Шей

Это было странно — смотреть, как слепой человек пытается научиться бытовым вещам заново. Шисуи перед ней аккуратно, выверенными до миллиметра движениями орудовал палочками, на ощупь вылавливая из бульона кусочки мягкого тофу. Слабый организм не принимал ничего более тяжёлого или твёрдого из пищи, поэтому Учихе приходилось довольствоваться малым. Хана надеялась, что собственноручно приготовленное варево было хоть немного вкусным — суп без лапши и зелени по её опыту был довольно проходной вещью, но ничего иного её подшефный пока что есть не мог. Как ему ещё в горло кусок лез, куноичи не понимала — смотря на него, Инузука будто наяву чувствовала запах тления. Учиха медленно сгорал. Морально. С его ушами, спасибо, Хангецу разобралась в тот приснопамятный раз, но говорить парень не мог по-прежнему, лишь хрипел и заикался. Было ли это результатом поражённых связок, воспаления мозга или чисто психологическая вещь после всех перенесённых нервных потрясений, сказать было сложно. Ирьёнин до сих пор приходила, полечивала юношу, но уже без фанатизма — из-за неоднозначной реакции остальных Инузука она старалась не показываться в этом месте. В чём был явный прогресс, так это в руках — они потихоньку восстанавливали в себе мышцы, и Райто настойчиво порекомендовала их чем-нибудь занимать понемногу, чтобы выздоровление пошло ещё быстрее. Поэтому Хана перестала кормить Шисуи сама, как было в самом начале, а всучала палочки ему в ладони — чтобы восстанавливал координацию, выполняя этакое бытовое упражнение на мелкую моторику. В общем, с физией было всё более-менее в его положении, в отличие от душевного состояния. Да и внешний мир, по-честному, не внушал спокойствия. Коноха уже неделю гудела, как разбуженный улей. Все резко обозлились, на улицах было мало людей, народ старался отсидеться дома. Хана не знала, что творилось за дверьми других кланов, но в своём воочию увидела, как безумие пожирает людские умы. Всем было страшно. Ибо Учиха ударили по самому больному — по проблеме внутрисемейных отношений. Ведь каждый так или иначе был связан с кем-то родственными узами. Теперь Хана понимала, кто, собственно, и изувечил Шисуи. Если одна лбина смогла перерезать полторы сотни человек, средь которых были высококлассные шиноби, то что говорить о Шуншине. Он хоть и был гением, но встретился с монстром в одиночку. Бедные-бедные Учиха, бедные их дети, бедный маленький Саске, оставшийся совсем один. И бедный стан Инузука, ныне тоже раздираемый от внутренних распрей. Общество поделилось на две фракции. Одни были более мирных взглядов — тем было пофиг на находящегося в поместье Учиха. Здраво рассудив, что если бы Итачи был в курсе неучтенного соклановца, то в ту же ночь явился бы и сюда, зарезал Шисуи и покромсал Инузука без лишних слов. Но этого не случилось, поэтому следует забить болт на калечного — пусть это останется головной болью главы семьи. По их словам, следовало обратить внимание на внутреннюю политику — шла агитация, направленная на сокращение действующего состава шиноби. Сторонники этой темы требовали, чтобы клан залег на дно и если и посылал людей на миссии, то только самого высокого ранга, а генинов и некоторых чуунинов вообще оставлял дома, пока шарингановый безумец ещё шарится в пределах страны Огня. Всё бы ничего, но подобный выбор выводит Инузука на конфронтацию с властью, которая не будет довольна множествам отказов, и всё это приведёт к финансовому голоду, потому что восполнять денежные запасы больше-то и неоткуда. Недоедать, экономить на снаряжении и медикаментах — ситуация вырисовывается совсем не радужная. Вторая сторона пела другое. Суеверная, подозрительная и особенно эмоциональная, она требовала избавиться от Учихи как можно скорее, чтобы не испытывать терпение высших сил, не вызывать гнев чужих богов и не кликать беду. Сын проклятого клана не должен находиться на территории Инузука, потому что доподлинно неизвестно, что ещё может Итачи, и возможность утечки стратегической информации к нему имеет место быть. А про то, что все в какой-то мере могут стать заложниками собственного сознания, когда выйдут на миссию, и говорить нечего — умелый специалист, как пить дать, может получить сведения о выжившем просто по одному наличию воспоминаний у человека. Тот же нукенин-Учиха, если это ему взбредёт в голову. И вот на первый взгляд их идиотская позиция открывалась в итоге со стороны здоровой паранойи и правдивых доводов. Тем более, эта фракция не считала нужным сокращение рабочего класса, и объясняла это очень просто — нельзя давать слабину в такой тяжелый для Конохи момент, потому что это может обернуться фатальными последствиями. Если остальные страны увидят, что селение ослабло, это может привести к нападению. А ведь это реально так — там, где должны были быть Учихи по специфике своих умений, теперь затыкают дыры другими, качество выполняемых миссий начало страдать и будет так ещё долго. Целый пласт действующих шиноби вырезали же. Нельзя бросать своих как с позиции патриотизма, так и с позиции логики — иначе потом тяжко будем всем. В общем, разлад внутри семьи шёл полным ходом, и мать уже назначила дату общекланового собрания, когда большинство шиноби не будет за пределами Конохи, чтобы решить все остро стоящие вопросы. Хана же со страхом и смирением прекрасно осознавала, чью сторону она выберет. И понимала, что за свои убеждения придётся побороться. Но нужна ли эта борьба самому Шисуи? После той ночи он не показывал практически никаких эмоций. Неловкий момент на кровати даже для самой Ханы