Заминка едва ли в половину минуты стоит Икарису того, что в помещении бара он теряет Тену. Кипенно-белый проблеск её платья не удаётся рассмотреть с порога и остальные посетители смыкаются перед ним, подобно волнам моря.
Проклятье...
Он сжимает челюсти, сдерживая своё раздражение, и начинает протискиваться вперёд. Видит, что ближе к середине небольшого зала более свободно и все люди зачем-то толпятся у выхода. Его мотает из стороны в сторону от движений чужих тел и локоть ударяется в чей-то бок почти ожидаемо.
Только Икарис хочет процедить извинения, как его обступают и рядом с ухом раздаётся визгливо-скрипучее:
— Аккуратнее, гринго.
Выстриженный под ноль латиноамериканец скалится на него, насмешливо сузив глаза. В тусклом свете ламп позолоченные коронки на его зубах выглядят почти угрожающе. Икарис храбрится, расправляя плечи.
Боковым зрением он считывает товарищей явно нарывающегося на конфликт мужчины. И если этого кадра Вечный выше на голову, то остальные фигуры вызывают чуть больше беспокойства. Его несильно толкают в плечо под язвительные смешки. Стараясь держать как можно более нейтральный тон, Икарис спрашивает, постепенно оттесняясь к центру помещения:
— Какие-то проблемы, джентльмены?
Его вышколенный и выскобленный годами практики британский акцент и рядом не стоит с грубыми и резкими звуками окруживших его людей. Вся компания расходится лающим смехом. Между лопаток снова приходится толчок.
И когда мальчишка уже сжимает кулаки, принимая знание, что драка неизбежна, и готовится бить первым, сквозь пьяный человеческий гомон раздаётся:
— Милый, вот где ты!
Чужие тонкие пальцы стискивают его предплечье, касаются локтя и ненадолго замыкаются на напряжённом бицепсе. Тепло мягко окутывает и успокаивает, когда к боку прижимаются, забирая в полуобъятие.
Икарис поворачивает голову и носом утыкается в светлый висок. Тена подхватывает его под руку и смотрит наивно-радостным взглядом, в котором всё равно читается привычная сталь. Она очаровательно усмехается, когда мальчишка заторможенно проводит свободной ладонью вдоль её плеча, криво подыгрывая.
Война вопросительно вскидывает брови, косясь на подозрительных посетителей. Тот, который изначально напрашивался на стычку, поджимает губы, сводит брови к переносице и кивает своим приятелям. Икарис чувствует, как пространство вокруг него становится свободнее.
Мужчина клацает зубами и обращается к нему. Тянет заплетающимся языком и складывает губы в пьяной примирительной улыбке:
— Никаких проблем, гринго.
Развлекайся.
Икарис хмур и серьёзен, не верит в эту доброжелательность до конца, но всё же кивает в знак прощания и, ведомый Теной, уходит вглубь бара. За спиной раздаётся приглушённый сальный комментарий в её адрес, и кровь вскипает за долю секунды, становясь обжигающе горячей. Вечный чувствует отливающую алым злость.
Он хочет вернуться и всё-таки ударить первым, но в кожу вонзаются ногти и Война, очевидно, почувствовав эту звенящую ярость, шикает на него и призывает держать себя в руках, шипя это ему в ухо. Ускоряет шаг, стремясь увести его поскорее, пока он не вырвался из-под контроля и не натворил глупостей. Драка им сегодня точно не нужна.
Икарис глухо рычит и стискивает до скрипа челюсти. Выворачивается из хватки и сурово передёргивает плечами. Сжимает и разжимает кулаки, тяжело дыша. Чувствует пристальный взгляд Тены, но ничего не может с собой поделать.
Давит желание оглянуться и тянется к ней. Легко обхватывает за талию, привлекает к себе и, когда чужое тело вклинивается в собственное донельзя тесно, на грани рамок приличия в людных местах, длинно выдыхает, успокаиваясь. Идёт в разы увереннее и держится так, что люди на их пути расступаются сами.
Тена рядом с ним чуть поворачивает корпус, пробирается за полы куртки и уже привычным жестом кладёт ладонь на его грудь, туда, где грузно стучит сердце. Её губы трогает удовлетворённая улыбка.
Когда до барной стойки остаётся не больше десяти шагов, вдруг поддевает, легко царапнув сквозь ткань футболки:
— Кажется, изначально это ты должен был за мной присматривать и следить, чтобы ничего не случилось...
Икарис угрюмо парирует и его пальцы на её боку вдавливаются сильнее, комкая белую ткань платья:
— Как я могу за тобой присматривать и следить, чтобы ничего не случилось, если ты
постоянно убегаешь?
Война коротко смеётся и не удостаивает его ответом. Щурится, только сейчас понимая, что они идеально подстроились под шаг друг друга и двигались как единое целое. Наверное, со стороны это действительно занимательное зрелище, раз выпивающие зеваки до сих пор глазеют на них...
Мальчишка снова подаёт голос и, чтобы избежать жгущего взгляда её дымчато-зелёных, осматривается в поисках свободного столика:
— Напомни, почему Гильгамеш так переживал о твоём поведении среди людей?
По-моему, ты держишься просто отлично.
Тена различает в его тоне оттенки обиды и беззлобно фыркает. Кончиками пальцев выводит на его груди неизвестные узоры и снова уходит от ответа, реагируя только на последнюю реплику:
— Спасибо.
Сказать в оправдание своей уловки и этого слащавого «милый» ей решительно нечего; какая-то её часть
просто знала, что стоит попробовать спасти ситуацию
таким образом, но в успехе затеи уверенности не было до самого конца. Вечная отмечает, что ей приятен факт, что неловкость от такой маленький игры на публику не провисает между ними и — более того — Икарис, кажется, даже не против. По крайней мере, его будто бы случайно по-собственнически скользнувшая на бедро ладонь говорит куда больше, чем все возможные и невозможные слова. Тена отчего-то даже не решается кинуть предупреждение не забываться.
Икарис наконец-то замечает место, где они могут сесть, и тянет её туда. Тена позволяет вести себя, доверяя, и даже почти не следит за обстановкой вокруг, концентрируясь на шуме чужой крови вдоль горла. Прикрывает глаза, погружаясь в вибрацию голоса мальчишки, когда он что-то спрашивает, уточняет и катает на языке обворожительный смешок. Облизывает губы, проглатывая сухой комок, и поворачивает голову в сторону человека, с которым идёт беседа.
Официантка приветливо им улыбается, щебечет, что через пару минут столик будет готов, и предлагает пока пройти к барной стойке и взять напитки. Её медно-рыжие прямые волосы стянуты в длинный высокий хвост, тёмные глаза цепко скользят по Икарису, изучая, а тонкие губы растягиваются в ухмылке на грани флирта, когда он отпускает какую-то дежурную шутку.
Тена сжимает челюсти, напрягаясь. Вытаскивает зажатую между телами руку и отстраняется от Вечного, который непонимающе и неохотно, но всё же отпускает её. Неуютно ведёт плечами, когда тепла резко перестаёт хватать. Проскальзывает своей ладонью в его и крепко переплетает пальцы.
