Шей

— Ай! — девочка, сидящая рядом с Ханой, привычно вскрикнула. За два часа тягомотины это произошло уже раз семь. — Момо, ну ты прям как маленькая, — самая старшая из присутствующих не переминула высказаться. Хана украдкой покосилась на них, и особое настроение, вновь наполнившее воздух, щекочущим ощущением дало о себе знать — оба действующих лица представились в роли матери и дочери, и из-за этого обстановка обрела ноты… домашности? Либо её, Ханина, крыша уже едет. Инузука тряхнула головой, отгоняя наваждение. От однообразия что только не почудится. Воинственно ткнув иголкой в намеченное место, Инузука залюбовалась получившимся стежком, но взгляд неумолимо сполз чуть ниже, в более раннюю часть работы. Там робкие линии ниток были в гораздо вольной месторасположенности. Было предельно ясно, что шитьё совсем не её стихия. — Нас держат на правах рабов, — с противоположного конца стола пошли возмущения. Сегодняшний кружок по интересам был целиком и полностью женским коллективом, поэтому желание пожаловаться и потрепаться было чуть больше, чем обычно. Их единственный мужчина предпочёл слинять и оставить ручную работу своим сокурсницам, но сделал это красиво, без хамства: подкупил талончиками из магазина своей семьи на килограммовый шмат мяса премиум-качества. — Сельские рабочие, точно — согласно загудел народ. Добрая половина вожделенно кинула взгляд на центр стола, где те самые великодушно выданные бумажки и валялись — на вечер после трудодня был запланирован поход на какой-нибудь полигон, где честно добытое превратится в шашлык. Хана была рада этому исходу, ибо тащить такое богатство домой было кощунственным — налетят родичи и некоторые шерстяные лица, сметут всё в мгновение ока и не почешутся. Что Киба, пожирающий в силу своего возраста всё что более-менее похоже на еду, что любимая мамочка-гурман, по-детски мстящая за все Ханины молодые годы, когда дочь воровала вкусное чуть ли не из родительской тарелки — все они одинаковые. Про четвероногих и говорить нечего — собственные нинкены успеют приговорить свою долю до того, как слетятся на запах волки и чужие прихлебатели. Знает она, сколько ей останется!.. Один ребизок, стейком оставшееся язык не повернётся назвать. Идеального момента нельзя найти — в силу того, что в госпитале животных помимо лечебных целей особо не жаловали, вся шерстяная команда на этот раз ездила по мозгам народу дома. Хана одновременно чувствовала себя и неуютно без привычных спутников, и очень свободно, освежающе — личное пространство в родном клане дело почти нереальное. Она, конечно, до безумия любила своих собак, но иногда ей хотелось почувствовать себя необремененной ответственностью, отдохнуть от семьи так, как этого периодически хочет любой подросток, ведь нинкены — почти братья, по сути. Ну и мясом без них можно было наконец обожраться в одну харю. — Интересно, есть ли кроме лени другая причина самоустранения нашего дражайшего сокомандника? Религия не позволяет? — Потому что не все такие богатые, чтобы откупиться. Хана прыснула. Была б возможность — тоже бы закинула сию деятельность. Она в портновском деле всегда такая себе была. Вот уж что-что, а это уже вроде как клановая особенность — нелюбовь к занятиям, где нужна мелкая моторика. Давайте помасштабнее, шкуры там обработать, кожу выделать — это да, пожалуйста, в остальном