Парасомнии (др.-греч. παρα «около» + лат. somnus «сон») — двигательные, поведенческие или вегетативные феномены, возникающие в специфической связи с процессом сна.
— Он мог бы стереть твою память до основания, — кратко ответил Палочник. — Пришлось бы заново учить тебя пользоваться столовыми приборами и говорить связными предложениями, пользоваться палочкой… зато ты гарантированно намертво привяжешься к своему новому папочке. Какие-то несколько лет и снова почти полноценный член общества. Правда, думаю, в постель он тебя потащил бы куда раньше.© Суперинфекция
Еще немного, и Гарри дал бы фору любой балерине — он касался пола только самыми кончиками пальцев ног, которые покраснели от непривычной нагрузки. Любуясь красиво выгнутым сводом ступни и изящными щиколотками, Том подумал, как будет славно потом помассировать эти уставшие ножки, и с какой благодарностью будет смотреть на него его драгоценный мальчик. Взмахом палочки он раздвинул опоры под ногами Гарри еще на пару сантиметров. Не удержав равновесие, тот со стоном опустился вниз, еще глубже впуская в себя длинный широкий дилдо. Связанные над головой руки напряглись, ведущая к соскам цепочка опасно натянулась, вынуждая его, всхлипнув, снова подняться на цыпочки. — Пожалуйста, хватит! Глаза Гарри закрывала широкая шелковая лента, и он беспомощно озирался вокруг, пытаясь угадать, где именно сейчас находится тот, к кому он обращался. Том чувствовал его беспокойство и нарастающую панику, знал, что больше всего мальчик боится, что он его бросил здесь, оставил одного наедине со сладкой пыткой. — Раз-ссве? — Том бесшумно подкрался сзади, парселтанг пустил по коже жертвы волны мурашек. Он не удержался и поцеловал в затылок, там, где шею щекотали нежные влажные завитки. — Я здесь решаю, когда пора остановиться, радос-с-с-ть. И снова поднял палочку.***
Том был счастлив. Больше никакого невзаимопонимания, обид, ссор. Один тотальный Обливиэйт — и все, что мешало им быть вместе… просто исчезло. Безвозвратно. И даже зловредная частичка души Волдеморта не поможет своему носителю, потому что разум Гарри Поттера в один момент стал похож на чистый лист, на котором можно было записать что угодно, по своему усмотрению. Первое время пролетело как чудесный сон… Гарри нуждался в нем ежеминутно, даже в мелочах. Том кормил его, купал, давал базовые представления о мире… И о том, какое место занимает в нём сам Гарри. Мальчишка быстро учился, и Том и не думал, что может быть настолько счастлив. Из их отношений ушла малейшая напряженность — Том больше не боялся, что Гарри вспомнит, а Гарри вполне нравилась его новая жизнь, лишенная следов былых травм и необходимости бесцельно бороться против своего предназначения. Когда-то у Тома еще была надежда, что они смогут обойтись без этого, что рано или поздно частичный Обливиэйт и изоляция дадут свои плоды. Конечно, было очень неприятно смотреть, как Гарри переживает из-за своей слепоты и увечного, слабого тела, но тем меньше был риск повторения прошлых инцидентов с внезапно проснувшейся памятью. Тогда их «медовый» период продлился дольше всех предыдущих — пока эта неблагодарная тварь не нанесла ему очередной удар в спину. А ведь он даже помог Гарри создать крестраж. Забрал его себе, разумеется, поместив в прекрасную жемчужину Лунной русалки — он всегда любил вещи с историей. Носил ее оплетенной тонкой серебряной паутинкой гоблинской работы, на длинной цепочке. Особенное наслаждение ему доставляло касаться жемчужины, одновременно входя в Гарри — так обладание ощущалось абсолютным. Но сказка кончилась — Поттер в очередной раз пришел в себя. Очевидно, что ему опять помог спятивший осколок души самого Волдеморта, наверняка его цель — используя мальчишку, захватить власть. Стало ясно, что пора что-то менять. Пойти на крайние меры, о которых Том думал и раньше — но не решался. Гарри, запертый в своих покоях, встречал его холодным, ничего, кроме презрения, не выражающим взглядом — и молчал, молчал, молчал… Доводил до бешенства и так-то не слишком терпеливого Тома. А потом, как-то раз, издевательски ухмыльнулся и спросил: «Тебе еще самому не надоело приходить сюда с видом побитой собаки и скулить? Найди у себя яйца и убей меня, наконец». Мощнейший Обливиэйт мгновенно стер эту улыбку. Навсегда.***
