***
В десять лет Нейт думал, что родители знают все, и жадно впитывал любое их слово: назови они черное белым, а белое — черным, он бы им безоговорочно поверил. В пятнадцать у него закрались некие сомнения насчет всех вбитых в голову постулатов: оказывается, омеги бывают благосклонны даже тогда, когда их не носят на руках, не дарят им цветы, этим созданиям, порой, чересчур наивным и глупеньким, достаточно красивых фраз и пошлых комплиментов; оказывается, папа ничегошеньки не смыслит в алгебре, а отец не так хорошо помнит исторические даты; оказывается, курить за школой со старшеклассниками — почетно и круто; оказывается, доминантность не тяжелая ноша, а преимущество перед другими. В двадцать Нейт окончательно разочаровался в родителях: недалекие старики, практически всю молодость прожившие на грани нищеты, ничего в жизни дальше Турции не видевшие, считающие свое болото, этот наводненный курдами и греками Стамбул, райскими кущами — что с них было взять! Правда, с другой стороны, что было от них ожидать? Папа родом из Бурсы, а отец всю жизнь с головой в работе, то есть один провинциал, другой — едва ли не шахтер-работяга. Словом, звезд с неба, как Нейт, они не хватали. — Повторяю последний раз, — бушевал в трубке отец на ежевечернем созвоне, — бросай свою дворняжку, или я за себя не ручаюсь. Плакать будешь, сын. Нейт закатил глаза, цокнув языком и лениво щелкая каналы в поисках чего-нибудь интересненького: — Вай, отец, придумай что-то новое. — Вернись сейчас же. Или я отрекусь от тебя. — Пустые угрозы, — не поверил Нейт. На том конце трубке угрожающе засопели: — Вай, я из тебя дурь выбью! Женишься на Бале и примешь мой бизнес! — Не хочу я твоим бизнесом заниматься, — Нейт устроился на кровати поудобнее. — Я буду играть в бейсбол. — Моей смерти, щенок, хочешь?! — зарычал отец. — Долгих лет тебе жизни, — совершенно искренне улыбнулся Нейт. — Но на Бале я не женюсь. — Вай, в кого ты упрямый такой! Весь в него! В него, наверное, в папу, подумал Нейт, что странно: Камиль в отличие от отца на компромиссы шел всегда. — Я даю тебе две недели. Две недели, Назар, слышишь? Или ты делаешь, как я говорю, или будем разговаривать по-другому. — Это ты снова меня ремнем, как какого-то мальчика, огреешь? — Надо было тебя в больницу отправить, может, мозги бы встали на место! Ремень тебе рахат-лукумом покажется, ясно?! — У Китти моя метка, — вышло чересчур хвастливо, и Нейт на мгновение даже стушевался, тут же взяв себя в руки. — Мы поженимся, и тебе придется с этим смириться. — Если ты это сделаешь, ты мне больше не сын, — глухо проговорил отец. — Если ты меня женишь на Бале против моей воли, я порву с семьей, ясно? — Щенок, ничего ты в жизни не смыслишь…! — Тц, — Нейт не впечатлился. Уж кто-кто, а он в жизни что-то да смыслил в отличие от своих родителей, дальше особняка носа не кажущих. — Не цыкай! — Позови папу и выпей таблетки, а то снова давление поднимется. Все, я пошел, у меня дела, — и не дожидаясь ответа, отбросил смартфон подальше, чтобы насладиться новинкой в порно: златокудрой длинноногой омежкой в окружении доминантных альф с бронзовой от загара кожей.***
