Двадцать седьмое августа.»
Чуя откидывается на спинку стула с приглушённым скрипом. Он поворачивает свою голову назад, чтобы посмотреть на часы. Половина третьего ночи. Ему не особо хочется спать, да и тем более завтра не надо в школу. На кровати тихо сопит Осаму. Его лицо сейчас расслабленное и на нём нет ни одной эмоции, кроме спокойствия. Мальчик спит спокойно, что не может не радовать. От этого зрелища на лице Накахары проскальзывает ухмылка. Какой же Дазай очаровательный. Несмотря на раны, он всё равно остаётся красивым. Затем рыжик снова переводит взгляд на тетрадь. Старший ещё раз перечитывает написанное, а потом закрывает дневник и кладёт в самый нижний ящик письменного стола. Он сидит несколько секунд в тишине. Бледный свет луны проникает в комнату и слегка освещает её. Этого хватает, чтобы Чуя рассмотрел всё, что его окружает. Ночь завораживает, успокаивает, но в то же время и пугает. Она прекрасна, темна и бледна, но в тоже время безобразна и шумна. Ночь вызывает двоякое чувство у Накахары. Он не боится каких-то монстров, призраков или других подобных «страшных» существ. Мальчик скорее боится людей, что в это время суток становятся другими, более ужасными, как ему кажется. Не все такие, и он это понимает. Но пока что люди не вызывают у него особо доверия. Особенно пьяные. Именно ночью его родители чаще всего устраивают скандалы. Чуя ненавидит крики. Ему хочется каждый раз плакать, когда он это слышит. «Замолчите пожалуйста, мне страшно» — проносится в такие моменты у Накахары в голове. Ему страшно, но он вынужден терпеть. Устав сидеть, рыжик отправляется обратно в постель. Мальчик ложится, приобнимает Дазая и, неожиданно для себя, слышит голос. — Почему ты не спишь? — шёпотом произнёс Осаму. — Уже так поздно… — Мне не спится. Но сейчас я пришёл спать, так что давай, засыпай, — тихо отвечает Накахара. — Хорошо, только… Спокойной ночи, Чуя, — снова засыпая, промолвил шатен. — Спокойной ночи, Осаму. Накахара ещё ближе пододвигает к себе крохотное тельце брата и засыпает.***
Утро начинается не со звонкого пения птиц и ярких солнечных лучей. Небо было хмурое, серое и казалось, что совсем скоро на дорогах образуются лужи из-за холодных капель дождя. Птиц заменил голос матери, которая была явно не в настроении. Он был грубым, порой срывающимся на крик, а что более интересно, так это то, что же Кумико произносила. — То есть... Что ты хочешь сделать?! У меня всё замечательно, понятно? — Можно было понять, что разговаривает она по телефону, но вот с кем — не понятно. — У тебя абсолютно нет никого права на это! Боже, подавись ты уже своими деньгами, они не играют какой-либо роли! Ты этого не сделаешь. — Далее следует затянувшиеся тишина, видимо, человек по ту сторону телефона что-то долго говорит. — Спасибо за твоё великодушие, но на этом я хочу закончить наш разговор. Не звони мне больше, братец Огай. — До этого такую фамилию Накахара не слышал. Он вообще не знал, что у матери есть брат. Мальчик пытался переварить информацию, полученную из диалога. Значит, есть некий Огай — брат Кумико, который хочет что-то сделать, но мать яро не позволяет сделать ему это. Также этот человек при деньгах и, возможно, даже очень больших. Но этой информации всё ещё недостаточно. После Чуя слышит громкий хлопок входной двери — женщина ушла на работу. Накахара поворачивает голову, медленно открывает глаза, чуть приподнимается на локтях и смотрит на время. Семь тридцать утра. Рыжик не привык вставать в такое время на выходных, а если ещё учитывать то, что он поспал около четырёх часов — это не очень-то хорошо. Чуя с тихим вздохом кладёт голову обратно на подушку. Он смотрит на потолок и ещё раз рассуждает о звонке. Он никак не даёт покоя мальчишке. Его напрягает Огай, грубый тон Кумико и сама ситуация. Видимо произошло что-то очень серьёзное. Мать редко можно застать за тем, что она разговаривает по телефону и активно ссорится, за исключением Фудо, конечно же. Кто же это был? «Огай-Огай-Огай» — проносится в голове раз за разом. Накахара