***
У Китти горело все: горло, язык, губы и даже глаза. Подгорала даже задница, правда, по причине более тонкой, чем изжога или гастрит. Гандон! Мудак! Почему не предупредил! Он бы гелем запасся! Таблетками бы закинулся! В какой-то момент, примерно между острейшей картошкой с невероятно перченной подливкой и с виду совершенно безобидным зеленым салатиком, Китти показалось, словно единственной едой, безопасной для его ментального и физического здоровья, на столе оставалась вода в графине. Но стоило ему откусить листик, как перед глазами запрыгали звезды, а после Нейт, явно раззадоренный его реакцией на ломящийся от еды стол, запихал какой-то малюсенький, даже можно сказать крохотный, перчик ему в рот. — Попробуй, очень вкусно, — с глумящейся ухмылкой проговорил Нейт и надавил пальцами на плечо, чтобы не рыпнулся и проглотил. После этого даже вода для Китти стала перцовой настойкой. Хотелось умереть или испепелить огнем веселящегося альфу рядом, похлопывающего его по коленке. — Ешь, ешь, — подбадривал Камиль, но Китти от одного только взгляда на завернутые в баклажаны орехи едва не перекосило. Он теперь не сливки в кофе будет добавлять, а кофе в сливки, лишь бы только с желудком не попрощаться. — С-сп… Кхм… спасибо… — А все омеги носят ошейники в Америке? — Китти знал, что с ним не о погоде и пророщенных бобах будут разговаривать, но столь резкий переход от рассуждений о том, как сложно найти молодую картошку в конце лета в Нью-Йорке, к личным предпочтениям американских омег поразил, казалось, даже Камиля. — Вай! Что ты сразу начинаешь… — зашептал он, ткнув мужа локтем. — А что? — удивился Хаддам-старший. — Я впервые слышу, чтобы наш сын встречался с иностранцем. Интересно, что за фрукт. «Фрукт» перекосило уже не от ощущения красного перца во рту, а от этого пренебрежительно-снисходительного тона. Правильно говорят, яблоко от яблони. — А я не первый у Нейта, — решил действовать он напролом. Камиль удивленно захлопал своими длиннющими пушистыми ресницами, а Нейт едва не выплюнул крохотный зеленый перчик в тарелку. — Он шутит! — сипло выдавил альфа, хватаясь за стакан. — Разве? — мстительно улыбнулся Китти, оперевшись локтями на стол. — Нейт у нас очень популярен. Любой омега мечтает о нем. Кто-то да был. — Мой сын хорош, — сдержанно улыбнулся отец. — А вы? Популярны? — Я? Конечно! Мы самая лучшая парочка университета, — повел оголенным плечом Китти и поправил локоны. — Скоро бал. Мы вместе готовимся, хотим победить. Но, боюсь, что у меня его уведут. — Уй, сыночек, — ласково пропел Камиль. — Разве ж ты осел какой-то, чтобы тебя уводить? Не бойся, солнышко, — махнул он рукой, — никуда его не уведут, если не захочет. Он вообще упрямый. Баран! — Э! — возмутился муж. — Что? Аба что не так? — Разница культур, — вскочил на любимого конька старший альфа, — может быть невыносима. — А наша любовь, — Китти, походу, совсем осмелел от ощущения горящей глотки, поэтому без стеснения положил ладошку на лапу Нейта. Тот было дернулся, но омега сцапал за пальцы, — преодолеет все препятствия. — Ага, — бездумно поддакнул Нейт, заворожено глядя на то, какой белой казалась кисть Китти по сравнению с его. — Свадьбу, значит, планируете? — Планируем, — вставил, горделиво вздернув подбородок, Нейт. — Не сейчас, правда. По выпуску. — Твоего? — ехидно поинтересовался отец. — Его. — М… — Аба, аба, вай-вай, зачем ругаетесь? Нельзя так ругаться, — Камиль в который раз за вечер поднялся за добавкой. — Чай? Кофе? Китти, не убрав ладонь с лапы Нейта, улыбнулся настолько обворожительно, насколько мог: — Конечно, чай, благодарю. — Ай! Уже маленький турчонок! — Главное, — потемневший взгляд старшего Хаддама не сулил ничего хорошего, — не курд. — Вай, снова ты об этом, — загремел чашечками Камиль. — Курд или не курд — разница какая? — Как какая? — альфа удивленно