Двадцать шестое сентября. Локация N. Токио.
В воздухе витает приятный аромат, чего-то съедобного, но мужчина никак не может понять, что ему напоминает этот запах. Проводит рукой по лбу, натыкаясь подушечками пальцев на гладкий, но достаточно выпуклый шрам. Кожа на линии рубца не чувствительная, и тело даже фантомно не помнит боль, с которой он увековечился на ещё детском лице. Шрам проходит через левый глаз, отчего хрусталик оного навсегда потерял способность видеть, а радужка побелела. Но разве это изъян? - Я не ем ебаную траву! - возмущённо бьет ладонью по столу парень с платиновыми волосами и длинными красными серьгами в мочках ушей, сидящий напротив. - Какучё, объясни ему! Мужчина переводит усталый взгляд от тарелки с сельдереем и брокколи к растерянному официанту: - Извините, это не наш заказ. Вы что-то перепутали. Парнишка в белой рубашке и форменном фартуке заминается, перелистывая тоненькие странички в небольшом блокноте. От устрашающего вида странных людей в заведении, сводит скулы. - Боже, блять, мужик, просто забери всё, пока я не засунул эту херню тебе… - Ханма! - перебивает мужчина со шрамом, Какучё. Шуджи недовольно морщит лоб, и машет рукой: - Хуй с вами, я не за этим пришёл. Какучё наблюдает, как официант поспешно забирает со стола стеклянные блюдца, и как сидящий напротив парень обиженно поджимает губы. Изана всем своим естеством напоминает ребёнка. За искрами безумия в больших фиалковых глазах, за которые в детском доме его дразнили «лабораторной крысой», прячется недолюбленный маленький мальчик. Хитто не помнил сам, как попал в детский дом. Ему всегда казалось, что он был там с самого рождения. И стены пристанища для покинутых родными стали привычными, и даже согревали. Но он ясно помнил тот день, когда на их игровую площадку пришла женщина с вызывающе красными губами, приведя с собой худощавого белокурого мальчишку со сбитыми коленями. Мать оставила своего сына в детском доме, в толпе таких же брошенных детей, подарив на прощание алый отпечаток помады на лбу. Изана, к удивлению Какучё, не плакал, как это делали сверстники, а просто провожал родительницу, совершенно опустошенным взглядом. Таким Хитто запомнил его ярче всего. Развлечений в детдоме было мало, поэтому чаще всего Какучё раскладывал сёги на потертой деревянной доске, которые стащил у одного из воспитателей. И, видимо, своим кропотливым, одиночным занятием, однажды, привлек внимание Курокавы Изаны.- Эти будут моими! - заявил белокурый, сжав в костлявых кулачках светлую и темную фигурки, с выжженным иероглифом. - Изана, ты не можешь забрать себе обоих "королей". - А вот и могу, - задирает нос Курокава. - Видишь, уже забрал.
Какучё двумя годами старше Изаны, поэтому сам себе выдумал нести за него ответственность. Хитто был спокойным, в отличие от светловолосого, но мог постоять за себя. А среди обиженных родителями и жизнью, и от того освирепевших, детей это приходилось делать часто. С появлением в детском доме Изаны, всё внимание сразу переключилось на него. Смуглая кожа, большие сиреневые глаза и обесцвеченные солнцем волосы. Экзотическая внешность Курокавы не давала покоя бледнолицым и темноволосым японцам. За свою уникальность мальчик расплачивался синяками, ссадинами и кровоточащими ранами. Тогда-то Какучё и решил, что должен его защищать. Изана же, наоборот, был польщен хотя бы таким вниманием. Рожденный сиять и быть в центре - звучало, как мантра, в его белокурой головке. Какучё следил за ним. Оберегал от воспитательских наказаний за драки и хулиганство. И Изана, вдохновлённый игрой в сёги, которой заканчивался каждый совместно проведенный с Хитто вечер, провозгласил себя королём. Старший не сопротивлялся. По его мнению, у Изаны был свой мир, далеко отличающийся от реального, и нарушать в нём порядки Какучё не хотел. Хитто не сразу понял, отчего ходил за Курокавой хвостиком, часто вмешиваясь в драки