На этот раз Том сделал все правильно — провел скромную свадьбу, а уже потом отвел своего возлюбленного в спальню. Первый раз был очень нежным и романтичным — милый Гарри совсем ничего не знал о сексе, а Том озаботился тем, что и тело вернулось к первозданной невинности. Войдя в будто нетронутую никогда и никем тесноту, он начал все с чистого листа — ради них двоих, ради их будущего. Соскучившись, он трахал Гарри несколько часов кряду, не всегда даже выходя в перерывах. На следующий день — опять, спохватился только тогда, когда юный муж потерял сознание. В процессе он не очень-то обращал внимание на слезы мальчишки, ведь он не сопротивлялся, как раньше… Пришлось научить просить остановиться, если становилось больно. Отличное решение — эти просьбы так возбуждали, что Том обычно кончал уже на третьей. Научить доставлять удовольствие было сложнее. Гарри давился, боялся, сжимал зубы. Они преодолели и этот этап — Том регулярно спускал в открытый распорками рот, и очень скоро муж привык. Конечно, были и минусы — Волдеморт с сожалением осознавал, что мальчик нескоро еще сможет стать для него полноценным партнером и вне постели. Нет, Гарри прилежно учился, но ни к чему не проявлял особого интереса, слушая красочные рассказы Тома о планах на будущее волшебного мира с апатичным, рыбьим взглядом. Можно было бы решить, что политика — просто не его конек, но точно так же муж отреагировал и когда Том предложил ему полетать, вручив лучшую из всех метел, что удалось достать имея неограниченную власть и финансы. — Что это? — равнодушно спросил Гарри, пробежавшись пальцами по сияющему древку. — Метла, милый, — объяснил Том. — С помощью нее ты сможешь летать. — Вы хотите, чтобы я полетал на этой штуке, мой лорд? — непонимающе нахмурился мальчишка. — Если ты хочешь, любовь моя. — Неа, я не хочу, — Гарри, потеряв всякий интерес к метле, продолжил пялиться в окно. Том почувствовал раздражение — что за капризы? — Радость, — он мягко повернул на себя голову мужа. — Тебе не понравился подарок? — Подарок? — на лице Гарри мелькнуло осознание. — Это очень красивая метла и она мне очень понравилась, спасибо вам! — Что-то я не вижу особого счастья, — процедил Том. Мальчишка что, опять над ним издевается? Гарри, на секунду задумавшись, змейкой скользнул на пол, к ногам мужа, завозился с ширинкой. Том шарахнулся в сторону и, не удержав равновесие, мальчишка упал и удивленно посмотрел на него: — Я хотел вас отблагодарить. — Это вовсе не обязательно, Гарри. Мне было бы приятнее, если бы ты просто попробовал свою новую метлу. Юный муж встал и нерешительно потеребил пуговицу рубашки. — Что такое? — мягко спросил Том, стараясь не терять терпение. — Пойдем на улицу, там… — Вы хотите, чтобы я летал одетым, или .? — выпалил Гарри, смутившись. — Я просто не знаю, как вам понравится больше. Брошенное Редукто оставило от новенькой дорогой метлы только прутья и щепки. Мальчишка лишь удивленно захлопал глазами.***
Том обучил его словам любви. Гарри и раньше признавался ему в чувствах — в чудесные периоды гармонии между ними, но это всегда было как-то слишком стеснительно и сухо. Нынешний Гарри очаровательно улыбался и, глядя прямо в глаза, жарко выдыхал: «Я люблю ваc, мой лорд! Я так счастлив с вами!» — и Том плавился от непривычного счастья. Но в сладкое зелье закралась горчинка. Однажды мальчик приболел и пришлось показать его колдомедику, уже проверенному (хоть и один раз серьезно оступившемуся) Янусу. Осмотр, разумеется, проходил при Томе. Гарри поначалу дичился постороннего, когда медик попросил его снять пижаму — нерешительно посмотрел на мужа. Том одобрительно кивнул. Гарри послушался. Янус склонился над ним с диагностирующими чарами и спросил: — Как вы себя чувствуете? На болезненно-бледном лице мальчишки моментально проступила улыбка. — Я люблю вас, — ответил он и потянулся за поцелуем. Колдомедик отшатнулся, в полном ужасе. Гарри, слегка замешкавшись, призывно раздвинул ноги. Тому пришлось серьезно поговорить с мужем — о верности, ценности слов, их браке, а так же — найти нового колдомедика. С тех пор улыбка Гарри уже не казалась ему настолько искренней, но зато он был уверен, что никто больше ее не увидит.***
