David Kushner - Mr. Forgettable
В первый день, второго октября, Хаджиме возвращается поздно. Кейске, окружённый голыми стенами его квартиры, слышит как громко тот звенит ключами, скорее всего, роняет их на пол. Слышит его шаги и хлопок двери ванной комнаты. И больше в этот вечер Коконоя он не видит. Коко сам себя не видел бы, если честно, поэтому и сидит на холодном кафеле в тёмной холодной комнате, изредка освещая её лишь огоньком зажигалки. Нужно потерпеть, такое было уже когда-то, значит, и во второй раз переживется. Кейске же – пьёт обезболивающие одну за одной, сверлит глазами белоснежный потолок, сравнивая жильё детектива с больницей. В этот вечер никто не разговаривает, и квартира поглощает их обоих в ненарушаемую тишину. На второй день Хаджиме выползает из ванной рано утром, но и Баджи тоже не спит. Они оглядывают друг друга хмуро, в один голос подмечая обоюдный хуевый вид. Хаджиме, заполняя кухню сигаретным дымом, сухо сообщает Кейске, что сегодня вернёт его в больницу, потому что вопрос с врачами не будет улажен, как он пообещал ему днём ранее. Но получив от него грубый отказ, хмыкает в своей манере и снова запирается, теперь уже в спальне. Коко не выходит до вечера. Несколько часов Баджи думает, что Коконой просто залипает на исторические фильмы, как это было заведено в рабочее время в отделе убийств, и только ближе к ночи замечает, что телефон детектива остался на кухонном столе, а никаких звуков из его комнаты слышно не было, да и другой электронной техники он за два дня в квартире не нашёл. В этот же день Баджи уверяет сам себя, что ему намного лучше, — по крайней мере, он хорошо держит равновесие и не роняет из рук кружку с водой. Пользуясь одиночеством, Кейске закрывается в ванной, неуклюжими пальцами освобождает грудь от пластыря, сразу же приедаясь взглядом к огромному разрезу по центру. Пытается подергать за нитки, торчащие из швов, на что тело реагирует колкой болью. Лучше не лезть туда пока. Четвёртого октября Хаджиме старательно игнорирует Наото, который названивает каждые пол часа. В итоге, он просто отключает телефон, и Баджи понимает — что-то не так. Какую-то часть дня они просто огрызаются друг на друга, потому что Коко не в том месте курит, а Кейске в принципе своим присутствием раздражает. К вечеру — Хаджиме, неожиданно для Баджи, пьёт. Молча, сидя на пустой кухонной тумбе. В этот день просторная светлая квартира до краев наполняется болью во всех возможных проявлениях — душевной, физической. Ночью Хаджиме начинает говорить, а Баджи – слушать. Слушает о прошлом, о настоящем, о несбывшемся, но горячо желанном, будущем. О докторе, его сестре, деле. О том, как все было спутано между собой. Больше, конечно же, Коко говорит о докторе. Отводит глаза, прячет взгляд, но все его слова искренны и честны. Оправдывает себя за то, что не сразу все понял, хоть и догадывался. Оправдывается за чувства, называя себя придурком и ослом, но ни разу не говорит о том, что ненавидит этого самого доктора. Злится, но не ненавидит. И Баджи никогда не представлял себе несерьезного детектива Коконоя настолько открытым. Глядя на него, всегда можно было представить, что проблем у Хаджиме не бывает, а если и есть, то ему безоговорочно похер. Не бывает людей без уязвимых мест — это Кейске знает по себе. Есть те, кто свои слабости хранит под замком, за железными дверями эгоизма, притворства, или даже агрессии. «Надо было поговорить», - фраза, после которой Хаджиме смотрит на Кейске отрешенно и непонимающе. Находит Баджи хреновым советчиком и грубо отмахивается от его