вместе с ним, после которых делился пластырями и хлоргексидином, что брал у выпивающей медсестры. По вечерам он обучал Изану правилам стратегии в настольной игре, из которой пропали фигурки «королей», кажется, навсегда. А по ночам, когда Изана засыпал, Какучё садился подле его кровати и следил, чтобы никто из детдомовцев не напал на мальчика во сне. Парня не отталкивали ни необоснованные причины для драк и разборок, выдуманные Изаной; ни безумный блеск в глазах, который в обычные дни замещала опустошенность; ни изощренная жестокость мальчишки, доводящая до вопиющего насилия над другими во имя оправдания собственного звания. Когда стал постарше, Какучё начал понимать, почему ему нравится наблюдать за Курокавой. Почему хочется вглядываться в вечно расширенные зрачки фиолетовых глаз, и искать в них оправдание тяжести в собственной груди. Что заставляет признавать в Изане «Короля», и следовать всем его странностям, пусть даже самым необузданным. И почему больше не хочется охранять его, сидя на полу, а быть там, на кровати, с ним. Есть лишь одно объяснение порывам, заставляющим следовать безумию другого человека, – любовь. Свои чувства Какучё принял, но поздно. Изану усыновили. - Так, зачем же ты пришёл? - по-змеиному шипит Курокава, опираясь локтями на стол и укладывая подбородок на тыльную сторону ладони. - Тайджу не объяснил твоему Кисаки, что мы больше с вами не сотрудничаем? Вроде, это решение было согласовано с обеих сторон. Спустя несколько месяцев после того, как Какучё покинул детский дом, будучи уже совершеннолетним, Изана его нашёл. Как полагается истинному Королю, Курокава собрал вокруг себя пешек-подчиненных. Хитто не сразу осознал, смотря на улыбчивое лицо платинового блондина, насколько серьёзны его намерения в плане иерархичности своей власти, поэтому не воспринял в серьез подобие преступной группировки, собранной Изаной. В тот вечер Какучё снова пошёл за ним. И тем же вечером увидел настоящее убийство, и уже знакомый, пронзительно-пустой взгляд. - Киса много чего пиздит, - отвечает Ханма. - Потому что сам всегда сидит в тенёчке. А я мозг себе ебу его поручениями. - Новый «заказ»? - без эмоций интересуется Какучё. - Слышал от Тайджу, что там. Связано с полицией? - В его башку хрен залезешь, - фыркает Ханма, цепляя зубочистку с подставки на ресторанном столе. - К этому менту не подберешься, я уже неделю его пасу, и никак не застаю одного. Либо с другими ментами шастает, либо с каким-то пацаном. - Че за мент-то? - скучающе спрашивает Изана. - Комиссар из западного отдела убийств, черти бы его затрахали, - морщит нос Шуджи. Он, действительно, расстроен не налаживающимися делами. - Так вот, к чему я… Заплачу втрое больше, чем Киса предлагал вашему уёбку, если к концу недели этот хрен сдохнет. Ханма помнит, что сам должен был заняться этим делом, но что-то в его планах пошло не так. А времени потеряно уже, более чем, достаточно. - Даже не знаю… - протягивает Курокава, демонстративно проводя лиловыми радужками по кругу. - Что думаешь, Какучё? В детском доме Изана редко спрашивал у Хитто совета, но в настоящем времени делал это постоянно. И с течением дел, Какучё смирился с тем, что его слова способны решать: жить какому-то определенному человеку или умереть. Ответственность перед смертями людей, бывало ни в чем не повинных, заставляет взвешивать решения молниеносно, чтобы не заставлять ждать Изану и заказчиков. - Думаю, мы сможем помочь, - краем обзора Какучё замечает, загорающиеся искорки в золотистых глазах Ханмы. - Но убивать полицейского не будем. Поможем подобраться к нему, не больше. Шуджи разводит руками, жестами говоря «хотя бы что-то», но понимает, что убивать полицейского все равно придётся самому. - Знал, что вы согласитесь, - он улыбается уголком губ, выражая презрение. - Не зря же втираете теорию о Возмездии.***
Двадцать шестое сентября. Половина десятого вечера. Токио.