закатывает глаза и чувствует некое движение под рукой. Осаму проснулся. Он потирает глаза, а после несколько раз хлопает ресницами и поворачивается лицом к старшему. Взгляд с потолка переходит на сонное лицо младшего. — Доброе утро, Осаму — голос Чуи чуть охрипший и тихий. — Доброе утро. Который час? — Дазай кашляет прежде, чем спросить почти шепча. — Половина восьмого. Ты можешь ещё поспать, — поглаживая по голове, произносит рыжик, но шатен лишь вертит головой. — Ну, не хочешь как хочешь. Как спалось? — Хорошо, кошмаров не было, — Осаму зевает. — Тебе вот наоборот, нужно было подольше поспать, а то вчера заснул поздно. — Ничего страшного, переживу недосып. Рука Дазая тянется к прикроватной тумбочке, чтобы взять спрей от боли в горле и распылить его в полость рта. После он не ложится обратно, а встаёт с кровати, предварительно мальчик перелез через Накахару под его тихий смешок. Шатен отправляется на кухню. В квартире абсолютная тишина, можно уловить лишь слегка слышные шаги о пол. Осаму наливает воду в стакан и возвращается обратно к брату. Дазай принимает таблетку. Кумико перед тем, как уйти вчера, рассказала мальчику, когда и какую таблетку пить. Мать была уверена, что тот сможет пережить простуду сам, а если будет что-то не знать, то обязательно скажет Чуе, который сейчас внимательно наблюдает за его действиями. Накахара смотрит за тем, какие таблетки он пьёт, в каком количестве, а ещё обращает внимание на его лицо. Фиолетовые синяки, красные царапины выглядят и в правду не очень. У Дазая прекрасное, бледное, детское личико, но то, что с ним сделал Фудо — отвратительно. И тогда у рыжика снова проскальзывают мысли о том, как же он хочет уехать из этого дома, где есть такие люди, которые наносят физическую боль не только тебе, но и самому родному тебе человеку. Для Чуи родители не настолько важны, как его младший брат, который не достоин в свои пять лет терпеть это. Он достоин всего самого наилучшего, в том числе и детства. И старший старается ему его дать. Он изо всех сил старается спрятать от него плохое, но не выходит. Но Накахара знает, что они всегда будут вместе. Чуя встаёт с постели и идёт на кухню, дабы поставить чайник. Дазай уже по привычке садится на стул и наблюдает за братом. Это их привычка — постоянно смотреть на друг друга. Сейчас Накахара заплетает себе хвост, и с ним он выглядит прекрасно. У старшего мягкие, огненно-рыжие, доходящие до плеча волосы. На лице веснушки, а глаза небесно-голубого цвета. Красив до безумства. Осаму восхищается Чуей. Несколько минут спустя закипает чайник, и рыжик начинает делать чай. После ставит кружки с напитком на стол. — Эх, я так хочу на улицу, но из-за болезни я не могу, — грустно вздыхает Дазай, подпирая голову рукой. — И не сможешь ещё как минимум два-три дня, будем смотреть на то, как долго ты будешь болеть, — отвечает Чуя. Ему хотелось бы сегодня прогуляться, но, во-первых, сегодня погода такая, что совсем скоро снова пойдёт дождь, а во-вторых, он не оставит больного брата одного. — Глупая простуда! — злился на своё состояние Осаму, а Накахара издал короткий смешок. Тем временем на улице потихоньку снова начинает идти мелкий дождь. Ветви деревьев всё сильнее колыхаются на ветру, а прохожие, идущие по тротуару, берут зонтики в руки и раскрывают их. Люди скрываются за различными цветами, орнаментами зонтов. Среди однотонных зданий и серого неба они смотрятся, как яркий рисунок на тёмном асфальте. Вскоре капли начинают падать чаще и быстрее, люди ускоряют свой шаг, а на дорогах появляются новые и более большие лужи. Погода и вправду не самая лучшая. Братья допивают свой чай и отправляются обратно в комнату. Чуя садится за письменный стол, а Дазай ложится на кровать. Накахара берёт свой альбом, в котором частенько что-то рисует. Большая часть его рисунков — пейзажи и различная архитектура. Леса, поля, море — то, что так привлекло мальчика. Из архитектуры он любил рисовать дворцы с огромными садами. Прорабатывая каждую деталь, он рисовал и в правду изумительные