вскинул густые темные брови. — Курдов нам не надо. — Вай, вай, курдов ему не надо, смотрите-ка какой, — всплеснул руками омега и подмигнул Китти. — Солнышко, не беспокойся. Такой красивый, такой миленький, такой умненький, расскажи про себя лучше, не слушай этих альф… — О себе? — Китти уже понесло. Горло драло так, как обычно драло после минета — Лизз рассказывал. Или это остаточные воспоминания тела о проведенной вместе с Хаддамом ночи? Мгновенно одернув руку, Китти проверил на месте ли ошейник. Так, для справки. И вообще. Не сосал же он ему член, верно? — Да, — оживился тут же Хаддам-старший. — А то только о картошке и симитах. О себе расскажи. — Я… — Он лучший студент на потоке, — встрял Нейт. — Не к тебе обращаются, и омега у тебя не немая, — нахмурился отец. Китти хмыкнул. Сейчас он о себе такого порасскажет — пусть Нейт сам выпутывается. И главное, что не соврет. — Я, считайте, сирота. Вздрогнув, Нейт удивленно поглядел на него. — Вай, как сирота? А разве адвокаты, — Камиль, оставив чашки на кухонном острове, засеменил к столу, плюхнувшись на стульчик рядом, — не родители тебе? Ты так похож! И Нейт говорил... — Похож, — кивнул Китти, перебив. Голос его зазвучал спокойно, даже немного отрешенно, словно он рассказывал о ком-то другом или зачитывал сводки новостей с биржи. — Но Дик Верано — мой дядя, а не отец. — А папа? — Оливер его муж, у них трое детей, мои младшие кузены. — Нет, нет, — замахал ручкой Камиль, неожиданно обнаруживший в себе неподдельное живое участие. — Настоящие, твои, где они? Аба как они могли бросить такого милого омежечку? Или они там… — он глазами указал в потолок. — Не, — устало усмехнулся Китти. Давненько он на эту тему ни с кем не говорил. — Они переехали, а меня передали на воспитание дяде. Навсегда. Он мой опекун. — Святой человек, — фыркнул не без тени уважения Хаддам-старший. — Трудно воспитывать чужого, когда свои есть. Тебе повезл… ай, аба, что я сказал? Или не так? Чужого. Китти лишь спокойно улыбнулся. Он и без всяких турецких султанов знал, что был чужим.***
Чужаком Китти почувствовал себя не мгновенно, но это разъедающее грудь ощущение самозванца преследовало его с того самого момента, как Оливер вернулся домой с тремя пищащими крохотными альфятами — как пояснил дядя, тогда еще по детской наивности, звавшийся папой, его младшими братьями. Они плакали, хныкали, постоянно просили есть, но по большей части — спали. Китти к ним не то, чтобы подходить боялся, даже дышать на них не смел, ведь Оливер смотрел на них с такой нежностью, с которой, как ему казалось, никогда не смотрел на него. Омежке мерещилось, что альфят можно обидеть одним только движением глаз. Китти тогда долго решался попросить о помощи. В классе как раз задали склеить поделку, например, зоопарк, и ему так хотелось провести долгие вечера бок о бок с красивым Оливером и пушистым белым котом на коленках, однако все же так и не решился. Целую неделю он корпел над жирафами и зебрами, травой и пальмами, пока не обнаружил глубокой ночью, аккурат перед сдачей, что клей у него закончился. Он попробовал поискать у себя в комнате, даже зажег фонарик и спустился в подвал, в который запрещалось ходить — по уверению Дика, старые ведьмы могли сцапать и съесть маленького сладенького омежку, — но так ничего и не нашел, поэтому дрожа от страха, будто осиновый листик на ветру, решил растолкать пускающего на подушку слюни дядю. — М… просыпайся, — шептал испуганно Китти, ладошками нажимая на плечи. — Папа… папа… — Что случилось? — раздался обеспокоенный голос, и из-за спины дяди выглянул сонный Оливер. У Китти вся его маленькая душа ушла в пятки. — Нет-нет, ничего, — белыми от страха губами прошептал он и замахал ручками. — Что такое? Почему не спишь? — Оливер моргнул пару раз, свесил худющие ноги с высокой кровати. — Все хорошо, все