Коко цепляется рукой за руль автомобиля, поднимаясь выше, чтобы заглянуть в зеркало заднего вида: - Да уж, врач из тебя так себе, если честно, - говорит он, оглядывая в отражении припухшую скулу. - Судмедэксперт, - быстро поправляет Инуи, рассматривая деревья, мелькающие за автомобильным окном. - Я внимательно изучил твоё досье, и знаю, что у тебя есть квалификация лечебного дела, - почти слово в слово повторяет Коко, напоминая Сейшу его же ехидные слова. Инуи тупит взгляд на бежевую панель управления машины, стараясь подобрать слова для едкого ответа. На самом деле, он сам не понял, в какой момент перенял у Коконоя манеру язвительно комментировать всё происходящее, но в последние года два-три вёл себя почти так же, как когда-то Хаджиме. С кем поведёшься, видимо. - Вообще, ты должен меня поблагодарить за то, что мне удалось успокоить Наото, - охватывая взглядом профиль детектива, говорит Сейшу. - О, спасибо, - саркастически. - И что ты ему сказал? - Что ты конченный. И я уверен, он мне поверил, - с абсолютной серьезностью в голосе, говорит Сейшу. - Без шуток, Хаджиме. Коко издаёт короткий смешок, не отвлекаясь от управления машиной. - Правда? Тогда ты тоже должен сказать мне «спасибо». - За что? - искренне удивляется Сейшу. - Хотя бы за то, что сейчас мы едем к твоему дому, а не в следственный изолятор. Знаешь, обычно так не поступают с теми, кто бьёт по морде полицейского при исполнении. Сейшу бурчит "спасибо", но оно выходит больше обиженным, чем благодарным. Всё так просто, думает Коко. Так просто сейчас везти Инуи до дома. Просто общаться, будто бы не было ничего: ни в прошлом, ни несколько часов назад. Просто видеть его рядом, на соседнем сидении, а не в воспоминаниях и на фотографиях. От этой простоты приятно потягивает в области груди, вынуждая чувствовать, что-то большее, чем биение сердца. Быть может, ещё месяц назад Хаджиме и подумать бы не мог, что всё так обернётся. Детектив начинает понемногу разбираться в чувствах, что трепещутся за рёбрами, но сложнее всего быть честным с самим собой. Коко выпустил бы все патроны из табельного пистолета в собственный лоб, или в грудь, или куда-нибудь, где будет побольнее, чтобы разум, парящий в облаках, спустился на землю и занялся работой, подсчетом денег, выбором виски на вечер и всем тем, чем он обычно занимается. Но здравый смысл сейчас накрепко запутан, тонкими нитями паутины из чувств, которую усердно заплетают в нём бледные руки доктора. Хаджиме мысленно сокрушается на себя, словно молитву повторяя «мне наплевать», но поток убеждений перебивается терпким запахом мяты. А Сейшу все так же спокоен. Хлопает лазурными глазами, чем снова приторно волнует Коконоя. «Сам знаешь», - повторяют про себя оба, погружённые в свист от шин, быстро перекатывающихся по асфальту снаружи. Осознания давно пережиты, как и обиды, недосказанности, лёгкая ненависть и горе. Всё когда-нибудь заканчивается, оставляя пустое поле мнимого боя, усыпанное пеплом и залитое слезами. Но когда все перестаёт быть, остаётся только тоска. Без солнца не светит луна, какими бы они не были разными, и как бы не находились друг от друга далеко. Луна сияет только тогда, когда отражает солнечный свет. Может, Сейшу тоже, своего рода, луна? Прошлое клюет душу. Оно будет делать это всегда, Инуи знает. На то оно и прошлое, чтобы портить настоящее и будущее. В этом его основная роль. Но Сейшу понимает - если бы не было Коко, не было бы и его самого, как лунного света без солнечного. - Почему у тебя нет своей машины? - спрашивает Коко, наверное, от того, что попросту не знает, чем перекрыть молчание. - Предпочитаю такси, - короткие и лаконичные ответы Сейшу бесят Хаджиме до изнеможения. «Сам знаешь», - вновь проносится в голове. Оба не понимают, почему ограничили внутреннюю бурю только лишь двумя словами, но полностью осознают, сколько вложили в них смысла. Они сами знают, что скучали. Коко сам знает, что Сейшу всё ещё его любит. Сейшу сам знает, что Коко всё так же от него зависим. - Ну, если у тебя такая острая необходимость каждый день тратить кучу бабок на проезд, то можешь платить мне, - вопреки мысленным терзаниям, сквозь улыбку говорит детектив. - Водитель-Хаджиме к вашим услугам. - Мне воспринять это, как детективную слежку или как заботу? - Как откровенный подкат, - хмыкает Коко, краем глаза наблюдая, что блондин смущается. Сейшу слегка сжимает кожаную обивку сидения, чувствуя, как потеют ладони. Салон автомобиля напрочь пропитан, вяжущимся ароматом с нотками хвои и древесным привкусом. Так пахнет Хаджиме. Инуи почувствовал это ещё тогда, в кабинете детектива. Парфюм заполняет не