Постучись ко мне

Как известно, хочешь насмешить Бога — расскажи ему о своих планах. — Удивительно, — Дик вздернул подбородок и поудобнее устроился в кресле с фарфоровой чашкой в руках. Он старался казаться величественным и спокойным, репетировал перед зеркалом в ванной надменно-насмешливый взгляд, прокручивал в голове все мыслимые сценарии текущего разговора, паркуясь перед французским рестораном с «самыми удивительными бранчами на этом побережье», и все же на мгновение нервно дрогнувший кадык выдал его с потрохами. Мелочь, но этот говнюк все равно заметил. Глазастая кобра. — Говорят, змеи сбрасывают шкуру, поэтому и не стареют. Тейлор скучающе поднял идеальную бровь. Выглядел он именно так, как мог выглядеть супермодель, не злоупотребляющий подтяжками и ботоксом, или наследник многомилионной корпорации, промышляющей ритейлом или недвижимостью: на руках красовались пара золотых браслетов, ведь платину он не жаловал, не подходила она, видите ли, к его золотым волосам без единой седой прядки и розовому подтону кожи; на безымянном пальце блестел, сверкая, огроменный бриллиант, достаточно пошловато смотрящийся в лучах полуденного солнца, пусть даже и в таком месте; на плечах лежал кашемировый кардиганчик крупной вязки — омежья тема, Дик в ней не разбирался, однако смотрелось по-царски; зато в дорогих шлепанцах-тапках и крокодиловой сумке, стоящей на табуретке рядом, он бренд признал. — Удивительно, говорят, альфы мудреют с годами, но, видимо… — проведя ногтем с идеальным нюдовым маникюром по ободку чашечки, усмехнулся омега, — эту битву с Альцгеймером выиграл один Оливер. — Мне Альцгеймер не грозит, а вот тебе… — не сдержался Дик, — говорят, чем меньше задействуешь свой мозг, тем легче разрываются нейронные связи. Иначе чем объяснить твой скорый прилет? Позабыл, как пользоваться видеочатом? У тебя судебный запрет, не забывай. Казалось, Тейлор только этого и ждал. — Разве ты не выписал его с грубейшими нарушениями моих конституционных прав, будучи в преступном сговоре с генеральным прокурором штата? Ой, прости. Сенатором и… нынешним мэром. Который трахал твоего нынешнего мужа, а теперь трахает твоего бывшего, слава богу, не-мужа, а то был бы совсем перебор, — он улыбнулся одним ртом, сухо и неестественно, именно так, как требовалось, чтобы еще сильнее выбесить Дика не только своей привычкой припоминать события двадцатилетней давности, но и манерой выставить все в самом неприглядном свете. Словно сам — ангел без единого греха. — Нет, — прорычал сквозь зубы Верано. Крупицы его контроля Тейлор мастерски просеивал через решето собственных манипуляций. Дик вроде не подросток был, да и на себя тридцатилетнего особо не походил, а велся все так же. Впрочем, вряд ли бы кто смог к такому привыкнуть. — Я выписал его после того, как ты незаконно попытался перевезти Китти в Австралию. — Я просто хотел повидаться с сыном, — совершенно невинно пожал тот плечами. — Вернул бы, ты же знаешь. — Китти — не игрушка. — А еще он хотел поехать со мной по собственной воле. Дик знал, что его выводят намеренно, шаг за шагом, предложением за предложением, наслаждаясь реакцией, веселья ради, но поделать ничего с собой не мог. Был бы брат — набил бы уже морду. В который раз. — Ты пообещал семилетке Диснейленд, конечно, он куда угодно бы полетел. Особенно после того, как ты ему всего четыре раза позвонил за те два года. Ты был папой, каким бы ты ни был плохим, ты был папой… — Два Рождества и два дня рождения, — спокойно кивнул Тейлор, разрезая эклер ножом и вилкой. — И подарки. Дорогие, — надавил он, словно это действительно в чем-то оправдывало, — подарки. Что плохого? Многие родители и этого не делают. А тут мы захотели развеяться, а ты не дал. Помнишь, как он рыдал? — Он рыдал, потому что тебе было все равно, что он с тобой не полетел. — А я должен был пропустить свой самолет? — омега удивленно промокнул перепачканные в шоколадном креме губы. — И это ты не дал ему полететь. — Ты его практически похитил! — возмутился Дик, шлепнув по белоснежной скатерти ладонью с такой силой, что все хрустальные вазочки зазвенели колокольчиками. — Я забрал его после школы… — фальшиво-виновато