***
Оливер забылся уже перед рассветом, но вскоре проснулся, поднял голову с больничной койки и удивленно взглянул на Дика, словно зафлаженный волк, носящегося кругами по отдельной палате. — Ты чего? — спросил он. — Да они… Они… Он… — зарычал Дик, бледнея, глядя на него налитыми кровью глазами, настолько ожесточенными, что Оливеру на мгновение показалось, будто бы он видит какой-то кошмар. — Спи, — наконец выдохнул он, расслабляясь и пальцами разминая переносицу. — Спи. Тебе разложить диван? — Не стоит, — покачал головой Оливер, накрывая озябшие плечи пледом и проверяя температуру батарей ладошкой. — Лучше езжай домой. Я присмотрю за ним. — Точно? — Точно. — Я останусь. За ночь Дик выпил где-то пятнадцать кружек кофе из круглосуточного кофе-поинта на первом этаже и съел с двадцать протеиновых батончиков, которые по обыкновению своему носил в сумке благодаря личному секретарю, любителю сладкого и активисту за все глазированное. Глаз так и не сомкнул до рассвета, с кем-то переписываясь. Утром же Оливер, предчувствуя неладное, но ни о чем не расспрашивая, кое-как отправил его на такси домой, уговорив принять душ и переодеться, и именно тогда Китти впервые за двое суток пришел в себя.***
У Джейкоба вся неделя изначально по хую пошла! Сначала от тренировок отстранили на неделю — радовало, что того гандона посадили под замок аж до конца сезона, — теперь вот это… Омега вообще мало переменился, был все такой же красивый, только похудел; даже куртка и ботинки с той последней осени, что они провели вместе. — Прости, я знаю, как ты меня любил… Джейкоб вскинул брови, ничего не ответив, отпивая капучино и поглядывая на часы: «Скажите, пожалуйста! Неужто действительно так любил, что до сих пор воображает? Вот дурак-то!». Обед почти заканчивался, а профессор Джефферсон не любил опозданий. — Я виноват перед тобой. Я хотел, чтобы ты знал… Я сожалею. — Женился? — не удержался и спросил Джейкоб, прижмурив злые глаза. — Да… — На том? — Нет, нет. Это другое… — поспешно замотал омега головой, удивленно замечая сбитые его костяшки, но не решаясь задать лишние вопросы. — Ты просто… Тогда это было не то. — А это хорошо. Тот мне не понравился, слишком испугался меня в тот раз. — Ты должен понять, что я думал, мы расстались тогда. — Я тоже. Я не злился, просто, хотел объяснений — что будет дальше. Получил, понял и принял, — сказал он, пожав плечами и снова делая глоток кофе, глядя на манящий лимонный тарт в витрине. — Чему удивляешься? Я уезжал на два месяца на стажировку. Я вел себя как свободный, думал, хорошо, что никого не повязал меткой. Да. Чего смотришь? — Неправда. Ты просто хочешь… — Почему неправда? — деланно изумился Джейкоб скорее из злобы, делая шаг назад. Конечно, неправда. Он этому идиоту верность хранил, как собака помойная. Но ребяческое желание сделать побольнее напоследок никуда деваться не собиралось. — Думаешь, там, за океаном, хуже тебя? Джейкоб почему-то вспомнил о Китти, с которым в первый раз заговорил как раз перед той поездкой, как бы между делом, перед кабинетом профессора Адамса, и повторил убежденно: — Не хуже, а гораздо лучше. — Зачем так говоришь? — обиженно спросил омега, шагая навстречу, пытаясь аккуратно схватить его за руку. — Я тебе хотел сказать… Что я, я…Я хочу, чтобы ты знал: вышло, как вышло, я теперь женат, но все равно не любил никого, как тебя. Голос звучал искренне, и это удержало Джейкоба от резкости. Ну что же, может, он в самом деле не любит своего мужа-альфу или бету — поди, разбери, кто в него теперь член пихает. Но ему-то какое до этого дело? — Руки не распускай, — сказал