Чуть вздёргивает подбородок, когда взгляд девушки на мгновение падает на их сцепленные руки, а после вновь возвращается к лицу Вечного. Она собирает на поднос пустые бокалы и тарелочки, оставшиеся от прошлых клиентов, и небрежно бросает тряпку, собираясь протереть полированное дерево.
Икарис кивает ей, даря вежливо-благодарную улыбку. И делает шаг в сторону стойки, где бармен звенит шотами, отдавая заказ. Тена медлит мгновение, но движется следом, сжимая ладонь. Громко выдыхает, когда мальчишка большим пальцем оглаживает её напряжённую костяшку и вдоль указательного.
Парень за барной стойкой выучено улыбается им, демонстрируя белые, но чуть неровные зубы, и тараторит не раз повторённое за этот день:
— Добрый вечер, что будете пить? У нас есть вино собственного производства из виноградников Динго-Крик, рекомендую к дегустации, вы точно не пожалеете...
Тена тянется к уху Икариса и коротко произносит:
— Я хочу пива.
Он осуждающе косится на неё, поджимает губы, но послушно уточняет, есть ли у них пенистое. Бармен заметно тускнеет, удивляясь, но быстро берёт себя в руки и неопределённо кивает. Спрашивает, перечисляя:
— Да, конечно. У нас есть баночное, бутылочное, разливное. Вам светлое или тёмное?
Тена подаёт голос, наклоняя голову к плечу:
— А какое крепче?
Бармен усмехается и отвечает, снова кивая:
— Тёмное крепче.
От демонстрации марок и сортов пива его останавливает Икарис, перебивая:
— Ей вообще апельсиновый сок.
Свежевыжатый.
Неодобрение с его стороны возрастает с каждой секундой. Но у Тены против этого есть упорство, определённое влияние и знание, что как бы мальчишка ни кичился, строя из себя сурового командира, в сущности сделать что-то наперекор ей он едва ли может. И её долгий взгляд он тоже не выдерживает. Тяжко вздыхает. И говорит за миг до её очередного «
я хочу», обращаясь к парню за стойкой:
— Одно светлое и одно тёмное. Разливное, нефильтрованное, большие кружки.
Бармен, наблюдающий за ними с нескрываемым интересом, с готовностью кивает и начинает суетиться, подготавливая заказ. Тена довольно улыбается, пока они возвращаются к столику, и спиной чувствует его любопытный взгляд. Икарис рядом насупливается и мрачнеет сильнее, чем грозовая туча.
Молча отодвигает стул и со всей галантностью помогает ей сесть, следя, чтобы снующие посетители и работники бара им не мешали. Опускается напротив и осматривается, изучая помещение под новым углом. Война не выдерживает:
— Прекрати дуться.
Мальчишка возмущённо давится воздухом и пытается протестовать:
— Я не...
— Да.
Ты — да.
Он обиженно нахохливается и отворачивает голову. Ворчливо бросает и для убедительности даже складывает руки на груди:
—
Нет.
Добавляет после её ничуть не сдерживающего иронии хмыка, смотря искоса, и откидывается на спинку стула:
— Ты делаешь всё, чтобы мы попали в неприятности.
Вечная закатывает глаза:
— О, да брось, Икарис! Невинные шалости не могут обернуться катастрофой...
— И это говоришь мне
ты?
— А ты ожидал, что я буду покладистой, послушной и позволю делать с собой всё, что ты захочешь?
Мальчишка от таких слов тут же выбивается из колеи равновесия и самоконтроля, безбожно краснеет и смущается, так очевидно представляя совсем
не то, что смешно становится. Война удовлетворённо закусывает нижнюю губу, давя рвущийся наружу хохот, и под столом носком задевает его голень, скользя немного выше.
Официантка появляется около их столика так неожиданно, но так вовремя, что Икарис едва не благодарит её вслух за спасение ситуации. Немигающе следит, как она ставит перед ними пробковые подставки, на них доверху наполненные вспенившимся хмелем кружки и — в качестве приятного бонуса — тарелочку с солёными орехами. Заторможенно кивает на её пожелание хорошего вечера и даже не замечает пристального взгляда в свою сторону, явно рассчитывающего на какое-то ответное внимание. Девушка поджимает губы и уходит, тряхнув тугим рыжим хвостом.
Икарис обхватывает ручку кружки с тёмным пивом и тащит к себе под пристальным серо-зелёным взглядом. Отпивает, желая скорее занять себя чем-то, нежели действительно сделать глоток и попробовать то, на что его так бессовестно раскрутила Тена и что им так любезно принесли. Но даже приятный солодовый вкус встаёт поперёк горла, когда Война пьёт своё светлое, слизывает с губ пену и отправляет в рот жареный арахис, неотрывно следя за ним.
Икарис чувствует, что ему становится жарко.
Он всеми силами старается игнорировать провокацию Вечной и тот факт, что на её вопрос он, в общем-то, и не ответил. Неловко стягивает куртку, путаясь в рукавах и вешает позади себя, отворачиваясь. Когда возвращается в прежнее положение, то обнаруживает, что Тена потеряла к нему всякий интерес и сейчас наблюдает за людьми вокруг, лениво пригубляя светлое нефильтрованное.
Между ними повисает молчание и Икарису почти неловко от этого. Он смотрит куда угодно, кроме Тены, и замечает небольшую сцену левее от барной стойки, на которой сейчас суетливо настраивают аппаратуру. Отчасти ему хочется трагически взвыть: ещё один раунд фестиваля самодеятельности он просто не переживёт. Как и вид расслабленной Войны, что ненавязчиво теребит пальцами кромку ворота своего платья.
Пока она делает вид, что не замечает, мальчишка позволяет себе открыто разглядывать её, бессовестно окатывать жадным и жаждущим взглядом всё, что ему одновременно доступно и нет, до конца не осознавать и не признавать забурлившие под грудиной чувства, но продолжать вожделенно
смотреть-смотреть-смотреть. Тена не удостаивает его ответным вниманием в открытую, но по тому, как она вытягивает губы, давя торжествующую усмешку, всё становится и понятно, и ещё более запутанно. Икарис теряется.
Со стороны сцены раздаётся шорох и мужчина в жилетке то ли организатора, то ли волонтёра торжественно сообщает, что из-за погодных условий «фестиваль» рассредоточился по барам и другим заведениям, где можно обеспечить достойный звук. Икарис думает, что проблема не в оборудовании, а в самих исполнителях. Хмыкает, когда объявляют, что конкретно в этом месте будут выступать кавер-группы, и зовут первых участников на сцену.
Пока музыканты выходят и ещё немного возятся с инструментами и микрофонными стойками, пытаясь приноровиться, Вечный вполголоса произносит, втайне надеясь, что его слова не услышат или хотя бы не расценят, как чересчур открытую претензию:
— Надеюсь, ты довольна...