только салон машины и легкие блондина, а забирается куда глубже, дурманя рассудок и развивая мысли о Коконое. Сейшу проскальзывает взглядом по смолянисто-чёрным волосам детектива, крепким рукам, и крупной ладони, что сжимает руль длинными пальцами. Затем, взор переходит на портупею, обрамляющую подтянутый торс, и на бёдра детектива, облачённые в зауженные брюки. Коко заметно покрупнел за столько лет, проносится в блондинистой голове. - Ты это… Извини за «бесхребетное трепло». Само как-то вырвалось… Я так не считаю, на самом деле. Сейшу слышит голос Хаджиме, не отрывая взгляда от напряженных мышц на его предплечье. - Извиняешься второй раз за неделю? - говорит Инуи, не признавая собственного голоса, потому что тот непривычно охрип. - Умеешь удивлять. «И оба раза ты оставляешь мои извинения без комментариев», - остаётся не высказанным. Что ж, думает Коко, если Сейшу не начинает эту тему, то нужно попробовать самому. - Кстати, о первом моем извинении, да и, вообще, о прошлом. Я хочу сказать, что… - Не будем об этом, - резко перебивает Инуи, показавшись самому себе неестественно звонким. - Прошлое в прошлом. Хаджиме косится на Сейшу, нервно поёрзав на сидении. Он бы обязательно закончил свою мысль, только вот, сбит с толку внезапным порывом блондина. Странно это, размышляет Коко, вновь уставившись на дорогу, Инуи столько мучился, к врачу ходил, хотел память свою уничтожить. А теперь такой решительный, резкий. Видимо, Сейшу Инуи не так прост, каким кажется. - Прошлое в прошлом, - эхом отзывается Коконой. Он, впрочем, согласен с блондином. И спорить совсем не хочется. Какая разница, что было в прошлом, и какая разница, что будет в будущем? Жизнь слишком коротка, чтобы жалеть о неудачах и неправильных поступках. И ровно так же, не предназначена для того, чтобы ломать голову, о грядущих днях. Человек автоматически глуп, если не ценит настоящего. Ведь моменты не повторяются, Коко знает об этом лучше, чем таблицу умножения или курс доллара. Красота в сегодняшнем дне, в мгновении и, быть может, в блондине на пассажирском сидении. - Мой дом за углом слева, - наконец обратив внимание на дорогу, указывает Инуи. Хаджиме кивает и послушно поворачивает руль в нужную сторону. Машина останавливается, но Сейшу не спешит прощаться и покидать салон, а Коко, в принципе, никогда никуда не торопится. Детектив смотрит на аккуратное, аристократичное лицо. На улице давно стемнело, и в свете фонарей бирюзовые глаза напоминают океан. Такие же потемневшие и глубокие. А молочного цвета кожа светится золотистыми бликами, ловя искусственный свет. Взгляд цепляется за короткие пушистые ресницы и шрам. Кажется, пальцы Коконоя до сих пор помнят, какой он на ощупь. Коко скользит по сидению, пододвигаясь ближе и уже изучая глазами поджатые бледно-розовые губы. На рефлексе прикусывает пирсинг, и старается не делать чересчур резких движений, будто бы боится спугнуть Инуи. Внутри все подозрительно сжимается, словно сейчас Хаджиме не сидит в тёплом салоне собственного авто, а барахтается в ледяной воде и до смерти боится утонуть. Плавно касается бледной руки, но по ощущениям будто бы хватается за борт бассейна, в попытках вырваться из водяной бездны. Сейшу накрывает руку, сжимающую его ладонь, своей и чуть подаётся вперёд, ощущая чужое дыхание на щеках. Зрачки бегают от глаз к губам, а делать вдох и выдох становится все труднее. Душно. Прогнозируют осенние заморозки, но им обоим очень душно сейчас. Сознание мечется между предрассудками и смятением, от прошлого к настоящему, от глаз к губам… Коко делает ещё одно уверенное движение вперёд, все больше сокращая расстояние. Чувствует, как в груди затягиваются крепкие узлы, и разливается приятно обжигающее тепло. Сейшу так близко, завораживает и притягивает, словно морская глубина. Снова пахнет мятой, и Коко только сейчас вспоминает - плавать он вовсе не умеет. - - Завтра, в семь утра, - выдыхает Сейшу прямо в чужие губы и отстраняется. Хаджиме застыл, удивлённо приоткрыв рот, пытаясь осознать, что, блять, вообще сейчас было. - Че? - заторможенно отзывается брюнет. - Ты ведь теперь мой водитель, сам предложил. А на работу я обычно выезжаю в семь утра, - Сейшу говорит приглушенно, почти томно. - Поэтому, не опаздывай. - Мои услуги стоят очень дорого, господин Инуи, - Коко выпрямляется, когда блондин открывает пассажирскую дверь и собирается выйти из машины. - Об оплате договоримся позже, детектив Коконой, - подхватив заигрывающий тон, отвечает Сейшу. - Я знаю, что вам очень нравятся мои мятные конфеты.***
Двадцать седьмое сентября две тысячи шестнадцатого года. Полицейский участок. Токио.