же одежда собственного производства было страшная, как мировая война, по крайней мере, с изнаночной стороны, ибо дотошно её обрабатывать желания у среднестатистического Инузуки было мало. Всё, что связано с нитками, швами и сложным дизайном, было чуждо диковатой натуре собачников по определению. Причины есть. Кроме характера есть ещё одна несомненно важная — банальная нехватка времени, чтобы уделять подобной щепетильной деятельности много внимания, чтобы всё получалось визуально приличным. Неумолимое количество времени уходило как на собственное животное, так и на уход за остальной хвостатой оравой в клане. Этого покорми, там убери, здесь помоги — вот день и закончился. Поэтому прикладное творчество Инузука хоть и существовало, но имело конкретные особенности: быстро, практично и сердито. Шнурки всякие, быстрые узлы, ожерелья из крупных элементов. В бытовом плане ещё проще — штаны на заднице пополам на лопаются, ну и ладно. То есть собственноручно делались только максимально простые безразмерные вещи типа рабочей длинной юбки, шаровар, подобия кимоно или накидки, потом что это добро быстро выкраивается и быстро соединяется. При этом края могут даже быть не простёганы, а просто подвернуты, держась только благодаря булавкам. Зато сегодня пришлось отдуваться будто за все годы. Резинки в рукава и штанины медицинской робы вдеть, заменяя предыдущие, растянутые; пуговицы пришить, дырки залатать — всё маленькое, всё дотошное. Если на отвали сделать, врачам на дежурстве большое неудобство будет. Сия ерунда быстро превращается в кое-что более весомое, и один крошечный порез быстро расползётся до негребического размера дырки. Но больше всего вымораживали, собственно, медицинские расходники — маски, шапки на волосы и бахилы. Их выдали не чинить, а вот уже реально — шить! Уже рука болит от ножниц, и осточертел трафарет, по которому чертится это добро. Лично Ханой было сделано уже двадцать штук! И это надо было всё строчить строго определённым швом, заботливо показанным сенсеем, и никаким иначе! Как хочешь пальцы раскорячивай, вынь да полож самый зубодробительный способ. Уставший мозг тем временем решил ещё больше поиздеваться над хозяйкой, и услужливо подкинул воспоминания о невероятных вышивках Хьюга. Их клановый мон собственноручно делался на одежде самими шиноби, как и роспись на кимоно. Сокомандница говорила, что это до определённого момента как пассивная тренировка мелкой моторики для кланового стиля. Удобно. Наверное, именно поэтому сейчас Хьюга и владеют несколькими мануфактурами в гражданских городах страны Огня. — Твою ж! — теперь и Хана оказалась на месте сокурсницы. Красная жирная капля быстро набухла на пальце, и Инузука одним быстрым движением вытерла её о штанину. Повреждённая часть кожи, оказалось, стала гораздо чувствительнее к фактуре ткани, чем обычно, и девочка крепко задумалась над этим фактом. Как-то раньше голова не доходила до таких рассуждений, рана — она и есть рана, приползёшь с тренировки или миссии уставший, больной, замотаешься в бинты и как-то не думаешь о том, как она болит-то, что там ещё помимо ощущается. Лишь бы до кровати доползти да спать быстрей завалиться. Перед глазами встало истерзанное лицо Учихи, воспалённые глазницы. Им даже и в зажившем состоянии особый уход нужен, бережное отношение. И нутро прострелило от идеи.