Но Тена, разумеется, всё и слышит, и расценивает. Тут же реагирует, выразительно приподнимая брови:
— Более чем.
Перехватывает его настороженный взгляд, подаётся ближе и делает очередной глоток, после издевательски медленно облизывая губы. Икарис оттягивает ворот футболки, пытаясь вернуть себе способность ровно дышать. Тена улыбается дьявольски, беззастенчиво упиваясь его смятением и растерянностью.
Солист на сцене говорит какую-то вступительную ерунду, пока подвыпившая публика затихает в ожидании. И на первых же аккордах, на умиротворённом гитарном переборе, Икарис будто бы приходит в себя. Вслушивается, узнаёт и вытягивает шею в надежде рассмотреть выступающих. Лёгкая полуулыбка сама собой трогает его губы.
И пока всем прелестным девушкам нравится Сэмуэль, который не делится их вниманием и не может справиться с тем, что получает, неясное волнение и бешеный стук сердца сходят на нет. По мнению Икариса, оригинал всё ещё лучше, намного-намного лучше, но этих ребят хотя бы приятно слушать. Он расслабляется окончательно, откидывается на спинку стула и даже начинает покачивать головой в такт и отбивать пальцами ритм, подражая движениям то ли гитариста, то ли барабанщика, то ли клавишника, то ли всех вместе.
Он уходит в льющуюся с помехами из-за дешёвых колонок музыку настолько, что обнаруживает себя после тактичного покашливания Тены — подпевающим и почти счастливым, если мычание можно считать за подпевание, а глупую радостную улыбку — за счастье. Она смотрит на него с нескрываемым интересом и спрашивает, кивая в сторону музыкантов:
— Знаешь эту песню?
Под «знаешь» она, конечно же, подразумевает «любишь». Но мальчишка делает вид, что понял всё буквально и пожимает плечами, усмехаясь и отводя взгляд:
— Сложно не запомнить одну и ту же повторяющуюся строчку...
Тена оглядывается на сцену. Икарис прав: на десятом разе «
won't you lay me, oh won't you lay me down» она начинает подпевать сама, признавая, что удержаться действительно сложно. Пока музыка разгоняется и будто бы становится громче, проникая глубже, Война начинает покачивать головой в такт, ловя себя на том, как гулко и
сильно отзывается текст где-то внутри. И как это самое
внутри приятно сжимается при виде восторженного мальчишки напротив, что практически готов бежать к сцене, крича благодарности. Он подпевает уже смелее, и повторяющееся «
I'll wait for you» в его исполнении всё ещё достаточно тихое, чтобы не мешать остальным присутствующим, но достаточно громкое, чтобы Тена это слышала и не могла контролировать пробегающую вдоль позвоночника дрожь.
Солист мягко завершает песню и на финальных словах внезапный зрительный контакт Вечных лопается безмолвным откровением. И если бы не загремевшие аплодисменты, кто-то из них двоих обязательно бы сотворил какую-нибудь глупость. Война не уверена, что это был бы именно Икарис, как главный по всякого рода...
глупостям.
Он первый неловко опускает глаза и чуть запоздало хлопает, одобрительно кивая на восторженное улюлюканье и свист благодарной и пьяной публики. Тена заставляет себя вернуть внимание к кружке из толстого стекла, по которой вниз бегут холодные капельки конденсата, резво захватывая одна другую. И в этом невинном водном потоке ей чудится, как разбивается волной самообладание и контроль опасно выпадает из рук. Мальчишка в один миг предстаёт уже не таким юным и глупым, наивно и слепо идущим у неё на поводу, а...
совсем другим.
Это абсолютно не те чувства, которые она хочет испытывать к нему, но она определённо их испытывает. И чем дольше она на него смотрит, тем сильнее закручивается внутри спираль, отчаянно требующая освобождения от изнывающего напряжения, которое за четыре с лишним века в полной мере ощутилось только сейчас. Тена длинно моргает и делает большой глоток, с трудом проталкивая хмель дальше в горло.
Замечает, что Икарис наблюдает за происходящим на сцене с куда большим интересом, чем ещё десяток минут назад, и пытается вернуться к привычной себе, бессовестно дразня его:
— Что, теперь всё не так уж и плохо, да, Икарис?
Он хмурится, вырванный из течения своих мыслей и попыток разобрать, какая песня играет сейчас. Спрашивает прямо, то ли действительно не понимая сути её вопроса, то ли наоборот — слишком хорошо различив двойственные нотки в её тоне:
— Что ты имеешь в виду?
Тена отпивает ещё, потому что в приглушённом свете его глаза темнеют двумя красивыми горными озёрами, а лёгкая ткань футболки так плотно обхватывает перекатывающиеся мышцы, что от них не отвлечься, если не выпить. Поясняет, небрежно захватывая горстку орехов, и подаётся ближе, чтобы не кричать через весь стол из-за внезапно ставших чересчур громкими барабанов:
— Ты явно расслабился. Может быть, Аяк была права и люди вправду удивительны? Я давно не видела тебя таким спокойным.
Икарис фыркает. Прежде чем ответить, подносит свою кружку к губам и пьёт так, что остаются «усы». Сначала Война хочет рассмеяться, но веселье застревает на полпути, когда мальчишка быстро слизывает пену, и она видит, как его язык скользит между губ. Он угрюмо произносит, передёргивая плечами:
— Люди глупы и жестоки. Они готовы рвать друг другу глотки за вещи, которые не стоят ни кровопролития, ни геноцида.
Тена замечает, будучи искренне удивлённой таким серьёзным и неутешительным заявлением:
— Говоришь совсем как Друиг...
И, стремясь увести разговор в менее мрачное русло, добавляет, подбираясь на стуле и складывая ладони в замок:
— Кстати, как у него дела?
Мальчишка закатывает глаза, явно не испытывая никакого удовольствия говорить о
брате. Но всё же смягчается и кивает:
— Окопался в своей Амазонии. С внешним миром взаимодействует не больше твоего. Когда я последний раз пытался его навестить, то угодил в ловушку, которую любезно расставили жители его поселения.
От представления Икариса, безвольно болтающегося над землёй в сплетённой из лиан сетке и яростно кроющего весь белый свет проклятиями, Тена не сдерживает смеха. Прячет лицо в ладонях, когда мальчишка начинает оскорблённо таращиться на неё и буркает:
—
Не смешно.
Её плечи сотрясаются ещё несколько минут и на сцене даже успевают поменяться музыканты.
Успокоившись, Вечная демонстративно утирает кончиками пальцев уголки глаз, пока Икарис обижается, складывает руки на груди и бросает что-то вроде «рад, что ты повеселилась». Он как раз обхватывает ручку своей кружки, когда слышит новый вопрос:
— Как там вообще...
остальные?
Тут же заталкивает свою обиду как можно глубже и, прочистив горло, начинает рассказывать те крохи информации, которые знает.