Том успокаивал себя, что не стоит требовать от юного мужа слишком многого — все-таки, невозможно наверстать вот так сразу больше двадцати лет жизни. Мальчик явно старался изо всех сил угодить и хорошо усваивал все преподанные ему уроки. У Тома будто появился ребенок — взрослый и половозрелый, но, все же, абсолютно бесхитростный и наивный. Возможно, в постель он его тоже потащил рановато. Какое-то время после первой брачной ночи Гарри боялся близости, даже пару раз прятался, потом смирился и позволил делать с собой все, что угодно. Не то, чтобы Тома не устраивала послушность и отсутствие особой инициативы, но прежний Гарри отзывался ему не только телом, в нем происходила постоянная восхитительная борьба между удовольствием и нежеланием, обычно проигранная первому. Зажимался он от страха или яростно сражался — это одинаково заводило Тома, особенно когда мальчишка в итоге неизменно сдавался, расслабляясь в его руках после бурного оргазма, чтобы через несколько минут снова начать свое противостояние с прежним пылом. Этот Гарри был не менее желанным, но секс с ним потерял былую остроту. Самое оскорбительное, что у него даже толком не вставало на Тома. Все эти мелочи — метла, колдомедик, отсутствие должного удовлетворения, в конце концов вылились в то, что Том снова сорвался, однажды не остановившись даже после пятого «Пожалуйста, хватит» — желаемая разрядка не приходила целую вечность. — Хватит реветь, — Том отвесил Гарри пощечину. — Сделай что-нибудь! — Ч-что вы хотите, чтобы я с-сделал? — срывающимся голосом спросил мальчишка. Он, должно быть, уже изрядно устал. — Хватит валяться бревном! — прорычал Том. — Тебе больно? Оттолкни меня, укуси, ударь, сделай хоть что-то! Вялое сопротивление взбесило еще сильнее. Он сжал тонкую шею мужа, нехватка кислорода помогла, заставила забрыкаться уже не на шутку, отчаянно сжимаясь на члене, пока Том вбивался в него в сумасшедшем ритме. Наконец кончив, он с ужасом оглядел лежащего под собой Гарри — глаза красные от полопавшихся капилляров, на горле следы пальцев, все тело в укусах и синяках, простыни под ними испачканы в крови. Том, конечно, и раньше проявлял некоторую грубость, но вот так, без малейшего повода… Хуже всего было то, что и сейчас юный муж смотрел на него без тени былой ярости — только непонимание и страх, как у незаслуженно наказанного щенка. — Мерлин мой, — прошептал Том. — Радость, пожалуйста, я не знаю, что… — П-простите меня, — всхлипнул Гарри. — Я вас разозлил, да? — Тш-ш-ш, — он прижал юного мужа к себе, успокаивая. — Все хорошо, я не злюсь на тебя. Я тебя прощаю.***
Простить себя было куда сложнее, но он справился и с этим. В конце концов, если бы прежний Гарри был бы с ним полюбезнее, ничего этого не случилось бы. Том дал бы ему все, чего бы тот ни захотел. А теперь… Значение имеют только желания Тома. Разумеется, он не садист и старается обходиться с мальчишкой бережно. Но когда хочется чего-то поинтереснее — ни в чем себе не отказывает. — Не обманывайся, Том, — выплюнул ему в лицо Гарри когда-то. — Тебе нужен не я, а послушная игрушка, с которой ты сможешь реализовывать свои больные фантазии. — Мне нужен равный партнер! — прошипел Том в ответ. — Тот, кто встанет со мной рука об руку. — Умеющий только раздвигать ноги, сосать твой драгоценный член и восхищаться тобой? — расхохотался мальчишка. — Тебе проще чучело оживить, серьезно, чем добиться этого от меня. Но Лорд Волдеморт всегда добивается того, чего хочет.***