слов. Ночью тоска добивает обоих. - Позвоним Чифую? - пьяно интересуется Коко, потирая рукой усталые и припухшие глаза. - Я пока не готов, - сознается Баджи, с трудом устроившись на тумбе, рядом с ним. - Да ладно, - саркастически прыскает Коконой. - Ты ж днями и ночами думаешь: «Как там мой бедный Чифую? Как же хочется прижаться к нему, прикоснуться к его нежным, чувственным губам, усадить его на колени…». Ну, или поставить на колени, тут уж я не знаю, что там у… Хаджиме замолкает на секунду, а потом заливается громким смехом, когда Кейске, громко выругавшись, спихивает его с тумбы и подпинывает вслед. - Можно подумать, ты по своему Инупи не скулишь. - Мне плевать, - просто отвечает Хаджиме, но улыбка с его лица мгновенно пропадает. Он забирает остатки коньяка и вновь запирается в спальне, оставив Кейске на кухне одного. И Баджи ещё раз ловит себя на мысли, что эта квартира – пристанище для умирающих от боли. На четвёртый день совместного заточения первым не выдерживает Коко. Оказалось трудно наблюдать за страданиями другого, когда сам едва удерживаешься, чтобы не слететь с катушек. Да и квартира-то его — значит, умирать в ней будет только он. Рано утром Хаджиме, тайком от Кейске, всё-таки набирает номер Чифую. Объясняет все очень кратко, но Мацуно парень сообразительный, понимает быстро. Чифую выглядит странно. В последний раз, когда детектив его видел, волосы курсанта были светлыми с заметной желтизной, сейчас — смолисто черные, даже пахнут ацетоном после недавнего окрашивания. Приезжает Мацуно не один, а в компании огромного, такого же чёрного пса. - Это Эдвард, - заявляет Мацуно, проходя мимо детектива в прихожую. Чифую напряжен. Чифую тянет собаку за поводок вглубь квартиры, от чего та смешно скребёт когтями по паркету, пытаясь остановиться и обнюхать каждый уголок. Коко думает, что сейчас начнётся семейная драма, и Мацуно будет обвинять своего ненаглядного в том, что он ничего ему не сказал, сбежал из больницы и ещё много всяких причин, потому что гипотетически запрещено вот так играть на нервах у любимого человека. Но драмы не происходит. Вообще ничего страшного не происходит. Баджи после таблеточного сна не понимает толком, кто перед ним, потому что Чифую, и правда, выглядит абсолютно по-другому. Но когда Мацуно ласково лопочет своё обыденное «Баджи-сан», до Кейске доходит, и он глубоко и облегченно вздыхает. С чувством выполненного долга, Коко наблюдает из-за угла за их тихими переговорами, хлебая антипохмельный крепкий чай. Разве, так можно? Никакого скандала, ссоры, никто никого даже не послал. Баджи просто объяснился, просто сказал правду, а Чифую, не менее просто, выслушал. Они, вот так вот, не усложняя до невозможности, взяли и поговорили. Взяли. И поговорили. Хаджиме тошнит больше от их простоты, чем от двенадцатилетнего коньяка. - Почему Сейшу не позвонил? - Чифую оборачивается к застывшему в дверном проёме Коконою. - Он ведь обещал держать меня в курсе. Хаджиме сжимает скулы и натягивает вымученную улыбку, стараясь сделать ее как можно более спокойной. - У Сейшу вообще нет привычки кому-то что-то рассказывать. Коко разворачивается одним движением и без промедлений следует на балкон. Как никогда хочется уединения. В одиночестве всегда проще. Не требуется с кем-то делиться, разговаривать. Никто не лезет к тебе в душу, не пытается разворошить нутро, прикрываясь наигранной и притворной поддержкой. Поделись и станет легче? Бред. Коко никогда не считал, что пожаловавшись кому-нибудь на жизнь, она непременно начнёт налаживаться. Да и мысли гораздо эффективнее