Тена внимательно слушает об успехах Кинго в Болливуде, о семейном счастье Фастоса, о тихой уединённой жизни Аяк в Южной Дакоте. Замечает, как старательно Икарис огибает подробности жизни Серси и Спрайт, ограничиваясь сухими фактами, но решает не давить и не расспрашивать — мальчишка явно не хочет об этом говорить.
— Маккари... с ней я вижусь чаще всего. Пожалуй, даже
слишком часто.
По его голосу и тому, как он отводит взгляд и чуть краснеет, Тена понимает что что-то не так. Икарис определённо вспоминает какую-то историю, связанную с ним и Маккари, но упорно не желает озвучивать её вслух. Война терпеливо ждёт, нервно барабаня ногтями по бокам кружки в плохом предчувствии. Напрягается сильнее, когда Икарис заговаривает снова:
— Насколько я знаю, она сейчас в Ираке. Превращает Домо в своё сорочье гнездо. Но периодически навещает меня. Иногда в самые неожиданные моменты.
Когда он не спешит продолжать, смотря на неё исподлобья с долей озорства, Тена цедит сквозь зубы:
— Договаривай.
Икарис мнётся, прячет глаза и чешет затылок. Нервно усмехается:
— О, это воистину нелепая история!
Натыкается на немигающий пристальный взгляд Войны, осушает свою кружку почти до дна, очевидно, для храбрости и, решившись, признаётся:
— Она знает мой лондонский адрес. И как-то раз решила заявиться без приглашения. Я, честно, до сих пор не понимаю, как она попала в квартиру — через окно или вскрыла замок, но застала она меня, когда я выходил из душа. И просто представь: я в одном полотенце и шокированная Маккари посреди коридора, которая, цитата, «хотела сделать мне сюрприз». Было неловко.
Тена до последнего не понимает, зачем он попросил её
представить, ведь остановиться уже невозможно, потому как из картины практически обнажённого Икариса и зардевшейся от смущения Маккари образ последней исключается особенно легко, смещая все акценты на...
ох. Вернуть внимание к истории удаётся только чудом и лишь совсем немного — усилием воли.
— Но я провёл с ней воспитательную беседу и она пообещала больше не вламываться ко мне домой. Не знаю, надолго ли её хватит, потому что... ну, ты знаешь Маккари, она
не любит ждать. В том числе и пока я дойду из другого конца квартиры и открою ей дверь.
Икарис усмехается этим забавным воспоминаниям и допивает своё тёмное пиво, завершая рассказ. Вертит в руке пустую кружку, задумчиво причмокивает и исправляет ранее сказанные слова, соглашаясь с Теной:
— Возможно, ты права и люди не так безнадёжны. По крайней мере, они делают хорошую музыку... и неплохое пиво.
Вечная хмыкает, взбалтывая свой светлый хмель и наблюдая, как лопаются мелкие пузырьки:
— А ещё они верят, что Бог действительно пощадил Ноя и что в грехопадении виновата женщина...
Икарис возражает, с хрустом пережёвывая орехи:
— Ну, это уже издержки религии.
Проглатывает закуску и по привычке тянется к кружке, но осекается, когда вспоминает, что она пуста. Тена без лишних слов двигает в его сторону свою, не имея более никакого желания пить — мысли то и дело возвращаются к словам Икариса про
одно полотенце. Он же сам бурчит в толстое прозрачное стекло так, что трудно разобрать:
— Хотя от Божественного возмездия я бы сейчас не отказался...
Их официантка подходит к ним и шустро интересуется, не желают ли они повторить заказ. Икарис вопросительно смотрит, ожидая ответа, но Тена только пожимает плечами, предоставляя ему право выбора. Он выбирает попросить принести им ещё по кружке и любезно позволяет забрать пустую посуду. Тене определённо не нравится то, как он очаровательно улыбается и благодарит девушку, которая млеет от такого внимания и готова хоть сейчас стечь расплавленным воском к его ногам.
Людей он не любит, как же... У Вечной хвалёная выдержка, но даже плечи Атласа могут дрожать, уподобившись человеку. И она бросает почти ядовито, желая вернуть интерес мальчишки к себе, весь до последней капли:
— Как будто бы истребление даже половины человечества решит хоть одну из проблем.
Вечный улавливает настроение её слов, умножает это на свои знания и привычную хмурость, а после едко отбивает, отклоняясь назад:
— Со знанием дела сказала Святая Петронилла из золотой австралийской клетки...
Подтекст «да много ты понимаешь, сидя в своей пустоши» слишком очевиден. И слишком резок, чтобы не задеть. Это ударяет так хлёстко, что Война едва не скрипит зубами от злости. От злости, что мальчишка тысячу раз прав и она ничего не может с этим сделать, и
никто ничего не может с этим сделать. Гильгамеш безусловно мил и бережен с ней, но факт остаётся фактом — она заперта и её золотая клетка выстроена шипами внутрь, да такими плотными и острыми, что сидеть приходится неподвижно и даже петь не всегда получается.
Война жалеет, что не может отвлечь себя глотком алкоголя, и поэтому смотрит, как новые музыканты говорят свою приветственную речь. Спрашивает, уже откровенно не понимая и не зная, куда приведёт этот диалог:
— Тебя это задевает?
Икарис громко и длинно выдыхает. Садится ровнее, возвращаясь, и осторожно вытягивает из себя несмелое, но твёрдо убеждённое:
— Я не считаю это справедливым. Ты в заточении столько времени и чёрта с два такая изоляция идёт тебе на пользу.
Тена пытается возразить:
— Я не...
Но Вечный перебивает, возвращая её же слова:
— Да.
Ты — да.
Ненадолго повисает молчание, в котором слышно лишь пение и разговоры остальных людей вокруг. Мальчишка устало трёт переносицу и решает быть откровенным до конца:
— Я искренне не понимаю, почему Гиль так противится твоему хотя бы элементарному взаимодействию с внешним миром. Самое банальное: откуда вы узнаёте какие-то глобальные новости?
— У нас есть радио...
— А лучше бы было спутниковое ТВ!
Война от такого напора даже вздрагивает. Ужас от осознания собственного существования за запертыми воротами прорывается хрипом и досадой в голосе мальчишки:
— Если бы Гильгамеш не был таким упрямым, мы бы столько мест уже посмотрели...
Тена усмехается и пытается вернуть непринуждённый оттенок их беседы, совершенно не желая ударяться сейчас во все серьёзности и пагубности своей жизни:
— И куда бы ты меня повёл? На карнавал в Рио-де-Жанейро?
Икарис фыркает и сдувает растрепавшуюся чёлку со лба. Мотает головой и буркает:
— Угу, на фан-встречу Мстителей.
Их синхронные короткие смешки немного разгоняют сгустившееся напряжение. Решив, что новая тема для разговора напросилась сама собой, Тена спрашивает, подпирая рукой щёку:
— Как думаешь, эти Мстители... Земля в безопасности под их защитой или всё-таки..?
