Мир с другого ракурса

      Мы снова стали трудиться. Я не бросила своих ежедневных дел, но теперь Мамору, если после работы видел, что я уже устала, но отдыхать не собираюсь, мог просто взять меня в охапку и силой утащить спать. Сама я боялась себе позволить легкую ленцу — слишком слаб был мой дух, я бы начала искать себе оправдания для отдыха постоянно, забыв даже про проклятие.       Мамору тоже стал прислушиваться и к себе, и ко мне. На выходных он интересовался, куда бы я хотела сходить, или просто предлагал мне самой прогуляться с подругами. Мне действительно становилось легче после этого, я расслаблялась, отчего несколько дней работа выполнялась на «ура».       Мамору пытался говорить о себе и своих чувствах, хотя ему это было нелегко. Он казался мне сундуком-сюрпризом. В самые неожиданные моменты из него могла вылететь самая неожиданная фраза. Например, он мог выпалить, что он не любит грустную музыку, потому что в его воображении сразу же появляется толпа противно рыдающих старушек. Подобные заявления вызывали у меня смех, но он не обижался, потому что и сам понимал, что они забавны.       Но временами, когда у него накипало, он мог после работы прямо с порога долго, скупясь на гнев, рассказывать о сволочи начальнике или напарнике, который во время наплыва гостей уходит на длительные перекуры, или о вредном посетителе, которому не понравился салат. В такие моменты я понимала, что ему нужно еще больше внимания, что вот сегодня его валит с ног не только физическая усталость, нет, — он истощен морально. Значит, надо чуточку потерпеть, посдерживать себя, окружить его вниманием, чтобы он расслабился. Если он через время разжимал левую руку, откидывал со лба волосы и извиняюще улыбался, я понимала — выговорился, полегчало, справилась. И мне самой становилось от этого хорошо, свободно.       Казалось бы, мы нашли золотую середину, все должно идти идеально. Но нет. Недели полторы все было хорошо, а потом напарник Мамору заболел, и ему пришлось все делать одному, разрываясь на три должности. Приходил он измотанный, часто его стала мучить головная боль, причем такая, что он не мог заснуть ночами. Ото дня к дню он выглядел все хуже, хотя я и пыталась все сделать для обратного. Настроение у него тоже ухудшалось и скакало.       Вот и вышло однажды так, что я снова стала кошкой. Я просто долго жужжала блендером, Мамору попросил прекратить — у него опять болела голова, а я еще с утра задумала сделать его любимую сладость (да, виновата я, не вовремя я решила распалиться на благие намерения). Я пообещала, что закончу через минуту. А в итоге через минуту я рухнула на пол уже в маленьком и гибком теле. Не знаю уж, чего он себе в голове додумал. Ох, как я ругалась, а как он долго извинялся, пришлось даже вмешаться Луне.       Сейлор Уран, конечно, все поправила, но через три дня нам пришлось вновь звать ее. В этот раз уже я, измотанная бессонной ночью рядом с мучающимся головой Мамору, сказала ему немного резкие и необдуманные слова. Конечно же, он обиделся.       Эта третья неудача сильно оттолкнула нас друг от друга, словно черная кошка между нами пробежала. Оба были истощены — надо бы помочь друг другу, но сил не хватало даже на себя. Постепенно отдалялись. Мы все также выполняли свои функции, но вместо вечерних разговоров просто разбегались по разным комнатам. А если и сидели в зале, то словно не замечали друг друга, просто молчали каждый за своим занятием. Нам казалось это самым безопасным вариантом, когда никто никого обидеть не может: быть рядом, но забыть о существовании друг друга. Если проклятию все равно на причину расстройства Мамору, то ему должно быть все равно и на то, чем мы занимаемся в шаге друг от друга.       Это тревожило нас обоих. Не раз я замечала немного грустный его взгляд. Сколько раз мне хотелось вбежать к нему бросившись в объятия рассказать о какой-нибудь сущей мелочи, даже о том, что Макото и Минако поспорили, кто из них сделает лучший торт на празднование разрушения нашего проклятия. Мелочь? Конечно, но я хотела делить и ее с Мамору. У меня уже все ныло в груди от того, что мы с ним становимся совсем чужими.       