***
Известно, что беда в дом не приходит одна, и Китти оказался обложенным со всех сторон настолько неожиданно, насколько и полагалось несчастной жертве по законам мироздания. — А когда ты приедешь? — веселый голос дяди подействовал на него удивительным образом: только сильнее расшатал и без того расшатанные нервы. — Ну… эм… — На этих выходных, да? — Ну… — Ага, тебя забрать со станции? — Но… — Понял-понял, сам доедешь. Ну, мы ждем тебя, да, Китти? И Бекки будет. Китти поднял голову и встретился взглядом с собственным отражением в зеркале ванной комнаты. Видок у него был совершенно не располагающий к воскресным пирогам Оливера и нытью младших братьев о том, как они не могут найти себе омег, ведь все вокруг — вот прям поголовно все! — не такие и точка. К тому же, с тем же Бекки он находил общий язык с трудом: донельзя залюбленный родителями омежка-старшеклассник казался ему чересчур капризным. Это он не ест, на то у него аллергия, здесь ему жарко, а тут ему дует. Тьфу! — Д-да… — прошептал в трубку омега и вздохнул. — Как вы там вообще? Дядя сладко зевнул. — Помаленьку, потихоньку. — А Оливер? — В жопе винт от подводной лодки, снова какое-то дело взял, — он вновь зевнул. — Ладно, солнышко, пойду, кофе поставлю. Китти аж оскорбился. — Ты до сих пор не встал? Уже восемь! — Я — именной партнер, конечно, я еще не встал, — бахвальства в голосе было не занимать. — Ладно, давай, Китти. Удачного дня. — Бедные твои подчиненные. — Тяжелое бремя несу, недовольство окружающих. Первая мысль по утру, знаешь, какая? А как там мои-то? Подчиненные? И тост с авокадо в рот не лезет, и фреш апельсиновый не глотается. — Это, поди, дяди Сэбрина нет, вновь в Европе, поэтому ты так расслабился. — Не в Европе, а в Москве, — цокнул языком тот. Значит, Китти угадал. — А Москва, значит, не Европа? — Москва — это Москва, — без энтузиазма, даже с долей какой-то обреченности отозвался дядя. — Ладно, все, все ушли, пойду поем. Пока-пока! — Пока... пока... — выдохнул омега и, задумавшись на мгновение, чуть не зашвырнул смартфон в раковину под струю ледяной воды. Но только он попытался успокоиться, закрыв глаза и досчитав до десяти, как самый мерзкий голос на свете недовольно прокричал: — Верано! Не один на этаже живешь! Что можно придумать, чтобы этот день стал еще хуже? Китти со стоном уронил бедовую голову в ладони.***
Актовый зал Нью-Йоркского университета архитектуры и дизайна, как ни удивительно, не представлял собой чудо архитектуры и дизайна: просторное помещение на полторы тысячи человек, отреставрированное под сценкой панно с женщиной, указывающей на горящую Трою, и новый, кем-то небось пожертвованный, свет — чем богаты. Благо, здесь еще не забывали убираться, поэтому ни по углам, ни в радиорубке, ни даже в гримерке Китти никакой непрошенной живности не нашел. Словом, все прилично, только будто бы из прошлого века. Вот у театрального кружка — Бродвей. Там и прожекторы, и поворотный круг, и «глэм рум». Китти, когда в дудку дудел, так сказать, аккомпанировал выступлениям, всегда размаху поражался: не студенты, а звезды первой величины, еще чуть-чуть и Тони получат. Было бы не так обидно за свой родненький плешивенький оркестр, не умей эти ряженые играть. Но даже вечно кривляющийся по жизни Банни порой выдавал что-то магическое, отчего у Китти кровь в жилах стыла. Трудно было вообразить, как реагировали те, кому Банни нравился. — Ну! Кэдиджик! Я тут! — от раздавшегося громогласного эха, некрасиво отскочившего от каменных стен полувековой давности, Китти дернулся, схватившись за бешено колотящееся сердце. — М-да… Нейт впечатленным обстановкой не выглядел. И хотя Китти воодушевления в себе тоже не находил, все-таки это был Хаддам. Не соглашаться с ним — дело принципа. — А что? — Китти