Она не договаривает, но Икарис понимает. Становится серьёзнее, упирается локтями в стол и складывает пальцы в замок. Напряжённо сводит брови к переносице и, тщательно подбирая слова, произносит:
— Я думаю, что они довольно-таки неплохи. По крайней мере, они смогли остановить инопланетное вторжение и...
— И через пару лет натравить на всю планету огромную злую железку.
Икарис уклончиво и несогласно тянет:
— С Альтроном было не всё так просто.
Тена скептически выгибает бровь:
— Н-да? А по-моему он слепо следовал чувству надежды на возвращение потерянного Эдема, которое сам же себе и внушил. Даже если ценой была гибель всех людей.
Икарис снисходительно улыбается ей, поднимая брови «домиком»:
— Ты просто жертва информационной войны. Вернее, тех осколков, которые до вас долетали
по радио.
— А ты просто согласен, что пустить человечество в расход ради мнимой благой цели условного высшего разума — не самая плохая идея.
Такое обвинение Вечный вынести уже не может (
даже если оно недалеко от истины). Закашливается и вскидывается возмущённой дрожью, подобно земле перед началом чего-то нового:
— Ну, знаешь ли!
Тена понимает, что заигралась, и почти пристыженно опускает глаза. Её слова резки и неправдивы, и они оба это понимают. Но Икарис, точно задетый за живое, снова отдаляется от неё и до рези в глазах всматривается в происходящее на сцене. Его челюсти сжаты так плотно, что проступают желваки, обнажая все последствия неосторожно сказанных слов.
Он напрягается, выпуская колючки, когда Тена тянется к нему и виновато зовёт:
— Ну, эй...
Обхватает его запястье, мысленно благодаря, что он оставил руки вытянутыми на столе, а не скрестил, окончательно закрываясь, и тащит к себе, заставляя вернуться из полулежачего положения в сидячее. На тыльной стороне его ладони выводит подушечками пальцев неизвестные символы, повторяя узоры вен. И когда пресловутое «я не это имела в виду» уже готово сорваться с её губ, мальчишка открывает рот:
— Я не настолько ужасен, Тена.
Она согласно кивает, задевая кожу настойчивее, слегка царапая ногтями:
— Нет, конечно же нет...
— И если ты думаешь, что я готов по щелчку пальцев пожертвовать этой планетой, особенно после того как защищал её почти семь тысяч лет...
Он запинается, обдумывая непроизнесённый конец фразы и точно решаясь на что-то. Убирает свою руку из-под чужих прикосновений и, не замечая разочарованный излом бровей Войны, договаривает, выдыхая одновременно тяжело и с облегчением:
—
То это не так.
Тена хочет извиниться вслух и набирает воздух в лёгкие, чтобы сказать это быстро, максимально безболезненно и как можно менее неловко для них обоих. Мальчишка её перебивает и уголки его губ дёргаются вверх:
— А Мстители действительно достойные защитники Земли. Помимо всего прочего, у них в команде русская шпионка. С ней они точно не пропадут.
Весь его вид безмолвно кричит о том, что возвращаться к неприятной теме у него нет ни малейшего желания. Тена принимает его выбор и позволяет этой крохотной недосказанности остаться между ними на какое-то время. Трёт пальцами висок и интересуется, искренне не понимая, почему из всех героев Икарис выделил именно шпионку:
— И что же в ней такого особенного, кроме того, что она русская?
Икарис смущается, хмыкает и пожимает плечами, будто она спрашивает до жути очевидные вещи:
— Ну...
она рыжая.
Около столика появляется какое-то движение и Тене требуется время, чтобы сфокусировать внимание. Их официантка наконец-то приносит заказ, отточенным движением расставляет кружки и щебечет извинения за задержку. По её ухмылке Война понимает, что она слышала последнюю фразу мальчишки ровно настолько, чтобы запомнить и, возможно, даже принять её на свой счёт.
Икарис благодарит, дежурно улыбаясь, и на несколько секунд ловит тёмный взгляд. Это всего лишь мгновение, мгновение, которое ничего не значит и
почти никому ничего не обещает, но Тена чувствует, как внутри неприятно заскребло от такого. Она щурится, когда девушка задерживается рядом с ними дольше необходимого, но её существование самым наглым образом игнорирует, крутясь только рядом с Икарисом. Поправляет юбку, одёргивая её вместе с фартуком, и будто бы невзначай теребит пуговицу на своей блузке, пока спрашивает, не желают ли они заказать что-нибудь ещё.
Мальчишка отрицательно мотает головой и, к удовольствию Войны, не опускает взгляд ниже лица официантки. Но потом он снова
улыбается ей, и яд рвётся наружу сам собой, стоит только девушке отойти от них на достаточное расстояние:
— Не знала, что ты предпочитаешь рыжих. Спрайт в курсе?
Икарис замирает с поднесённой к губам кружкой. Настороженно смотрит на Вечную, что невозмутимо отхлёбывает своё пиво, на этот раз решив, что будет пить тёмное. Ставит посуду на место и неосторожно звякает стеклянным донышком о полированное дерево, промахнувшись мимо подставки. Складывает ладони в замок и упирается локтями в край стола, непонимающе хмурясь.
Какое-то время между ними звучит только свистяще-хриплое исполнение песни, в которой кто-то чего-то не хочет и без кого-то не может. Текст и близко не подходит к атмосфере, что выстроилась между ними, но музыка для напряжённого разговора-откровения —
вполне. Барабаны глухо отзываются в грудной клетке, пока волосы на загривке встают дыбом от перетягивания гитарных струн.
Икарис облизывает губы, сглатывает, отчего его адамово яблоко дёргается (Тена может концентрировать своё размытое внимание только
на этом), и цыкает:
— Скажу так:
рыжие прекрасны, их поцеловал огонь. Но я знаю одну блондинку, которая выигрывает у них по всем пунктам.
Вечная ошеломлённо раскрывает рот, не находя, что ответить. Её язык как будто присыхает к нёбу и забывает все слова. Она бездумно следит, как довольный собой мальчишка откидывается на спинку стула, утягивая за собой пузырящийся хмель, и осушает кружку почти на половину одним глотком. Смотрит на неё с полуприщуром, наслаждаясь реакцией.
Тена не может в полной мере осознать, что он нашёл в себе смелость
флиртовать с ней.
Икарис же, решивший, что при любом неловком случае переводить тему на величайших защитников Земли (по их нескромному мнению, конечно же) — это отличная идея, говорит, взбалтывая пиво до шипящей пены:
— Я думаю, что Чёрная Вдова — одна из тех, кто спасёт этот мир.
По-настоящему спасёт. Насколько я знаю, в команде Мстителей сейчас разлад, причём очень серьёзный. Но... мне кажется, у них есть шанс всё исправить.
Война делает глоток и тянет, принимая заблуждение мальчишки, что в перебрасывание провокациями могут играть двое:
— И откуда ты только знаешь все земные сплетни...
Икарис закатывает глаза и фыркает вполголоса что-то похожее на «ой, отстань». Тена смеётся, наслаждаясь им. На сцене в очередной раз меняется кавер-группа.