Мацуно собирает тетради с письменного стола в небольшую коробку, и с грустью оглядывает кабинет комиссара. Этот стол, кресло, диван… Столько воспоминаний. В основном мокрых и приятных, но очень ценных. Практика заканчивается, а значит, пора возвращаться в академическую аудиторию. Там не будет Баджи-сана, детективов, следователей. Не будет большого стакана латте по утрам и половины от обеда. Будут только бесконечные лекции, зачеты, сессии… И надоедливые братья Кавата, которые последние два дня просто-напросто разрывают телефон Чифую нескончаемыми СМС. От Нахои в основном приходит «Если не придёшь на пару, ногу сломаю))))», а от Сои – «Почему не отвечаешь? Я волнуюсь((». С ними, конечно, очень весело, но в отделе, с Баджи-саном, как-то роднее. За эту практику он обрёл нечто большее, чем просто знания. - Не грусти так, - успокаивающе шепчет Кейске, касаясь губами белобрысой макушки. - Если меня постоянно не будет рядом, совсем не значит, что я не с тобой. Чифую в ответ лишь удрученно кивает. Он обязательно вернётся в западный полицейский участок и в отдел убийств, но только уже ни как мальчик на побегушках, а как следователь или, вообще, детектив. Баджи разворачивает парня к себе, заключая в объятия и рукой проскальзывая в задний карман брюк Чифую. Мацуно ответно обнимает мужчину, утыкаясь носом в его грудь. Они ведь не прощаются, но покидать кабинет, ставший родным, все равно тяжело. - К вам ведь ещё курсанты придут, - бурчит Чифую, вспоминая, как у них с Баджи все начиналось. - Тоже одного из них к себе в кабинет позовёте? Вот ведь ревнивец, думает Кейске, расплываясь в легкой улыбке. - Не переживай, не позову, - мужчина снова мягко прижимается губами ко лбу студента и отходит, оставив в его заднем кармане связку из трёх ключей. Кейске нежно улыбается возлюбленному, открывая входную дверь, и собираясь выйти в общий отдел. - Что это? - Чифую задаёт неуместно глупый вопрос, достав связку ключей из кармана. - От моей квартиры, - спокойно поясняет Кейске. - Хочу, чтобы ты… - Баджи! - словно громовой раскат, доносится из общего зала голос начальника отдела. Прерванный на полуслове этим криком, комиссар оборачивается к выходу, и Чифую, не менее ошеломлённый, следует за ним. Вакаса приближается к кабинету, подобно цунами или торнадо. От скорости движения пряди волос, обычно покоящиеся по обе стороны лица, развиваются по инерционно созданному ветру. - Где Коконой? - твёрдо спрашивает Имауши, отодвигая комиссара в сторону и заглядывая внутрь кабинета. - Он у тебя? На часах половина десятого утра. Рабочий день детективов начинается в восемь, а Коконоя, по всей видимости, на месте нет. Но вряд ли Вакасу так разозлило именно это. - В душе не еб… не знаю, Вакаса-сама, - вовремя осекается Кейске, глядя то на Чифую, которому не успел сказать что-то важное, то на Имауши, который его благополучно перебил. - Точно уволю, - Вакаса с той же скоростью врывается обратно в общий зал. - Сначала убью, потом уволю. Сраженные недоумением, Баджи и Чифую так и остались в проходе, глядя вслед начальнику. - Второй труп в деле Ханагаки, а этого гаденыша нет в участке! «Вакаса знает о Казуторе?» - одновременно проскальзывает в мыслях у курсанта и комиссара. Спросить об этом вслух никто из них не успевает – Вакаса скрывается за дверью своего кабинета, да так, что бумажные листы, ранее покоящиеся на стойке у оной, разлетаются в разные стороны. По классике жанра, в этот же момент, у входа в отдел появляется тот самый, пропавший «гаденыш». Коко