сложил руки на груди, поправив лямку портфеля. — Все прилично. И чисто. — Если это единственные плюсы, — кисло протянул Нейт, вытирая мокрую шею платком и оглядывая унылую обстановку, — у меня плохие новости. — Все украсить, и готово. — Я-то украшу. Ну, пацанов позову, окей, — вновь с сомнением проговорил Нейт, обещания он держал, как никто другой. — А че мы в бальный зал не пойдем? — Там плитку перекладывают. — Даже стяжка всего месяц сохнет, что там плитку-то перекладывать? Еще два месяца, — его сумка с грохотом упала на пол. — Понятия не имею, — Китти фыркнул, оглядывая чудом нерастрескавшийся потолок, приличные стены. Тем не менее работы предстояло много, одной фотозоной сыт не будешь. — Нам запретили его использовать. — Может, они тогда плитку после бала положат? Всевышний, вечно деканат что-то начинает выдумывать, — и тут случилось то, что обычно не случалось, когда они оставались наедине. Вернее, случалось, но только один раз и с такими последствиями, с которыми Китти до сих пор пытался разобраться. Нейт, как ни в чем не бывало, начал снимать с себя одежду. — Ты что делаешь? — возмутился омега, хватая себя за плечи, будто раздевали его самого. — Ой, успокойся, нужен ты мне, — лениво проговорил Нейт, комкая мокрую от пота футболку. — Щас, остыну, я даже душ не принял. Сюда бежал. Что и говорить: Нейт никогда не занимался бессмысленным набором мышечной массы, наоборот, он всегда пытался обмануть собственную генетику. Высоченный и широкоплечий он и без того весил за двести фунтов — не особо-то идеальные цифры для того, кто играет в бейсбол, а не выносит укомплектованных в защиту противников. Китти дураком не был, слепым тоже. Красивое тело может быть у любого, даже у такого гандона, как Хаддам. — Оденься, — сглотнул омега, поправляя выбившуюся из хвостика прядку. Действие метки создавало в голове вакуум, и он попытался подумать о том, сколько закусок потребуется для двух тысяч человек, и стоит ли ставить шатры во дворе. — Дай остыть, Верано. — Это неприлично, — гнул омега, рассматривая плитку и панно. Казалось, вид погибающей Трои должен был его взбодрить, но глаза сами возвращались к идеальному загорелому телу. И почему, спрашивается, у таких, как Хаддам, никогда не бывает этих уродских белых полосок от футболок? Китти всегда обгорал, как зажаренная на сковороде креветка: тут красное, тут молочное, здесь темно-шоколадное. — Можешь тоже раздеться, я не против. Люблю бойких, — гаденько усмехнулся Нейт, отвинчивая крышку с двухлитровой бутылки воды. — Кстати. Ты, ну… С кем-то встречаешься? Китти разом побелел. — А тебе что? — дрожащими губами прошептал он. Неужели... — Ну, — Нейт сделал глоток, и одна капля, возомнив о себе невесть что, очертила жилистые мышцы. — Джейкоба знаешь? Ну, он с тобой одногодка. — Тот, что всегда на байке? — на автопилоте спросил Китти, чувствуя, как шею нещадно печет. Как у него еще носом кровь не пошла, и как смазка не потекла по бедрам? — Всевышний, — Нейт скривился. — И что вы, омеги, в байкерах находите? Будущие органы для трансплантации. Китти это немного отрезвило, и он сделал шаг назад, в сторону сваленных в кучу раскладных пластмассовых стульев. Необходимо было себя чем-то занять. О закусках не думалось, о Трое тем более. — А что? — Ну, — альфа вновь сделал глоток, — он твой номер спрашивал. Китти резко пришел в себя. Тот самый Джейкоб, от которого сходили с ума даже омеги постарше? Китти хорошо помнил: пока не появился Хаддам, это был самый желанный альфа во всем кампусе. На Рождественских балах на него вешались, будто игрушки на елку, затаскивали под омелу и целовали в легкую щетину, не в силах дотянуться до сухих губ, однако, как поговаривали, он хранил верность своей школьной любви и от всех непрошенных