уже успел выцвесть, она видела в этом минуту слабости Учиха, наивысшей точкой беспомощности. Это было так похоже на обыденную ситуацию собачьего двора, когда обычно злой и серьёзный пёс, почувствовавший в теле проблему, начинает липнуть к человеку в поиске помощи. — Хана, — прожужжала Ёру с зажатым в пасти узелком. Вручив ношу в руки девочке, волчица положила свою широкую линялую морду на колени к куноичи и проникновенно заглянула в глаза, — сама хоть немного поешь. — Я пощипала немного мяса, пока курицу варила для бульона. — Отлично, значит у тебя осталось место для этого бенто, — Хана открыла тугую крышку коробки, и её взгляду открылась неловкая картина из продуктов, явно собранная детской рукой. То пресловутое мясо было неровно порезано и полосочками возлежало возле ассорти из овощей, место под которые должно быть занято рисом. Инузука усмехнулась и почувствовала, как глаза начало резать — сухой плач подкатил к горлу. Подцепив палочками загогулину, по виду похожую на ломтик сладкого перца, она приступила к трапезе. Ёру всё также околачивалась рядом, и Хана позволила себе отдаться слабости — заплакала уже полноценно, роняя слёзы в еду и на чужую морду. Есть ли смысл во всех её действиях? Этот маленький обед, собранный заботливым братом, напомнил о том, что помимо опального Учихи на ней лежит ответственность и за свой клан, за близких людей, вырастивших её. Резонно ли бороться с ветряными мельницами ради неизвестности, подставляя интересы семьи? Для покалеченного парня, казалось, смерть уже наступила в моральном её понимании. Сознание его и тяга к жизни, цели и чаяния — они ушли вместе с кровью погибших родственников. Хана и сама бы, наверное, не знала, зачем она осталась на этом свете, если бы подобное случилось с её родными. Куноичи понимала Шисуи в его безграничной скорби. Но она готова была терпеть любое безразличие и ждать сколько угодно времени ради лишь одной гарантии — Учиха очнётся, встанет под тяжестью свалившейся на него беды и всё же начнёт новое восхождение. Но Шисуи даже не пытался наладить какой-либо контакт, он лишь целыми днями смотрел в тень и не реагировал на попытки коммуникации. Тем временем волчица поставила лапы на ноги Ханы и потянулась к её лицу. Шершавый звериный язык прошёлся по щекам, собирая влагу. Хана отставила бенто и обвила руками мощную шею животного, подалась вперёд и уткнулась лицом в шкуру, сотрясаясь в рыданиях. В первый раз после памятного спасения её настолько сильно захлестнули эмоции. — Милая девочка, — шептала Ёру, пока Хана избавлялась от всей боли и напряжения. Не хватало только рядом привычных Хаимару, но она ещё успеет изойти на сопли вместе с ними. Запоздало Инузука вспомнила, что для Учихи даже этот путь освобождения был закрыт, его лицо часто перекашивала гримаса бессилия и измученности, и лишь нос только знакомо краснел — так плачет безглазый человек. — Почему я не родилась волчицей? Жить было бы проще, — пробурчала куноичи куда-то в плечо Ёру. — Не обязательно носить живую шкуру, чтобы по духу быть тем, кем ты хочешь, — гортанный голос животного мягкого дребезжал над духом, и Хана уловила знакомые звучные нотки — таким манером волки успокаивали своих детей. — Ведь ты пока ещё только щенок, у тебя всё ещё впереди. Хана приподняла голову, уже не так сильно всхлипывая и икая. После слёз всё выглядело расплывчатым, затянутым дымкой, и прицельные солнечные лучи из окна мягко растекались светом по всей комнате. Она бегло мазнула взглядом по привычно недвижимой фигуре парня, уже давно закончившего есть. Его болезненные, но не утратившие своей изящности руки сжимали деревянную миску так, что покраснели пальцы. Ёру тоже перевела взгляд туда, Хана же отвернулась и уставилась в окно. — Почему ты со мной возишься? — Хана потянулась к подбородку волчицы рукой, чтобы почесать его. Нежность и горячая благодарность захлестнули Инузуку, поэтому было принято решение нести добро и ласку в этот мир хотя бы к братьям своим меньшим. — Думаешь, я тебе отвечу? — Ёру шкодливо ткнулась носом в любезно подставленное ухо, когда Хана дернула головой в сторону звука со двора. — Тебя надо было назвать не Ночью, а Лисицей, хитрая ты молчунья, — Хана дёрнула уголком губ, наблюдая, как Хаимару крадутся по двору, десятой дорогой обходя местную альфа-пару волков, которая задолжала им трёпку. В том, что щенята уже были давно замечены, никто не сомневался, и это было высшим наслаждением наблюдать, как старшие активно троллят младших, забавно дёргая ушами сквозь показной сон на каждое лишнее движение троицы. Один из братьев тащил во рту свиток. — Кажется, тебя ждёт задание, — изрекла волчица, с таким же интересом наблюдая, как Хаимару пытаются как можно тише просочиться сквозь сёдзи. — Тем лучше, я наконец сбегу отсюда, — Хана встала и потянулась. Выдернув резинку из волос, она позволила пушистым прядям упасть на её плечи. Ладонью растрепав макушку, куноичи придала своему образу привычную инузуковскую лохматость, в кои-то веки не зализывая своё своё каштановое богатство в хвост. Благодарно обняв Ёру, девочка мягко отпрянула от неё и повернулась к своей команде. Шальная, не раз уже приходившая мысль вновь посетила её уставшую голову — если бы нинкенами-партнёрами могли становиться волчицы, куноичи не сомневалась, с кем бы эта волчица могла быть в паре. — Мама просила передать тебе, — важно доложил средний Хаимару. Шершавый пергамент лёг в ладонь Инузука, и Хана засобиралась на выход. Когда придёт время, она, как и зареклась с самого начала, выступит на стороне совести.