***
Плохое настроение Нейта с утра передалось и тренеру: тот заставил намотать двадцать кругов, а затем поставил на отжимания до дрожи в руках — так сказать, снять витавшее в воздухе напряжение, правда, невесть откуда взявшееся. — Одни из вас неплохие первые бьющие, — ходил перед шеренгой взмокших студентов престарелый альфа со сцепленными позади руками, как ходят только генералы, уверенные в собственной неприкосновенности, оставляя грудь и шею, самые уязвимые места, полностью открытыми для врага. — Другие могут украсть все базы. Но без командной работы вы ноль. Дырки от пончиков. — Да, сэр! — был ему ответ хором. — Сопляки. — Да, сэр! — Еще круг, и встаем за розыгрыш. Нейта поменяли на Джейкоба практически моментально — тренеру не понравилось все, даже выражение его лица. — Посиди и подумай! — рявкнул тот, пока Джейкоб примерялся битой к подаче. — Молокосос. А Нейт и без того слишком много думал. Вчера, например.***
Оказывается, много думать — вредно. Порой стоит действовать без оглядки на происходящее, на одних только звериных инстинктах, передавая вожжи катящейся в пропасть колесницы внутреннему альфе, существу гораздо более последовательному, хоть и падкому на любую тугую дырку и сладкий теплый ротик. Но в прошлую ночь, когда Бэкки заявился не просто с показа мод, а с вечеринки после показа мод, то бишь груженный не только разноцветными бутиковыми пакетами с новейшими новинками, но еще и шампанским в довесок, этот самый альфа, приходивший в восторг от каждой новой задницы, помнивший нежный ореховый флер этой очаровательной омежки, прекрасно осознающий, что от него требуется лишь покрепче да поглубже засадить, брать те самые вожжи отказался. Бэкки устраивал по-гусарски лихой сабраж — альфа равнодушно оглядывал его длинные тонюсенькие ножки. У Верано бедра были помясистей, голень длиннее, коленки острее. Бэкки пританцовывал в такт извивающимся в камине языкам пламени — альфа думал о том, как на этом ворсистом ковре приглушенно, словно подслеповатый котенок, постанывал Верано, пока он нарочито медленно входил в его разморенное ласками и оргазмами тело. Бэкки стягивал с него штаны, беря за щеку совершенно безжизненный член — альфа вспоминал, как крепко держал белесую макушку, фиксируя голову, дабы почувствовать узкую глотку. — Не хочу, — лениво отмахнулся Нейт, понимая, что с таким настроем он не то, что даже никого не трахнет, он просто заснет на середине процесса. — Э, — удивилась омежка и надула блестящие от слюны губки. — Что-то произошло? — Нет, — вздохнул Хаддам так, что стало сразу понятно — произошло. — У тебя кто-то появился? — Бэкки, впрочем, оскорбленным не выглядел. Нейт сморщился, словно разом лимон проглотил: — Упаси Всевышний. Просто теперь ни на кого, кроме Верано, не вставало. Трахаться с помеченным тобою же омегой чревато не только какими-то последующими моральными принципами, но и чисто биологическими процессами — обещанный всеми докторами незабываемый секс действительно был незабываемым. И дело было даже не в том, что у Верано волосы были длиннее, шелковистей, и талия поуже, что ноги его красиво смотрелись на альфьих плечах, будто бы там им и самое место, что пах он так восхитительно, что Хаддам трахал бы его весь гон напролет, не останавливаясь ни на еду, ни на сон — нет, нет. Просто от одного его нежного шепота «глубже» и «подожди» сносило башню похлеще демонтажных взрывов на атомных станциях. От одного нежного прикосновения кровь бурлила проснувшимся вулканом. — Влюбился, — лукаво