преспокойно двигается по общему залу к своему кабинету, под зорким надзором всех присутствующих следователей. Хмурит брови и поджимает губы, потому что не понимает, что сейчас напрягает больше: десятки любопытных глаз, уставившиеся на него; вчерашнее, как он сам определил, "помутнение"; или Сейшу, который сегодня утром даже виду не подал о том, что вчера между ними кое-что чуть не произошло. Конечно, последнее волнует куда сильнее. Инуи сел в машину, не поздоровавшись, и во время поездки ни слова не проронил. Когда поездка была окончена, Хаджиме решил поинтересоваться, в чем дело, на что получил вполне доступный ответ: "Обычно, с таксистами я не разговариваю". Сейшу скрылся за дверями морга, ритмично цокая каблуками, а Коко остался в машине и, определенно, в легком ахуе. И теперь, обе ситуации, вчерашняя и сегодняшняя, варятся внутри черепной коробки, не позволяя сосредоточиться. Хаджиме злится, но сам не понимает: на что? - У меня на ебальнике что-то написано? - остановившись у дверей своего кабинета, спрашивает он, оборачиваясь к общему залу. В ответ тишина, но взгляды не отлипают. - Нет? Хер ли пялитесь тогда? - Не ори, - с усталостью от всего этого, отзывается Баджи. - Готовь смазку и иди к Вакасе. Он тебя искал.***
Хаджиме вертит между пальцами сигарету, читая протокол. Комната уже наполнена табачным дымом, потому что Вакаса, не сдержавшись, выудил у Коконоя сигарету и закурил. - Это было сегодня ночью, - спокойный голос начальника звучит весьма мелодично, даже не режет слух, в отличие от криков и брани. - Уже второй труп в твоём деле, а в изоляторе ещё ни одного подозреваемого. - Третий, - исправляет Коко, смотря на фотографию убитого. Ацуши Сендо. Найден мёртвым в переулке у одного из заведений Ханагаки. - То есть как, третий? - Имауши в один миг из умиротворенного ужа превратился в, приготовившуюся к нападению, кобру. - Вот так, - безразлично. - Есть ещё Ханемия Казутора. Коко вовремя замечает намерения начальника высказаться, или накричать, или не важно, что он там хотел сделать, поэтому громко отсекает: - Я объясню! Это, на удивление, срабатывает. Имауши принимает выражение лица «ну, уж постарайся», тушит сигарету в пепельнице и устраивает руки, сцепленные в замок, на столе. - В кабинете у Ханагаки мы нашли снимок, - Вакаса кивает, он уже видел его в отчете об обыске. - Так вот, ещё один человек с этого снимка, Ханемия Казутора, мёртв. Застрелен шестнадцатого сентября. Я не считаю это совпадением, поэтому взял его в счёт. А что касается Сендо… Хаджиме вновь пробегается глазами по тексту в протоколе. - Где медицинское заключение? - Тело ещё не осмотрено. Забрать можно будет сегодня, в первом отделении морга, это в восточной стороне. «Там я уже сегодня был», - думает Коко, и ухмыляется своим мыслям. Что ж его все время сталкивает с судмедэкспертом Инуи? Сила притяжения, никак иначе. - Заберу, - кивает Хаджиме. - Давай, - на глубоком выдохе, соглашается Вакаса. - Работай уже, Коконой. Я, блять, понятия не имею, что с тобой происходит. Две недели - сдвигов ноль. Раньше тебе пяти дней хватало, чтобы раскрыть нелегкое дело. Детектив разводит руками. У него уже есть мысли, есть зацепки, но пока рано кого-то с ними знакомить. Хватит говорить «я не утверждаю», выдвигая догадки. Пора становиться серьезнее. - О той фотографии, - не получив ответа, продолжает Имауши. - Ищи всех, кто там изображён, и тащи в отдел. Разбираться будем на месте: как связаны, в чем и тому подобное. Не подводи, Коконой.