Наконец, в четверг Китти Верано настигло понимание происходящего и, самое главное, произошедшего: он переспал со своим кровным и идейным врагом по собственной воле. Мало того, что переспал, он еще и добавки, как нашкодивший кот, хотел! Пожалуйста, только утром под душем стоял и, представив, как сзади подходит Хаддам, обнимая его за талию, прижимая к собственной груди, целуя в скулы и плечи, нежно проводя по шейке теплым языком, потек. Не просто потек — зафонтанировал! И на кого! На этого твердолобого сексиста, который омег только в качестве очередного стейка на прожарку оценивает? На этого тупоголового спортсмена, который только и умеет, как своими бицепсами играть на потеху поклонникам, готовых ради него моментально без трусов остаться? На этот огромный член, который Китти в подробностях запомнил в собственной заднице и попробовал на вкус? На эти огромные ладони, с удовольствием растягивающие мягкие молочные полужопия, чтобы узел поглубже присунуть? Китти в ужасе схватился за волосы. Гадость! Он, получается, теперь в одной коллекции с Паппи? С тем самым Паппи, которого он не то, чтобы презирал, просто считал совсем уж недалеким? С тем самым Паппи, на которого он смотрел с жалостью, словно на деревенского дурачка? Он очередная победа Нейта Хаддама, у которого и без него целая плеяда этих самых побед, от молодых аспирантов до омежек-первокурсников? Да, у Китти имелась метка, самая настоящая, но разве она что-то кардинально меняла между ними? Как Хаддам был озабоченным кобелем, так он им и остался: вон, предлагал на полном серьезе встречаться за спиной у Джейкоба. Даже не встречаться — это Китти его еще облагородил — а трахаться! На измену, скотина, подбивал! — Вот ублюдок, — прошептал он одними губами. — Кто, яйцо? — переспросил Лизз, смазывающий коржик клубничным кремом. — Что? — опомнившись, Китти удивленно захлопал глазами и посмотрел на собственные руки. В пальцах он сжимал ни в чем неповинный желток. — О, боже! Черт! Дьявол! Он кинулся к мойке. — Гребанное братство! Гребанный бал! Гребанные кексы! — Не вступал бы, — пожал плечами Лизз. — Дяде отказать что ли не мог? — Не мог, — Китти поджал с досады губы, стряхнув остатки влаги с ладоней в раковину. — Он уверен, что это правильное место для правильных знакомств. — И в чем он не прав? — В том, что тут Банни, поэтому место априори правильным быть не может. — Сдался тебе этот Банни, — Лизз вытер руки о беленький в цветочек фартук и отошел на два шага, любуясь собственным творением. — Мне кажется, он цепляется ко всем, а не только к тебе. Работа у него такая. — Ты просто… — Китти осекся на полуслове и мотнул головой. — Проехали. Речь вообще не о нем. — А о ком? Он посмотрел на увлеченно собирающего торт соседа с подозрением: догадается или нет? — О Хаддаме. — Боже, — Лизз поднял на него глаза. — Все же было хорошо последнюю неделю. С какой стороны, кроме интимной, ни посмотри, хорошего в прошедшей неделе было мало. — Его сути это не меняет. — Что он сказал? Что омега за рулем — обезьяна с гранатой? — Тц. — О, — улыбнулся Лизз. — Говорят же, с кем поведешься, от того и наберешься. Цыкаешь теперь точь-в-точь, как Хаддам. — Эй! — О-о-о-о, во-во, — сосед потряс кондитерским мешочком, как учительской линейкой. — Точь-в-точь, — но тут его глумливая улыбочка сошла на нет. — Китти… мне кажется, твои кексы горят. В прямом смысле этого слова!***
А вот Нейту столь глубокое самокопание было чуждо: Верано хоть и не являл собой образцовую омегу ни по американским, ни по турецким канонам, все же оставался омегой. На ее длинной белой шейке красовалась ровная метка, из ее задницы, тугой и сладкой, текла смазка от одного только случайно брошенного слова и мимолетного взгляда, да и вообще, он, как и любая омежка, получившая в свою дырку отличный крепкий узел, стал расцветать: вон и щечки заалели, и ходил теперь он от бедра, а не сгорбившись в три погибели, и волосы у него заблестели. Да и вообще! Верано оказался на удивление нормальным. Вся зловредность, вся колючесть ушла, и вместо дикобраза перед