он твердо. — Встретились, поболтали. Сказал же — простил еще в тот раз. Обеденный перерыв у меня не целый день. Мне учиться пора. — Джейкоб! — омега все же схватил его за ладонь, в которой он сжимал университетский пропуск. — Мы еще увидимся? Он ошалело взглянул на него, шарахаясь в сторону и вырывая руку. — Ты ебнулся? Для чего? — Я… — В последний раз, — сказал он строго. — Прощай. И зашагал прочь, злясь то ли на себя, то ли на промозглый, дождливый ветер в лицо, то ли на омегу, оставшегося возле небольшого кафе. Сходил за капучино! Решил развеяться! Даже папа вспомнился со своим известным: «Вот встретитесь, ты, главное, не злись! Выслушай!». Джейкоб тогда едва не задохнулся от возмущения: во всем, казалось, его понимает папа, кроме этого. Хочет, хочет ему счастья, а какое оно это счастье будет, не думает! Только бы не один, потому что если не один — уже счастье. И о себе переживает, внуков хочет. А то, что впереди вся жизнь — не интересует! И что не любит больше Джейкоб этого человека, тоже не в счет: папа был из того поколения, что женились раз в жизни по глупой молодости или по большой любви. — О! — возникший, слово черт из табакерки, Банни отрезвил его от собственных невеселых мыслей. — Привет. — Привет, — кивнул Джейкоб, отводя злые глаза и понемногу стараясь прийти в себя, сбавив шаг, чтобы омега сумел поспевать. — Слышал, подрался? — Ага, — он сжал и разжал кулак, проверяя, как мелкие раны покрылись корочкой. На доминантных заживало все мгновенно, Джейкоб же мучился по недели две. — А что с Верано? — С Китти? — Банни деловито вздернул острый носик вверх, заправив выбившую из челки прядку, и покрепче прижал к себе парочку томов по современному японскому ландшафтному дизайну, будто кокетничая. — Слушай, — мотнул омега головой в сторону лавки у фигурно подстриженных розовых кустов, — присядем? Дело есть. Важное. — Сейчас? — до лекции оставалось всего ничего. Желанием лишний раз нервировать профессора, а уже тем более себя самого Джейкоб не горел. И без того хватало поводов. — Пару минут, — пообещал Банни с серьезным видом. И подмигнул. — Как раз о Верано и поговорим. Хочу тебя кое о чем попросить.***
Старший из тройняшек-альф, Адам Верано уже давно подозревал, что Бекки, этот испорченный родительской любовью омежка, порой использует его то ли в качестве аксессуара, то ли в качестве личного раба, но поделать с этим ничего не мог — единственный отпрыск богатых предков каждый раз находил новые рычаги давления на любимого подельника собственных проделок. — А куда увезли Китти? — поинтересовался он, когда Адам начал пристегиваться на пассажирском сидении двуместного спорткара, такого низкого и узкого, что влезать в него было сущей пыткой. — А тебе все расскажи, — огрызнулся он, кривляясь, не в силах защелкнуть ремень. Бекки оторвался от зеркальца и, нахмурившись, взглянул на него исподлобья. — Смотрите-ка, забыл, что ты мне обещал? — цокнул он языком и спрятал в мини-сумочку алую, словно чья-то кровь, помаду. — Я тебе шпионом за Китти не нанимался, давай, — кивнул на дорогу Адам, поудобнее устраиваясь в кресле, — поехали. — А что там про Вильяма? — Бекки кокетливо повел плечиком и захлопал длинными наращенными ресничками, сжав обеими руками кожаный руль. — Он что-то про меня говорил? — Ничего он про тебя не говорил, едь, давай. — Я тебе не лошадь, чтобы мною понукать, — Бекки аккуратно вырулил со школьной стоянки. — Ты зря моего брата окучиваешь, — ляпнул, наконец, Адам деловито, задрав нос. — Ему такие омеги, как ты, не нравятся. — И какие же ему нравятся? — ядовито поинтересовался