рисунки. Но не успевает Чуя взять простой карандаш в руки, как Осаму подаёт голос. — Чуя, а что ты вчера делал ночью? — заинтересованно спрашивает младший. Его ноги скрещены, а руки сзади облокачиваются на постель. — Да так, писал в тетрадку, — нехотя ответил рыжик. Нет, он не боялся рассказать шатену правду, но его смущало то, что Дазай ещё ребёнок. Нужно ли ему это знать? Поэтому Чуя ответил пятьюдесятьюпроцентной правдой. Ведь он и вправду писал в тетрадь, но не в обычную, а в личный дневник. — А что ты писал? Покажи, покажи! — ещё больше заинтересовался Осаму. Дети — они такие, что им не скажи, они захотят это увидеть, потрогать и ощутить, всё зависит от того, что ты им поведал. — Пожалуйста, Чуя, я никому не расскажу! В комнате становится тихо. Накахара честно не знает нужно ли это делать. Нужно ли ему видеть то, что он там пишет? Было бы проще, если бы младший не умел читать, но в детском саду их и этому учат. И пусть шатен делает это ещё не так быстро и хорошо, но прочитать он сможет. Плохо. Что же делать? Это же не сломает ребёнку психику? Хотя чего там можно сломать этими записями? Так если они не причинят ему никакого вреда, то может всё же показать. Да, лучше он увидет это, чем будет упрашивать тебя на протяжении ещё целой недели, а то и больше. Поэтому рука Чуи тянется к нижнему ящику стола, и в ней быстро оказывается заветная тетрадь. Дазай быстро встаёт с кровати и подбегает к брату, с интересом смотря на вещь. Накахара открывает дневник и, медленно перелистывая страницы, ищет ту, на которой вчера писал. Как только он находит, то подвигает тетрадь ближе к Осаму, указывая на запись. Шатен начинает читать. — Ты так переживаешь за меня, — после прочтения сказал Дазай. На его лице была лишь одна единственная эмоция — удивление. Его удивляло то, что Чуя так сильно за него волнуется и винит себя, хотя он не виноват. Это противопоставляло словам отца. «Здесь тебе никто не рад! Ты жалкий, беспомощный, отвратительный Дазай Осаму, который никому не нужен, слышишь?!» — звучало в голове. А за ним: «Он нужен мне. Я никогда в жизни его не отпущу.» И вместо тысячи слов, которые Осаму мог бы сейчас сказать, он решил обнять брата. Это было братское, нежное и безумно тёплое объятие. Он ценил своего старшего брата, как никто другой в этом мире. Они снова и снова понимают, что нужны друг другу. Младший не знает, что ещё писал Накахара в своих записях, но это и не важно. Если ему удобно записывать свои мысли на листок бумаги, то, конечно, пусть делает — это его право. — Спасибо, Осаму, — поблагодарил его Чуя. Накахара не знает, за что именно говорит: «Спасибо». Возможно, за то, что тот принял его таким, каким он есть. Возможно, за то, что он его обнял. Но это «спасибо» будто то, что нужно сказать именно в этой ситуации. Когда рыжик показал свой дневник, который ведёт уже на протяжении двух лет, с плеч будто бы камень упал. Так долго скрывать и, наконец, рассказать — это надо уметь. Облегчение — вот, что чувствует Чуя. Теперь между братьями абсолютно нет секретов. Они в самой максимальной мере доверяют друг другу. И если у кого-то будет проблема, они обратятся прежде всего друг к другу. Вот они — настоящие братья. — А можно я тоже иногда буду писать в твой дневник? — спросил Дазай. — Ну, не знаю, это же всё-таки мой дневник и… — Пожалуйста-пожалуйста! Я редко буду писать туда! — Раз ты настаиваешь, то так уж и быть, разрешаю. Хотя, мы можем создать дневник и для тебя, хочешь? — предложил идею Накахара. — Отличная идея! Давай! Можем даже прямо сейчас, всё равно выходной и делать нечего. Так и получилось, что теперь братья сидели за столом и усердно делали дневник младшему. В одном из ящиков нашлась не нужная тетрадь на сорок восемь листов — её они и решили использовать. Дальше в ход пошли клей, краски, карандаши и даже блёстки, которые Осаму посыпал на края обложки. Сама же обложка, конечно же, преобразилась. На ней был нарисован Дазай, которого изобразил Чуя, и лицо пусть и вышло не совсем пропорциональным, но это всё равно