Безглазая Учиха

      Пелена дождя застилала глаза. Кругом незнакомые люди в чёрных одеждах хоронили тех, кого следовало предать земле ещё неделю назад. Запах гари, до сих пор разносящийся по разрушенным улицам родной деревни — реальность, от которой хотелось сбежать. Обедневшей после войны Конохе катастрофически не хватало денег и людей, способных защитить её границы. Все дети старше семи получили право выполнять миссии ранга D. Сначала пытались ограничиться детьми девяти и десяти лет, но в страшную ночь сражения с кьюби погибло слишком много шиноби. Вчера Шимай, не сдавшей экзамен, присвоили звание генина. Первое задание — копать могилы с раннего утра и до самого заката; те у кого желудки покрепче — отмывали и одевали трупы. Из-за огромного количества тел пришлось ускорить и упростить обряд погребения. Рук и времени не хватало, но сплочённые Третьим Хокаге люди справились с захоронением и частичным восстановлением главных зданий в рекордные сроки.       Завтра Шимай, как и многих ребят, ждало распределение на группы по трое и встреча с сенсеем. Волнения от предстоящей встречи с членами будущей команды не было, впрочем, как и слёз на сегодняшней церемонии захоронения. Одна для всех. Дешёвое мероприятие, позволяющее хоть как-то проститься с усопшими. Никто не замечал страшного равнодушия на измождённом детском лице, все были слишком поглощены собственным горем. За спиной Матсуоко не переставала плакать в объятьях мужа, Учиха Юи, пытавшегося увести её с кладбища.       — Нет! Почему?! Почему именно она?!       Шимай боялась обернуться. Крик сестры, сливающийся с такими же отчаянными многоголосыми восклицаниями, морозил кровь, заставлял вернуться в тот день, когда в толпе людей, возвращающихся в разрушенную Коноху, Шимай случайно заметила стремительно приближающуюся Матсуоко. Серое уставшее лицо. Красные воспаленные глаза. Помятое кимано в бурых пятнах.       — Где ты была? Где ты была, дрянная девчонка?!       Обвиняющий тон как удар хлыста по щеке. Шимай не нужно было ничего объяснять. Она поняла всё ещё до того, как обезумевшая от горя Матсуко ударила её по лицу, а затем стремительно опустилась на колени, утыкаясь лбом в землю. Мать не пережила ночь нападения Кьюби. Итачи стоял за спиной Шимай. Её тело, подчиняясь внутреннему инстинкту, само закрыло от угрозы младшего по возрасту. Если бы тогда он не сжимал её руку, она бы прямо там рассыпалась на куски и превратилась в мелкую пыль, уносимую пронзительным криком сестры.       — Пора возвращаться, — хриплый голос Учиха Маширо заставил всех зашевелиться. Младшая дочь, словно не расслышав повелительного тона отца, застыла под холодными струями дождя. — Шимай, мы уходим.       Девочка оторвала взгляд от плоской каменной таблички, врытой в землю, и встретилась с шаринганом отца. Секунды достаточно, чтобы шагнуть за пределы реальности. Просторная энгава, залитая ослепляющим золотым светом. Зелень удивительно яркая и живая. Тёплые лучи солнца. Мать до войны — хрупкий ласковый ангел в светло голубом кимоно. Нежные объятия, дарящие спокойствие и защиту. Детский смех. Звон музыкального талисмана под крышей. Они с братом играли в прятки во внутреннем дворе. Улыбка матери сдержанная, но такая мягкая и ласковая. Короткая иллюзия, дарящая бесконечно прекрасное воспоминание, способное вырвать из груди сердце, оборвалась также внезапно, как и началась. Девочка чувствовала, как по щекам, вместо желанных слёз текут холодные капли дождя. Внутри гнетущая пустота, ни тоски, ни грусти, лишь непроглядная чёрная стена, отделяющая тебя от разрывающих душу чувств. Любая иллюзия отца может оказаться гнусной ложью, не стоящей слёз.       