улыбнувшись всем удивленно обернувшимся в их сторону гостям, проговорил Тейлор и помотал головой официанту, мол, все под контролем, меню не требуется. — Не сказав ничего ни мне, ни Оливеру. — Я его биологический отец и имею полное право встретиться с ним в любое для себя удобное время. — Именно, — прищурился Дик, одернув за лацканы пиджак и вновь распрямив плечи. — Для себя. Ни удивленным, ни уязвленным Тейлор не выглядел. С годами он становился будто бы честнее и откровеннее, порой, отказываясь от любого социального одобрения, откровенно им пренебрегая. То ли помирать в скором времени планировал, то ли яд имел свойство настаиваться. — Я не виноват, что в этой жизни, у меня на первом месте я сам. Попробуй, мой психотерапевт говорит, что это важная черта моего характера, которой многим не достает, — и гаденько припечатал, отправляя в рот маленький кусочек эклера. — Возможно, тогда ты наконец-то вылезешь из-под каблука своего ненаглядного святоши и обнаружишь, что мир гораздо шире и интереснее подошвы его дешевых туфель. — Наверное, психотерапевт тебе сказал что-то вроде: «Тейлор, любить себя — отлично, но еще лучше — уметь любить кого-то еще». А ты запомнил только то, что выгодно тебе самому. Ну, как всегда. Узнаю старого-доброго Тейлора Сола-Верано. Даже без «Верано», просто «Сола». Омега прикрыл глаза, покачав головой: — Боже, Дик, ты действительно стареешь. Моя любовь не столь безгранична, чтобы растрачивать ее на кого-то другого в те моменты, когда она требуется мне самому. — Бедненький, заплачь еще, — состроив сердобольную рожицу, альфа положил руку на сердце. — Люби себя, как можно сильнее. Как нам всем жить в мире, где Тейлор Сол-Верано будет любить себя хоть на капельку меньше? — Ты правда хочешь, чтобы я заплакал? Тейлор мог. Это и пугало. — Закрыли тему, — вздохнул альфа, уступая. — К делу. Мне нужна твоя кровь. Для снятия метки, как я и писал. Литр, не меньше. Не сразу, конечно, в течение месяца. Твоя и… Тео. Сдержался, братом не назвал. — М-м-м-м, да, я видел твой запрос, — кивнул, как ни в чем не бывало, Тейлор. Он быстро терял интерес, если Дик не поддавался эмоциям и находил в себе силы закончить разговор ради разговора, бессмысленный и заведомо проигрышный. Ведь этот психопат мог действительно заплакать, и как тогда бы он выглядел? Как доведший элегантного омегу до слез негодяй? Средь бела дня, в разгар бранча? Дик и без того жил в цирке. — Тео передаст с самолетом. Подойдет? — А ты? — Сдам здесь, — игриво подмигнул он. — На это уйдет месяц… — У меня куча дел в Нью-Йорке. — Куча дел? — Дик ему ни на грамм не поверил. Вернее, верить не хотел. Нью-Йорк большая деревня, встретиться легче, чем в реальной деревне. — Куча, — Тейлор положил ногу на ногу и носком непринужденно поиграл с двумя тысячами долларов. Оливер себе тоже такие шлепанцы хотел, но Адаму приспичило переделать свою комнату, моча в голову ударила, переделай и переделай — допеределывался: три раза возводили стену и два раза ломали. Дик был готов его собственноручно придушить, ибо денег в трубу улетело столько, сколько они всей семьей за полгода не тратили. Но зато сын довольным ходил. Научить бы его еще это все ценить… и родителей, и деньги, и братьев, и омег. А то, что ни жалоба, так про неподобающее поведение с противоположным полом. — И какая же эта куча? Навозная? Снова будешь портить кому-то жизнь? — Фу, Дик, мне нет дела до чужих жизней, — скривился Тейлор. — В Нью-Йорке я посещу пару выставок. Хочу привезти перспективных художников в Сидней. А то скука смертная, и одни азиаты. Увижусь с Китти, может быть… Если времени хватит, конечно. Может, поболтаем про метки. Я ему расскажу про свою, он — про свою. Дик эту шпильку пропустил мимо ушей: — Не забывай про судебный запрет. — Позвоню тебе и заручусь письменным согласием, — омега обворожительно улыбнулся. — Не хочу провести свой великолепный отпуск с электронным браслетом, боюсь, я не составил ни одного наряда для такого случая. — Если ты встретишься с Китти без моего ведома, наряд тебе подберут в тюрьме, ты понял? — О-о-о, какой суровый адвокат Верано, пугаешь своего зятя? Дик промолчал. Ведь это был чисто риторический вопрос.