собираются в кучу, когда раздумываешь над ними самостоятельно. В одиночестве Хаджиме находит много плюсов. Минус только один — это, мать его, само одиночество. Коко не оборачивается, когда балконная дверь хлопает позади него, ему даже не интересно, кто там: Баджи, Чифую или его здоровенный пёс. Внимание цепляет только приторный ментоловый запах, доносящийся в воздухе и переворачивающий внутри с ног на голову. Коко давно не слышал запаха мяты, вот уже четыре полных дня. Он набирает его в лёгкие побольше, задерживая дыхание, боясь растерять этот любимый аромат в атмосфере с выдохом. Оборачивается ко входу и разочарованно усмехается. Кого ты там ожидал увидеть? Это всего лишь Чифую с ментоловыми сигаретами. Мацуно не только выглядит, но и ведёт себя странно. Хотя бы потому, что курит. Хаджиме никогда не видел курсанта с сигаретой, за исключением того случая, когда сам ему предложил, но тогда у Чифую затягиваться выходило крайне неумело. Сейчас иначе. Чифую молчит. Взгляд его после той сентябрьской ночи так и не изменился. Такой же отрешённый, опустошенный. Он то и дело возвращается взором к своим ладоням, разжимая и сжимая их в кулаки, оглядывая по очереди лицевую и тыльную сторону. Коко бы напрягся, составил не одну версию по причинам изменений курсанта, но не сейчас. Так было бы раньше, так сделал бы другой Коко, который был ещё в строю несколько дней назад. Теперь он вообще отказывается думать и размышлять, потому что мысли не всегда доводят до чего-то хорошего, и в некоторую истину лучше нос не совать. К вечеру Чифую забирает Баджи домой. Берет с него обещание, что утром они поедут в больницу, а после – просто уезжает. Хоть бы собаку оставил, если Баджи забрал. Коко ведь теперь один совсем. Ни компании тебе, Коконой, ни разговоров, ни тупых обоюдных обзывательств «просто, чтоб молчание прикрыть». Сиди себе, считай углы в квартире – чтобы точно знать, сколько есть попыток в них спрятаться от навязчивых мыслей. В первые полчаса нахождения в полном одиночестве Коко подсчитывает – углов в его квартире ровно двадцать шесть. Через час понимает: самое ценное, что ему когда-либо приходилось отдавать, – это время. И за три недели, что Сейшу был в его жизни в этом году, за последнюю неделю спокойствия и, не боясь этого слова, счастья он расплачивается днями, которые проводит вдали. И вроде все должно идти своим чередом, ведь с любыми обстоятельствами можно свыкнуться. Вроде он даже банальным советам последовал, с Баджи поделился. Но легче почему-то не стало. Пока Кейске был здесь, было спокойнее как-то. Не то чтобы он совсем не думал о хреновом, но меньше возвращался к случившемуся мыслями. Да и не доходило до того, чтобы он, стоя перед зеркалом в ванной, губу прикусывал почти до крови и одной рукой за запястье другую придерживал, чтобы та не тряслась и телефон не выронила, пока онемевшие пальцы печатают «Я болен, кажется. Мне доктор нужен. Приедешь?». Теперь дошло. Коко отправляет сообщение, присаживаясь на край ванны, не переставая обновлять чат. Ответа нет. Десять минут, двадцать. Судя по времени, Сейшу сейчас должен возвращаться с работы, его расписание Коко помнит гораздо лучше своего, а смс висят доставленными, но не прочитанными. И последующие «правда хреново вышло, Инупи», «не уйдёшь ведь?», «я сейчас тебя заберу, такси не вызывай», «мне очень хуево от всего этого», «я еду» и ещё двадцать четыре похожих сообщения, — тоже остаются не открытыми в телефоне получателя. По пути к моргу Хаджиме ругает себя, что не сделал этого вчера или несколькими днями ранее. Зачем было