Шисуи стоял, опустив голову. Его кисти с силой сжимали ручки кресло-каталки, на которой сидел отец. Брат плакал. Он не видел прекрасной иллюзии отца, но всё равно лил недопустимые слёзы, пытаясь скрыть их от других. С недавних пор Шимай поняла, что в этом нет ничего постыдного или запрещённого, хуже всего вовсе не плакать.       — Ваша мать умерла намного раньше. После войны с нами жила лишь бездушная оболочка. Пустышка. Я хочу, чтобы вы, помнили свою мать, а не то, во что превратила её болезнь.       — Если бы я только была рядом, — проговорила Шимай, смотря на мелко вздрагивающие плечи брата, — она бы выжила.       — В её смерти нет вашей вины. Никто из вас не виноват. Если хотите, можете винить во всём Кьюби, но и тут вы будете не правы. Хватит об этом. Пора возвращаться.       Бывший заместитель капитана полиции Конохи попался на уловку дочери, только потому что хотел. Шимай не нужны были пустые заверения, но она надеялась, что скупые слова отца едва похожие на слова поддержки, помогут Шисуи побороть снедавшее его чувство вины. Шисуи не заплачет в голос, привлекая всеобщее внимание, не скажет как ему больно и плохо. Учиха Шисуи — настоящий шиноби, гордость отца, надежда семьи, юный гений клана. Шимай хотела бы шагнуть через толщу стен, воздвигнутых лицемерными взрослыми, и обнять брата. Ирония в том, что сам Шисуи не подпустит её ближе, чем позволяют правила приличия, ведь они больше не дети, теперь они тоже лицемерные взрослые. Вчера, когда она вернулась домой после бесконечного копания в сырой податливой земле, он, демонстративно игнорируя её присутствие отправился на тренировочный полигон. Шимай не знала, что именно чувствовал брат по отношению к ней, наверное, ненавидел, ведь её не было рядом с семьёй в опасную минуту, но в одном она была уверена наверняка: в глубине души он так же, как и она, винил себя в смерти матери.       У шиноби не должно быть слабостей. Одна из причин почему отец на следующий день после нападения Кьюби преподал младшей дочери незабываемый урок. В мире иллюзии Шимай пыталась спасти мать. Тысяча хитроумных изворотливых способов, но выдуманная реальность всегда оказывалась сильней. Каждая попытка обыграть отца оборачивалась провалом. Кто бы не удерживал мать, она неизбежно вырывалась и бежала в дом, чтобы найти в нём детей, а потом крыша обрушивалась и наступал конец. Ничьё присутствие не меняло картины. Даже когда усилием воображения Шимай вернула Матсуоко подвижность левых конечностей, отрастила Маширо потерянные в войне ноги, вернула домой Шисуи, призвала на место действий всемогущего Намикадзе, мать всё равно кидалась в дом спасать своих маленьких воображаемых детей, даже если её останавливали в первый раз. У этого действия была неизменная первопричина — неизлечимая болезнь госпожи Учиха. Как бы не старалась Шимай, но она не могла представить мать здоровой, потому что не помнила её такой. В тот день отец научил младшую дочь смирению, одновременно с тем заставив возненавидеть это чувство всем сердцем.       — Я побуду здесь ещё немного. Хочу положить цветы на могилу Четвёртого Хокаге.       Отец ничего не ответил. За спиной послышался скрип колёс. Девочка знала — глупо оттягивать неизбежное, но по-другому она не могла. Шимай боялась идти в маленький дом, в котором до войны жила Матсуоко вместе со своим мужем. Там её ждали заплаканные глаза сестры, каменное лицо брата и страшные иллюзии, порождённые шаринганом отца. Лучше уж холод кладбища и гэта, тонущие в воде, простуда и неминуемая смерть от воспаления лёгких.       