выглядело красиво. Шатен на рисунке был в красной футболке, Осаму настоял на том, чтобы он был именно в ней. Фон позади портрета был фиолетовым. С задней стороны обложка была сплошного цвета, такого же, что и фон спереди. Оформление первой страницы не было какое-то слишком экзотическое: обычная надпись «Личный дневник» и снизу подпись «Осаму;)». Смайл в конце, как вы уже могли догадаться, оставил Дазай. Вокруг надписей были различные сердечки, звёздочки, хаотичные линии и даже лапки кота. И вот, переворачивая ещё страницу шла пустота, на которой скоро начнутся первые записи. — Вот и готово! Мы с тобой постарались на славу, — хвалил себя и Осаму Чуя, приобнимая младшего за плечо. — Так красиво! Я уже хочу написать что-нибудь! Напишу о том, что сегодня я создал этот дневник, — шатен потянулся к стаканчику с канцелярией и достал оттуда ручку. «Привет, дневник! Это моя первая запись, и я не особо знаю, что сюда писать… Наверное, расскажу о том, как же весело было создавать тебя. Пока мы делали, Чуя весь испачкался в краске и теперь он фиолетовый! Такой смешной! А ещё у него руки в клее, потому что я попросил его приклеить блёстки. Ну, рассыпал их я, конечно, сам. А вообще, по секрету тебе скажу, но Чуя такой грязнуля! За что не возьмётся, то сразу весь разноцветный! Вообще-то, я не грязнуля! Осаму надо прекратить обзываться! Прошлые два предложения писал не я. В общем, не знаю, что ещё можно написать, так что пока!Двадцать восьмое августа.»
— Больше не называй меня грязнулей, а то испачкаю и тебя, — с улыбкой произнёс Чуя. — Грязнуля! — сказал Дазай, но тут же пожалел об этом. Оказывается, Накахара стоит на своих словах, ведь он и в правду измазал его в краске. Ну, только нос, но всё же. — Эй! — Теперь мы с тобой братья-грязнули, всё честно!***
За разговорами, приёмами таблеток и пищи проходит день, а если быть точнее, день до восьми часов вечера. С работы вернулись Кумико и Фудо. И именно до этого моменты Чуя больше не вспоминал разговор матери по телефону. Он постоянно находился с Дазаем и думать о каком-то там Огае ему не хотелось. Но он напомнил о себе за вечерним разговором родителей. — В общем, сегодня звонил Огай. Он хочет забрать детей к себе, потому что якобы мы на них плохо влияем. Он даже деньги предлагал, богатенький придурок, — ровно и строго сказала Кумико. — Мы плохо влияем?! Давайте спросим у его детей, как он на них влияет! Чего он вообще в нашу семью лезет? Всё у нас замечательно! Дети одеты, обуты и сыты, что ещё нужно? — Отвечал Фудо. Сам разговор подслушивали Накахара с Дазаем, но пока никто из них не сказал и слова на полученную информацию. — Огай сказал, что он подаст на нас в суд и мы лишимся родительских прав. Боюсь, он приедет с проверкой на дом. Но мы обязаны сделать так, чтобы этот урод ничего не нашёл, понятно? — Женщина сидела, скрестив руки в районе талии. — Логично, сделаем. Но какое у него есть право приходить в наш в дом с проверкой?! Разве ты не порвала с ним отношения еще лет семь назад?! — Мужчина сидел, облокотив голову на кулак. В другой руке он держал сигарету и курил. — Порвала, но ты правда думаешь, что это его остановит? Я тебя умоляю, конечно же, нет. Да и вообще, Осаму ещё всего лишь пять лет, и своим приездом Огай точно ничего хорошего для него не сделает. — А я тебе говорил, что второй ребёнок нам не нужен! Из-за него у нас только проблемы! Боже, с какого перепуга я должен разбираться с твоим братом? Он не мой брат, а твой, и ты его лучше знаешь! — Во-первых, мы семья, во-вторых, ты тоже согласился взять Осаму, — Кумико стала говорить намного громче и серьёзнее. — Семья! Но проблемы то у нас с твоей стороны! Кумико, я уже так устал! Дай мне уже просто поесть и лечь спать! — Фудо было не так важно, кто им там угрожает. Он не хотел второго ребёнка, а по его мнению все проблемы достаются им лишь из-за него. В этот момент в комнате мальчиков, наконец, обрушилась тишина. Осаму не выдержал и заплакал. Он чувствует себя абсолютно пустым местом в этой семье. Его никто не любит. Зачем