С нынешним Гарри почти не о чем было разговаривать, слушателем он тоже был весьма посредственным, поэтому практически все совместное время они проводили занимаясь любовью. Когда хотелось разнообразия, Том изобретал все новые и новые способы развлечений. В какой-то момент он понял, что смотреть ему нравится ничуть не меньше, чем участвовать, но, разумеется, он даже близко не рассматривал мысль о том, чтобы допустить до тела мужа кого-то еще, ограничиваясь затейливыми приспособлениями и магией. Гарри быстро усвоил главное правило игр Тома — отсутствие всяких правил. Прежним Гарри можно было манипулировать, заставляя делать что-то ради определенной выгоды, этому не нужна была даже подвешенная в воздухе морковка — он четко осознавал, что никакого другого варианта, кроме как полнейшее послушание, просто не существует. Том полюбил проводить время, просматривая бумаги или просто смакуя огневиски, перекатывая крестраж-жемчужину в пальцах, пока Гарри на его глазах старательно насаживался на закрепленную на стуле игрушку или корчился от удовольствия, получая оргазм за оргазмом от безжалостно двигающейся на его члене вакуумной помпе. Иногда, в плохом настроении, ему нравилось лишить мужа зрения и слуха и посылать в него, дезориентированного, легкие жалящие, заклятие щекотки или наколдованных змей. Насладившись страхом, он подолгу потом жалел измученного мужа, усаживая к себе на колени, обнимая и успокаивая. Секс после такого был особенно нежным, а Волдеморт не чувствовал и следа былого гнева и раздражения. Так и жили. И Том убедил себя, что это лучшее, что они с Гарри могут друг от друга получить.***
— Ты жалок. Том, не поверив своим ушам, обернулся к Гарри. Тот пустыми глазами уставился в стену, в последнее время он все чаще стал так замирать, и даже легилименция не позволяла понять, о чем он думает. — Что ты сказал? — угрожающе прошипел Том, подходя к мальчишке. Тот поднял на него свои потускневшие глаза, бессмысленно похлопал ресницами: — Ничего, мой лорд. «Он не умеет врать, — напомнил себе Том. — Просто послышалось». Нежно огладил лицо своего мальчика, отвернулся, намереваясь вернуться за стол… — Ты и сам осознаешь, насколько ты жалок, Том. Гарри не успел — и даже не пытался — отвернуться от пощечины наотмашь, заставившей его голову удариться о спинку кресла. Том схватил его за волосы, заставляя подняться. — Что, радость, потихоньку возвращается смелость? — Пожалуйста, мой лорд, простите, — всхлипнул мальчишка. — Что я сделал неправильно? — Тебе еще хватает наглости спрашивать? — еще одна пощечина. — Как тебе это удалось? Как ты смог снова вспомнить? Отвечай! Гарри только молча плакал, вполне искренне изображая страх и непонимание. Вопреки обыкновению, Том от его слез почувствовал не возбуждение, а гнев. Он разжал пальцы, и мальчишка сполз на пол, к его ногам. — Иди в свою комнату и попробуй только что-нибудь еще вытворить, — пригрозил Том. Оставшись один, он попытался успокоиться. — Он тебя не любит. И даже не боится. Просто воспринимает как должное. — Кто ты? — требовательно спросил Том. Невидимка рассмеялся. — Голос совести? Ах, прости, у тебя ее отродясь не было. Думаю, ты просто сходишь с ума, любимый. Том глубоко вздохнул, успокаивая бешенно скачущий пульс. Галлюцинации? Исключено, он абсолютно здоров. А может… — Ридикулус! — Боггарт? — развеселился голос. — Серьезно? Боггарт великого и ужасного Лорда Волдеморта — это его обожаемый муж? Том согнулся пополам от нестерпимой боли — в грудь будто запустили горящую стрелу. Крестраж-жемчужина искрил, нагретый до предела, грозясь расплавить серебро вокруг себя. Он упал на колени, а когда поднял глаза — тупо уставился на полупрозрачный силуэт перед собой. Знакомая ухмылка. — Нельзя постоянно носить при себе чужой крестраж. Это даже я знаю, умник.***
— Ты крадешь мою магическую силу! — А ты украл мою жизнь, — парировал крестраж Гарри. — И ради чего? Такую «вечность вместе» ты хотел, Том? — Меня все более чем устраивает, — отмахнулся Том. — Мы с тоб… с ним счастливы. А ты — всего лишь огрызок его прежней души, с тем же несносным характером. Думаешь, я буду тебя слушать? — Думаю, ты уже меня слушаешь, — закатил глаза Гарри. — Ты всегда хотел меня, а он — не я, и ты это знаешь. С тем же успехом ты мог трахать любого под Оборотным. — Прошло слишком мало времени. Он станет прежним — только лучше, лучше, чем ты. Верным и любящим. Я воспитаю его как должно. — Ты? — расхохотался крестраж. — Лучше положи его в корзинку и доставь на порог к Дурслям — то-то они обрадуются. Ты ему все мозги вытрахал, содомит престарелый. И сам давно спятил — даже твои псы уже всерьез не воспринимают. Неужели не замечаешь, как шепчутся за спиной? О том, что ты так и не смог Гарри Поттера ни убить, ни покорить — потому и прячешь его за семью замками. Давно утратил хватку. Переговоры с азиатским магическим халифатом так ни к чему и не привели, потому что тебя никто больше не боится и не уважает. Том опасно улыбнулся. — Тогда стоит доказать им обратное.***