Сегодня на каждой каменной плите стоят фотографии с чёрной ленточкой, завтра или после завтра их уберут. Могилы будут обезличены, лишь имя и дата станут свидетелями существования человека. Шимай надеялась среди череды однотипных снимков найти лицо шиноби, спасшего её жизнь. Она ушла в самое начало сектора, отведённого под захоронение людей, принадлежавших клану Учиха, и начала с остервенелой методичностью проверять каждый снимок. Спустя два ряда она узнала простое, непримечательно лицо. Типичная учиховская внешность. Чёрные волосы. Правильные черты лица. Форма полиции Конохи. Его звали Учиха Мамору. Около его могилы под зонтом стояла женщина с волосами, заплетёнными во множество косичек. Она не плакала.       Шимай не хотелось прерывать чужое молчаливое прощание, но и бесконечно долго ждать она тоже не могла. Мокрое кимоно неприятно липло к телу, а лёгкий ветерок холодил кожу. Мысли о доме сестры уже не казались такими ужасными, там хотя бы было тепло. Шимай подошла и молча положила на холодную плиту белую лилию.       — Как твоё имя? Не помню, чтобы у Мамору были живые родственники или ученики. Этот парень был замкнутым трудоголиком. А я ведь говорила ему ходить на свидания! Так и помер на работе сукин сын. Одиночество — жуткая вещь. У тебя вроде бы есть целый клан, но никто даже не плачет на твоей могиле. Неудачник.       Голос женщины звучал странно тягуче и невнятно, да и стояла она не совсем ровно, постоянно щадила правую ногу. В воздухе витал кислый запах алкоголя. Шимай не хотела становиться невольным слушателем душевных излияний пьяной незнакомки, поэтому молча развернулась и поспешила уйти.       — Эй, грубо не отвечать взрослым! Все вы Учиха одинаковые. Мамору был таким же высокомерным засранцем, — женщина схватила девочку за плечо и всунула в её руки зонт. — Держи, а то вся промокла. У тебя ещё так много цветов, маленькая Учиха. Кто-то из взрослых приказал тебе возложить цветы на могилы погибших членов вашего клана?       — Я хотела знать имя шиноби, который погиб, защищая меня, — проговорила Шимай, смотря в ярко голубые глаза куноичи. В них всего на секунду промелькнула едва уловимая вспышка неконтролируемого зверства. Шимай даже подумала, что женщина вцепится ей в горло, но та лишь горько усмехнулась и покачала головой. Вот оно — смирение. Чувство, возникающее, когда ты бессилен что-либо изменить.       — Мы с Мамору состояли в одной команде до того, как он вступил в полицию. Я хорошо его знала. Возможно, он и был Учиха до мозга костей, но также он был как никто другой верен Воле Огня. Чёрт! Теперь ёбаный дождь заливает мне глаза, — женщина утёрла лицо рукавом и отвернулась. — До встречи, маленькая Учиха.       Женщина прихрамывая двинулась в сторону выхода. Шимай знала, что глаза ей заливал вовсе не дождь, и что она не хотела говорить не про какую Волю Огня, но положение взрослого человека накладывает на тебя определённые обязательства. Около фотографии Намикадзе и его жены Шимай простояла недолго. Широкая улыбка на лице Четвёртого Хокаге вызывала болезненное неприятно чувство в груди, а ещё острое осознание неизбежной несправедливости в мире шиноби. Умирают даже сильнейшие. Подробные обстоятельства битвы с Кьюби не были известны широкой публике. Общепринятый факт: Четвёртый Хокаге погиб, защищая деревню. Он — Жёлтая Молния Конохи, герой войны, лучший шиноби деревни, Четвёртый Хокаге, пример для подражания. Шимай положила два цветка около снимков. В её сердце Минато Намикадзе — шиноби, не прячущий слёзы от маленькой девочки. Смелый человек, не боящийся своих истинных чувств.       Дождь прекратился. На улице начало стремительно темнеть. Шимай была уверена, что в доме сестры, в котором ютилось ещё две семьи, потерявшие кров, никто не заметит её отсутствия. Шисуи, скорее всего, отправился на миссию в страну Песка, а отец уснул. Из-за частого использования шарингана его начали беспокоить головные боли, которые проходили только после приёма лекарств и сна. Матсуоко уже неделю не видела ничего вокруг кроме собственного горя, а если и замечала Шимай, то срывалась на крик по любому поводу. Юи же никогда не было дело до младшей сестры жены.       