Удивительно, но в этот раз нас спасла Луна. В тот вечер я лежала в нашей комнате, читала мангу и с грустью обнимала мягкого зайца, которого мне однажды подарил Мамору. Внезапно кошка ворвалась ко мне, заскочила на диван и с дикостью стала тянуть меня за платье, говоря о том, что мне надо в гостиную. Я перепугалась, подумала, что стало плохо Мамору, поэтому побежала, ударившись о дверной проем головой. Потирая ушибленный лоб, я с тревогой зашла к нему. Вместо бледного умирающего человека, я увидела вполне здорового, хоть и бледного, смотрящего телевизор.       С недоумением я обернулась на Луну, гордо шествующую в середину комнаты, и последовала за ней. Мамору посмотрел на нас в недоумении и сел. Мы смотрели друг на друга с неловкостью, с которой смотрят обычно подростки на четвероюродных тетушек.       — Вы считаете это нормальным? — наша хранительница била хвостом о пол. — В тот момент, когда вам надо сплотиться, помочь друг другу, забыв и о проклятии, вы разбегаетесь, как мыши, в разные углы! И у других пар бывают такие периоды, они и являются проверкой их отношений, а вы чем отличаетесь от них? Ну превратилась в кошку, ну начали заново, и что? — она посмотрела на меня как-то по-бычьи, насупленно, словно я не понимала простых истин. — Если ты устала, то можно иногда предложить сделать ужин вместе, а если Мамору совсем устал, то просто заказать пиццу домой. Раз в неделю-полторы это нормально, это не каприз, если ты трудишься, — Она повернулась к Мамору. — А ты дождись выхода напарника и бери отпуск. А пока, если чувствуешь, что совсем в раздрае, который не может снять Усаги или, если она тебя бесит в эти моменты — все мы знаем, что это нормально, — добавила она, поймав мой взгляд, — то сходи прогуляйся, развейся, обдумай все. Не помогает? Встреться с друзьями, им ты можешь безопасно выговориться, — она запрыгнула на диван, да и вообще вела себя беспокойно. — Поймите! Именно сейчас вам нельзя молчать! Вы же любите, но для тех, кто любит друг друга — молчание, пережидание, игнорирование — это не спасение, а погибель! Вы рвете столько своих связей между друг другом.       Она взволнованно ждала от нас чего-то. Я посмотрела на него. Уставший, брошенный и одинокий. Сделала ли я лучше ему, отстранившись? Нет. Я жалела себя, боялась за себя, выбирая меньшую из зол. Плакала одна, обещая себе, что после проклятия не отойду от него, но о чем я только могла клясться, если я отошла в самую тяжелую минуту. А ведь я клялась стремиться к нему!!! Сердцем стремилась, а этим проклятым разумом уходила от него — видите ли так результативнее. Ему же только хуже и сделала, пусть он и сам стал избегать меня.       Он слабо улыбнулся и раскрыл объятия. Если лицо его было слабо, то в руках был просто жар, нетерпение. Я не медлила ни секунды. Мне нужно было, чтобы кто-то со стороны поругал меня, уверил и мой глупенький ум, что я ошибаюсь, ведь на самом деле я уже несколько дней так сильно хотела снова начать с ним разговаривать! Плевать на проклятие! Лучше еще раз стану кошкой, чем предам свои чувства!       Я нырнула и утонула в его объятиях. Он обхватил меня так, словно боялся, что я снова исчезну. Нет, теперь я от тебя не уйду. Стремиться к человеку — это не значит быть все время рядом. Это значит не исчезать тогда, когда ты можешь быть с человеком. Рядом можно быть и на очень далеком расстоянии, а мы чуть не потеряли друг друга в одной квартире.       В этот момент справа от нас что-то грохнуло с тяжелым звоном. Мамору прижал меня сильнее, словно мне грозила какая-то опасность. Он встревоженно повернул голову, отводя меня от угрозы. Я слышала, как внезапно его сердце быстро и радостно замолотило. Он повернулся ко мне, сжал мое лицо в ладонях, прислонился своим лбом к моему и так счастливо, что, мне кажется, он готов был заплакать, воскликнул:       — Проклятие пало!!! Усаги!       Он снова захватил меня, растерявшуюся, не знающую еще — плакать или смеяться, в объятия. Я так привыкла к этой висящей дамокловым мечом угрозе, что только через пять минут по-настоящему свободно выдохнула и ответила улыбкой на обезумевшее от радости лицо Мамору. Я уткнулась в его футболку. Теперь я могу любить его, ничего не боясь, без всяких «если».       Может, Рей я до сих пор прибить хочу, но самому проклятию я хочу выразить благодарность. Каким бы изнуряющим оно ни было, каким бы бескомпромиссным, но оно многому научило меня.       Высчитав дни от последнего превращения, получилось 16. Выходит мы довольно часто были в шаге от счастья. Жаль только, что доходили мы эти последние дни порознь. Зато встретили свободу в примирении, приняв важный урок.