Просторный зал Визенгамота был заполнен до предела — первые ряды достались Ближнему кругу, последующие — высшим чиновникам Министерства, мелким сошкам приходилось толпиться в проходах. Волдеморт созвал полный состав. Сам, разумеется, занял место Верховного, по правую руку — облаченный в элегантную темно-зеленую мантию Гарри. Так непривычно видеть его одетым. Юный муж тупым сонным взглядом пялится на площадку в центре амфитеатра — вместо кресла для подсудимого там установлена большая, окруженная охраной, клетка. В ней — молодая пара, у мужчины на посеревшем лице ни одной веснушки, заплаканная женщина держит на руках маленькую девочку. — Больше всего на свете, — вкрадчиво начинает Волдеморт, он почти шепчет, но его прекрасно слышно в любом уголке амфитеатра. — Я ненавижу неблагодарность. Эти люди перед вами — военные преступники, место которым в Азкабане. Я счел их юный возраст смягчающим обстоятельством и проявил редкостное милосердие — подарил им новую жизнь. Новые имена, новую, незапятнанную, репутацию, возможность в мире и спокойствии растить свое дитя. И чем они мне отплатили? — Мы ничего не сделали, — срывающимся голосом воскликнула женщина. — Мы просто хотели увидеть Гарри, мы беспокоились за него… — Плели интриги, — выплюнул Волдеморт. — Пытались вломиться в Малфой-Мэнор, как самые заядлые преступники, которыми вы и являетесь. А конечная цель — навредить моему мужу. Мой дорогой, — ласково обратился он к Гарри. — Ты знаешь, кто эти люди? — Нет, мой лорд, — равнодушно ответил тот. Мужчина в клетке сжал кулаки, а женщина заплакала еще горше. — Они желают тебе зла, мой хороший, а значит — желают зла и мне. Они — наши враги. Как по-твоему, они достойны справедливого суда? — Да, мой лорд. — Ты слишком милосерден. Их стоит убить как бешеных собак, выкосить все их племя, — он кивнул на клетку. — Но мы не варвары. Я даю тебе честь самому зачитать их приговор, — Волдеморт передал мужу свиток пергамента. — Суди от моего имени. — Гарри, нет, пожалуйста, мы же друзья! — воскликнула женщина, бросаясь на прутья клетки. Охранники предупреждающе подняли палочки. Гарри встал, развернул свиток и громко, без запинок, начал: «За многочисленные преступления против Магической Британии и Министра Магии, за циничное предательство всех принципов магического общества, за нарушение правил амнистии… Рональд Биллиус Пруэтт, урожденный Уизли и Гермиона Джин Пруэтт, урожденная Грейнджер, а так же их дочь — Роза Пруэтт, приговариваются к смерти через сожжение. » Гарри невозмутимо отдал Волдеморту пергамент и вернулся на свое место. Его глаза ничего не выражали. По залу пронесся ропот. — Нет, только не Роза! — закричала Гермиона. — Пожалуйста, она ни в чем не виновата! — Дети и впрямь не должны расплачиваться за грехи своих родителей, — заметил Волдеморт. — Но вырастет ли здоровый цветок из дурного семени? Как ты считаешь, Генри? Гарри не сразу отозвался на непривычное имя, но после прикосновения к плечу посмотрел на Волдеморта, будто оценивая, какой реакции тот ждет. Ему явно было некомфортно — слишком много людей, слишком много одежды. — Как пожелаете, мой лорд. — Да, ты прав, — зловеще улыбнулся Волдеморт. — Девочке будет лучше в другой семье. Способной достойно воспитать ее. Скажем, Лестрейнджи или Малфои. Заберите ребенка, — приказал он охране. Клетка открылась, Рон тут же кинулся на вошедшего мракоборца — и свалился на пол в агонии Круциатуса. Гермиона отступила в угол, прижимая к себе дочку. — Я вам ее не отдам! Пьюси… Я вспомнила, ты — Эдриан Пьюси! Пожалуйста, мы же вместе учились… — Если не отдашь ее — она умрет, — ответил мракоборец. — Грейнджер, это конец. Не усложняй мне работу. Он грубо выдернул испуганную Розу из рук Гермионы и вышел из клетки. — Гарри, — девушка прижалась лбом к прутьям. — Гарри, ты