хорошо… — Китти, солнышко, ну, ты чего, иди сюда… — Нет-нет… — юрко обогнув громадную кровать, Китти уперся ему ладошками в живот, и Оливер поморщился от вмиг пронзившей острой боли. А дядя его предупреждал, что теперь Оливер — совсем-совсем хрустальный, еще хрустальнее, чем был, ни тяжестей ему поднимать нельзя, ни таскать малышей. — Ауч… — Пожалуйста, простите меня… простите… я не хотел… не хотел… — вытаращившись и едва не заплакав, запричитал омежка. — Ты чего, — улыбнулся Оливер, потрепав его по отросшим до плеч волосам. — Скажи, что случилось… Ну-ну, не плачь, иди ко мне… — Я… плакат… зоопарк… клей… закончился… — всхлипывал Китти ему в шею, обвивая чужие плечи своими костлявыми ручками. Пах Оливер уже не молоком, а снова дядей, тот, дождавшись разрешения, его всего, с головы до пят, покрыл своими феромонами. — Я не хотел… Как Оливер тогда его только понял? Одной рукой притянув к себе тщедушное тельце ребенка, он растолкал спящего мертвецким сном Дика. — Эй! Просыпайся! Просыпайся, я сказал! — А? Что? — рывком вскочил на кровати альфа. — Что случилось? Протестую, склонение к свидетельству против себя! Кто умер? — Никто не умер! — зашипел гневно Оливер, гладя Китти по дрожащей спинке. — У нас есть клей? — Клей? — Дик посмотрел на него шальными невыспавшимися глазами. — Какой клей? — Которым клеят, Дик. — Как же я сразу не догадался, — усмехнулся он, растирая заспанное лицо ладонями. — Ну? Что случилось? — Нам нужен клей. Дик уже слезал с кровати и пятками шарился по полу в поисках махровых тапочек. — И? — Найди, — убаюкивал совсем распереживавшегося Китти омега. Дик только глаза закатил. — Найду, — обреченно выдохнул он, взъерошив волосы. А после натянул штаны без вопросов и причитаний, зная, что они были излишни, и в снегопад побежал за клеем в «Севен-Элевен» где-то через три квартала, а после, взяв на себя самую ответственную работу — руководство двумя омегами, разлегшись на диване в комнатке Китти, предлагал свои самые смелые идеи по зонированию зоопарка. Китти таких слов знать не знал, но как же билось в сумасшедшем восторге его детское сердечко: самый красивый омега на всем белом свете помогал делать ему домашнее задание, а папа сопел в подушку рядом, совершенно обессилев от постоянной нервотрепки на работе. Но тут радио-няня захрипела детским хныканьем, и Китти вспомнил. Он больше не единственный. И, как ему сказал Банни на прошлой неделе, надо обязательно постараться, чтобы родители от него не отказались во второй раз.***
— …тти! Китти! — омега вздрогнул, выплывая из своих детских воспоминаний. Перед ним стояла чашечка горячего черного чая и лежала тарелочка с крендельком. — Это симит. Я сам делал. — Мой папа, — выкатил грудь колесом Нейт, — готовит самые лучшие симиты. Китти без воодушевления кивнул. — Я… плохо себя чувствую… — прошептал он, ощущая, как к горлу подбирается тот самый последний перчик. Он Хаддама гирляндой задушит, на части разрежет и в коробке из-под конфетти на помойку выкинет. А суд его еще и оправдает. И не потому, что его дядя Дик Верано, а Оливер Инверн-Верано ему когда-то зоопарки клеить помогал. Нет, просто такая острая еда, как и выращивание таких перчиков должно преследоваться по закону. Двадцать лет без права на условно-досрочное. — Я так и знал, — стукнул кулаком Камиль. — Переперчил, да? Ай! Бедный ребенок! Надо было два перца вместо трех класть. И заправка острая, да? Пошли, пошли, я такой же был, пойдем, пойдем, я дам тебе кое-что. Вмиг вылечит, правда… Китти даже не сразу осознал, что его куда-то ведут. — Аба, нельзя терпеть. Надо говорить. Еда должна удовольствие приносить, — отчаянно жестикулировал Камиль, роясь в своей огромной черной сумочке в отдельной спальне. Явно не Нейтовской: огромные брендовые чемоданы стояли распакованные, но не разложенные. — На, держи, грызи… Чужие таблетки