Бекки, давя из себя улыбку. — Утонченные и нехамоватые. Немного роковые. Как Китти. Бекки вполне предсказуемо прыснул со смеху. Как бы омега ему ни нравился, Китти на рокового жонглера сердцами альф мало походил. — Чего ржешь? — нахмурился Адам. — Ничего, ничего, — отмахнулся Бекки, надувая пузырь жвачки. — Я тебе сказал, следить за ним, а ты чем занимаешься? Деньги больше не нужны? — Я слежу. Он нихрена не делает, ни с кем не встречается. Вот тебе и слежка, — Адам порылся в бардачке в поиске оставленных еще на прошлой неделе батончиков с протеином. Он ему, как доминантному, особо не требовался, но отец жрал их горстями, а Адам любил повторять за родителем. — А с Китти что? — вновь зашел на любимого конька-сплетника Бекки. — Не знаю я, отстань! Вот у него сейчас и спроси! — И спрошу… негодяй, как со взрослыми разговариваешь! — наконец, не выдержал омега, ловко оттянув и без того торчащее ухо Адама. — Ай! Ай! Отстань от меня! Старикан! — Мне восемнадцать! — Я и говорю: старикан! — размял горящее ухо подросток. — Молчи, малолетняя тряпка! — От тряпки и слышу! — фыркнул Адам и пошел ва-банк. — У нас в школе омеги и то красивей! — Прямо так и поверил, — закатил глаза Бекки, мельком посмотревшись в зеркало заднего вида и оставшись довольным: аккуратно подведенные на восточный манер глаза, пухлые губы, подкрученные ресницы, хайлайтер, отражающий огни вечернего Нью-Йорка, скульптур, подчеркивающий высокие скулы и тонкий, аккуратненький носик. Адам обиженно нахохлился, сцапав рюкзак и отвернувшись к окну.***
В палате Китти будто бы открылась торговая ярмарка: галдели все сразу, перебивая, недоговаривая, перескакивая с темы на тему и активно жестикулируя. Оливер проверял тесты по алгебре, за которые Адаму влепили позорную тройку, удивляясь, в кого старший из тройняшек такой разгильдяй, Бекки крутился возле круглого зеркала, аккуратно расставляя в керамической китайской вазе принесенный букетик пионов, Адам же оправдывался с кушетки Китти, болтая ногами и закатывая глаза на каждый папин словесный подзатыльник, а сам госпитализированный — внимал всем и каждому, жуя заботливо очищенный медбратом мандаринчик. — Адам! Ну, почему в этом примере-то получилось три, когда я даже в уме пять насчитал! — возмутился Оливер. — Ой… ладно тебе, пап… — лениво отмахнулся Адам и украл у брата с тарелки дольку. — В смысле, ладно? Если у тебя средний балл будет меньше, чем три и девяносто, кто тебя вообще возьмет? — Блин… не в Лигу Плюща же я пойду… — Ну, тебя туда и не пригласят, — резонно вклинился Бекки, усаживаясь рядом с Оливером. — Как будто ты у нас самый умный, — Адам фыркнул. — Ты даже не в колледже. — Я в Корнеллский поступил, просто, — омежка поправил свои кудряшки, — у меня год поиска себя, ясно? И я скоро поеду в Париж. Дядя Верано, — он положил свою ладошку на узкое плечо Оливера, — оставьте его. Он безнадежен. Лучше… Китти, метка болит? Китти вздрогнул. Он надеялся, что про него не вспомнят, а все время уйдет на пререкания кузена и Бекки. — Нет, — покачал головой он. — А что-нибудь изменилось? — сверкнул глазами Бекки. Он впервые видел помеченную омегу вне брака. — Да нет… — А когда этот альфа придет? — пихнул его рукой Адам, и Китти поморщился. Его все еще немножко, но мутило. — Говори, давай! Вы поженитесь? — Отстань, — беззлобно отозвался омега. — Бесполезно, — проговорил Оливер, глядя на Бекки. — Ну, ничего, сейчас Дик выяснит и приведет его. Китти. Это последний шанс услышать историю от тебя. Позвони и расскажи все. Но Китти упрямо молчал. Покраснел, как яркий, спелый помидор, но промолчал. — Китти, черт