еще где-то там, внутри, я знаю. Что бы он с тобой ни сделал, это ты. Гарри, пожалуйста… — Слышишь ее? — Волдеморт указал на клетку. — Она права, и ты хочешь отменить казнь? — Я хочу домой, — тихо сказал Гарри. Подумав, добавил, — Я люблю вас. — Ваши мольбы утомили моего мужа, — холодно сказал Волдеморт. — Инсендио! Клетка вспыхнула и, одновременно с ней, вспыхнул жаром крестраж на груди. Вырвавшийся крик заглушили крики сгорающих заживо жертв. Гарри молча смотрел на огонь — сонно и равнодушно. Перевел взгляд на скорчившегося от нестерпимого жжения мужа. Зевнул. — Теперь мы можем пойти домой? Впервые Волдеморту стало не по себе.***
— Ты знаешь, кем были эти люди? — в приступе какой-то незнакомой доселе разновидности ярости спросил Том у Гарри, когда они вернулись домой. — Твоими лучшими друзьями. Гарри непонимающе посмотрел в ответ, чуть вжимая голову в плечи, будто опасаясь удара. — Они до последнего надеялись, что ты вспомнишь их и вымолишь у меня помилование. Что ты возразишь мне, заступаясь за них. — Я должен быть послушным, мой лорд, — напомнил ему мальчишка им же вбитое в его голову правило. — Да, должен. Ты — мой, и должен быть полностью послушен моей воле, — Тому стоило бы смягчиться от ответа Гарри, но эта раболепная покорность в голосе и во взгляде только еще пуще распалила его раздражение. Он опустился в кресло и растегнул ширинку на брюках. — Иди сюда, хотя бы на это ты еще годишься. Кончив, он не почувствовал должного удовлетворения. В ушах все еще звучали крики, а перед глазами — равнодушное лицо мужа. Он представил, как повел бы себя прежний Гарри, какой великолепный шторм эмоций ждал бы Тома… Зато теперь никто не усомнится, что Поттер — нынче Сейр, его верный и послушный спутник, его правая рука — такой же безжалостный, как и он сам. Им вовсе не обязательно знать, что в этом всем не было ни капли преданности Гарри — только тупое равнодушие и страх наказания. Он ничем не лучше почившего Хвоста — а может, даже и хуже, в Хвосте было хоть что-то человеческое. Он отослал мальчишку и впервые за много лет не хотел его видеть. Потом, все же, не выдержал — вызвал к себе. На лице Гарри не было ни досады, ни счастья — казалось, разлука его ничуть не тронула. В отместку Том откровенно мучил его несколько часов подряд — пока грызущее чувство пустоты чуть не отпустило. Крестраж больше никак не проявлял себя — то ли накапливал силы, то ли не хотел с ним разговаривать. Он подумывал просто снять кулон и засунуть куда-нибудь в подземелья Гринготса, но медлил. Возможно, хотел еще раз увидеть своими глазами — убедиться, что в прошлый раз не стал жертвой морока. Скоро возможность представилась. — Скучал? — призрачный силуэт удобно устроился на его письменном столе. — Теперь никто не сомневается, что Гарри Поттер на моей стороне, — проигнорировав вопрос, сказал Том. — Никто. — Никто, кроме тебя, — ухмыльнулся Гарри. — О чем это ты? Крестраж выдержал драматическую паузу, прежде чем ответить: — Ну же, Том, не юли. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Он не на твоей стороне. Ему просто нравится, когда ты не бьешь его и не слишком грубо трахаешь. Хоть толпами людей сжигай. Мне только интересно, что ты будешь делать, когда он тебе окончательно надоест? Том потянулся рукой к призрачному силуэту, желая коснуться, но рука прошла сквозь прохладную дымку. — Я не этого хотел, — высказал он вслух то, что понял уже давно — но не хотел признать. — Не такого…тебя. — Я знаю, — ласково и печально, словно обращаясь к больному ребенку, ответил Гарри. — И знаю, как все исправить.***