Шимай окончательно продрогла. Всё её тело потряхивало, а зубы не прекращая стучали. Дурацкий сандаль порвался и затонул в одной из луж. Девочка только досадливо шмыгнула. Всё это мелочи. На мемориальном камне, она не нашла имён своих товарищей погибших в страшном лесном пожаре, даже тех четверых Учиха не вписали. Никто не присвоил им посмертное звание героя. Их безжалостно вычеркнули из военных хроник. Победа, достигнутая кровью невинных детей — позор, от которого не отмоешься. Этим нельзя гордиться. Такой подвиг нельзя превозносить — он в корне противоречит Воли Огня. Теперь Шимай понимала, как Коноха поступает с теми, кто умирает за неё. Выбрасывает словно мусор, если ты не известный шиноби вроде Жёлтой Молнии. Но даже он не должен был умереть так рано. Что этот памятник герою? Всего лишь камень. Человека ты уже не вернёшь. Если смысл жизни шиноби: умереть за деревню, которая в любой момент может вычеркнуть твоё имя из истории, то Шимай не хотела быть шиноби.       Долговязая сутулая фигура, застывшая у выхода, привлекла внимание девочки. Хатаке Какаши. Не узнать этого несносного мальчишку было просто невозможно. Он находился в подобии какого-то транса, не шевелился и не отводил взгляда от могильной плиты. Шимай встала сбоку от парня, который, кажется, даже не заметил её, и пробежалась взглядом по надписи. «Нохара Рин». Тринадцать лет. Умерла почти сразу после окончания войны. В сознании всплыли фиолетовые полоски на щеках, тёплый взгляд карих глаз и зелёное свечение ирьёндзюцу. Шимай наклонилась и положила оставшиеся цветы на могильную плиту. Можно было произнести приевшуюся всем пафосную речь про Волю Огня, сказать, что Рин умерла не зря, она защищала деревню, что она - герой, достойная куноичи, но... кому это нужно? Точно не молчаливому Какаши, который так много потерял за такой короткий промежуток времени.       — Плоды шиповника и корень аира измельчить. Сушеная трава тысячилистника. Семена фенхеля. Варить 7 минут, не кипятить. Процедить. Пить три раза в день. Снимает напряжение и боль. На ночь компресс. Измельчить корень лотоса и ромашку, залить кипятком, остудить. Пользуйся глазом только при острой необходимости, иначе ослепнешь раньше времени.       Скороговоркой выпалив рецепт, который прописали отцу, Шимай планировала уйти и никогда не пересекаться с раздражающим юным гением, но что-то заставило её остаться. Казалось, если она сейчас вот так бросит Хатаке, то его окоченевшее тело порастёт чёрным мхом и колючим плющом, который не побрезгует проникнуть внутрь, чтобы своими гибкими стеблями разорвать горячее сердце на куски. Со временем душа, запертая в истощённом страданием теле, истлеет и превратиться в пепел, который исчезнет от одного единственного дуновения ветра. Жизнь в нём погаснет. Пройдут годы и окаменевший Какаши развалится на куски по пути к могиле, став ещё одной никому ненужной табличкой.       Иногда бывают моменты, когда ты не думаешь, а делаешь. Сейчас был именно такой момент. Шимай порывисто сжала ладонь Какаши, желая хотя бы на мгновение удержать его в мире живых. Сначала ей показалась, что зря она всё это затеяла. Рядом с ним должен быть кто-то другой. Кто-то близкий и родной, тот кому он доверяет, тот кого он послушает. Сейчас этот надменный мальчишка оттолкнёт её, а потом ещё посмеётся над сентиментальной девчонкой, которая навоображала себе лишнего. Время мучительно замедлилось. Какаши никак не реагировал. Шимай заполнило бесконечно тягучее сожаление. Она отпустила безжизненную руку, признавая поражение, но крепкие пальцы до боли сжали её кисть.       — У тебя руки холодные и губы синие. Такими темпами ты снова загремишь в больницу, маленькая Учиха.       