возьми, — бессильно прошептал старший омега и тяжело вздохнул, вновь не получив ответа. — Вот так и сидим, молчим, — добавил он, опять стрельнув глазами в Бекки. Но омежка разочарованным не выглядел. — Я на картах погадал, — заявил неожиданно Бекки. — И там было двое альф. Один его любит, но сказать не может, второй фигней страдает, правда, не особо понятно от чего. Китти от такого откровения аж глаза закатил и принялся за банан. Ага, то ни одного на горизонте, то сразу два. Чушь какая! — А мне погадаешь? — оживился Оливер, так же откровению юного таролога не придав должного значения. — Мистер Верано, можете звонить мне по видеосвязи, я всегда вам могу погадать. — Ох, благодарю… — А насчет Китти не волнуйтесь. Будет счастлив, — и, вытянув свои ножки, расслабился на диванчике, запрокинув на спинку голову. Оливер мало в это верил. Особенно после пришедшей от Дика час назад смс-ки. Проблемы ждали их серьезные, и вряд ли Китти понимал все последствия нежданно-негаданно поставленной метки. — А отец уже нашел его? — кивнул Адам в сторону тихонечко обдумывающего свою дальнейшую незавидную судьбу Китти. — Нет, — Оливер покачал головой. — Поедет в университет вечером, у Банни спросит. Лично привезет. Слышишь, Китти? Может, ты все-таки рот откроешь? Но омега решил использовать тактику тотального игнорирования происходящего: отвернулся, потянувшись за телефоном на тумбочке. Будь, как будет, но он помогать втаптывать свою гордость в пыльную землю не вызывался. Даже если Нейта привезут, он продолжит молчать. Понимайте, называется, как хотите. Хватит с него. — Китти! — Эй! — пнул его в который раз Адам. — Ты оглох? — Отвали! — Китти едва не зарычал. — И уйди, блин, с моей кровати. Все. Хочу отдохнуть. Оставьте меня в покое! — Адам! Слезь и не нервируй его. — А чего ты орешь на меня? — искренне удивился единственный в палате альфа. — Это он опездюлился! — За языком следи! — Папа! — Адам? — Тц! — спрыгнул он с кушетки, и Китти демонстративно разгладил лоскутный пледик, привезенный в больницу из дома. — Блин, расставили тут свои клешни, ноги убери! — пнул он легонько икры Бекки. — Это он невесть откуда метку заимел, а не я! — Ой, что тебе вообще о метках омежих знать, небось, ничего в школе не учил, — Бекки насмешливо фыркнул. — Опездюлился или не опездюлился, омега сам за себя решает. — Уж об этом, — горделиво мотнув головой и распрямив плечи, начал хвастаться Адам, — я знаю больше некоторых. — Мистер Верано, мне кажется, вы мало его пороли. — И я такого же мнения… Но пока они беззлобно, совершенно не всерьез переругивались, забыв о виновнике, Китти чувствовал себя живым и беззаботным. Словно он вновь оказался в больнице, как в детстве, из-за простуды или отравления, а Оливер с дядей хлопотали вокруг него курицами-наседками, пока кузены бесились в углу с Бекки за компанию. Он настолько погрузился в воспоминания, что даже не услышал ни отъехавшую дверь, ни робко-знакомое «Добрый день». Лишь когда поднял голову, перестав копошиться в тарелке в поиске целых виноградинок, с удивлением наткнулся на мнущегося у порога палаты Джейкоба с букетом нежно-голубых гортензий, его любимых цветов, и в приличном костюме без галстука. — Эм… я… простите... пришел кое-что попросить… — начал он, невероятно дрожащим от волнения голосом, комкая в руках злополучный галстук и что-то маленькое красненькое. — И что же? — вздохнул с ужасом Оливер, хватаясь крепче за подлокотники дивана. — Руки вашего сына... — Ах, ты гандон! — а в следующую секунду Китти уже наблюдал, как Адам во всю молотит кулаками по упавшему навзничь Джейкобу.