смс-ок с записочками открещивался моментально. Без двусмысленностей. Впрочем, если так подумать, Китти мало что о нем слышал: в отличие от Хаддама тот не лез в дела студсовета и омег вроде как уважал, не портил, да и своим запахом, как собственность, не покрывал. — У него же… — Расстались, — отсек Нейт. В нем поднималось невесть откуда взявшееся раздражение. — Точно? — Всевышним не поклянусь, но мы сами нажирались по этому поводу в баре. Ну? Дать? Это точно тот Джейкоб, о котором он думает? Что такой альфа может хотеть от него? Китти же почти с него ростом, тощий, не лицо — лягушачья морда с глазами навыкат. — Альфа? С длинными волосами? — Ага, — сильнее раздражаясь, Нейт начал копошиться в сумке в поисках новенькой футболки. — И зачем ему мой номер? — Залог в банке возьмет. Верано, думай, давай своими мозгами, шестеренки вертятся-крутятся, ну? Пообщаться хочет. — Трахнуть? — зачем-то ляпнул Китти и тут же покраснел. Нейт аж замер. — Ну, — протянул он насмешливо. — Это, конечно, как пойдет. Но ты так свою жопу бережешь, что я прямо… — Нейт покачал головой. — Даже не знаю, уломает ли тебя Джейкоб. Боюсь, он об тебя свой член сломает, или ты ему откусишь чего. Ты же это... Того, ну, омежист. Права, свободы, альфы вам не нужны. — Фу! — искренне возмутился Китти, схватив сложенный стульчик. Спорить насчет прав омег с Хаддамом было бесполезно, а вот... — Вы же друзья, не стыдно? — Товарищ по команде, у меня в Америке друзей нет, — тот выпятил грудь вперед, хотя хвастаться было особо нечем. — Оно и видно. С таким говном связываться — себе дороже. — Не выебывайся, у самого-то, один Тикк на подсосе, и то, наверное, тебя пожалел. Китти фыркнул. В чем-чем, а в своей дружбе с Лиззом он был уверен, как ни в чем другом. Их объединяло то, что порой не объединяет и супружеские пары — общая страсть. К оркестру, разумеется. — Знаешь, что… — неожиданно Китти выпрямился во весь рост и вновь сложил руки на груди. — Будешь мне хамить, придется искать другого омежечку для своих родителей, ясно? Нейт моментально изменился в лице. — Кэдиджик, — ласково пропел он, впрочем, совершенно фальшиво. — Давай делом займемся, а? Когда начало прослушиваний?***
Проблема всех университетских балов заключалась в полнейшем отсутствии внятного бюджета. Спроси у Кабби, президента студсовета, так у них не казна, а государственное субсидирование национальной лунной программы. Денег столько! Лопатой греби! А чего ничего не делаем? Денег нет? А так вам не дали, потому что внятный план не предоставили. Сделали? А табличка? А вот тут, в ячейке R58, ошибка в формате даты. Вот поэтому и не дали денег, а так они есть! Тем не менее их практически никогда не было. За каждую непотраченную копейку деканат требовал отчеты похлеще комиссии по ценным бумагам, открывшей федеральное дело против частной корпорации, уходящей от налогов, за каждые же обещанные, но так и не выделенные сотни баксов гладил по голове, кормя «завтраками». Ясное дело, что в условиях жесткой экономии ни о каких приглашенных звездах не могло идти и речи. — И ты думаешь, что у нас есть кто-нибудь нормальный? — Нейт скептично выгнул брови, косясь на переполненную студентами сцену. — Разве есть кто-то, кто поет и диджеит? Это же не Калифорния. — Почему нет? Вот мы в оркест… — Бал не от слова «венский». Никто под Баха колбаситься не будет, — альфа вертел в руках сверстанную позапрошлой ночью Китти листовку, объявлявшую о прослушивании на роль хедлайнеров Осеннего бала. Выглядело миленько, данный Всевышним талант не пропьешь да и что-то омежье в нем, в этом Верано, присутствовало. Нейт оглядел с головы до пят копошащуюся в сваленном в кучу реквизите фигурку. И вот, скажите, пожалуйста, зачем ошейник носить, когда ты сам в обносках валандаешься