тянуть? Пустая трата времени на страдания и попытки собрать себя по кусочкам. Этим можно было заняться и рядом с Сейшу, вышло бы намного быстрее и проще, если бы он был с ним. Глупо было, Коко, очень глупо. Четыре дня без Сейшу — достаточная плата за всё пережитое. Да и, в самом деле, хватит бегать от разговоров; в одиночестве, полном молчании, наедине с собой и пустыми стенами, давящими со всех сторон, ничего не выяснишь. Коко и так себе достаточно накрутил: ему просто мстили, не любили, обманывали… Херня. Добравшись до морга, детектив врывается в знакомые двери, направляясь к охраннику. По времени он успевает, Сейшу должен быть здесь. - Доктор Инуи ещё на месте? - на ходу и без приветствий, интересуется Хаджиме. Вахтёр окидывает его недоверчивым взглядом, лениво пролистывает журнал посещений и сухо выдаёт: - Не было его, два дня уже как. Коко фыркает, забирает с его стола тетрадь в твёрдой обложке, именуемую журналом, и быстро вчитывается в иероглифы на страницах. Фамилия «Инуи» и подпись в последний раз были зафиксированы в прошлую пятницу. Ещё в сентябре. Выходит, что после того допроса Сейшу на работе не появлялся. Коко понимающе хмыкает: сам из квартиры выходить не желал. Хаджиме кивает самому себе и молча покидает здание морга.***
У дома Инуи.
На улице уже темнеет, а свет в окнах так и не загорелся. Фасад дома из красного кирпича мрачнеет с каждой минутой под гнетом сумерек. Хаджиме забирается на крышу своего автомобиля, чтобы через забор заглянуть в окна второго этажа. Одно из них, которое в спальне, слегка приоткрыто, но сколько бы Коко не звал, никто не выглядывал и не выходил. Приходится собраться с силами и лезть через высокий забор, молясь, чтобы оттуда же не свалиться в колючие кусты. - Инупи, ведёшь себя, как тёлка! - громко прикрикивает Коко и чуть тише добавляет: - А я, – как тряпка. Детектив добирается до входной двери и агрессивно стучит. - Похуй мне на это дело уже, выходи, просто поговорим. Я не хочу с тобой ссориться. Я обдумал всё, и с тобой быть хочу. Мы придумаем что-нибудь, уедем, хотели же. Ты только правду мне говори всегда, ну… И с ножами там по-аккуратнее, - Хаджиме уверен, что Инуи прекрасно его слышит, поэтому особо уже не надрывает голос, а последняя фраза выходит совсем тихо: - Я люблю тебя, Сейшу, очень. Не смогу во второй раз тебя потерять. «Опомнился, конечно, несколько дней прошло», - думает про себя, набирая номер доктора и слушая в трубке томительные гудки, потому что за дверью и в доме никаких признаков жизни, ни шороха. Из приоткрытого окна спальни доносится трель чужого сотового, и Коко едва потряхивает от раздражения. Он ощутимо закипает от явного безразличия к его откровениям. - Заебал! В лицо мне, блять, сказать можешь что-нибудь? Может, из-за злости или потому, что его нагло игнорируют уже несколько часов, но решительности Хаджиме набрался, как никогда. - Слышишь меня там? - Коко чуть выглядывает из-за навеса над крыльцом наверх, устремляя взгляд на приоткрытую оконную створу. Ещё несколько раз пинает ногой по двери, что выходит достаточно громко. Тут даже мёртвый бы услышал и рассердился из-за шума, но Сейшу не выходит. Коко начинает нервничать ещё больше, снова набирает номер, навострив слух на мелодию звонка Сейшу, но в ответ тишина — «аппарат абонента выключен». - Твою мать, серьезно? - обращается он к открытому окну. - Телефон выключил? Да иди на хуй, знаешь. Если это и правда «всё», то я бегать за тобой не буду, пиздуй на все четыре. Уже не важно, слышит его кто-нибудь или нет, главное, что он выплеснул всё своё