Какое-то время Вечные молчат, изредка обмениваясь комментариями и мнениями о выступлениях музыкантов. Время теряет счёт и вокруг слышны лишь мелодичные и не очень голоса, вместе очень похожие на пение птиц.
Мальчишка ненавязчиво подкидывает новую тему для беседы и неторопливое потягивание пива за их столиком превращается в оживлённую дискуссию о познавшей грех любви и освобождении людей. Икарис утверждает, что если персональные людские боги и существуют, то они уже давно глухи к смеху и просьбам недалёких человеческих душ, оттого и случаются все земные бесчинства. Тена придерживается мнения, что пока раздававший приказы человек перерождается в лодке ссыльных и умирает на границе миров за все свои грехи, пока ещё остаётся возможность
что-то сделать, значит сверху всё же находится кто-то, кто может
принять заблудших и потерянных.
Они спорят так горячо и увлечённо, что на них обращают внимание и другие посетители, и даже работники заведения. Война боковым зрением замечает, что парень за барной стойкой налил в бокал красного вина за края, пока наблюдал, как Икарис активно жестикулировал, приводя в аргумент, что ни один из ныне живущих людей не способен на возвышенные чувства, подобно тому радостному волнению, которое испытал Адам, впервые ступив на землю. Компания мужчин и женщин за соседним столиком тоже затихают, внимая разговорам Вечных.
Остаётся надеяться, что их рассуждения не перекрывают концертную программу, что и без того движется к своему логическому завершению.
У Икариса неожиданно оказывается слишком много невысказанного мнения на самый разный счёт. И хоть слушать его доводы бесконечно интересно и приятно, но Тена чувствует, как её сознание мягко плывёт и заволакивается хмельным туманом, а потому выцепливает своим вниманием только звук чужого голоса и отдельные части тела. Беспокойные руки, сосредоточенные глаза, скулы, нос и губы... всё это манит к себе и требует оказаться ближе.
Вечная ногтями царапает край стола, неконтролируемо желая, чтобы под ладонью оказалась крепкая грудь мальчишки с живым колотящимся сердцем. Она почти уверена, что через пару часов и глотков свежего воздуха ей будет стыдно за такие мысли, но сейчас... ей слишком сильно хочется ощутить этот жар вплотную.
И по счастливому удачному совпадению у Вечного заканчиваются все добрые и не очень слова как раз в тот момент, когда организатор фестиваля без прикрас уставшим голосом объявляет о последних участниках. Группу встречают вялыми и жидкими аплодисментами, но самих музыкантов это, кажется, ничуть не смущает.
Тена терпеливо ждёт, пока они подготовятся к выступлению и возьмут пару простых квадратов на пробу звука. Допивает своё пиво, замечая, что кружка напротив тоже пуста. Она слишком плохо контролирует уровень своего здравомыслия сейчас, и потому, когда Икарис потягивается на стуле, разминая затёкшие мышцы, ей не удаётся удержать импульс, что единственное, чего бы ей сейчас хотелось — это оседлать его бёдра.
Ей требуется послушать лишь первые аккорды вступления, а после предложение само собой срывается с губ:
—
Потанцуем?
Икарис смотрит на неё без половины чувства испуганно. Оглядывается вокруг и неуверенно бормочет, чуть втягивая голову в плечи и наклоняясь к ней:
— Тена, никто не танцует...
Но Вечную уже не остановить. Она встаёт и мягкой поступью огибает стол, останавливаясь напротив. Протягивает раскрытую ладонь и шепчет искусительницей, прекрасно зная, что ей не откажут:
— Значит, мы будем первыми.
Мальчишка шумно и вязко сглатывает и его глаза темнеют, отливая тенями океанских вод, когда он послушно поднимается на ноги и оказывается к Войне вплотную. Игнорируя её ладонь, обхватывает двумя руками за талию и оттесняет на пару шагов, чтобы у них было больше пространства. На мгновение замирает от одобрительного хмыка в яремную ямку и прикрывает глаза, пытаясь выровнять дыхание, когда Тена обнимает его за шею и прижимается теснее.
Они начинают покачиваться из стороны в сторону под ритм и такое подобие танца их обоих более чем устраивает. Тена упирается макушкой под его подбородком, пока Икарис замечает, что вслед за ними встают и другие парочки. На Вечную в своих объятиях он старается не смотреть, боясь, что не сможет удержаться и
тогда...
Руки бесконтрольно мнут белую ткань на боках и платье собирается складками, когда он тянет на себя, точно желает уничтожить то немногое пространство, что осталось между ними. Ему хочется ещё теснее, ещё ближе, ему хочется признаться в том, чему он сам пока не нашёл объяснения.
Это губительно, с плохой репутацией и невозможностью вернуться назад. Певец в микрофон тянет просьбу «быть, как всегда и были», но Икарис не уверен, что сможет вернуться к собственноручно выстроенным ранее установкам. Определённо не после того, как Тена длинно выдыхает в его кожу рядом с трепыхающейся и пульсирующей артерией. Звук слишком похож на тихий и протяжный стон. Икариса сгибает под весом того, чего он больше всего боится.
Война ощущает его мелкую дрожь и этот тремор питает её, дарит наслаждение и чувство присвоения. Когда она замечает их несчастную официантку, то ей почти жаль её. Когда она замечает, что Икарис отворачивает голову, избегая зрительного контакта, и сосредотачивает внимание на рыжих волосах, ей почти хочется достать из метафорических ножен меч.
Она хладнокровно наблюдает поверх его плеча за девушкой, которая сегодня лишится
даже малейшего шанса, и чуть отклоняется, не разрывая объятий. Провоцирует, проводя ладонью по задней части шеи мальчишки. Тягуче спрашивает и её лукавый взгляд не сулит ничего хорошего:
— Почему ты не смотришь на меня, Икарис? Я что, недостаточно красива
для тебя?
Он широко распахивает глаза и с этого мгновения смотрит
только на неё. Тена прекрасно помнит его признание про блондинку, которая выигрывает у всех рыжих, но не может отказать себе в удовольствии убедиться в этом ещё раз.
Когда его большие тёплые ладони скользят вверх по её спине и останавливаются на лопатках, Вечная прогибается в пояснице и откидывает голову. Изучает сквозь ресницы и закусывает нижнюю губу, когда слышит сдавленное и хриплое:
— Ты прекрасна.
У Икариса всё самообладание выжигается под её взглядом и посыпается солью, добровольно лишаясь возможности на возрождение. Тена — австралийская роза в его руках, что дерзко проросла на бесплодной и пустынной земле, забившись лепестками между его рёбер.
Хоть сколько-нибудь контролировать себя более невозможно.
И в его мыслях они уже целуются, он прижимает её ближе,
ещё ближе, втискивается своими бёдрами в её, а она раскрывает рот навстречу, жадно хватая его губы. В реальности Икарис тянется к ней, но лишь неловко клюёт носом в щёку и за секунду краснеет до корней волос.