целыми днями напролет? Это же украшение! Как браслет, кольца, все должно быть к лицу, в меру. О, Всевышний. Ну ладно, подумал про себя Нейт, главное, чтобы родителям стало страшно. Замухрышек они не жаловали. Вернее, папа всегда что-то заливал про душу, но отец был прав — пока морда не понравится, что там внутри значения не имеет. — А Бах не для «колбаситься», — прогундел Китти и, наконец, выудил из собственной сумки толстенную тетрадь, а из стоящих в форме египетских пирамид коробок — колокольчик. — Список неугодных? — решил пошутить Нейт. — Твоих косяков. Омега плюхнулся на раскладной стульчик рядом. — Ну? — Внимание!, — зазвенел колокольчиком Китти и тут же крикнул, постукивая ручкой о тетрадку. — В порядке живой очереди! Давайте! Первый номер! Быстрее начнем — быстрее закончим. Вас и без того целых десять! Нейт обреченно вздохнул, поудобнее устраиваясь на хлипком стульчике. Что и говорить, даже такое говно, как студенческая самодеятельность, не сравнится с часовыми отцовскими рассказами о том, какой вкусной получается пахлава у одной очень юной и очень одинокой омежки.***
Нейт, конечно, бывал на концертах, но никогда на таких, от которых лопались бы барабанные перепонки. Высокие патлатые парни, наверняка, с архитектурного, у него на градостроительном такой хуйней не занимались, решили, походу, устроить разлом в тектонических плитах, прям посередке славного города Нью-Йорк. Нейт хмыкнул, жмурясь от особо резких риффов, и глянул на ошеломленного, немного испуганного таким накалом страстей Китти, вцепившегося в собственные коленки. — Стоп! Стоп! — замахал Нейт руками, немного приподнимаясь, и кое-как парни пришли в себя. Даже бас-барабаны смолкли. — Это вам не восьмидесятые! Нам нужны танцы! Вы листовку-то читали? — Мы даже минуту не отыграли… — недовольно отозвался вокалист, до этого умирающей козой блеющий в микрофон. — И уже все понятно, — Нейт кивнул в сторону Китти. — Верано тоже не нравится. — Не не нравится! — тут же возмутился омега по привычке. — Просто… просто… это, правда, не для бала. Простите, ребята. — Вы сказали, что «неформат»! Вот и «неформат». — Да, — пожал плечами Китти, чувствуя, как его внутренности до сих вибрируют, и покрутил шеей. — Но не настолько же. Люди должны танцевать, а не драться… Боже, все! Давайте следующего… Он говорил, сдерживая раздражение, и, может быть, разговор кончился бы прямо так, миром, но вокалист, решительно набрав в легкие воздуха, заявил: — Но… — Сказали же: следующий, — грубовато повторил Нейт и крепко сжал пудовые кулаки. Этого голоса, приказа доминантного альфы, ослушаться мог разве только сумасшедший, а сумасшедших на сцене не нашлось.***
— Это что за пантомима? — прошептал Нейт ему на ухо, и Китти от теплого дыхания на своей шее передернул плечами. — Это джаз, идиот. Отлично, спасибо! Следующий!***
Китти глянул на Нейта и сморщился. — Следующий! — крикнул за него альфа безголосому доходяге. Что они поняли друг друга без слов — заслуга метки, не иначе.***
— Ребята, ребята! Нам нужны танцы, а не мюзикл! Вы же не будете выступать в костюмах кошек, да? — А как же медляки? Китти закатил глаза. — Следующий.***
— Ну…? Кто последний? — дело шло к своему логическому завершению, и Китти нетерпеливо заерзал, как бы между делом вспомнив, что все это время совершенно не чувствовал действия метки. Как она вообще работает? Как хочет? Или зависит от выброса феромонов? Ну, главное, что он не течет и не лезет на коленки к Нейту. Обо всем остальном он позаботится до бала. — Следующий! Ну? Чего ждем! Ребята, давайте! У меня в двенадцать лекц… Это еще что за хрень…?***