***

Нейт производил положительное впечатление исключительно на омег, альфы к испускаемым им феромонам или оставались равнодушны, или испытывали благоговейный трепет перед вожаком стаи, смешанный со страхом. Джейкоб относил себя к первой категории: Хаддам казался ему типичным отцовским сынком, избалованным до той крайней степени, где стираются практически все моральные принципы, и бояться такого молокососа, пусть даже и доминантного, считал ниже собственного достоинства. А еще Джейкоб завидовал. Этот избалованный отцовский молокосос умело пользовался не только своим узлом, но и мозгами. В учебе всегда светился на первых местах, в команде думал, рассчитывал, анализировал, соперников изучал, к матчу готовился основательно, нигде не халтурил и всякого аутсайдера подбадривал, приговаривая что-то про сукиных детей, но своих сукиных детей. Не будь Нейт доминантным, все равно бы омеги в очереди к нему выстраивались, а профессора — соревновались в дифирамбах. Многие завидовали только тому, как под ним стонут, текут и раздвигают ноги, предполагая, что в этом высшая ценность доминантных генов, Джейкоб же завидовал самой сути, характеру. И этим горящим янтарным глазам. Глупая детская мечта — глядеться в зеркало и видеть огненные всполохи. — Нейт? — Именно. Нейт, — сложил он руки на груди, словно рогоносец, заставший непутевого мужа с любовником. Выглядел он в этой роли, впрочем, органично. — Что за хрень? Что это за… вы, че, — скривился он в своей догадке, — тут трахались? — Держи себя в руках, — фыркнул Китти, слезая с дивана без тапочек. — Джейкоб, спасибо за все. У нас с Нейтом много дел… давай, договорим завтра? — Вы… про бал? — Про бал, про бал, — нагловато усмехнувшись, проговорил Нейт. — Давай, не задерживай студсовет. А ты, я вижу, в порядке в полном? — Я… — У него обморок был, — сжимая кулаки, поднялся следом Джейкоб, чувствуя, как закипает внутри кровь и давят на виски феромоны, готовые вот-вот сорваться с цепи и обозначить свою территорию: не глазеть, не смотреть, не улыбаться, не трогать — мое. — Ага, только выглядит так, словно на курорте каком побывал. — Хорошо кормят, — вновь вмешался альфа, не давая Китти и слова вставить, закрывая исхудавшее тельце собой. — И тон поменяй. — А то что? — не ожидая подвоха, поинтересовался Хаддам. Ну, тем слаще была последующая победа. — А то я набью тебе морду. А мой жених меня оправдает перед полицией. Как бы Китти хотел сейчас грохнуться в обморок!