прищурившись, не согласился Бэкки и присел рядом, на диван, плеснув себе остатки игристого. — В кого? Нейт не мог влюбиться в Верано — это противоречило всему, во что он верил. Конечно, он уже не воспринимал Китти через призму отвращения или насмешки, он не мог назвать его «недо-омегой» всерьез, как называл еще несколько недель назад, у него щемило сердце, стоило вспомнить, что эта бедолага — сирота. Но влюбиться? Пусть и под влиянием метки… — Бред, — помотал головой Нейт. — Ну, ладно тебе. Расскажи, — Бэкки легонечко толкнул его в плечо. — О! У меня карты есть… хочешь, погадаем? — Я в эту омежью хуету не верю. Не хватало еще к гадалкам и колдунам ради Верано податься. — Омежья или не омежья, а она порой права на сто процентов, — он поднял пальчик вверх и тут же потянулся за сумочкой, сексапильно выгнувшись в пояснице. Сексапильно, но недостаточно похоже на Верано, который выгибался, зонируя пол в актовом зале, словно старая коряга. — Ну-с? Погадаем? — На себя погадай, — вяло сопротивлялся Нейт. — На себя гадать нельзя, венец безбрачия будет, — бокал с шампанским омега поставил на пол, а сам, поудобнее устроившись, вывалил колоду на диван. — Ну? Погадаем? Я тебе все распишу, кто и где. Любит или не любит. Конечно любит, подумал Нейт мимолетом. Такого, как он, не любить невозможно: доминантный альфа, сказочно богат, образован, спортом увлекается — кто, если не он? — Так, так, так… Ну? Гадаем? — омега смотрела на него с блестящими от предвкушения глазами. — Гадаем… — согласился Нейт. — Итак, первая карта — это ты, — Бэкки из середины колоды выудил непонятного рыцаря. — О, точно ты. Горяч, — уперся он пальчиком в карту, — скор на расправу, молод. Вторая — это он. Надо же! Это в последнее время всегда на Китти выпадает. «Влюбленные» — это нерешительный омега. Вечно о чем-то думает, всегда сомневается. Ты влюбился в того, у кого уже есть партнер? — Тц… — О, ясно! Вот я никогда не ошибаюсь! — радостно щелкнул он пальцами. — Нет у него никого, — раздражаясь от одного только воспоминания, как Джейкоб лапал того, кто принадлежал ему по праву, буркнул Нейт. — Есть, — стоял на своем Бэкки, вытаскивая третью карту и серьезно хмурясь. — Хм. Ты его на измену подбил? Нейт скосил глаза на диван. Рядом с «Влюбленными» валялся «Дьявол». — Нет у него никого, — гнул линию партии Нейт. — Не очень круто трахаться с тем, у кого кто-то есть. Пусть даже и он сам этого хочет. — Если сам хочет — моей вины в этом нет. — А мне кажется, — Бэкки фыркнул, нервно перемешивая колоду, — это низость. — Не надо перекладывать на других свой проеб. Я трахаюсь, потому что я хочу. Никого силком в постель не тащу. Если кто-то хочет изменить — пусть изменяет. Главное, что я чист. — И совесть тебя не мучает? — А она не должна мучить, — Нейт горделиво вздернул нос. — Я — доминантный, мало кто устоит. А я никого не принуждаю. — Мда… Эти едко закатанные глаза уязвили Нейта похлеще порой сощуренных в отвращении глаз Верано: — А ты? — напал он неожиданно исподтишка. — Тебе-то кто-то нравится, а трахаешься ты со мной. — Он на меня внимания не обращает, поэтому и трахаюсь, — ощетинился мигом Бэкки. — И не твое это дело. — А разве это твое дело, — с радостью завелся Нейт, как заводится любой, кто увидел в чужом глазу пару веток хвороста, а в своем предпочитал не замечать многовековую дубовую рощу, — с кем я сплю и кому он изменяет? А? — Я не изменяю никому, потому что мы не встречаемся! — воскликнул, грозно глядя исподлобья, омега. — А ты