Шимай жутко трясло от холода и волнения. Сил на язвительный ответ совсем не осталось. Какаши стоял расслабленно, всё напряжение его позы улетучилось. Он повернулся к ней. Его глаз сощурился так словно, он приветливо улыбался. Голос ровный и спокойный, содержал в себе отзвуки издевательских ноток. Только вот руку он сжимал всё так же сильно, словно держал единственный в мире кунай, защищающий его от толпы безжалостных наёмников.       — Я живу недалеко, — расплывчато произнёс Какаши, почесав затылок. — Два-три квартала.       — З-зовёшь в г-го-гости, П-пугало?       — А что, если да? Кстати, где ваша туфелька, одзё-сан? — он без предупреждения подхватил девочку на руки и слегка подбросил в воздухе. — Вся дрожите, прямо как крольчонок.       Нужно было закричать и оттолкнуть нахального мальчишку, но, когда Какаши сорвался с места и стремительно побежал вперёд, Шимай только и успела что вцепиться закоченевшими пальцами в чёрную кофту, выронив из рук зонт. Она никогда не бегала с такой скоростью. Казалось, серый мир слился в одну сплошную полосу из смазанных лиц прохожих и ярких пятен фонарных столбов. Нога мальчика неосторожно ступила в лужу. Мелкие брызги разлетелись и красиво засверкали в жёлтом электрическом свете. Грязная вода попала на одежду какой-то женщины. Хатаке проигнорировал летящие в его сторону проклятия и помчался дальше вверх по улице. Лёгкий прыжок, и вот они уже перепрыгивают с одной крыши на другую. Промахнись мимо узкого карниза и улетишь вниз. Сорвавёшься с такой высоты — сломаешь шею. От одной этой мысли у Шимай перехватило дыхание, а страх мелкими иголками зашевелился в икрах ног. Сквозь слои мокрой одежды она ощущала тепло чужого тела и быстрые удары неспокойного сердца. Над головой бледный полумесяц, единственный свидетель творившегося невообразимого безумия, едва выглядывал из-за дымки облаков. На короткое мгновение Шимай представила себя героиней глупой девчачьей сказки — беззаботной красавицей, любимой дочерью богатого купца, которую тёмной ночью похитил ёкай. Печальная сказка о смерти наивной девушки имела популярность среди женского населения Академии шиноби. Жаль, что реальность, в которой пребывала Шимай оказалась куда печальней. Она не красавица, а Какаши вовсе не ёкай, хоть иногда от его прямого взгляда стынет кровь, и украл он её не у любящей семьи. Вырви ей Хатаке нежное доверчивое сердце, и она только возрадуется избавлению от гнетущей тоски и пустоты.       — Прибыли, одзё-сан.       Шимай разочарованно вздохнула. Ничто в этом мире не может длиться вечно, особенно прекрасное ощущение мнимой свободы. Хатаке быстро снял обувь, отодвинул в сторону сёдзи и, переступив порог, крикнул:       — Я дома.       Его голос был хриплым, но ровным несмотря на то, что он пробежал довольно приличное расстояние, неся на руках восьмилетнюю девочку. В тёплом воздухе старого дома чувствовался неприятный запах мокрой собачьей шерсти. В комнатах не горел свет. Темнота и неизвестность усилили волнение Шимай, пробуждая тревожные мысли. Если отец узнает, что она якшалась с Хатаке Какаши, который украл шаринган у Учиха, он так просто этого не оставит. Даже давая рецепт, она рисковала своей шеей. Одна-две тренировки и отец откопает это воспоминание и заставит поплатиться.       — Какаши, предупреждаю, если ты спас очередного щенка, которого тебе стало жаль из-за дождя, неси его туда откуда взял. Такие как мы рождаемся редко. Я не собираюсь всю ночь терпеть скулёж и чужих блох. Недавно только вывел своих, — ворчливый надтреснутый голос, раздался из глубины комнаты, Шимай не сразу поняла, что он принадлежал маленькому мопсу, который лениво повернул сонную морду в их сторону и озадаченно принюхался. — О! Это что, маленькая женщина?       