***

— Аба, ты что такое говоришь? Как можно такое про своего будущего зятя говорить? Уй, уй, вай, вай, сердце мое старое, — Камиль схватился за грудь, аккуратно, по-актерски грациозно оседая в кресле. — Несчастный омежка! Муж к тщательно спланированному представлению остался глух. — Действительно, — сухо отозвался он, мастерски разделывая каре ягненка. — Несчастный, аба, конечно! Это он-то несчастный? В какую семью войдет! В род Хаддамов! — Аба, конечно, род! — обмахиваясь ладошкой и закатив глаза, издевательски повторил Камиль. — Род! — альфа набил рот перцем. — Аба… давай посчитаем, сколько у него домов! А? Один! А сколько у него бизнесов? Один! А у Бала? — Двадцать один? — Камиль равнодушно положил ногу на ногу. Бала ему нравился постольку, поскольку, за неимением, так сказать, лучшего вокруг. А тут Кэдиджик, такой лапочка. Куда Балу до него! Особенно до его ножек! Ах, какие ножки были у Кэдиджика! Камиль всегда себе такие же хотел. Жаль, природу не обманешь. Что толку с доминантности, коли выглядел он каким-то пони. — Тц! — муж хлопнул по столу кулаком, едва не расплескав чай. — Ты! Мой сын — бриллиант! — Мы не семья ювелиров, чтобы у нас брильянты сплошные урождались, — парировал тот. — Китти достойный омега. Где надо — держать в узде будет, где не надо — ластиться сможет. Уй, словно ты не знаешь. Такой же! — и начал массировать подушечками пальцев виски, пытаясь прогнать острый приступ мигрени. Эти бесконечные разговоры начинали его утомлять. О чем бы ни начали, все одним заканчивалось. Китти то, Китти се. Какой плохой, какой неугодный. Слепец! Но это все альфы такие, странно, что сыночек еще такую омежку разглядел, красотулечку. Весь в него, в Камиля! А не в отца своего, темного чурбана! Что бы они без него делали. Пропали бы, как пить дать. — Ба! Ты-то меня слушаешься! А этот? Американец! Чего от него хорошего ждать? Будет эти свои… — махнул муж рукой, не замечая снисходительной омежьей усмешки, — мысли… мыслить! — Аба, хоть кто-то начнет, — пробубнил под нос Камиль. — Не мешай детям! Не понравятся друг другу — расстанутся. Понравятся — на свадьбе погуляем! Ясно тебе? И схватил с журнального столика холодный чай с лимоном, нервно куснув трубочку. — Как скажу, так и будет, — не унимался альфа, изничтожая кофе с симитами вприкуску настолько агрессивно, словно зубами пытался отгрызть кому-то конечность. — Брат твой у деда был, вай, он меня в могилу вгонит, если Нейт раньше не убьет! Все твое воспитание! И родственники твои! — Аба, конечно, я во всем, как всегда, виноват! — А кто ему позволил тут учиться? — Ты сам! — Тц! Я деньги только дал! Надо было его в университет для альф отправить, в Англию! — Чтобы он вообще от семьи отказался? Вай, хочешь терять сына, поступай, как знаешь, аба, я тут бессилен, — подняв ладони вверх, Камиль отвернулся в сторону, к окну. — Ничего дальше своего носа не видишь, никого слушать не хочешь. — Сын мой — бриллиант! И какая подзаборная шавка без роду и без племени… да хоть трижды доминантный будет! Покуда я жив, — голос его стал тише, — ноги ее здесь не будет. Клянусь своим отцом.

***

— Жених? — у Нейта нервно дернулся глаз. Чего угодно ожидал, только не этого. — Жених? — Жених. — Так, подождите, подождите, — замахал руками было Китти, бросаясь меж двух огней, словно на амбразуру. — Умоляю, подождите. Джейкоб, пожалуйста, — ладошками уперевшись в натренированную грудь, омега поднял на него глаза, — я все ему объясню. Ладно? Пожалуйста… — За языком следи, — кивнув, но не глядя на него, пригрозил тот Хаддаму, как будто еле ворочая языком. — Я проверю. Тогда... я пошел... увидимся... — А... И широким шагом, специально задев плечом, вылетел прочь, подгоняемый невесть чем, словно под гипнозом. — Что здесь вообще произошло? — Нейт пригладил растрепавшиеся волосы. — Ты чего наделал? Ты… Вы… — он оглянулся назад, на дверь, проверяя, не почудилось ли ему. — Он тебе что ли метку поставил? Когда? Китти, красуясь и напуская туман, повел плечом, забираясь с ногами на больничную кровать под одеяло: — Неважно. — В смысле неважно? — уголок рта Нейта дернулся в злой усмешке, обнажая заострившиеся клыки. Что за омега, отказывающаяся отвечать на вопросы? Подчинить. Заставить слушаться. В ногах ползать, член во рт... Тьфу! Что за шайтан! Он поежился, как от попавшего за ворот снега. Бред какой-то! И чего ему в голову ударило сегодня? — Ты меня за клоуна держишь? Ты наш уговор, бляд… — Все под контролем, — Китти разгладил складки на одеялке и сложил ручки, как какой-то заморский король. Выглядел он чертовски плохо даже для себя: ввалившиеся от трехдневной голодовки щеки, серовато-зеленоватое лицо, будто у смертельно больного, темно-фиолетовые круги под глазами и сухощавые