трахаешься с тем, у кого кто-то есть. Чуешь разницу? — Никого у него нет, — надменно фыркнул Нейт, схватившись за оставленный бокал с виски, то ли убеждая самого себя, то ли пытаясь доказать эту простую истину Бэкки. — Так, преходящее. — Приходящее или нет, а кто-то да есть. И это тебя не красит. — А я и без того красивый. Бэкки с такой наглости, неприкрытой даже показной скромностью, едва челюсть на пол не уронил: — Нет, самовлюбленный просто, — и вытащил четвертую карту. — О, а своего парня он любит. Ясно? — И где это сказано? — не поверил Нейт, считая, что его специально пытаются надурить. — Значение этой карты, — омега ткнул его носом в нее, — брак, семья и счастье. С ним он видит себя духовно, — развел он руками и положил одну ладонь под сердце. — Внутренне. Чувства их искренние. Более глубокие, а не основанные, — улыбка вмиг слетела с лица Бэкки, — на одном только плотском желании… — Это ты специально выдумал? — перебив, прищурился Нейт. Высокие отношения, как же! Со стороны-то Джейкоба все понятно — этот слюнтяй за своей прошлой омегой хвостом ходил, жалобно ласку выпрашивая и закрывая глаза на то, как та за его спиной трахается со всеми подряд. А Верано-то что? Сломался под действием метки моментально, так еще и с утра добавки просил, мельтеша своей попкой перед глазами. — Нет, — гаденько улыбнулся Бэкки, нутром чувствуя, как тает вся напускная уверенность альфы. — Просто карты никогда не ошибаются, — постучал он ноготком по колоде. — И еще… — к четырем лежащим в ряд картам добавилась пятая, с разрушающейся от молний башней. — Вместе вам не быть. Никогда.***
Хаддам никогда прежде не выгонял омег из дома средь ночи, но Бэкки сам напросился: схватив брыкающегося омежку за шкирку вместе со всеми его пакетами, он вытолкал его в коридор да еще и скомканную двадцатку на такси в лицо кинул, чем, кажется, оскорбил сильнее, нежели отказом и далее выслушивать эту ведьминско-омежью хуету. Разъяренной фурией моделька сначала колотил в запертую дверь, пока его не выпроводили сотрудники отеля, а после настрочил сообщений пятьдесят с проклятиями и клятвами больше никогда не писать и не видеться, по итогу заблочив Нейта везде, где только можно. Впрочем, на альфу это никоим образом не повлияло. Важно было другое — гребанный Китти Верано. Как его Нейт домой на полном серьезе приведет? Ладно, если бы той ночной нимфой оказалась реальная модель с неплохими рекламными контрактами, миленьким нежным личиком и биологическими родителями, а так это же Верано: трехцветный помойный кошак, которого только в приличный вид приводить и приводить, с раздутым самомнением защитника омежьих прав и упорством горного козла, забирающегося на Арарат, без рода и племени. Ну и пусть! Зато Нейт ему станет семьей, делить его ни с кем не надо будет. Женится на сироте, как и хотел еще в глубоком детстве, видя, как сложно приходится отцу с родственниками папы, особенно с дедом-альфой. Вот, одной проблемой меньше. Далее по списку — доминантность. Так Нейт уже двойную дозу гормонов глотает, врач констатирует, что пока все в порядке, главное каждое утро таблетки до еды не забывать принимать. А когда гон будет подбираться к горлу, сковывать сознание и рваться наружу диким зверем, так Нейт просто еще одну капсулу — глоть! И можно будет два дня напролет с ним кувыркаться. Джейкоб? Пф, кому этот неудачник нужен? Потерявший один раз свою омегу, простивший той и измену, и равнодушие, во второй раз тоже стерпит. Тем более сам в курсе, что у Китти метка от другого. Просто теперь узнает, что от Нейта. Тц, единственное, что тяготило душу — ложь в переписке. Странно, думал он, глуша десятый по счету бокал виски, но уже безо льда, что до сих пор ничего не всплыло. Зная Верано, тот бы поднял вой на всю округу, кричал, вопил о несправедливости, о доверии и прочей белиберде. Может, лучше признаться? — Не, бред какой-то, — мотал головой Нейт, глядя на пляшущие языки пламени в камине. Интересно, Верано понравится в Стамбуле?***
