Безглазая Учиха

      Запах хлора и злые медсёстры иногда снились Шимай в кошмарах, пока она не научилась сжигать эти образы в огне своего сознания. Огонь — ужасающее и в то же время бесконечно родное божество, дарящее боль и избавление. Шимай всегда выбирала обжигающие объятия беспощадных языков пламени, ведь только они освобождали её от оков удушающего кошмара. Пламя всё ещё пожирало в сонном сознании кричащих медсестёр, когда Шимай перевернулась на бок и застонала от боли.       — Онэ-сан, больно?       Как оказалось запах хлора ей вовсе не приснился. Она находилась в госпитале, в одной из до боли знакомых однотипных палат. В кресле около больничной койки сидел Итачи. На коленях он держал беспокойного Саске, который тянул маленькие ручки в сторону своей онэ-сан.       — Всё в порядке, Саске-кун. Мне вовсе не больно, — Шимай повернулась обратно на спину и, тяжело выдохнув, ощупала место предполагаемого удара, к её удивлению, вместо бинтов, она наткнулась на гладкую кожу.       — Ты врёшь, онэ-сан! — Саске забавно нахмурил брови и возмущённо задрыгал ногами. — Врать нехорошо!       — Ладно, может быть, немножко и вру, — Шимай слабо улыбнулась и протянула руку, чтобы погладить волосы ребёнка, но смогла дотянуться лишь до воинственно дрыгающейся ножки. Невесомо пощекотав маленькую пяточку, девочка жалобно произнесла: — Но, если Саске-кун меня поцелует, то у меня всё пройдёт.       — Правда? — доверчиво спросил мальчик, открыто и ярко улыбаясь.       — Правда-правда. Давай, иди сюда и исцели свою онэ-сан.       — Стой, Саске. Шимай, ты можешь быть, тяжело ранена. Я не думаю, что стоит. Подожди, Саске, — Итачи, пытавшийся удержать вертлявого брата на месте, строго посмотрел на Шимай. — Не думаю, что это хорошая идея.       — Да брось, какой же ты ревнивый зануда, Учиха-доно. Рана пустяковая, даже бинтов нет, — заверила его Шимай, медленно отодвигаясь, чтобы освободить место.       Саске вырвался из рук Итачи и прижался к своей онэ-сан, звонко целуя в щёку. Шимай взъерошила мягкие волосы и уткнулась в сладко пахнущую макушку, чувствуя, как уставшее тело наполняет тепло. Образ Итачи, который ревниво следил за каждым её движением тёмным нечитаемым взглядом, исчез из головы. Сейчас во всём мире для Шимай существовал только Саске.       Учиха Саске — удивительно добрый и милый ребёнок, освещающий мир мягким успокаивающим светом. Шимай обожала его всем сердцем, и иногда в тайне представляла, что этот маленький непоседливый ангелочек и в правду её младший братик. Раньше в её мире не существовало ни одного человека хотя бы отдалённо похожего на Саске. Такого чистого, наивного, беззащитного, и совершенно непригодного для грязи, которая неминуемо сопровождала жизнь любого шиноби. Она хотела, чтобы её Саске никогда не менялся. Если бы только небеса позволили ей навсегда остаться подле этого очаровательного ребёнка, то она была бы сделала всё на свете, чтобы защитить его улыбку.       — А что, если аники? — тихо спросил мальчик, вырывая Шимай из охватившей её полудрёмы.       — Э-э-э… что? — она непонимающе посмотрела в большие тёмные глаза Саске, смотрящие так невинно и доверчиво.       — А если тебя и аники поцелует, то ты выздоровеешь ещё быстрее?       — Конечно. Ведь такова магия поцелуя, — легко согласилась сонная Шимай, не придавая особого значения словам ребёнка.       — Аники, целуй онэ-сан! — тут же скомандовал Саске, от нетерпенья прикусив нижнюю губу.       Окончательно проснувшись от громкого возгласа, Шимай растерянно посмотрела сначала на смешно насупившегося Саске, а потом на его старшего брата. Такого обескураженного лица у вечно собранного и до тошноты серьёзного наследника клана она ещё никогда не видела.       — Итачи не может поцеловать твою онэ-сан, — объяснила Шимай, решая взять неловкую ситуацию в свои руки, чтобы поддразнить на мгновение поддавшегося эмоциям Итачи: — потому что у него уже есть девушка.       — Девушка?       — Когда у тебя есть девушка ты не можешь целовать других девушек. Таковы правила.       — Даже если это онэ-сан? — печально спросил Саске.       — Даже если это онэ-сан, — так же печально подтвердила Шимай догадку ребёнка и мягко притянула его к себе.       — Изуми не моя девушка, — Итачи наконец-то справился с охватившей его растерянностью, и заговорил, подражая строгому тону своего отца: — Саске, Шимай не наша сестра, у неё уже есть брат.       — Нет, Шимай только моя онэ-сан. Аники врёт! Нет у неё никакого братика.       — Есть. И ты его знаешь.Его зовут Шисуи, — не изменяя тона проговорил Итачи, проигнорировав опасно заблестевшие глаза брата.       — Тогда… Тогда онэ-сан будет моей девушкой! — зажмурившись, прокричал Саске и сильнее обнял Шимай.       — С-саске, так… нельзя, — обречённо выдохнул Итачи, нахмурив брови.        Покрасневший и растерянный наследник клана, окончательно утративший контроль над ситуацией, выглядел до того нелепо, что Шимай не смогла сдержать свой смех, причиняющий боль из-за сокращений мышц пресса. Безукоризненно следуя кодексу шиноби, Итачи всегда вел себя сдержанно и отстраненно, не позволяя эмоциям брать верх над разумом. Даже рядом со своим младшим братом он мог позволить себе лишь тень лёгкой полуулыбки. До дрожи прилежный, холодно вежливый Учиха Итачи, который вопреки надуманному окружающими образу «самодовольного гения» никогда и ни на кого не смотрел свысока. Правильный до скрипа зубов. Равнодушный к мирским заботам. Думающий только о благе клана и деревни. Шиноби без изъяна. Шимай ненавидела таких всеми фибрами души, но сегодня Итачи впервые на её памяти отреагировал на ситуацию как обычный десятилетний ребёнок, а не как идеальный во всех отношениях наследник сильнейшего клана.       Дверь со стуком распахнулась и в палату влетел взъерошенный Тойда, сжимая в руках пакет с жареными кальмарами.       — Учиха, у тебя совсем крыша поехала?! Я ждал тебя на полигоне три часа. Три часа, чтоб тебя, учиховская принцесса! А потом заявляется Цубаки и говорит, что ты попала в больницу. Ты хоть понимаешь на кого ты в этот раз нарыпалась? Говорил же тебе, держать свой язык за зубами, особенно когда имеешь дело с теми, кто может тебе навалять! А это что за сопляк с тобой?       — Хватит орать в палате пациента, иначе я вышвырну тебя из больницы, — возникший за его спиной запыхавшийся Цубаки в форме ирьёнина, ухватил товарища за ухо и отобрал промасленный пакет. — Я же сказал, ей нельзя жареное, даже если это её любимые кальмары в кляре! И почему ты такой… непробиваемый, Химура? Ты обещал мне только одним глазком глянуть и уйти, а не вламываться в палату с запрещённой едой.       — Эту дуру… чуть какой-то мудак из другой деревни не… А ты всё заладил: «Химура, не надо», «Химура, она спит», «Химура, ты её разбудишь»! Целый час тебя умасливал, чтобы ты сказал сраный номер сраной палаты. У вас тут какой-то лабиринт, а не больница! А она, вон! Лежит, лупает глазками и хоть бы хны! Чего уставилась? Память отшибло? Ты хоть понимаешь, что, если бы не АНБУ, мы бы уже лицезрели только твоё надгробие!       — Выведи его отсюда, у меня от его воплей голова начала болеть, — взмолилась Шимай. Ей пришлось зажать уши Саске сразу, как только Химура открыл свой поганый рот. Вот стыдоба-то будет, если маленький принц клана Учиха выдаст за ужином что-то вроде «сраная морковка». После такого Микото точно запретит ей водиться с Саске.       — Так всё. Ты её увидел. С ней всё в порядке, а теперь на выход. Если твоя выходка дойдёт до моего отца, проблем потом не оберёмся. Ты же сам знаешь, как у него здесь всё строго. Шимай нужен отдых, — не отпуская уха товарища Цубаки двинулся к выходу, и уже стоя в коридоре обратился к Итачи: — Вас это тоже касается, молодые люди. Микото-сан ушла домой. Шимай не тяжело больная, постоянного присмотра не требует.       — Саске, прощайся. Нам пора идти, — Итачи поднялся на ноги, поправляя распахнувшееся хаори, только сейчас Шимай заметила, скрытые тканью серые щитки стандартной формы АНБУ.       — Онэ-сан, мы ещё придём и принесём сладости, — Саске снова звонко поцеловал её в щёку и крепко обнял.       — Уже скучаю по тебе, — Шимай прижала к себе ребёнка, вдыхая запах мёда и лаванды. — Обещай, что не забудешь свою онэ-сан, пока она будет лежать в больнице.       Итачи наклонился, чтобы взять на руки Саске, и осторожно прикоснулся сухими губами к щеке Шимай.       — Теперь ты должна выздороветь быстрее, — тихо произнёс он, едва заметно улыбаясь.       За братьями Учиха и опешившими членами первой команды, которые стали свидетелями, на их взгляд, ужасно вульгарного и почти оскорбительного поступка Итачи, уже давно закрылась дверь, а Шимай всё лежала на кровати, задумчиво потирая горячий след от невинного поцелуя.