Китти привычки глотать не имел. — Вай, не переживай, я их ем… Я такой же доминантный, как и ты. Камиль на доминантного вовсе не смахивал: низенький, чернявенький, миниатюрный, в прыжке, дай бог, метр с кепкой, в нем совершенно не чувствовалась та самая стать, которой обладал Нейт. — Назар-то в меня пошел, — он, горделиво улыбнувшись, разгладил складки на платье Китти и доверительно шепнул на ушко, будто их кто-то мог услышать. — Назар его настоящее имя. Нейт он только тут. М? Это мы специально так придумали. Много расистов нынче в Америке. Говорят, свободная страна. А свободой-то не пахнет. И, не дожидаясь ответа Китти, продолжил с глубоким вздохом: — Как хорошо, что теперь у него есть ты! Он таким одиноким был… Одиноким? Хаддам? Или это что-то из разряда «а в душе, в неглиже, я романтик альфа?» — Ни с кем не хотел встречаться, — причитал Камиль, уже нахмурившись. — Все учеба-учеба-учеба. Учеба? У Нейта, ой, простите, Назара, точно нет раздвоения личности? — А тут ты… мы с отцом его так обрадовались! Так обрадовались! Так хорошо, аба… все один. Зачем же жить, когда все время один? А детки? А семья? Зачем живешь, если после себя ничего оставить не хочешь? Китти рефлекторно пожал плечами. Если честно, он в принципе не знал, ради чего жил. — Вот и я про это же! — махнул рукой Камиль. — Аба, живешь, ешь, надо и о семье подумать. А то растешь, как сорняк, пользы людям ни в чем не приносишь, как после этого-то жить, в глаза родным людям смотреть? А тут и омежка, — он улыбнулся. — И детки скоро будут. Но я не тороплю. Не надо, нагуляйтесь, поживите, но только после свадьбы. А потом и детки, как Всевышний скажет, будут. Хочу троих внуков. Китти едва не ляпнул, что он сам-то только одного родил. — А то сыночек один у меня получился, сколько бы не пытался. Так хотел большую семью, так хотел, а как-то… — плечи его совсем опустились, а с лица исчезла радостная, нежная улыбка. — Хочешь, я тебе его детские фотокарточки покажу? Аба, что смотришь? Мы ему не скажем, садись, садись, сейчас, я очки найду… и покажу. У меня целый альбом есть! вот, смотри… Это я с Назариком из роддома. Аба, красавец я был, скажи? Э! За мной пол-Стамбула бегало, а еще пол — топилось. Тока за его отца, эх, за этого глупого вышел… Он не глупый, правда, так, по жизни глупый. Я говорю: зачем на сына давишь? Физику, что ли не изучал? Сопротивляться будет. А тот… Э! Осел! Все альфы такие. Вот, смотри, это мы Назарика в первый раз пеленали… Крохотунечка. Китти усмехнулся. На своих детских фотографиях рядом с ним всегда был один лишь дядя.***
Не то, чтобы Нейту было не все равно на то, кем был и чем жил Китти Верано, но его фраза «я сирота» выбила из проторенной и беззаботной колеи. Он никогда прежде не встречался с такими омегами. Да, что с омегами, он и альф таких не знал. Сироты представлялись Нейту по обыкновению своему бездомными бродягами, отщепенцами. Нет семьи — нет будущего, прошлого и, уж тем более, настоящего. Китти на бродягу не походил. Да, эти все свитеры, этот его плоский зад и совершенно невыразительные зеленые глаза делали его похожим то ли на воблу, то ли на воронье чучело, но стоило его приодеть и Нейту даже за него краснеть перед родителями не пришлось — элегантно и немного пошловато, но можно все списать на молодость. Тц, и все равно. Сирота? Что за бред. Верано сиротой не был. Нейт своими собственными глазами видел тот шкаф, который его забирал в прошлом семестре на летние каникулы. Не доминантный по генам, доминантный по жизни — так обычно говорили про таких альф. Ну, точь-в-точь Джейкоб. Ясно теперь почему Китти от того в восторге. Дядю-то он поди рыцарем представляет, вот и ищет похожих. Точно! Омеги же они такие, все эти «отцовские сыночки», ищущие себе второго родителя. М-м-м-м, ясно все с ним. Ну, он мешать этой любви не будет. И неважно, что