Кофе остывал, и Китти стал испытывать давно позабытый вкус разочарования, что обычно причиняет боль старым друзьям, которые вновь встретившись после долгой разлуки, нашли меж собой меньше общего, чем ожидалось. С той поправкой, что друзьями они с Тейлором Сол-Верано не были. Он приходился этому красивому, пусть даже и постаревшему омеге сыном, и разочарование постепенно, с каждым мгновением превращалось внутри него в смертельный яд, отравляя не только разум, но и душу. — Ты не будешь есть? — спросил, наконец, Тейлор, отрезая кусочек шоколадного торта. — Не хочу, — хотя от клокочущих внутри себя страстей Китти даже не позавтракал, вылетев из общежития пулей, воздушный круассан, аппетитно почивший на фарфоровой тарелочке, не лез в горло. — Аппетита нет. Он много раз представлял себе встречу с папой, и никогда — вот так, в сердце Нью-Йорка, в фешенебельном ресторане за завтраком в будничный день, без подарков, красивых фраз и искренних улыбок. Даже от мимолетного поцелуя в щеку, скупо подаренного Тейлором в знак приветствия, веяло холодом и отстраненностью. Никто из них по-настоящему не ждал этой встречи, и если у Тейлора была возможность признаться себе в этом, то Китти до последнего отрицал очевидное. Он не скучал. От этой мысли стало тошно. Как он мог не скучать по собственному папе? Он ведь любил его! — Из-за меня? «Из-за тебя», — хотел ответить Китти, но почему-то не смог и отвел глаза: — Готовлюсь к конкурсу. — К какому? — живо поинтересовался Тейлор. — В Китае… — М-м-м… — даже не дослушав, омега поджал губы и нахмурился. — Но это же Китай. Почему на Европу не смотришь? — П-потому что… Китай сейчас впереди… и там… — Какой впереди? — Тейлор удивленно ахнул и направил на него вилку, припечатав. — Тебе нужно ориентироваться на Европу, а не какой-то там Китай. — Профессор Адамс так не считает, — решил пойти в атаку Китти. — А зачем тебе ориентироваться на какого-то там профессора Адамса? — Ну… — Делай, как я говорю, иначе ничего в жизни не добьешься, — и он кокетливо подмигнул, будто бы Китти ему не сыном был, а посторонним альфой-молокососом. — Уж я-то в этом деле смыслю. Больше тебя и твоего профессора Адамса на свете пожил! Стало до слез обидно. Китти и без того знал, что его было сложно назвать гением: он не разрабатывал умопомрачительных небоскребов в тринадцать и не жил с европейских стипендий, он даже на этот конкурс-то только с помощью профессора Адамса умудрился попасть. Но дядя никогда бы себе такое не позволил! — Д-дядя… — заикаясь и едва не шмыгая носом, произнес Китти, — сказал, что я молодец. — А он тебе другого и не скажет, — фыркнул Тейлор. — Послушай, сыночек, — он протянул свою руку с огромным бриллиантовым помолвочным кольцом на безымянном пальце и схватил, будто добычу, ладошку Китти, теребящую салфетку, — я же тебе только добра желаю, м? Я хочу, чтобы я мог тобой гордиться. Мог всем-всем-всем рассказывать о том, какой у меня замечательный омежка. Например, как гордятся родители Корнелиуса. А он, между