Нейтом предстал цветочек-сиротка, которого только и успевай поливать да подкармливать. Его и без того жизнь обидела, разве ж Хаддам будет глумиться над несчастным? Да это не по-мужски, не по-альфьи. Свою омежку надо холить, лелеять, иногда узла давать, чтобы много не возникала и во всем старшего в семье слушалась. — О, — Джейкоб обнял за плечи, и настроение Нейта, до этого пробивавшее облака при мыслях о том, как он вновь разведет упершегося бараньим рогом Верано на секс, резко рухнуло вниз. Не хочет его котик менять коней на переправе, печется о комиссии, не в состоянии вменяемую легенду придумать — так Нейт готов терпеть. Пусть этот несчастный альфа, упустивший такую омежку, побудет рядом, постоит за дверью, пока он Верано на вкус будет пробовать. — Хочешь кексы? — Кексы? — Ага, омеги из «Омега Дельта Фи» устроили благотворительную ярмарку. — И кому помогают? — подал голос кто-то из команды, натягивая свежую майку на распаренное после душа тело. — Бездомным животным, — ответили за Джейкоба. — Ну? Пойдем? — А там Банни будет? — Да, че ему Банни, он за Верано хвостом бегает, — заржали в унисон товарищи по команде. — Завидуйте молча, — беззлобно огрызнулся Джейкоб, хлопнув своим шкафчиком в раздевалке. — Ну? Пошли? — Пошли, — улыбнулся Нейт, предвкушая удивленную мордочку своего Кэдиджика. Может, если он скупит все его прелестные кексики, омежка растает и отдастся?***
Ярмарки «Омеги Дельты Фи» проходили так часто, что все ответственные могли запросто расставить тенты и расклеить плакаты по всему университету в считанные часы, а то и минуты. Организация подобных мероприятий казалась отлаженной донельзя: Китти только выйти из душа успел, как на заднем дворе общежития уже развевались на теплом осеннем ветру гирлянды в виде флажочков. Он только переоделся, как уже, вытаптывая газон, собирались первые «благотворители». Тортики Лизза, украшенные мастикой в виде осенних листьев с кремовой начинкой из всевозможных ягод, произвели настоящий фурор: к его столу еще до обеда выстроилась очередь, а уже через два часа после начала ярмарки ему пришлось устраивать за десяток последних экземпляров целый аукцион. Конечно, это не помогло ему вырваться на первое место, сместив Банни с его промышленными масштабами ореховых и инжирных печений — этот таракан призвал на помощь не только откровенные шифоновые блузки и обтягивающие джинсы-скинни, но и собственную обворожительную улыбочку, от которой Китти едва на заблевал весь газон у кампуса общежития. — Чего грустишь? — Лизз присел рядом, на табуретку, пересчитывая внушительную пачку наличных. Скрестив руки на груди, Китти кивнул в сторону меловой доски с результатами. Он болтался где-то в самом конце: кривые и косые кексы покупать никто не спешил, разве только друзья по оркестру забежали и приобрели парочку чисто из жалости. — Ну, ты улыбайся, — подбодрил соседа Лизз. — С таким лицом к тебе даже Джейкоб не подошел бы. И хорошо, Китти все равно ему в глаза смотреть не мог. Даже на сообщения теперь отвечал односложно, практически всегда с точкой или многоточием, демонстрируя то неколебимую решимость влюбленного альфу от себя отвадить, не считая себя достойным его чувств, то желание дать себя уговорить. — Опа-на, — сначала Китти почувствовал феромон, затем услышал знакомый до дрожи в коленках голос и только потом задрал голову вверх, сидя на стуле нахохлившимся воробьем. Хаддам возвышался над его столиком с расставленными в ряд кексиками, словно Арарат. — Чего тебе? — отмер, наконец, Китти. — Вот поэтому у него клиентов и нет, — кивнул в сторону таблицы с результатами