раньше решил, что будет. Теперь не будет. Сиротку-то обижать — это он, что, ирод что ли? Не-не-не. Совет да люб… Хотя подождите-ка! Джейкоб тоже трахался направо-налево, но никто этого не замечал. Он его сколько раз с омегами ловил? И пусть он уже тогда от своей совсем бешеной омеги отделался, но трахал же. И как же? Он Китти Верано, пусть и такого тщедушного и бесящего, но сиротинушку-бедняжечку отдаст такому ловеласу? Не, он ему хорошего альфу найдет. Чтоб и с узлом, и с толстым членом. Вставил и все мысли плохие выбил сразу же. — Назар, — от резкого голоса отца Нейта аж передернуло, и он едва не выронил бокал виски. — Омега — дрянь. Ни семьи, ни кола, ни двора. Бродяжка. На такой хочешь жениться? Нейт закатил глаза. Слова отца и до этого вызывали раздражение, но тут его альфья сущность была готова встать на дыбы. К Китти он привык за эти пару часов, а услышав душераздирающую историю о том, как его бросили родители, так и вообще расчувствовался. — Тц. — Не тцыкай мне тут. Возвращайся в Стамбул. Я нашел тебе жениха. Бала знаешь? Бал только спал и видел, как бы в своей дырке его член заиметь. Конечно, Нейт его знал. — Отец… — Привел домой, — заводился тот, будто бы не слыша сына, — непонятно кого. Как тебе только не стыдно? Посадил его рядом с отцом… совсем совести нет? Как мог так отца оскорбить? — Ну, — задумчиво проговорил Нейт, облокачиваясь бедром о кресло. — Папа оскорбленным не выглядел. — В отличие от тебя, щенок, он хорошо воспитан, — пошел пятнами отец. — Отстань от меня, наша любовь, — Нейт постарался, чтобы ехидное выражение его лица не слишком мозолило отцу глаза, — пока что крепка, как никогда. Отец поджал губы и, выпрямившись, положил руки в карманы отглаженных строгих черных брюк. — Если так — тогда выметайся из моего дома. — Из твоего ли? — усмехнулся Нейт. — Из моего, Назар. Собрал свои вещи и пошел прочь. Брак я этот не одобрю никогда, сам знаешь. Мало того, что бродяжка какая-то, так еще и американец! Католик! — Хаддам-старший сморщился, будто съел что-то кислое. — Давай, скажешь, придумаешь что-нибудь. Ты в этом мастак. — Ты серьезно? — не поверил Нейт, ставя бокал на журнальный стеклянный столик. — Серьезно, — без тени улыбки произнес отец. — Из-за омеги? — Из-за свадьбы. Мой единственный сын не женится на неверном. Когда мозги проветришь, придешь, женишься на Бале и со спокойной совестью примешь мой бизн… — Я говорил тебе, что бизнесом я заниматься не хочу! — Нейт чувствовал, как феромоны душат его, не находя выхода, но срываться на отце столь оскорбительным способом он не хотел. Все-таки отец. Любимый отец. — Захочешь! — взревел тот, и в следующую секунду из спальни выглянул удивленный Камиль со сползшими на кончик носа очками. — Что происходит? Аба, снова руг… — Мы уходим! — от переизбытка феромонов он ощущал покалывание в пальцах. Едва заметное и не особо чувствительное, однако грозящее перерасти в новый приступ. В тот самый, после которого его отправили в Америку. — Куда? Что? — Китти вылез в коридор с накинутым на плечи пледом. Была не была! Подскочив к нему, испуганному и даже немного сонному, Нейт спацапал его за плечи, и притянув к себе покрепче, зафиксировав голову обеими руками, жадно поцеловал. — Ясно?! — оторвавшись от вмиг оцепеневшего Китти, чьи руки безжизненно повисли вдоль туловища, прорычал Нейт, чувствуя отдаленно знакомый аромат феромонов. — Мы поженимся! Может тогда ты услышишь! — Умирать буду, тебя не позову! — крикнул покрасневший от гнева отец. — А я не приду, даже если позовешь, ясно?! Пошли, — дернул он Китти за руку и вылетел прочь. — И не позову! — раздалось ему вслед. — Вай-вай-вай... аба, сядь, дыши, дыши, сейчас таблетки принесу... — слышал уже обрывками Нейт, но мысли его были уже не с родителями. Где-то здесь, где-то рядом он чуял ту самую омегу, которую искал.