Пытаясь сохранить иллюзорные осколки своего достоинства, он резко отталкивает от себя Вечную и перехватывает её ладонь. Чтобы это представление не выглядело в равной степени возмутительно и унизительно, закручивает её, чудом попадая в кульминационный момент песни, и в объятие возвращает уже спиной к себе.
Тена не успевает понять всё в полной мере, но когда кожу за ухом опаляет выдох облегчения, веселье начинает клокотать в её груди. Она смеётся, открывает шею, откидывая голову на твёрдое плечо, и руки мальчишки устраивает на своём животе, вклинивая пальцы между пальцами.
Оставшиеся секунды песни они танцуют молча, пытаясь вернуть ровный ход мыслей и придумать, как сделать вид, будто ничего не произошло.
***
Ночной воздух заливается холодом в лёгкие с первого же вдоха. Проникает под кожу, замораживает всё нелепое (
но желанное), вытягивает обратно в реальность, будто даёт пощёчину.
Тена зябко ёжится и ей на плечи тут же опускается джинсовая куртка, ещё хранящее слабое тепло мальчишки. В первое мгновение ей хочется запротестовать, но ткань так уютно окутывает её тело, что она лишь запахивается сильнее, придерживая полы одежды на груди, и благодарно кивает.
Икарис рядом передёргивается то ли от холода, то ли просто пытаясь разогнать кровь в затёкших мышцах. Хмуро всматривается в затянутое чернеющими облаками небо, в котором кое-где уже пробиваются бледные лоскуты пробуждающегося солнца. Задумчиво вздыхает:
— Уже светает. Нам нужно вернуться домой до рассвета.
Тена отрицательно мотает головой и отступает от него на полшага, кутаясь в куртку. Прячет нос в вороте, когда слышит усталую попытку уговорить:
— Я обещал Гильгамешу, что верну тебя до рассвета...
— Мы можем вернуться после рассвета? Я хочу увидеть его.
Икарис зажмуривается и трёт переносицу:
— Ты увидишь его дома, а если мы продолжим спорить, то вообще на подлёте к нему или даже в небе...
Когда он открывает глаза, то обнаруживает, что Война оказалась непозволительно тесно к нему. И гнуть свою линию становится сложнее, особенно когда она вытягивается, чтобы быть ближе:
— Я устала встречать рассвет в пустоши.
Я хочу посмотреть на город.
То, что под «городом» её тон подразумевает что-то большое и густонаселённое, Икарис понимает практически сразу же. Он бормочет, собирая все свои силы, когда Тена наклоняет голову к плечу и её губы почти касаются линии его челюсти:
— Твоё «я хочу» будет сниться мне в кошмарах...
От её смешка и тёплого дыхания его встряхивает так ощутимо, что оправдаться холодом не получится при всём желании. И дрожь становится только сильнее, когда чужая ладонь опускается на грудь, выводя неизвестные вензеля в области сердца.
Вечный осознаёт, что с Тены станется развести его ещё на целый день прогулок, только уже в мегаполисе. И он также осознаёт, что с него станется непременно поддаться на её уговоры.
Гильгамеш точно оторвёт ему голову.
Он мнётся ещё пару мгновений для приличия, оценивая степень собственной нетрезвости и жажды авантюризма Тены. Принимает знание, что по возвращении запахи сигарет и алкоголя никуда не денутся, а значит его всё равно ждёт глупая и бесславная смерть за такие вольности и... решает идти до конца и выжать всё до последнего, проверяя уровень своей прочности и выдержки, когда обречённо кивает:
— Хорошо. Встретим рассвет на крыше небоскрёба и сразу назад. Надеюсь, ты понимаешь, что до Брисбена мы будем добираться
долго и можем не успеть.
Война льнёт к нему вплотную, коварно улыбаясь:
— Тогда не будем терять ни секунды.
Когда её подхватывают и отрывают от земли, она обхватывает крепкую шею и тянется к раскрасневшемуся уху мальчишки, даже в полумраке замечая, как он смущён:
— Я уверена, ты можешь
быстрее, если
захочешь, Икарис.
Он закашливается, давясь воздухом на вдохе, и поворачивает голову к ней. Хочет что-то сказать, но Тена прячет лицо в изгибе его шеи и тихо посмеивается над ним, издевательски ёрзая в руках.
Икарис сердито фыркает и в отместку сжимает пальцы на её боку и бедре, нагло прикрываясь тем, что пытается таким образом устроить её удобнее. Рывком взлетает, так беспечно игнорируя тот факт, что кто-то из неспящих зевак мог их увидеть.
Он быстро набирает высоту и вот уже крохотный фестивальный городок с его виноградниками и неоднозначной музыкой остаётся позади, сначала превращаясь в едва заметную точку, а потом исчезая вовсе. Икарис замечает, что Тена до последнего следит за редкими огоньками поверх его плеча, ненавязчиво водя пальцами по прострочке швов на футболке.
Когда под ними остаётся лишь пестрящая всеми оттенками тёмно-синего и фиолетового австралийская пустошь, она снова ныряет под его подбородок, прижимаясь к тёплой коже лбом, и затихает. Вечный не решается тревожить её и по ощущению размеренного дыхания на своих ключицах решает, что Тена задремала, разморённая впечатлениями этого вечера.
Тёмные облака удачно скрывают их от неспешно просыпающегося материка. Икарис старается не лететь слишком высоко, чтобы не мёрзнуть и не дышать разряженным воздухом.
Бережно прижимает к себе Вечную, когда воздушные потоки безжалостно хлещут по ним, и огибает их, полагая, что проявление его любви к трюкам во время полёта здесь будет весьма неуместно. Видит, что небо с восточной стороны уже не просто светлеет, а начинает набирать цвет, и действительно
ускоряется, надеясь успеть.
Брисбен встречает их ожидаемым шумом, плавно перетекающим из позднего ночного в ранний утренний. Опасаясь, что в городских огнях фигуры двух летящий людей будут слишком заметны, а современные австралийцы не настолько наивны, чтобы поверить в реально существующего Питера Пэна, Икарис вытягивает из себя все силы, чтобы как можно скорее добраться до «Золотого треугольника».
В других обстоятельствах он бы ни за что не показал Тене Центральный деловой район, потому что смотреть на банки, офисы и прочие единицы «коммерческого пульса» города слишком официально, примерно в той же степени, в какой и скучно. Но сейчас небоскрёб на 111 Игл-стрит для любования восходом и оживающими улицами подходит как нельзя кстати.
Вечный опускается на крышу офисной высотки и разочарованно цыкает: солнце подобралось уже слишком близко и от долгожданного рассвета они при самом лучшем раскладе могут ухватить лишь жалкие крохи. Что его не может не радовать, так это то, что на высоте в 44 этажа, на удивление, нет беснующегося ветра, который бы пробирал до костей и мешал слышать друг друга.
Тена в его руках начинает ворочаться, очевидно, почувствовав, что полёт закончился. Икарис нехотя отпускает её, осторожно ставя на прохладный бетон крыши и придерживая за талию. Не сдерживает короткой улыбки, когда она потягивается и, жмурясь, старательно давит зевок в рукав его куртки. Поддевает, всё ещё ненавязчиво удерживая её рядом с собой:
— Выспалась?