недовольство. Разбираться, кто прав, кто виноват, и кому из них на самом деле стоило извиниться и приползти под дверь послушным псом — тоже больше не имеет смысла. Сейшу уходить умеет. Умеет, как никто другой. Умеет лучше, чем расшифровывать свои медицинские термины или в трупах копаться, или какие ещё там у него отличные навыки есть. Ножи в шею под прямым углом вгонять, в конце концов. Уходит молча, со спокойным лицом, без эмоций. И восемь лет назад, и сейчас. Сразу не понимаешь: прогуляться вышел или насовсем; дурацкая ссора или окончательный разрыв. Уходит без прощаний. Оставляет наедине со сжирающими мыслями, один на один с совестью. Бросает тихое «закрой за мной», безобидное такое, привычное, повседневное. И боль от этих слов приходит только, когда замечаешь его ключи на полочке. Хаджиме и сейчас закроет без сомнений, но в этот раз поплотнее, чтобы обратным ветром его в жизнь к нему не занесло. На гвозди щели заколотит, чтоб запах мяты не пробрался. И всё. К чему прощания? «Прощай, я буду тебя помнить», «прощай, и я когда-нибудь прощу»? Глупости. Вернувшись в машину, Коко закуривает и в последний раз оглядывает дом, уже полностью погрузившийся в темноту. Правильно — не прощаться. Правильно — друг друга простить.***
Шестое октября две тысячи шестнадцатого года. Полицейский участок, отдел убийств.
- Ну вот же, ставь на паузу, - командует Пеян своему другу, но тут же сам давит на кнопку пробела. - Приближай. Работа в отделе убийств идёт своим чередом. Старые дела, новые дела. Отпечатки, улики, расследования. Наото трудновато стало справляться без Коко, а Вакаса и вовсе того уже не ищет. Гуляет старший детектив, что поделаешь, а вот за комиссара переживают всем участком. Па-чин и Пеян получили новое дело и теперь упорно пытаются разобрать размытые видео с камер наблюдения. Какая-то перестрелка на двадцатом этаже офисного здания, ничего нового. Только вот, камеры на нужном этаже уничтожены, и теперь предполагаемых убийц приходится выглядывать с записей, сделанных в фойе. А там подозрительного, ну, совсем никого. Все на подбор в серых костюмах и с кислыми лицами. - Да это какой-нибудь работник, наверное, - отмахивается Па, снимая видео с режима паузы. Отдел убийств кипит будничной жизнью и никто не замечает мрачную худую фигуру, двигающуюся к кабинету старшего детектива. Коко хмуро оглядывает общий зал. Да, он даже не скучал. В руках аккуратно несёт ровный белый листок, стараясь не смять и не разорвать. Сегодня не легче. Сегодня никак. Хаджиме осторожно проскальзывает в родной кабинет, где удивительно пахнет чистотой и свежестью. - Доброе утро, Коко-сенсей, - с улыбкой отзывается Сенджу, но после - выражение ее лица сразу становится серьезнее. Детектив Коконой сам на себя не похож. Чёрные локоны, обычно уложенные на правую половину, сейчас неравномерно спадают с обоих сторон лица, чуть прикрывая собой выбритый висок. Глаза ещё чернее, уставшие, мутные. И в контрасте угольно-черной обтягивающей водолазки и таких же брюк, в глаза бросаются красные кеды и коричневая портупея с кобурой. Это не Хаджиме, это его тень, наверное. - Ручку, - одним словом просит он, даже не проходя внутрь кабинета. Акаши спохватывается, суетливо шарит по столу, цепляя нужную вещь и протягивая её детективу. Коко благодарит кивком, прислоняет принесённый лист к стене и принимается что-то расписывать внизу страницы. - Что это? - с выраженным любопытством, девушка заглядывает через его плечо. - Заявление? - Увольняюсь, - кратко отвечает Коко. - В смысле? Как? - Сенджу непритворно беспокоится. - По