Магия создания крестражей — темная и таинственная. Тому, в свое время, потребовалось ночами просиживать в библиотеке, чтобы впоследствии суметь совершить ритуал. Он гордился собой — до этого такое удавалось единицам. В создании множества крестражей он и вовсе был первопроходцем. Но он совершенно ничего не знал об обратном процессе — воссоединении. Туманные строки об искреннем раскаянии не проясняли картину. Во-первых, как заставить раскаяться того, кто даже не осознавал, что совершает? Во-вторых, воссоединение способно убить. — Сомневаешься в своем всесилии? — прокомментировал его мысли крестраж. — Не похоже на тебя. — Просто ищу ответ, — огрызнулся Том. — Это тебе не ворона в чашку превратить. Теперь он все больше времени проводил в беседах с частичкой души Гарри, оставив его физическую оболочку проводить время бессмысленно пялясь в стенку в своей спальне. Крестраж на «частичку» обижался, заявляя, что он куда полноценнее и самого Волдеморта и его «ручной куклы». Всегда острый на язык, а теперь еще и почувствовавший свою неуязвимость, Гарри стал абсолютно невыносим. Один раз, доведенный до бешенства, Том выместил свою ярость на физической оболочке, после чего мальчишка опять игнорировал его, сколько ни касайся заледеневшей жемчужины. Больше Том и пальцем «того» Гарри не коснулся. Он понимал, что опять одержим. Ему нужен, совершенно необходим был полноценный Поттер — иначе вечность не имела никакого смысла.***
«Крестраж суть квинтэссенция личности его создавшей…» «Одной из темных опасностей крестража является способность вызывать у оказавшегося под его влиянием волшебника видения, долгие дурные сны, в конечном итоге подчиняя своей воле… » «Читая его мысли, забирая знания его и силы…» «Способность обрести плоть и кровь…» Снова ничего о том, как безопасно переселить крестраж в живое тело его владельца. — Отдохни, — мягко сказал Гарри. — Некуда торопиться, мы найдем выход. Том жадно посмотрел на него, залезшего в кресло с ногами, так мило и непосредственно. В последнее время крестраж, казалось, стал ярче — почти не отличить от живого человека. — Уже буквы перед глазами расплываются — внезапно пожаловался он. — Я устал. — Ты не спал несколько суток, — резонно заметил Гарри. — Иди в спальню. — Пойдем со мной. — Я всегда с тобой, даже если ты меня не видишь. И… ты же понимаешь, что у нас ничего…хм…не получится? — ухмыльнулся крестраж. — Если так приспичило — у тебя все еще есть твоя кукла. — Не хочу его, хочу тебя, — пожал плечами Том. — Просто полежи со мной рядом. — Хорошо, — мягко согласился Гарри и пообещал: — Скоро ты сможешь снова обнять меня. Для бессмертного, Том стал и правда чаще уставать — то и дело клонило в сон, притупилась ясность мышления, все мысли занимал только один вопрос — как вернуть себе Гарри. Создать новое тело? Тот, другой, пусть остается живым вместилищем для его собственного осколка души, так даже лучше, но придется найти для настоящего Гарри новый способ обретения бессмертия. — Ты же будешь благоразумен, радость? — поинтересовался Том, обессиленно валяясь на мягкой постели, отдыхая, наслаждаясь пусть и исключительно платоническим, но таким желанным обществом Гарри. — Не будешь больше доставлять проблем? — Мы будем очень счастливы, милый, — улыбнулся ему крестраж.***
Том проснулся и, по старой привычке, потянулся к соседней подушке, с разочарованием никого там не найдя, но тут же испытал облегчение — крестраж сидел в кресле поодаль, все так же мило подобрав под себя ноги. В руках он крутил волшебную палочку Тома. — Не вставай, — мягко сказал Гарри. — Ты очень вымотан. Фактически, истощен. — Что… Как? — Том послал невербальное парализующее, но Гарри легко отбил его, заставив срикошетить. Потом подошел и посадил его, обмякшего, повыше, подложив подушки. — Я же рассказывал тебе, что случилось со мной на втором курсе, Том, — Гарри сел рядом, задумчиво подперев рукой подбородок. — Как твой осколок в тетрадке настолько поработил волю и силы Джинни Уизли, что почти обрел плоть. Я мог даже дотронуться до него — как до тебя сейчас, — крестраж прикоснулся к щеке Волдеморта. Если бы я не убил его — Джинни бы умерла, а по миру сейчас расхаживала твоя шестнадцатилетняя версия. Но ты сильный, вдобавок еще и бессмертный… Я легко смог воплотиться, почти не навредив тебе. — Да, — кивнул он в ответ на немой вопрос. — Теперь на свете существует два Гарри Поттера — один, забытый и заброшенный, сидит в своей клетке с твоим осколком в теле, другой — перед тобой. И наверное, больше всего тебя интересует, что я собираюсь делать? Том яростно пытался сбросить с себя чары, но магия отвратительно не слушалась его, будто он снова стал толком еще не умеющим с ней справляться ребенком. — Я