ладони, облепленные разве только кожей да пластырем после внутривенного катетера. Джейкоб на такое чучело повестись не мог. Значит, решил Нейт, это предательство давнее, тщательно спланированное. Вот и верь неверным — в спину нож воткнут, даже не поморщатся. — Я тебя просил… — получилось почти плаксиво, и Нейт мгновенно оборвал себя, мотнув головой. Китти глянул на него с подозрением: — Какая тебе разница, что подумает Джейкоб? Или что будет в университете? — Да, действительно, какая мне разница, что мой жених теперь жених другого… Дай-ка я подумаю… Хм, правда, никакой, блядь! — Успокойся, — нахмурил брови Китти, а сам глаза опустил в пол. Чует, сукин сын, чует, что натворил делов. — Это… долго рассказывать… но теперь для всех я встречаюсь с ним… а для твоих родителей — с тобой. Не беспокойся… — поднял он, наконец, свои зеленые глазища и жалобно сложил брови домиком. — Ладно? Я все продумал. Я тебя не брошу. Нейта как молнией поразило: неожиданно и болезненно разряд прошел сквозь пальцы, заискрился в районе горла и исчез в пятках. Слова не доходили до его слуха, и он переживал все это в оглушительной тишине, наедине с собой. В мутной наволочи глаз перед ним кружился калейдоскоп разноцветных огней, шелковые занавески, позолота потолка, а рядом с собой видел ту омегу, скрытую под черной вуалью. Он не слышал ее слов, и не различал тона голоса, но по блеску, едва различимому в этой чертовой сетке, он догадывался о чем она говорит… «Я тебя не брошу». Нейт покачнулся и тут же почувствовал холодную ладошку на лбу. — Эй! — крикнул ему в лицо знакомый голос, и он мотнул головой, вмиг избавляясь от наваждения. — В обморок только не упади! Я тебя не поймаю… — Не трогай меня! — поведя плечами, взревел Нейт и растер переносицу пальцами. — Всевышний! — в конец намучившись, застонал он. Померещится же всякое! Или это следствие того, что он пропустил на этой неделе пару раз прием таблеток? Снова приступы? — Ты! — взревел Нейт, и Верано, подорвавшийся с постели, с неожиданности отскочил от него зайцем. — Ты… да я о тебе… а ты… мой папа тебе… жри! — и кинул сумку на пол, оседая на диван. — Надеюсь, подавишься! — Эй! Я не обещал, что не буду ни с кем встречаться! — возмутился Верано. Ба! Встречаться! Нейт от удивления аж рот раскрыл. Вновь почудилось? А нет, глядите-ка, как смотрит. — Встречаться? — ехидно поинтересовался альфа. — Именно, — и без того Верано вечно ему перечил на собраниях студенческого совета, но тут превзошел самого себя. — Ты… с Джейкобом, — показал Нейт на дверь большим пальцем, — встречаешься? Ты? С ним? — Да… — впрочем, Верано уверенным не выглядел. — Мы… в общем… Не твое дело! Я не отказываюсь от сделки, и вообще… Я тебе помогу, просто… просто не лезь в мои отношения с ним, ясно? — Он тебе метку поставил? — не стал ходить вокруг да около Нейт, не веря собственным ушам. — Ну… неважно! — тут же завилял Верано. — Это личное! — Как блядь… Нейт прикусил губы, запуская пальцы в волосы. — Сука… ты мог мне все заранее сказать? А если отец узнает? — Как он узнает? — Ты моего отца не знаешь… Блядь! Так и знал… Китти стыдливо присел рядом, на диванчик. Был бы Нейт менее увлечен своим собственными проблемами, заметил бы, как тот старается держаться подальше, не смотреть, лишний раз не прикасаться. Увидел бы, как его избегают. Услышал бы, как не договаривают. Голос-то дрожал, глазенки бегали, пальцы все время теребили подол больничной рубашки. — Прости… просто все произошло очень быстро… правда, я… Ну, у меня метка, сам понимаешь… — Так это он поставил... — Нейту отчего захотелось вцепиться тому в горло и разорвать на куски, словно кровного врага. Снова эти глупые мысли! С другой стороны, было бы великодушно защитить сиротинушку. А защита этому непутевому требовалась, иначе бы Джейкоб метку не поставил раньше времени. Где ж его принципы-то? То святошей прикидывался, то теперь омегу к себе привязывает, а потом замуж зовет? — И он нормально отнесется, что ты изредка будешь со мной ездить... к моим родителям? — Я с ним поговорю... ясно? Нейт бы поверил, если бы Верано не выглядел так жалко. Что здесь произошло, пока он папины контейнеры с любовью в сумку упаковывал? Так, погодите-ка. С какой еще любовью? Что за бред? С заботой, с заботой! О сирых и убогих! — В общем... с балом мы закончим, и ты свою часть сделки тоже выполнишь, ясно? И мне насрать на то, какие у тебя будут отговорки. Надо будет, из могилы тебя выкопаю, понял? Верано впечатленным не выглядел. — Хаддам, хватит мне угрожать, — проговорил он и неожиданно улыбнулся, ярко и совершенно искренне, зардевшись, как юный омежка на выданье. — На самом деле... считай, что ты нас свел. Как я и просил. А потому бросить тебя не смогу, свою часть я выполню.