Лизз. — Парни, купите парочку. Можете уточек покормить в национальном парке. — А они точно не сдохнут? — с сомнением поинтересовался Нейт, крутя в руках особенно кривой кексик с торчащим изюмом. Китти возмущенно запыхтел: — Положи на место. Тебе не продам. — А мне? — Джейкоб вырос позади Нейта и одним ловким движением вырвал из его рук несчастный кексик, моментально надкусив половину. — М-м-м, на вкус лучше, чем на вид. Сидящий рядом Лизз заливисто захохотал и, показав большой палец вверх, проговорил: — Купи тогда все, а? Он до вечера не продаст. Так и сидит, на всех волком смотрит. Его за милю обходят. Счастливые, веселые глаза Джейкоба вмиг потухли: — Я… а сколько стоит? — Доллар пятьдесят, — Лизз постучал по табличке с выведенным фломастером аккуратным заявлением: «Кексы Китти Э. Верано для помощи бездомному альфе-коту Рыжику. Одна штука — один доллар пятьдесят центов. «Омега Дельта Фи» благодарит вас!» — И сколько их здесь? — Джейкоб больше воодушевленным не казался, и Китти почувствовал новый укол совести: мало того, что альфа ему комплиментов насчет подгоревших кексов отвесил, так еще теперь и раскошелиться должен. И кто тянул Лизза за язык! Он злобно зыркнул в сторону соседа. — Сто двадц… а, сто пятнадцать штук. Пять купили. — Почти двести баксов? — нахмурившись и поджав губы, спросил альфа, но за кошельком в сумку все-таки потянулся как раз в тот момент, когда Нейт схватил его за запястье. — Даю триста, мой подарок вам на свадьбу, — Хаддам подмигнул побелевшему Китти. — Ладно, у меня есть, — серьезно проговорил друг, вырываясь из цепкой хватки. — Да ладно тебе, — начал Нейт. — Нет, я настаиваю, — уже открывал кошелек Джейкоб, доставая купюры по десять и двадцать баксов. Помятые, засаленные и потрепанные. — Друг…? — Нейт с предостерегающей улыбкой сжал его плечо. — Друг, — согласился тот и протянул остолбеневшему Китти сто восемьдесят долларов, продолжая глядеть Хаддаму глаза в глаза и чувствуя, как чужой большой палец давит на плечо все сильнее. — Беру все, крошка. — Д-да в-вы ч-что… не стоит… — Собери в коробку, — продолжал улыбаться Джейкоб, не двигаясь с места и взгляда не спуская с замершего, будто бы перед прыжком, Нейта. — Все в порядке? — Ты не дал за себя заплатить? А я так хотел сделать подарок… — фальшиво пропел Хаддам. — Жаль. — Я хотел сделать приятное своему омеге, — морщась от боли, совершенно искренне проговорил Джейкоб. — Ждем подарок в другое время. Да, Китти? Но Китти их не слушал: с бешено колотящимся в горле сердцем от захлестнувших его феромонов Хаддама он пытался найти подходящую для ста с лишним кексов картонную коробку.***
«Прости. Не то, чтобы я не хотел что-то покупать», — читал Китти ночью после того, как Банни объявил, что Верано замкнул тройку лидеров, но при этом не преминув упомянуть «неспортивное поведение в виде подстрекательства собственного парня к скупке всей продукции». «Просто с деньгами проблемы в последнее время». Китти в удивлении поднял брови, перевернувшись на другой бочок, лицом к сопящему и видевшему девятый сон Лиззу. «Что-то случилось?» — напечатал он быстренько. «Да… там семейное. Потом как-нибудь расскажу. Ты как? Устал?» А раньше говорили не умолкая до рассвета обо всем на свете: и о кино, и о музыке, и о политической обстановке… «Нет, все хорошо». «Спокойной ночи, детка». Китти всего перекорежило. Ко всем этим уменьшительно-ласкательным прозвищам он относился если не презрением, то с отвращением. Благо хотя бы из уст Джейкоба это не звучало совсем уж откровенной пошлостью. «Спасибо тебе большое, правда» «Ты уже отблагодарил». Тут