Что ни говори, а Банни любил женское: эти платья, юбки, чулки — все, что раньше было недоступно для омег, теперь сверкало на подмостках у самых именитых дизайнеров, в самых люксовых шоурумах. И хотя женщины окончательно выродились, они оставили после себя только самое прекрасное, и Банни решительным образом не понимал, почему, по мнению определенных ультраконсерваторов, спящих и видящих, как бы омегу обратно вписать в графу «собственность», он не имеет право этим самым прекрасным пользоваться. Впрочем, нельзя было сказать, что кому-то в университете не нравилось его желание одеваться в девчачье. Даже наоборот. Каждый его выход на бал оказывался сенсацией. И дело было даже не в платье, его каждый дурак может напялить. Нет, дело было в самом Банни и его очаровании. Правда, это самое очарование в полной мере не действовало только на одного человека. И Банни предстояло это исправить. — А ты что тут делаешь? — возмутился Китти. Он вообще всегда возмущался, стоило Банни что-то сделать, даже просто встать рядом. — Мы тоже хотим участвовать, — он изящно махнул в сторону стайки омег в разноцветных балахонах. — Это тебе не… — А мне нравится, — прокомментировал Нейт, широко расставляя ноги и предвкушая шикарный обзор на длиннющие идеально ровные ноги. Не такие, конечно, длиннющие, как у его модельки или того же Верано, но все равно радующие глаза. — Пусть споют, это же не металл, я прав? — Будем петь хиты, — согласно кивнул Банни, теребя стойку микрофона. — Нет! Кабби сказал, чтобы ты не вмешивался! — вновь запричитал Китти. — Так я просто буду петь, — грациозным движением руки Банни поправил локоны. — Это тоже считается! — Китти уже доставал из сумки смартфон. От злости его всего трясло. — Я сейчас все президенту доложу, ясно? Тебе сказали — не вмешиват… Алле, президент? Кабби, послушай… Да, тут такое! Банни закатил глаза. Переубедить Верано в чем-то было непосильной задачей даже для тех, к кому тот обычно прислушивался. Впрочем, мнение самого Китти его мало интересовало. Если он уж для себя решил, что будет петь, значит, он будет петь. — А че за хиты, м? — подмигнул Нейт, едва не облизнувшись. Впрочем, укрощать таких альф у Банни было в крови. — Каверы на женские, — он обворожительно улыбнулся и выставил ножку вперед. Потемневший взгляд альфы сказал если не о всем, то о многом. — А... — Банни! — неожиданно крикнул Китти. — Кабби сказал, чтобы ты нам не помогал! Давай, на выход! Омега, казалось, до глубины души оскорбился. — Я вам не помогаю, дел у меня больше нет что ли? Я хочу спеть, ясно? — Ты и без того королем бала будешь! — Нейту показалось, что еще мгновение, и Китти бы весь заискрился, как оголенный провод. — Верано, если ты не слышал: условие в нашем о-братстве про вне-студенческие занятия все еще в силе. Театр закрыт на летний сезон. — Репетируйте своих Гамлетов! Мы уже выбрали, верно? — Китти повернулся к довольному перепалкой омег Нейту. Тот покачал головой: — Если честно, — а он говорил честно, — все... какие-то не очень... Мне-то все равно, если прям по душам. Просто не хочется позориться. А вдруг нормально споет? Китти пятнами пошел от возмущения. Притопнув ножкой, он резко выдохнул и проговорил, не глядя на Банни: — Одна попытка. Если не споет хорошо, возьмем тех, кто играл джаз, ясно? Банни улыбнулся, ловушка сработала, как надо.***
Лизз иногда баловался астрологией и натальными картами, все эти Девы в Юпитерах, Раки в Уранах, седьмые Дома, пятые — словом, его стихия. И ладно бы он просто гороскопы гуглил, гадалок на стримах выслеживал или журналы омежьи еженедельные покупал с предсказаниями на последней странице, нет, Лизз удивительным образом предсказывал все, самостоятельно рассчитывая положения всех небесных тел. Все предсказывал. Вот прям все. Особенно плохое. Когда Банни запел, а Нейт от удивления подался вперед, Китти понял, о чем предупреждали звезды. Ваши враги, мол, против вас