собственному, - Коко остается невозмутим. На этой фразе Хаджиме возвращает ручку студентке и выходит за дверь. Бессонной ночью все само собой решилось. Жизнь не заканчивается, даже после второй неудавшейся попытки на счастье. Впереди ещё многое ждёт. Но для начала нужно убраться из Токио, как и планировалось. Без Сейшу, одному, так намного проще и, наверное, лучше. Чтобы вот прям всё осталось здесь, потому что Сейшу Инуи теперь тоже одно из плохого в его реальности. Коко доходит до кабинета начальника и с легкой улыбкой вспоминает, как тот приказывал ему научиться стучать в дверь. Стучит, и только после одобрения заходит внутрь. - Утра, Вакаса-сама, - вымученно здоровается он, проходя к рабочему столу. - Какие люди, - максимально саркастично, отзывается Имауши. - И с чего бы это, сам детектив Коконой решил появиться на рабочем месте? - Я потом над вашими шутками посмеюсь, или что-нибудь колкое отвечу, ладно? - глухо отзывается Коко, протягивая ему лист заявления. - Подпишите, пожалуйста. Вакаса хмурится, принимая протянутое и вчитываясь в криво нацарапанный текст. - Увольняешься? Отлично, наконец-то. Коко даже удивляется, когда начальник без сопротивлений принимается оставлять свою подпись рядом с его собственной, внизу листа. - И не упрекнёте тем, что я не закрыл дело Ханагаки? - Так оно закрыто, - пожимает плечом Вакаса, откладывая ручку и отодвигая бумагу в сторону. - Не понял, - хмыкает Коко и присаживается на стул, что стоял напротив рабочего места начальника. - Наото закрыл его ещё четвёртого числа. Виновный сам пришёл к нам в отдел, вот на этом же месте сидел, - Имауши указывает ладонью на Коконоя. - И во всех подробностях описывал: как, зачем и каким способом… - Кто? - перебивает Коко, испепеляюще глядя на начальника. - Инуи Сейшу, помнишь? Числился свидетелем. Страшный человек, оказывается. - Доказательства? - Чистосердечное есть, следственный эксперимент проведён. Дело готовится для передачи в суд. Какие тебе доказательства нужны? Хаджиме сухо кивает, отводя взгляд в сторону и прикусывая пирсинг. Рывком поднимается, хватает со стола собственное заявление и в миг сминает его в неровный шарик. - Коконой, ты… - Передумал! - на ходу обрывает Хаджиме, стремительно покидая кабинет. Это действительно все меняет. На сто восемьдесят и безвозвратно. Сейшу не игнорировал, его просто напросто не было дома. Телефон не выключал, он по-видимому просто разрядился в неподходящий момент. Да и был бы он настолько циничным, не пришёл бы сдаваться сам. И он сейчас где-то рядом, где-то в участке, в предлежащем следственном изоляторе. Этот факт даже согревает. Пока задержанный в участке, он для детектива как на ладони. Коко улыбается, поправляя волосы в привычную причёску. Он уже знает, как поступить и что делать, поэтому твёрдо входит в кабинет Тачибаны. Наото, с извечно умным видом, печатает что-то, выбрасывая в пространство ритмично-быстрый стук клавиш. - Дело Ханагаки у тебя? - с порога интересуется Хаджиме, вынуждая сероглазого вздрогнуть и тихо выругаться. - Коко… Блять, - Наото проводит рукой по лбу. - Я звонил тебе по этому поводу два дня назад, дело закрыто. И кстати, я оказался прав. Тачибана ехидно улыбается уголком губ, выражая победный взгляд. - Да мне насрать, - не разделяет его торжествования Коко. - Дело мне отдай. - Будешь и дальше своего Инуи прикрывать? - Ты будешь, - улыбка Коконоя оказывается во много раз ядовитее. - Не я. Будешь следить, чтобы ему было уютно и комфортно в камере, пока я не решу, что делать. Тапочки будешь приносить, если попросит. А дело