***

Ковыляя домой словно под градусом, Хана смотрела в тёмное ночное небо и испытывала приступ большой любви к окружающему пространству. Насидевшись в теплой и сладкой осенней траве, наговорившись с вдоволь с семпаями и наевшись отменного мяса, она вновь почувствовала то самое загадочное ощущение междувременья — границы между отдельными эпизодами, циклами жизни. Значит, данный этап пришёл к своему логическому концу, стоило его поблагодарить за подаренный опыт, теперь можно отдыхать, чтобы набраться сил перед чем-то новым. Это было также и немного грустное чувство — в нём была толика ностальгии и ласковой тоски. В сочетании с яростным, как в последний раз, цветением некоторых глупых растений, что решили выбрать для своего дебюта сезон увядания, эти оттенки были особенно пряными. Может именно поэтому кажется, что голова пьяна? Или нос всё ещё будоражит сегодняшнее славное кушанье? А что, в подсумке приятно хрустела пищевая бумага, Хана прихватила всё же немного в качестве гостинца домой. Из деревьев показалась ставшая родной врачебная сторожка. В воздухе возле угадывался запах главной врачихи всея клана, и Хана поняла, что Хангецу обретается где-то тут, значит товарищ Учиха точно не спит. Стоило только вспомнить о нём, дверь дома внезапно распахнулась. Поддерживая под руки, Райто вывела Шисуи на энгаву и аккуратно стала усаживать. — Дзабутон принести? — Инузука вырулила из-за сосен, улыбаясь. — Всяко помягче будет! — Блин! Я что-то сразу и не подумала! — Райто смешно засуетилась и спрыгнула с веранды, уносясь в сторону ближайшего дома. — Сейчас принесу! Хана неслышно подошла. Учиха повернулся в её сторону. — Приветствую, Хана-сама. — Здравствуй, — она неловко кивнула головой прежде, чем вспомнила, что её телодвижений не видит. Официалитет Шисуи раз за разом выбивал из колеи, она совсем не привыкла к такому обращению. И замолчали. Впрочем, вот это уже стало привычным. Учиху за все прошедшие несколько недель не хватало больше, чем на пару фраз, он предпочитал молчать. Не то чтобы Хана очень много проводила времени с ним за этот промежуток, раза три или четыре наберётся, но уже к самому последнему звенящий неуют от тишины сменился на совсем другое ощущение. Это ещё не было чем-то, что очень нравилось Хане, но оно было по своему интересным и загадочным. В их обоюдной тишине тени становились гуще и теплее. И это затягивало. Хана угнездилась на самом краешке веранды. Хангецу всё ещё не было, и она приняла решение сделать это сейчас. Насыщенная обнимающая тьма, которая грела, а не кусала за пятки — это конечно интересно, но кроме всяких диких кровей в каждой Инузуке есть ещё и собачья суть, соблаговоляющая дню. Коль солнце пляшет в доме пса, луна приходит к дому волка… Даже у него есть свой храм света. Пора вытаскивать и Учиху из его темноты. — Кхм, — прочистила горло Хана. Какое-то идиотское волнение появилось в теле, и она быстро выудила изделие из кармана. От дневных ассоциаций снова закололо в истерзанных пальцах. — Я тут кое-что сделала. Бинты на глазах всю жизнь носить нельзя, поэтому вот. Это повязка. И положила её ему на колени. Учиха вскинул голову и взял ткань в руки. Его лицо приобрело доселе неизведанное выражение, и Хана слабо понимала суть, потому что большой экспрессии, как раньше, в нём больше не было. Шисуи вернулся к классическому состоянию, присущему его родному клану. — Тебе можно её уже сейчас носить? — Инузука услышала знакомый визг издалека, поэтому торопилась завершить начатое за этот несомненно важный момент уединения. — Спасибо, — невпопад ответил Шисуи. Но Хана заметила, заметила, как совсем на чуть-чуть уголок губ дёрнулся в намёке на улыбку. — Р-рав–в! — из глубины квартала три знакомых урагана неслись, спотыкаясь и обгоняя друг друга. В какой-то момент из ближайшего дома к ним вырвалась Райто и успела дать по ушам самому ближнему Хаимару. — Ночь во дворе, спят все! Инузука инстинктивно отодвинулась от Учихи. И вовремя, потому что сразу в спину влетели собаки, и она даже пошатнулась по инерции. — Хорошая вещь, — прокомментировала подошедшая ирьёнин. В обнимку с пледом и подушкой она смотрелась очень по-домашнему. — Пожалуй, прямо сейчас можно её и повязать. Смотря, как Хангецу разматывает бинты и водружает на их место Ханино рукоделие, Инузука в очередной раз чувствовала довольство тем оттенком, который выбрала для повязки. Среднесветлый серый, благородный, при хорошем освещении вообще казался каким-то лунным. — А строчка-то какая, — продолжала нахваливать врач. — Идеальные медицинские швы! Колись, в госпитале научили? Тут Хана не сдержалась и всхохотнула во всю громкость. Кажется, сегодняшнее сачкование их дражайшего сокурсника завтра обернётся отборнейшими звездюлями от начальства.