Она фыркает и несильно толкает его в грудь, отстраняясь. Трёт шею, разминая, и отвечает капризно и хрипло:
— Если бы. Ты постоянно трясся и мотался из стороны в сторону.
— О, ну извини, что не обеспечил тебе полёт первого класса!
Его восклик получается одновременно слишком наигранным и слишком обиженным. Таким, что не сразу можно понять, что он имеет в виду. Тена окатывает его неоднозначным взглядом и усмехается, утешающе проведя по плечу. Прослеживает за кивком в сторону и замирает.
Перед её взором тянется мерцающий огнями и вывесками город. Он гудит сигналами машин, шумит людскими голосами и дышит запахами нагревающегося асфальта, пыли и бензина. В нём отражается грохот поднимающихся железных навесов, открывающихся магазинов, кафе и других заведений. Тена видит
жизнь, не застывшую в красно-коричневой пустоши, а ту, которая пышет неподдельным жаром и находится в вечном движении, суетливо следует бешеному ритму и предстаёт самым
настоящим, что только есть в этом мире.
Пока она заворожённо наблюдает, как у её ног разворачивается людской муравейник, Икарис тоскливо оглаживает вниманием её лопатки и напряжённую спину. Молчит, позволяя насладиться моментом, прекрасно понимая, что
ей важно увидеть, что мир вокруг не замер в одном времени вместе с ней, что он живёт и течёт бурным потоком, кишит беспокойными людьми с их проблемами и заботами, что за пределами её уютной золотой клетки тоже есть
жизнь. Икарис тяжело садится и устало выдыхает.
Тена ещё какое-то время безмолвно наблюдает, периодически поправляя сползающую с плеч куртку, а потом оборачивается. Замирает, не найдя на уровне глаз фигуры мальчишки, но когда опускает взгляд ниже, то мгновенно успокаивается. Он преданно сидит на тёплом бетоне, расставив ноги и устроив локти на коленях. Хмурится, когда замечает, что Война идёт к нему.
На мгновение ему кажется, что она сейчас бесстрашно сядет рядом с ним, не боясь испачкать городской пылью белый подол платья, но Тена поступает мудрее. Плавно снимает с себя его джинсовку и небрежно бросает в ноги. И только после этого опускается, удобно устраиваясь. Закусывает губу, когда слышит возмущённый фырк, но и только.
Их окрашенное в рассветную пастель молчание нарушается лишь звуками города, но они дополняют, а не мешают, и вместо неловкости между ними протягивается что-то очень похожее на гармонию. Тена ёрзает, садясь ближе, и её бок прижимается к его. Икарис сглатывает, но не дёргается, позволяя.
Ему вдруг хочется что-то произнести, может быть даже
признаться, он набирает в лёгкие воздух и смелость, но осекается. Тена начинает говорить сама:
— Мне нужно было сказать это раньше.
Спасибо тебе.
Он пытается отмахнуться, будучи совершенно не готовым отвечать на благодарности:
— Перестань, я же...
Но замолкает, видя, насколько Война серьёзна. Разворачивает к ней корпус и пристально следит за её профилем, пока она
признаётся вместо него:
— Ты был прав, когда сказал, что я живу в клетке. В удобной, спокойной и
внимательной, но всё ещё золотой. И я не осознавала этого в полной мере до сегодняшнего дня. Спасибо, что устроил всё это для меня. Было здорово просто...
быть, как будто всегда была. И я рада, что ты был рядом со мной всё это время.
Я хочу, чтобы ты знал: я очень тебе благодарна, Икарис, правда.
Вечная затихает, напряжённо заламывая пальцы. Прислушивается к чужому быстрому дыханию и считает удары своего сердца. Чувствует, как взгляд мальчишки полирует кожу, но специально не реагирует слишком очевидно, ожидая, что он будет делать дальше.
Икарис же, поражённый и воодушевлённый, почти говорит «
я хочу тебя поцеловать», но прикусывает язык, вовремя себя останавливая. Списывает такой свой порыв на остатки хмеля в крови, чересчур романтичную рассветную атмосферу крыши многоэтажки, так и не выветрившееся за тысячи лет мальчишеское восхищение на стыке с обожанием и много чего ещё. Ищет любой предлог, игнорируя правду, и в конце концов останавливается на варианте с их непривычной близостью, что за эти часы перемолола в пыль все существующие между ними границы.
Твёрдо убеждённый, что его ноющее сердце Вечной не нужно и даром, он прочищает горло и сводит весь свой возможный откровенный ответ в шутку, нервно дёргая плечом:
— Не за что, Тена. И не забывай, что Гильгамеш убьёт меня сразу же, как только мы вернёмся.
Она медлит с реакцией всего половину мгновения, но в этой паузе Икарис находит что-то будто бы разочарованное от неоправданных ожиданий. Тена берёт себя в руки быстрее, чем он успевает задать вопрос, нарочито успокаивающе коротко смеётся и опускает ладонь на его бедро, похлопывая:
— Не волнуйся, я не дам тебя в обиду.
Пока мальчишка в замешательстве от первого прикосновения, она решает воспользоваться случаем и льнёт к нему теснее, полуложась и опуская голову на плечо. Слышит взволнованный стук его сердца, но молчит, гадая, как же он поступит.
К её удовлетворению, Икарис ненадолго ошеломлённо замирает, становясь похожим на статую, а потом несмело высвобождает руку от плена их прижатых друг к другу тел и вытягивает позади. Обнимает Войну за плечи, привлекая ближе, и устраивается так, чтобы им обоим было удобно. Тена довольно хмыкает.
Пальцами пробегает по его бедру и животу вверх, щекочущими прикосновениями оглаживает ключицы и останавливается на груди. В центр ладони ей бьётся учащённый горячий пульс и за всё время, проведённое за пределами дома, это ощущение оставалось и остаётся самым лучшим.
Где-то внизу, в бесконечно далёком и неважном городе романтику австралийского розово-оранжевого рассвета разгоняет звук сигналящих машин. Вечная чуть переминается, ворочаясь, и длинно выдыхает в скулу мальчишки, водя кончиком носа вдоль ушной раковины:
— Мы можем побыть здесь ещё немного?
Икарис, в глубине души ожидавший очередного «хочу», удивлённо моргает и почти мастерски сдерживает дрожь от мурашек, что проносятся стадом слонов по его телу. Сглатывает слюну и слышит приглушённый «ах!», когда адамово яблоко непроизвольно дёргается. Кивает и вкрадчиво произносит, отпуская прочь все сложности, трудности и оговорки, позволяя хрупкой надежде в груди расправить нежные невесомые крылья и разрешая своему глупому
влюблённому сердцу стучать по Войне в полную силу:
—
Мы будем здесь столько, сколько ты захочешь.
Be, be, be, be, be
Be as you've always been
