Мир с другого ракурса

      Мы забыли и о позднем часе, и о всех приличиях. Новость о падении проклятии облетела всех Сейлоров. В мой чат посыпались поздравления. Мы с Мамору, голодные до внимания друг друга, собирались провести всю эту ночь в тихих объятиях друг друга. Но нам это не удалось. Через четверть часа к нам заявилась практичная Харука с намерением забрать меч. Она искренне поздравила нас, похлопав Мамору по плечу, а меня потрепав по челке, забрала меч и пожелала нам удачи. Вновь.       Еще через четверть часа к нам нагрянули девочки. Макото и Минако смело влетели и повисли на моей шее, что-то тараторя. Ами, смущенно и извиняюще улыбаясь за позднее вторжение, скромно поздравила нас с порога. Рей не было. И я считаю, что ее отсутствие было правильным. Я еще не готова была ее простить, а испытывать неловкость в такой счастливый вечер мне не хотелось. Хотя, если быть честной с собой до подкладки сердца, отсутствие Марса все равно ощущалось какой-то неловкой пустотой.       Мы с Мамору предлагали им зайти на чай — хотя в душе молили уйти и оставить нас наедине с счастьем, — но девочки поспешили уйти, неустанно поздравляя нас. Когда я хотела уже прикрыть дверь, Минако внезапно обернулась и с хитрым подмигиванием заявила:       — Усаги, через три дня ты идешь с нами праздновать твое превращение в человека! Мы ждем тебя у Мако. Мамору, прости, но вечеринка будет только для девчонок.       — Усаги, там будет и Рей, — Ами замялась и просяще взволновано скрестила ручки на юбке, — может, ты помиришься с ней? Она очень сильно переживает.       Я как-то невнятно мотнула головой, попрощалась и закрыла дверь. Мамору обхватил меня со спины и положил подбородок мне на голову. Было немного больно — подбородок острых, хотя по его пухлым щечкам такого и не скажешь. Я положила свои руки на его. Так уютно, так хорошо. И не важно, что мы стоим перед самой обычной дверью, в самом обычном коридоре в самом бытовом месте этого мира — именно это оттеняет наше счастье, делает его таким теплым и домашним. Это не пожирающая страсть, которая обманывает многих, а тихо горящее чувство.       До утра, до его кошмара мы спали спокойно, не отворачиваясь друг от друга. Эта маленькая радость позволила нам забыть о собственном истощении, дала сил и покой. Кошмар мы встретили вместе. Я не сказала ни слова, ведь теперь я знала, что он боится потерять. Просто единственное, что я должна была сделать — обнять его, сказав этим, что я до сих пор здесь.       Один день длилось наше абсолютное счастье. Теперь я делала всю домашнюю работу с двойным рвением, потому что мне это доставляло и удовольствие, потому что я заботилась о любимом человеке, но теперь без всяких страхов и переживаний. Мамору начал поговаривать об отпуске, потому что его напарник скоро должен был выйти, а начальник нанял еще одного парня на работу. Нас ждали самые настоящие, полные событиями каникулы.       Но все вышло не так радужно, как мы планировали. За день до празднования с девочками Мамору пришел с работы совершенно больной. Его шатало, он еле стянул обувь. Я больше сердцем, чем глазами поняла, что дела плохи. После его неудавшейся попытки встать, я потрогала его лоб, пышущий жаром, заглянула в его невидящие, покрытые пеленой глаза — тут любому будет ясно, что он болен.       Он пытался уверять меня, что с ним все в порядке, что он сам дойдет, что он еще и мне поможет с ужином, но я, ведя его, полностью положившегося на мои плечи, знала: не сможет, он в бреду. Сгрузив на кровать его ослабшее тело, переодев его, я в панике вспоминала, как в таких ситуациях обычно поступала мать. Я хваталась за все: мокрое полотенце, градусник, лекарства, телефон, ужин — и все тут же бросала вновь. Если бы не Луна, которая велела мне на пару минут замереть и успокоиться, то я бы так и металась.       Не скажу, что я точно уверена в верности своих действий, но я вызвала врача и в его ожидании меняла компрессы у Мамору. Он нырял из бреда в реальность, то смотрел на меня совсем осознанно, а то снова словно видел сон, терзавший его каждую ночь. Я смотрела на него со страхом, потому что боялась, что каждое мое действие может ухудшить его состояние.       Врач приехал, осмотрел его, расспросил про его образ жизни. Самой вероятной причиной его недуга он предположил переутомление. Прописал лечение и ушел.       Температура держалась долго. Я и не знала, что Мамору так тяжело переносит болезни. Лекарство подействовало только к трем часам ночи. Он утомленный и измученный смог, наконец, заснуть. Для меня было истинным успокоением слышать его ровное, не горячее дыхание. Сидя подле него, держа его за руку я тоже задремала, но то и дело вскидывала голову, чтобы проверить — не овладел ли им жар. Все было тихо.       Утром он выглядел лучше, хотя слабость не покинула его. Аппетита у него не было никакого, приходилось уговаривать его, словно дитя, съесть хотя бы немного. К полудню температура снова стала расти, он весь дрожал. Мама обычно запрещала мне укрываться в такой период, как бы об этом ни молило тело, поэтому и с Мамору я придерживалась той же тактики. Видя его немного обиженный и непонимающий взгляд, я нашла другой способ передать тепло: просто легла рядом и обняла его. Его дрожь мелкими ударами стучалась из груди, он стремился ко мне, как уставший странник стремиться к теплому очагу.       Через время он задремал. Я тихо вышла и позвонила Ами, чтобы предупредить ее о том, что я не смогу прийти отпраздновать. Мамору все еще спал, когда я вернулась, поэтому я отправилась на кухню, чтобы приготовить ему бульон и какую-нибудь маленькую радость. Но он проснулся прежде, чем я закончила. Не желая оставаться с болезнью один на один, он доковылял до кухни и уселся на табурет. На лбу у него была испарина — признак слабости.       Мамору не соглашался вернуться в комнату и молча, насуплено, как маленький ребенок, наблюдал за всеми моими действиями. Он не был злым или подавленным, просто болезнь так гарцевала на его лице. Согласился вернуться он только после обеда. Мы снова вместе легли. Он молчал, только все сильнее прижимался ко мне, словно искал спасения. Надо было отвлечь его, показать болезни, что не она является центром существования моего бедного парня. Книг, как Ами, я не читала — впервые пожалела об этом, — поэтому стала рассказывать ему истории из манги — единственное, что я знала увлекательное и что не касалось мира Мамору, а значит могло его невольно заставить прислушаться.       Через время он уснул вновь, чтобы проснуться с новым жаром уже к полночи. Он долго смотрел на меня, пока я меняла постельное, силясь что-то вспомнить, а потом взволновано, почти дико выпалил:       — Ты же должна была идти праздновать с девочками!       Я наклонилась к нему с улыбкой, встретилась с его блестящими глазами и поцеловала в терзаемый огнем лоб. Уверила его:       — Все хорошо.