прочим, твой друг. Бери с него пример. Вот везде этот чертов Банни! Китти вырвал свою руку и прищурился: — Мы с ним больше не друзья. Я же тебе говорил. Тейлор не выглядел удивленным или смутившимся: — Да? Забыл, наверное, — и натянул извиняющуюся улыбку. — Столько дел в Сиднее. Могло вылететь из головы. Как могло вылететь из головы столь важное событие, пусть даже и десятилетней давности, Китти плохо себе представлял. — Расскажи, — Тейлор подался вперед. — Мы давно не разговаривали, — прошел целый год с момента видеозвонка на день рождения, на котором Китти в течение трех минут выслушивал классические поздравления и пожелания счастья в личной жизни, успеха в карьере. Вряд ли это можно было назвать разговором. — Много что произошло. Например, твоя метка. — Ты поэтому приехал? Из-за метки? Китти поверить не мог, что папа проделал путь в несколько десятков тысяч миль, неожиданно разволновавшись за непутевого сынишку. — Ах, нет, солнышко, — махнул Тейлор рукой, поправляя шелковый шарфик на шее. — Надо кое-что сделать, здесь, в Нью-Йорке. И прикупить пару картин для моей галереи. Вера, как оказалось, и не требовалась. Китти нервно ухмыльнулся, проведя подушечкой пальца по ободку чашки. — Ясно… — выдохнул он, чувствуя, как в горле растет ком. И чего он только ожидал, оголтело несясь на эту встречу? И ждал ли он этой встречи? — Твой дядя, конечно, попросил нашу с твоим отцом кровь, но, я думаю, что ты в курсе, что отец не приехал. Его кровь прилетит самолетом. Конечно, на долю Китти уже пришлась парочка-другая чудес, а они, как известно, сильно ограничены в масштабе вселенной. — Понятно… — А ты как? Рассказывай. Помимо этой глупой затеи ехать в Китай что нового? Китти вздохнул — с папой всегда было тяжко найти общий язык, но в детстве казалось будто бы они по-своему ладят. С возрастом иллюзии должны были развеяться, а нет. — Это не глупая затея, — нахмурился он, таки сглотнув ком в горле. — Как скажешь, — пожал плечами Тейлор, мигом теряя всякий интерес к достижениям сына. — Тогда расскажи про метку. От кого? Сам… или кто-то постарался? — Сам. — Попросил? — вытянул в удивлении тот лицо. — Надо же. Не ожидал. — Влюбился, — припечатал Китти, не желая рассказывать больше. — Зря, — Тейлор фыркнул и отпил кофе. — Метки нужно запретить на законодательном уровне. Это лишь способ привязать навсегда того, кого можно разлюбить. Так что советую поскорее от нее избавиться. М, кстати, — он поджал губы и сложил руки в замок на столе. — У меня к тебе дело. Раз уж я помогу тебе избавиться от этого тавро, то и ты мне должен помочь. Китти горько усмехнулся, опустив глаза. Папа никогда бы не захотел встретиться просто так. Пора было бы привыкнуть, но к такому обычно не привыкают.***
Камиль, разъяренно сопя, паковал собственные вещи в маленький чемоданчик. — Ноги моей здесь не будет! — кричал он, едва слезами не заливаясь. Столько лет! Столько мучений! И ради кого?! Ради козла безмозглого! Султана доморощенного! — Собирайся! Собирайся! — подначивал его крутившийся на кухне муж, не в силах решить: разбить тарелки, все до единой, чтобы не повадно было перечить, или просто для устрашения запустить парочку бокалов в стену. — Давай! Разведись еще со мной! — И разведусь! — А я все равно его на Бале женю, ясно! — Сам на Бале женись! — едва не плюнул Камиль. — Ага! Ревнуешь! — торжествуя, громогласно расхохотался альфа и упер руки в бока, выкатив грудь колесом. — Ревнуй! — Тебя! И этого малолетнего сопляка! Вай, губу-то, старый