***

      Когда ты воспринимаешь кошмары как тренировку, они перестают тебя пугать. Шимай придумала это правило для себя после того, как из-за Цукиёми отца начала просыпаться на мокрых простынях, которые потом приходилось долго замачивать в воде, чтобы вывести пятна. Поэтому, когда ей впервые приснился Орочимару, протягивающий бледную руку сквозь толстые прутья решётки, она не испугалась. Он ничего не говорил, только жутко улыбался своими тонкими бескровными губами. Они смотрели друг на друга до тех пор, пока Шимай не просыпалась от боли в боку. Три чёрные точки с маленькими хвостиками, заключённые в круг из иероглифов, располагались на бледной коже живота справа, чуть ниже пупка. Хьюга-сенсей не вдаваясь в подробности оповестил Шимай, что «подарок» Орочимару называется Проклятой печатью, и пообещал, что кошмары пройдут, как только барьер установленный Третьим Хокаге стабилизируется.       Шимай пришлось сочинить более-менее правдоподобную историю, чтобы скрыть то, что она видела с помощью гендзюцу в голове Змеиного Санина. Как говорится, меньше знаешь — меньше спросу. По её версии, она встретила странного шиноби, когда гуляла с Саске у пруда, испугавшись его угрозы о похищении, она решила наложить на него гендзюцу, чтобы выиграть время, но шиноби оказался намного сильнее, смог вырваться и напасть. Если Хокаге такая версия устроила, то Фугаку, знавший о талантах своей ученицы не поверил не единому её слову. Возможно, в недалёком будущем он и попытается на тренировках выбить из неё правду, но Шимай не боялась. К тринадцати годам она неплохо овладела методами защиты разума.       Микото каждый день навещала Шимай и приносила ей в больницу фруктовое желе, вместо обещанных Саске сладостей. Ещё в тот вечер, когда Фугаку привёл девочку к ним домой после несчастного случая на тренировке, женщина заметила, как Шимай вежливо затолкала в себя кусочек торта. Конечно, такое неаппетитное поедание сладкого бисквита можно было легко списать на пережитый накануне стресс, но даже после маленькая гостья ела приготовленные Микото-сан сладости без особого энтузиазма, в отличие от тех же Итачи и Саске, которые на столе и крошки не оставляли.       — Матсуоко не придёт. Никак не может вырваться. Дети тяжело заболели. Хочешь яблоко? — Микото сидела в кресле и аккуратно нарезала спелые сочные плоды, придавая им форму зайчиков. — Шисуи и Итачи на миссии. Зато вон, Саске пришёл тебя навестить. Ждёт не дождётся, когда вы снова сможете гулять. На, дай онэ-сан «зайчика».       Саске аккуратно принял из рук матери кусочек яблока и, важно прошлёпав до больничной койки три шага, с серьёзным видом протянул его Шимай.       — Спасибо, Саске-кун.       Шимай, изображая рычание волка, наклонилась и зубами подцепила «зайчика» лизнув сладкую от сока ладошку, Саске восторженно завопил и, присев, спрятался за кроватью.       — Откуда повязка?       — Ударилась во сне о тумбу и ревела всю ночь.       Врать Микото не хотелось, но не говорить же ей, что она ослушалась Нобору и встала прошлой ночью с кровати, чтобы залезть в его кабинет. Всё почти получилось, только вот на обратном пути печать разнылась, а ноги совсем ослабли. Заслышав шаги постовой медсестры, Шимай поторопилась и случайно не вписалась в проход. Цубаки поклялся, что в следующий раз привяжет её к постели ремнями и приставит охранника в лице Химуры. Впрочем, ей больше не за чем было покидать палату. Она узнала всё, что хотела. Орочимару не обманул. Матсуоко действительно пожертвовала ей свои чакра каналы. Шимай казалось, что она ещё никогда не плакала так долго и отчаянно с тех самых пор как её, обгоревшую и израненную, нашёл в лесу Минато-сан.       — Тогда оне-сан нужно поцеловать, — улыбающийся Саске выглянул из укрытия, привстал на цыпочки и потянулся к Шимай, хватаясь за железные поручни. Девочка наклонилась, великодушно подставляя для поцелуя щёку, но Саске мокро чмокнул её в губы и звонко засмеялся: — Теперь оне-сан моя жена. Только жён целуют в губы!       — Кто тебе это сказал? — сквозь смех спросила Микото, наблюдая за покрасневшей Шимай и светящимся от удовольствия Саске.       — Изуми говорила одной девочке, что поцелует Итачи в губы и сделает его своим мужем.       — Шимай, тебе в срочном порядке нужно выздороветь, иначе без твоего присмотра Итачи в одиннадцать лет рискует стать мужем.       Звонкий смех Микото оборвался, когда в палату вошёл Хьюга-сенсей. Тёмные мешки под глазами и хмурый взгляд свидетельствовали не в пользу здорового сна.        — Здравствуйте, Микото-сан. О, вы и сегодня привели Саске-куна. Уже такой большой. Извините, за беспокойство, но мне нужно осмотреть пациента.       — Здравствуйте, Хьюга-сенсей. Никак не может обойтись без своей онэ-сан. Мы придём к тебе завтра, Шимай-тян. Саске скажи всем «пока», — Микото подхватила на руки сына и пошла к выходу из палаты.       — Пока, оку-сан, — Саске послал Шимай воздушный поцелуй, но тут же стушевался под удивлённым взглядом Нобору и стыдливо спрятал лицо на шее у матери.       Дождавшись, когда Микото скроется в коридоре, Нобору устроился в кресле.       — Смотрю за ночь ты успела не только обшарить мой кабинет, но и выйти замуж. Нашла то, что искала?       — Не была я ночью ни в каком кабинете.       Нобору тяжело вздохнул, морально готовясь к сложному разговору. Иногда он забывал какой вредной бывает его особая пациентка. Шимай же надеялась, что уставший после ночной смены Нобору отстанет от неё после двух-трёх неудачных попыток допроса.       — Представляешь, выхожу я под утро из операционной, иду в своей кабинет, а там бумаги не на месте.       — Сквозняком сдуло, вот всё и перепуталось. Надо закрывать окна.       — В железном ящике, где я в алфавитном порядке храню карточки пациентов, не скреплённые страницы которых пронумерованы? Чтобы не попасться, нужно было положить третью страницу на то же место, Шимай.       — Почему сразу я? — не сдавалась девочка. -Может быть, Цубаки искал мою карточку? Хотел узнать группу крови или ещё какую-нибудь суперважную медицинскую ерунду…       — Уверен, разбуди его ночью и он назовёт не только твою группу крови, но и все чем ты болела в последний год. Тем более ему запрещено без разрешения трогать вещи в моём кабинете, но даже если предположить, что мой сын ослушался меня, то у него есть алиби. Ночью он отсыпался дома в своей постели после тяжёлой смены.       — В отличие от тебя Нобору, твои мешки скоро сползут тебе над подбородок. Брал бы пример с собственного сына. Не забывай, что помимо Цубаки у тебя есть маленькая дочь и жена. Ты хоть иногда бываешь дома? Дочь ещё не забыла, как ты выглядишь?       — Провиденье, решившее объединить в команду тебя и моего сына, ненавидит меня.       — Именно провиденье и спасёт твою жизнь, глупец. Лучше прислушайся к моим словам.       — Ты ведь читала свою карточку. Не обязательно обладать высоким интеллектом, чтобы понять всё по твоим опухшим глазам. И не надо врать про «удар о тумбу». Медсёстры рассказали мне, что нашли тебя ночью в коридоре. Цубаки после утреннего обхода доложил о твоей выходке. Клялся привязать ремнями, если ты снова решишь пройтись дальше туалета.       — Не было там ничего про Проклятую печать, — тихо проговорила Шимай, понимая, что проиграла.       — Я обещал ей, что ты никогда не узнаешь, — Нобору откинулся в кресле, позволяя телу расслабиться, и устало посмотрел в окно, из которого открывался прекрасный вид на лес за госпиталем. — Матсуоко было очень тяжело. После войны отец стал инвалидом, мать сошла с ума, сестра оказалась в больнице без шанса на восстановление, брат, как одержимый стал бегать на миссии, не давая себе и минуты отдыха. Всего в одно мгновение так много свалилось на её хрупкие плечи. Тяжёлое послевоенное время. Денег не хватало. Загруженная заботами, она даже не могла прийти к тебе в больницу. Не с кем было оставить вашу мать, несмотря на безумие всё ещё обладающую шаринганом. Гордость и упрямство твоей сестры достойны восхищения. Несмотря на ссоры с мужем и непонимание клана, она шла вперёд. Никогда не просила помощи. Никогда не жаловалась. Сильная куноичи верная своим принципам. Прошу не злись на неё, Шимай. Она желала тебе только добра.       — Я не злюсь, — Шимай утёрла рукавом слёзы и натянуто улыбнулась. — Не волнуйся. Я никогда ей не расскажу. Никогда.