Глаза мопса забавно расширились, и он тут же подскочил на ноги. Шимай была удивлена не меньше.       — Это нинкен? Говорящий нинкен?       Какаши осторожно опустил девочку на пол и с присущим ему «воодушевлением» ответил на глупый вопрос гостьи:       — Да, нинкен, — он щёлкнул выключателем и прошёл в глубь дома, игнорируя крутящегося около ног пса. — У меня есть котацу. Слева коридор. Вторая дверь — ванная комната. К сожалению, платьев для тебя у меня нет, одзё-сан. — Хатаке вернулся и всунул девочке в руки сухую одежду.       — Может быть ты нас представишь, Какаши? — возмутился мопс, усевшись обратно на свою лежанку в углу.       — Одзё-сан, это Паккун. Паккун, это Одзё-сан. Чего застыла? Примёрзла?       — Эй, кто так с девушками разговаривает? — крикнул Паккун, и ворчливо добавил: — Эх, молодёжь.       — Так ты пройдёшь внутрь или нет, одзё-сан?       В мягком свете электрической лампы Какаши выглядел так, словно пытался своим обычным безразличным отношением и скучающим тоном скрыть неловкость, порожденную ситуацией. Выходило откровенно плохо. Шимай видела, как покраснели его уши. Возможно, во всём виноват дождь и уличный холод, а не смущение, но так или иначе, образ противного высокомерного мальчишки, который только и делал, что задевал других, дал трещину. Дружба с Какаши перестала казаться пугающим иррациональным желанием. На самом деле он ведь не такой плохой, каким хочет показаться. Пригласил погреться в дом и даже сухую одежду для неё нашёл. Неуклюжая забота колючего мальчишки вызвала в груди не совсем понятное, но очень приятное чувство симпатии. Как только Шимай осознала, что больше не смотрит на Какаши с враждебной настороженностью, она тут же одёрнула себя.       Воспоминание, окрашенное яркими положительными эмоциями проще всего обнаружить. Учиха помнила это правило слишком хорошо. Отец смог извратить почти все её воспоминания настолько, что они превратились в ничего не значащие блеклые истёртые картинки. Однажды кровавые иллюзии перестали пугать Шимай, и тогда Учиха Маширо придумал нечто более невыносимое. Не так страшно увидеть мёртвое изуродованное тело сереброволосого мальчишки, как увидеть живого Какаши, который сделает больно, не прибегая к острому кунаю или секретному дзюцу. Довериться чужаку значит умереть в самом начале битвы. Отец с энтузиазмом отыграл бы такой сценарий. Все Учиха боятся предательства на генном уровне.       — Не хочу… дружить с Хатаке Какаши — убийцей друзей.       Смелости посмотреть ему в глаза катастрофически не хватало, но Шимай заставила себя поднять голову. Она должна запомнить этот миг, чтобы в случае чего во всех красках продемонстрировать его отцу. Дружелюбие во взгляде Хатаке стремительно сменилось пустотой, забирая у замершего тела девочки последние крупицы тепла. Он не стушевался, не разозлился, не ударил. Минуты снова растянулись, позволяя испить чужую боль сполна. Шимай хотела, чтобы уже что-нибудь наконец-то произошло и прервало затянувшуюся жуткую тишину. Хатаке, словно услышав её мольбу, набросил ей на голову полотенце и, наклонившись так близко, что она щекой ощутила его дыхание, произнёс:       — Когда вернёшься домой, прими горячую ванну, иначе заболеешь.       Громкие удары сердца глушили все звуки. Только сейчас Шимай поняла, насколько Какаши выше, старше, а значит сильнее. Метка на левом голом плече, заставила заволноваться ещё больше. Она видела нечто подобное в иллюзиях отца. Люди в фарфоровых масках. Прислужники Хокаге. АНБУ. Он даже не скрывал этого. Ей не следовало сюда приходить. Отец не простит такую глупость. Под удар мог попасть целый клан.       — Беги, маленькая Учиха. Тебя уже заждались дома.       Повинуясь бархатному голосу Хатаке Шимай пулей, вылетела на улицу, выронив из рук подаренную одежду.