отдашь мне, чтобы оно не попало в суд без моего разрешения. Наото сводит брови, настраиваясь серьезно протестовать наглому коллеге, на что Хаджиме улыбается ещё шире: - Про должок напомнить? Сказано было к месту, и с таким выражением, будто бы Хаджиме специально для этого момента придумал записать Наото в должники. Возражать бессмысленно. Наото тянется к ящику стола, чтобы без слов выложить на стол недавно сшитое дело. - Вот и правильно, - удовлетворяется старший детектив. - А-то знаешь, не хорошо получилось бы, если б ты рядом с Инупи сел. Тачибана протягивает ему толстую папку, бормоча:«ну ты и сволочь», на что получает краткое и ехидное: «все мы не без греха». Теперь очередь Коконоя окинуть его победным взором, гордо покидая кабинет. Это выброс адреналина, это чувство не похоже на какое-либо другое. Хаджиме оживляется впервые за несколько дней, он своё отплатил, выстрадал. Что делать, он пока не понимает, если честно, но обязательно придумает. Сегодня же. Один из важнейших в его жизни ходов. Самое судьбоносное решение. Коко возвращается в свой кабинет, заставая Сенджу за теми же самыми бумагами, с которыми она копошилась полчаса назад. Вообще, она хорошая, и быть может, Коко зря обошёлся с ней грубо при знакомстве. Хаджиме думает, что неправильно заставлять ещё одного человека себя недолюбливать. И так сделал много плохого. - Это тебе, - детектив укладывает принесенную папку перед её лицом на стол и отходит к окну, чтобы приоткрыть форточку и закурить. - Береги его, в руки никому не отдавай. Акаши удивлённо хлопает глазами, заглядывая под чёрную обложку и вчитываясь в титульные строки. - Мне? - Тебе-тебе, - с улыбкой кивает Хаджиме, затягиваясь. - Доверяю, получается. Коко сразу понял, что девушка хочет от него ответственных поручений, так пусть хотя бы в последние дни службы, он исполнит её желания. Вообще, он редко чьи-либо желания выполнял. Так что, это неплохой шанс заработать небольшой плюсик в подпорченную карму. Сенджу принимает задание с улыбкой, забирая документ и пряча его в сейф, находящийся в шкафу. Поправляет волосы, юбочку и подходит к детективу, оперевшемуся бёдрами на подоконник, вставая сбоку от него и прислоняясь плечом. Хаджиме чуть ёжится от её жеста. - Это что-то секретное? - в полголоса спрашивает девушка. - Очень, - подхватив шёпот, отвечает Коко. Такое доверие делает Сенджу честь. Она по-лисьи улыбается, скользя зелёными радужками по ровному чистому профилю мужчины, по тонким губам, выдыхающим серый дым, по безумно подходящей детективу портупее, и с безмятежностью в голосе выдаёт: - Вы очень красивый, Коко-сенсей. Хаджиме закашливается дымом, и курсант заботливо хлопает его по спине, после чего, оставляет руку там же и нежно поглаживает. - Заигрываешь? - хрипло отвечает детектив. - Ну… Просто говорю правду, - улыбается она. - Не старайся, у меня есть мужчина. Девушка резко убирает руку, словно детектив в одно мгновение стал раскаленно горячим, она буквально шипит, но не от жара, а от прямоты и невозмутимости с его стороны. - Мужчина? - недоверчиво переспрашивает она. - Мужчина, - кивает Коко. - И кстати о нём… - он выбрасывает окурок в форточку, закрывая следом створы. - Я сейчас спущусь в изолятор, и приведу его сюда. Так что, погуляй пару часиков, договор? Хаджиме оставляет непонимающую девчушку у окна, а сам уверенно направляется к выходу. - В изолятор? Он что, там? - Ну, да-да, - парирует детектив, остановившись у двери. - Бывает такое, когда взрослые дяди с ролевыми играми перебарщивают. Ты давай, гулять иди, на мороженое подкинуть?