стал похож на тебя, — хохотнул Гарри. — Эта любовь к долгим речам… Проведя столько времени в твоих мыслях, впитав столько твоих сил… Я почти стал понимать тебя, — доверительно сказал он. — Но ненавидеть — еще больше. Хорошо, что оправдалась моя единственная надежда — что ты действительно настолько безумен, чтобы осуществить свой план с тотальным Обливиэйтом, избавив меня от страданий — не тело, но разум. И делом времени было твое разочарование в новой игрушке. Зато я увидел, каким бы ты был со мной, если бы не приходилось изображать любовь. На какие отвратительные вещи на самом деле ты способен. Ты и сам это понял, верно? Иначе не стал бы искать возможность вернуть меня — единственного, кто еще может тебе возражать. Гарри наклонился к нему и легко прикоснулся губами к губам, в пародии на поцелуй. Снял с шеи кулон с жемчужиной. Надел на себя. Вернулся в кресло. — Мне жаль, Том, но вечность тебе придется провести без меня. Прощай. Он взмахнул палочкой — и вокруг него расцвели языки Адского пламени.***
Волдеморт горел, горел заживо, не в силах пошевелиться, пока пламя пожирало спальню. Конечно, он не умрет — даже такая магия не способна его уничтожить. «Только я один могу жить вечно», — прозвучали в голове сказанные им самим слова, как горькая насмешка. Боль была нестерпимой, ярость — еще невыносимее. Его обманули, провели, да кто — опять этот чертов мальчишка… Его больше нет. Только жалкая тень осталась — отвратительная пустая оболочка. Гарри Поттера больше нет. Том расхохотался, сбрасывая с себя оковы паралича. Он хохотал посреди бушующего огня, по щекам текли и тут же испарялись слезы. Его больше нет. Он победил, окончательно победил. Он окончательно проиграл. Что-то во всем этом было сильно не так. Что-то казалось нереальным, неестественным… Глупым. Он — лорд Волдеморт, он не мог быть настолько глупым. Позволить вот так обвести себя вокруг пальца. «Крестраж суть квинтэссенция личности его создавшей…» Гарри из крестража действительно был слишком похож на самого Тома. Настоящий Гарри мог злиться, ненавидеть, но его ненависть была проста и бесхитростна. Он не стал бы мстить так изощренно. Он не позволил бы ему казнить своих друзей. Он не стал бы… «Одной из темных опасностей крестража является способность вызывать у оказавшегося под его влиянием волшебника видения, долгие дурные сны, в конечном итоге подчиняя своей воле… » «— Нельзя постоянно носить при себе чужой крестраж. Это даже я знаю, умник.» Том коснулся рукой груди — кулон, который Гарри снял с него, все еще был на месте. Пламя вокруг рассеивалось, оставляя мебель и стены нетронутыми. Он сдернул жемчужину и отшвырнул в угол, словно ядовитую змею. В голове постепенно прояснялось. Мальчишка был в своей комнате, опять неистово марал бумагу. — Сколько раз тебе нужно услышать «нет», чтобы перестать сюда приходить? — вздыбился он как кот, при виде Тома. — Сомнус. Все было наваждением. Они никуда и не уходили из исходной точки.***
Ни единого окна, пустые стены, только кровать посреди комнаты — хранилище для его единственного оставшегося крестража, мирно спящего крепким магическим сном. Он будет зол, когда проснется — парализованный и беспомощный. — Так нужно, радость, — прошептал Том, беспорядочно целуя то безмолвные губы, то закрытые глаза. — Иначе я все разрушу. Я видел, что произойдет… Что могло произойти. Я сломал тебя, я убил тебя. Я потерял тебя. Здесь ты будешь в безопасности — и от меня, и от себя. Однажды ты поймешь. Однажды ты сдашься мне — и на этот раз я точно сделаю все правильно. Пошли своим чередом дни, недели и месяцы. Он поместил жемчужину прямо в себя, в плотном защитном пузыре из собственной магии, в коконе из пропитанной ядом василиска паутины акромантула. Тот Гарри затих, заснул, неспособный больше найти лазейку в его сознание. Нельзя постоянно носить при себе чужой крестраж… Но можно — в себе. Живой, телесный Гарри словно запертая в башне Спящая Красавица — только никак не проснется от многочисленных поцелуев своего принца. Том приходит и иногда подолгу просто сидит подле него, иногда — дремлет. И однажды слышит тихое «Да». Начинается новая глава их истории.