущих ощущений. В комнату заходит Джин сразу с бутылкой минеральной воды. — Держи. Презент лично от Чимина. — Джин падает на кровать и на лице его самая счастливая улыбка из всех, что видел Намджун ранее. — Боже, они всё слышали… — Почти с сожалением тянет Намджун, прежде, чем припасть к бутылке, жадно выпивая почти половину. Юноша в халате Джина (или всё-таки Чимина?) осоловело смотрит на художника. Благо в институт пока не нужно. Солнце ярко светит в панорамные окна, лучи падают на лицо, и Намджун улыбается так, что ямочки становится видно, а потом падает обратно на пол, вытягивая вверх руки. Джин любуется, наслаждается, запоминает. — Что такое, Намджун? Так нравится лежать на полу? Ты в порядке? — Вопросы наполненные волнением так и сыплются один за другим. Намджун счастливо смеётся. — Всё очень хорошо, расслабься. — Студент таки поднимается на ноги и идёт к Джину. — Джин. — Намджун берёт в свою ладонь в ладонь художника. Мужчина переводит свой внимательный взгляд. — М? Что такое? — Обещай, что с нашими всё будет хорошо. — Намджун вздыхает. Ничего не может выбить из него дурных мыслей. Всем людям свойственно надеяться на лучшее, но думать о худшем. Джин молча укладывает голову юноши себе на плечо.       Спустя два месяца всеобщей борьбы за здоровье Юнги стало легче. Музыканта стали выпускать домой. Близилась весна, становилось теплее, снег подтаивал и тротуары затопляло тёмной водой. Джин всё это время пишет портрет Намджуна, всё время что-то переделывая, добавляя, изменяя. Чимин смеялся, Чонгук помогал Джину как мог: мыл кисти, менял воду в стакане. Художник в один из дней робко попросил Намджуна вернуться временно обратно в квартиру к Тэхёну. — Я наконец-то понял, что хочу воплотить на этом холсте. Подожди неделю, ладно? — У Джина были просящие глаза. Намджун даже не обиделся на просьбу, всё ещё считая всех художников странноватыми. Тэхён дома встретил с раскрытыми объятьями, там же сидел и Юнги, замотанный в несколько пледов, потому что постоянно мёрз. Долгов по парам у всех уже подкопилось существенно, требовалось скорее исправлять, особенно Хосоку. Тот всё время был с музыкантом, из больницы уходил только за самым необходимым.       Через неделю был март, а оттуда до дня рождения Юнги было совсем немного. Джин отвечал на сообщения редко, коротко, только интересовался хорошо ли его партнёр ест и тепло ли одевается, но Намджун от Чонгука знал, что тот почти всё время проводит в мастерской, отвлекается только на трёх-четырёх часовой сон и иногда на еду. Если бы Намджун был менее загружен в институте, то непременно надумал и накрутил бы себя. Вдруг он перестал нравиться Джину, и тот просто не знает как об этом сказать? К счастью, студенты сейчас почти не вылезали из конспектов и лишних мыслей попросту не возникало.        Когда до дня рождения Юнги осталось всего три дня, было придумано, как поздравить музыканта и заготовлены все подарки, Намджун спохватился и понял, что за эти несколько дней он почти не брал телефон в руки и не проверял сообщения в соцсетях. Количество полученных от Джина поражало, доходило до сотни, а ещё более пятидесяти звонков (студент в этот момент проклинал себя за то, что не убирает телефон с беззвучного режима). На звонок художник не отвечал. Обиделся? Расстроился? решил, что Намджун так хочет прекратить отношения? Студент ходил по комнате туда-сюда, нервировал Тэхёна, на звонки которого Джин также не отвечал. — Он там сдох, что ли?! — Тэхён отбрасывает телефон на диван. Намджун сидит в кресле и качает головой. — Чимин написал, что Джин на три дня уехал в другой город, поэтому и не берёт трубку. Если завтра после пар не будет отвечать, то подаём его в розыск. — Намджун нервно постукивал пальцами по подлокотнику кресла, держит себя руках, чтобы не запаниковать. Тэхён всё понимает и кивает, усаживается на другой подлокотник и гладит друга по спине, стараясь успокоить.       На парах Намджун едва ли мог усидеть ровно на одном месте. Всё зудело, нервы были натянуты до предела. Намджун даже на экзамене так не обялся! Боже, вдруг с мужчиной и правда что-то случилось?! Минуты казались бесконечными, время тянулось до невозможного медленно. Где-то на третьей паре на телефон пришло новое сообщение от Джина: «Я в порядке, извини, что заставил волноваться, Чонгук рассказал, что ты очень переживал, Тэхён обещал сломать мне лицо, как только он увидит меня, думаю, что это будет справедливо, заслужил. Мы можем сегодня встретиться, у нас дома?» Намджун сразу срывается с места прямо посреди занятия и выбегает на улицу. Больше в этот день студента в институте никто не видел.