Китти, мгновенно заблокировав телефон, побледнел, покраснел и позеленел, как хамелеон, пытающийся поменять окраску в пестром пейзаже. Вспомнилось, как благодарилось в подсобке о-братства с чужими руками в собственных джинсах и языком чуть ли не в глотке. И как молнией прошибло, стоило увидеть тень от проходящей мимо фигуры, подозрительно напоминающей Хаддама. И как потребовалось нечеловеческое усилие над самим собой, чтобы мигом не оттолкнуть от себя Джейкоба и не кинуться в ноги к своему альфе, вымаливая прощение. Б-р-р-р-р! Надо с этим заканчивать! И метку стирать! И вообще надо этому Хаддаму четко заявить, что спать он с ним больше не будет. Было три раза — и было. Нечего и вспоминать.***
Этот мерзопакостный блудливый трехцветный недо-кошак, ибо коты не заслуживали сравнения с такой падшей омегой, как Китти Верано, не отвечал на сообщения, хотя еще несколько минут назад находился в сети. Нейт шмыгнул носом, сделал очередной глоток чистейшего виски с сухим льдом и вновь начал печатать: «Ау, блядь!». Вновь доставлено, но не прочитано. Нейту не нужна была мгновенность — желательна, но все-таки не обязательна — важно было получить ответ на все свои пресловутые «спишь?», «точно спишь?», «эй, ответь!», «немедленно», «очень срочно», «нужно согласовать макет», «не ответишь, сделаю, как я хочу, потом не ной». Конечно, никаких макетов на согласование не было, но Нейта могли остановить только высшие силы, а они, как известно в Турции, по ночам отдыхали, словно люди. — М-м-м, пездюк! Сосется он по углам с этим уебаном, Джейкобом, а только намедни так и вертел своей попкой, сидя на его узле, запрокинув голову от удовольствия. Нейт ему разрешения давал лизаться с кем ни попадя? Он у него спросить не хотел? Метка-то на шее его! Его, Нейта Хаддама, а не какого-то там оборванца Джейкоба, по которому омеги текут только из-за внешности и мнимого спокойствия. Знает он всех этих любителей поспокойнее и понормальнее, первыми прибегают к таким, как Нейт, чтобы отжарили хорошенько и узел поглубже присунули. Оф! Захотел биологию обмануть? Он вообще в школе учился, знает, что такое метка? Да Нейт едва сдержался, чтобы друга своего, товарища по команде пополам не разорвать, а этот ушлепок решил, будто бы трахаться с кем-то другим может и от узла чужого кайфовать? Ну-ну, пусть попробует, а Нейт с удовольствием на это дело посмотрит. Потом, когда Верано на коленях приползет в течку просить именно его член и именно его узел, он еще подумает, стоит ли мараться о пользованную, пусть и свою омегу. Нет, каков блудник! Да за такое в Турции он уже в тюрьме бы полы надраивал! Нейт его, что, не удовлетворил? Да этот гаденыш едва ноги передвигал, когда от него уходил в понедельник! И вообще, кто на него, кроме этого идиота-Джейкоба, влюбленного в него по самые уши, взглянет: кости да кожа, ни бедер, ни жопы, волосы соломенные, рот большой, глаза, как у ведьмы. Да он его шанс! Других, таких же доминантных, альф не будет! Нейт ему предложил трахаться, исходя из того, что Верано порвет окончательно с этим сердобольным или хотя бы с ним сосаться по подсобкам прекратит, так нет! Это что же получается, он понадеялся на его благоразумность, а оказалось, что пездюк вообще без мозгов? Это получается, его обманули? — Отвечай же ты, скотина! — взревел Нейт, печатая очередное «спишь?» и вздрагивая от неожиданного полученного сообщения. «Чем занят?» — писал Бэкки. Если Верано можно, то почему ему нельзя?!***
Телефон Китти пиликнул очередным оповещением, но омега так и не проснулся. «Привет, сынок. Не хочешь встретиться? Твой папа».