объединятся. Встречаться, значит, будут? Китти постучал ручкой по тетрадке, нервно дрыгая ногой. Они? Оба? Он, значит, метку получил, совершенно об этом не помня, девственность свою потерял (и значения не имеет, что он хотел ее уже, наконец, потерять, чтобы закрыть для себя этот вопрос), а они вместе будут? Вот так, просто? Возьмут и сойдутся? Трахаться будут? Нет, два сапога пара, рыбак — рыбака, дурак — дурака, говно к говну. Китти даже не понял, что взбесило его больше: то, с каким восхищением Нейт следил за каждым изгибом Банни, или то, как эта змея на сцене извивалась? Жаль, полы чистые, а то бы протер как раз, дело доброе сделал бы. Хотя... слизь от такой змеи потом убирать? Фу! — Ну, — от горячего шепота на ухо Китти вздрогнул, — хорошо поет. — Стриптиз, — фыркнул он, уставившись на то, как Банни лапал самого себя. Кто из этих двоих любит себя сильнее, еще предстояло выяснить. Нейт хотя бы знал, что такое команда. — А мне нравится, лучше всех, что были. Китти стрельнул в альфу молниями из глаз, но причин возразить так и не нашел. Чертов Корнелиус Б. Стюарт-младший действительно умел петь! Вот ведь... В школе его кексы получались самыми вкусными, его домашние поделки выбирались на конкурс, он даже на рояле мог Бетховена по памяти наиграть — чем не ведьмак? — А ты не пялься, — зачем-то твердо произнес Китти, когда Банни начал вертеть упругой задницей, и почувствовал, как Нейт неожиданно напрягся. — А я и не смотрю... — пробубнил он, ошарашено хмурясь, и тут же поднял руку вверх, начиная суетиться. Музыка стихла. — Банни! Банни! Ты принят, все... Так, ладно, все, у меня лекция, я побежал, еще душ надо принять... — Эй, — привстал Китти, не понимая столь резких перемен и пытаясь заглянуть Нейту в глаза, но тот упорно отводил взгляд. — Ты куда? — Ну, мы выбрали же, верно? Все, я тут больше не нужен. Всем спасибо, всем пока! Скорости, с которой Хаддам вылетел из актового зала, пожалуй, позавидовал бы любой раннер.***
Волну невероятного счастья, затопившего его мысли и волю, стоило Китти взглянуть на него, стоило ему приказать не пялиться, было невозможно описать словами. Он не видел сверкающего пайетками Банни, не слышал музыки. Был только гребаный Верано, его желание, его приказ. Нейт ускорил шаг, подгоняемый непонятным страхом. Ярость, злость, волчья тоска по Китти. Хотелось вернуться, встать на колени, словно собака, повилять репейным хвостом, выпросить ласку и доброе слово, хоть немного. Порадовать хозяина, прекратить пялиться, выполнить приказ. Нейт затормозил. Он почувствовал, что весь взмок. В голове до сих стоял упрямый омежий шепот. Как выглядел Банни? Какая музыка играла? Что он пел? Все было неважно, потому что Верано сидел злой и расстроенный. Нейт никак не мог избавиться от этой мысли, чувствуя, как с каждой секундой дышать становится все тяжелее. Киттикиттикиттикиттикитти... Смартфон пиликнул новым сообщением, кто-то задел его плечом, и Нейт, будто из последних сил выплывший на поверхность, пришел в себя. Наваждение исчезло так же мгновенно, как и появилось, словно внутри него переключили некий тумблер, и он положил ладонь на грудь, стараясь унять до сих пор бешено колотящееся сердце. Писал Джейкоб. У Нейта всегда было много плохих идей, но эта... Думать о том, к каким последствиям может привести затея и сколько вообще вокруг него таких затей, альфа не хотел. — Алле? Да, брат, не, слушай, он чет заморозился. Сказал, пока не до отношений. Давай, после бала, окей? Да, да. Да, не, он готов. Но сам понимаешь. Мы с ним вдвоем. Ага. Да, если что-то будет — скажу, сведу, да... Да, давай, пока. А сам, переключившись на другую sim-ку, ту самую, которую держал обычно для сменяющих друг друга омежек, дрожащими пальцами набрал: «Привет, это Джейкоб».