***

Банни никогда не отличался природным терпением. И тем не менее, оно было безграничным: безответная любовь всегда дожидалась своего часа, чтобы стать взаимной. — И мы-ы-ы-ы-ы-ы тогда та-а-а-а-а-а-а-к налакались! — Лизз закатил глаза, едва не свалившись со стула. — Но я, — поднял палец вверх, — был еще трезвый. Смотрю, — постучал по левому веку, — а Верано стоит, попкой вертит. Вертит и вертит, трется о кого-то. Думаю, о, наконец-то! А тот его там уже чуть ли не трахает. Ей богу, впервые такое видел. Одежда, наверное, мешала, а так бы… натянул! Подлей еще, давай. Банни подлил последние капли односолодового виски, кинул два кубика льда. — Спасибо! — пьяно улыбнулся Лизз. — Ну, думаю, — махнул он рукой, — с богом. А потом вспоминаю, как его батя, то есть дядя, то есть… мистер Верано, ну, ты его знаешь же, да? Во-о-о-о-от, думаю, все, Лизз, тебя пустят на паштет, спускаюсь вниз, забрать его, думаю, стрельну номер, сведу их потом, если что… а пьяного пока заберу, нечего… Спускаюсь, а их нет… Думаю… дай-ка спрошу у бармена, а там такой альфа сидел… М-м-м-м, Банни, ты бы видел его член… прям… член… — Лизз показал руками, какой именно. — Я аж там потек. Забыл, завертелся, потом вспомнил… пошел вновь его искать, а его нигде нет, сумки нет… или была? Не помню! Плохо помню… выхожу на улицу, думаю, может там, смотрю, а его в такси пихают, да так, что одной рукой… ну… альфа… одной рукой там у него в штанах, уже, ну это… ну ты сам понимаешь, а второй его раздевает. Я бросаюсь за машиной, кричу: Китти, Китти, Китти… эх… Банни, никто меня не ценит… я тогда поседел, представляешь? Пришлось идти, краску покупать, седину закрашивать… Скудная улыбка искривила губы Банни. — А альфу не помнишь? Кто был? — Не! — отмахнулся омега. — Разве только… знаешь… он был прям альфой, вот… альфой… — Доминантным? — Ага, — кивнул он. — Прям нутром чую, что доминантный… — А не мог, — Банни постучал ноготками по столешнице, — он метку поставить? — Доминантный? Пф! Они ж себя похлеще ингибиторов контролируют! Бред! Это преступление, если все нормально закончилось… не, не мог… хотя… думаешь? — А почему нет? — Банни цокнул языком. — Досадно. Лизз непонимающе моргнул. — П... почему? Задумавшись лишь на мгновение, Банни все же ответил: — Метку доминантного альфы с доминантного омеги практически не снять. Или… это чревато сильными сбоями в организме, от бесплодия до смертельного исхода. — Эгей! — глуповато улыбнулся Лизз, как могут только вусмерть пьяные. — Как хорошо, что Китти не-доминантный! — А еще во время гона или течки оба могут сойти с ума, если не получат именно друг друга, что тоже чревато последствиями… Тц. Как много от этого проблем! — Я же говорю, — пригрозил Лизз пальцем, прежде чем уткнуться носом в сгиб локтя. — Хорошо, что наш Верано совершенный не-доминант!