хрыч, закатай обратно! Кто за тебя, такого напыщенного барана, аба, выйдет? Кроме меня идиотов не нашлось! — Ба! — Ба! — передразнил его из наглухо запертой комнаты Камиль, продолжая снимать блузки с вешалок. — Ты… ты… — не мог придумать муж, но все-таки решил пойти ва-банк. — Ты мне жизни не давал! — Я?! — рассвирепев окончательно, Камиль настежь открыл дверь спальни, замерев на пороге, готовый броситься на врага в любое мгновение. — Я?! Тебе?! — Аба, кто зеленые занавески в залу купил?! Ненавижу зеленый! Камиль опешил: — Ты мне это говорил хоть раз? — Э! — расплылся тот в ехидной улыбочке. — Аба, если я тебе говорю, а ты не запоминаешь — я плохой. Если ты говоришь, а я не слышу — тоже я плохой. Где-то тут что-то не так! — В твоей старой голове что-то не так! Я родню оставил, за тобой поехал, все, что ты скажешь, выполнял, но своего сына загубить не дам! Он у меня один! Если у тебя их куча, то и вали к своей другой семье! — Пф! Нашелся тут святой, все омеги так делают… — Не знаю, — свысока заявил Камиль, скрестив руки на груди, — ни одного омегу, кто так же, как и я, в Катар бы летал без мужа каждые полгода, ублажая там его семью! — Аба, бедненький… — Бедненький! Нижняя губа главы семьи затряслась, больше аргументов он не придумал, поэтому выдал твердо и четко: — Уходи! Уходи, а я Нейта женю на том, кто этого достоин! Неделя осталась! Не-де-ля! И все! — Через развод женишь. — Надо будет — разведемся! Никто из них уступать не хотел.***
Решив после тренировки наведаться к Верано на лекцию по художественной визуализации, Нейт даже повеселел. Не сбил настрой даже хвастающийся всем своими счастливыми отношениями Джейкоб, многозначительно улыбающийся на крамольные шуточки парней. Это он сейчас в улыбке губы тянул, но, как известно, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Китти показался на крыльце главного входа как раз в ту самую минуту, когда Нейт раздумывал повернуть к третьему кампусу. Он приостановился, взглянул на понуро опущенную голову и слегка побледнел. Ему казалось кощунством считать, что омега очень красив и изящен: бледноватое лицо, раскосые зеленые глаза, миловидно большой рот, переливающиеся в лучах осеннего солнца волосы. Это же Верано! Лягушонок, помойный кот, пусть им и помеченный… Нейт с трудом оторвал от него свой взгляд, удивляясь тому, как прекрасны могут быть омеги, и чувствуя, что в нем рождается волнение, более опасное, чем простая тяга к упругой попке и глубокой глотке. — Эй! — наконец, крикнул он, мотнув головой и прогоняя наваждение. Китти поднял на него взгляд, и Нейт вздрогнул. Глаза его блестели от невыплаканных слез. — Что случилось? — прочистив горло и убрав руки, немедленно сжавшиеся в кулаки, в карманы, он подошел ближе. — Ничего, — полушепотом ответил омега. — Сегодня же очередная партия декораций заедет? Мы потратили всего три тысячи долларов. Я верну остальное, поговорю с президентом. Нейт вообще и думать забыл о подаренных фонду деньгах. Да и не имели они значения! — А чего хнычешь? — Не хнычу, — замогильным голосом проговорил Китти и глубоко вздохнул, опуская голову и продолжая носком кроссовок играться с камушком. — Я жду профессора Адамса. Встретимся вечером, окей? — Эй… — Нейт, нет настроения, — перебили его с досадой, опуская голову еще ниже, так, что теперь альфе была видна только его макушка. — Давай потом? — Так… погоди, чего ты… — и стоило Нейту дотронуться до его плеча, как Китти, будто подкошенный колосок, рухнул в его объятия, потеряв сознание.