он здесь? За последние два дня младший возненавидел себя. Он создаёт только проблемы. Без него было всем лучше. Лучше бы он не родился. Дазай и так был нежеланным ребёнком, так может сама земля с самого рождения ему намекает, что он пустое место, что он пришёл в этот мир, чтобы создавать проблемы. «Я ничтожество» — говорит себе Осаму. С глаз быстро стекают слёзы. Всхлипы разносятся по всей комнате. Чуя это замечает и мгновенно притягивает брата к своей груди. Он сжимает его крохотное тельце в своих руках так сильно, что, кажется, скоро сломает младшему рёбра. И понимая это, старший чуть ослабевает хватку. Дазай зарывается лицом в его футболку, а руками обнимает того в ответ со спины. Они сидят на полу у самой двери, но никто не хочет переходить на ту же самую кровать. Под нос Накахара быстро повторяет одни и те же слова: «Ты нужен мне. Не слушай их. Осаму, ты лучший брат для меня, и я всегда тебя хотел. Не важно, что там говорил тебе папа, пусть он тебя не хотел. Слушай только меня, слышишь?». А шатен даже слово сказать не может. Как только он пытается открыть рот, то сразу накатывает новая волна истерики. За окном светит луна, а ночное небо наполнено многочисленными звёздами. В свете луны Чуя смотрит на заплаканное лицо мальчика. Оно в фиолетово-красных синяках, которые теперь блестят за счёт солёных слёз. — Осаму, ты нужен мне, поверь, прошу, — снова повторяет Накахара. — И я не знаю, заберёт ли нас некий Огай, но даже если увезёт к себе в семью, то, что-то мне подсказывает, что там будет чуточку лучше. Ну же, давай, слёзки убирай, солнце, — большими пальцами старший вытирает младшему сырость с лица. — Ты… лучший, — сквозь всхлипы говорит Дазай, как бы благодаря брата. — Ты тоже, — прижимаясь лбом к его лбу, отвечает Чуя. — Я хочу, чтобы это всё кончилось… Неужели я и вправду доставляю столько проблем? — Не говори так, пожалуйста. Ты не доставляешь никому никаких проблем. Всё будет хорошо, я тебе обещаю. Хочешь, мы в будущем будем жить вместе, будем путешествовать и просто хорошо проводить время? — Осаму кивает. — Тогда я тебе это устрою, запомни мои слова, — И мальчик снова кивает. — Ну вот и хорошо. — Я никто… — Ты мой самый лучший и единственный брат, которого я очень люблю. Рыжик берёт брата на руки и несёт на кровать. Они ложатся так, что шатен утыкается в его грудь, свернувшись клубочком, а Накахара приобнимает его за талию. Братья лежат так до тех пор, пока младший не засыпает. Тогда Чуя старается как можно аккуратнее встать с постели. Он снова садится за письменный стол, открывает самый нижний ящик, достаёт свой личный дневник и, взяв в руки ручку, начинает писать. «Здравствуй, дневник. Сегодня был на половину хороший день, а на половину плохой. Начнём с хорошего. Сегодня мы с Осаму сделали ему личный дневник, и это было весело. Радостно видеть на его лице озорную, детскую улыбку и широко распахнутые карие глаза. Пока я рисовал, я успел испачкаться в краске, и Осаму назвал меня грязнулей! Ну и я, как человек, который не любит, когда его обзывают, решил ему отомстить! Я тоже обмазал его краской! В итоге мы были братьями-грязнулями! Было весело. А теперь плохое. Сегодня я услышал из разговора мамы по телефону имя некого Огая. Известно, что он богатый, у него есть дети и он брат моей мамы. Собственно всё. Этот человек хочет забрать нас с Осаму, но мама явно против, а вот папа… Не знаю. Он сказал, что все проблемы у нас в доме появляются из-за Дазая и он вообще его не хотел, и пусть мама сама разбирается со своими родственниками. Меня пугает то, что отцу буквально плевать на нас. Будто мы для него чужие люди и не семья вовсе! Я его совсем не понимаю… Из-за его слов Осаму чувствует себя никем, а я же говорю ему, что он мой самый лучший и единственный брат, которого я очень люблю. Я пообещал ему, что в будущем мы будем жить вместе, путешествовать и хорошо проводить время. Как же я хочу всё изменить…Двадцать девятое августа.»
На этом Чуя закрывает тетрадь, кладёт её на место и идёт в кровать. Так он и засыпает.