***
Вообще, Китти очнулся под вечер. Голова трещала, руки ощущались ватными, а в душе зияла огромная черная дыра, и, если бы не нависшая над ним удивленная морда Нейта, он бы моментально расплакался от жалости к самому себе. — Жив? — спросил Нейт, садясь рядом, на матрас, и зачем-то переплетая свои пальцы с его. Выглядел он неважно. Китти было загипнотизировал изящную ладошку в пудовом загорелом кулаке, но выдергивать не решился, мало ли, еще кости переломают в порыве облагодетельствовать своей милостью. — Что произошло? — наконец, прошептал он осипшим голосом. — Грохнулся в обморок. Ну, я никого звать не стал. Дотащил до медбрата. Ну… мы били тебя по щекам, нашатырь давали, но ты… Уснул. Переутомился? Всю ночь за планировкой сидел? — Сидел, — кивнул Китти. Нейт отчего-то облегченно выдохнул и улыбнулся: — Поэтому мне не отвечал? За переживаниями перед встречей с папой Китти ничего не видел. — А ты писал? — Э! — альфа нахмурился. — Я тебе столько раз звонил. Или ты, — Китти почувствовал, как его ладошку сжимают в кулаке и поморщился от легкой боли, — с Джейкобом кувыркался? — Тц… — Не цыкай мне тут, — в глазах Нейта заискрились янтарные всполохи фейерверков. — Отвечай. Где вчера был? Китти уже не вытерпел, с трудом вырвав собственную руку, он напал в ответ: — Спал! А тебе какое дело вообще? — Разве я не должен беспокоиться об омеге, которую пометил? — Ой ли, — Китти хотел приподняться, сесть на кровати, но Хаддам одним рывком уложил его обратно. — Эй! — Лежи, а то снова грохнешься. Ни «спасибо», ни какой-либо благодарности еще… Здесь воспитания у омег просто ноль, а у тебя вообще гена, за это отвечающего, нет. — И какой благодарности, кроме «спасибо», ты от меня ждешь? — фыркнув, спросил он. — Тебе отсосать что ли? Взглянув на него, как на совсем поехавшего, Нейт все же кивнул, расплываясь в оскале, не предвещающего ничего хорошего: — Мог бы и отсосать. — Снимай штаны, — не сдавался Китти, уверенный, что Хаддам в стенах университета дальше не зайдет. Только не с ним. — Снять? — раззадоренный непонятно как возникшей перепалкой, Нейт подскочил с кровати. — Снимай, снимай! — Снять? Прям тут? Китти почувствовал неладное: феромон Нейта выбивался из-под его контроля, окутывая сладким ароматом с головы до пят, а глаза превращались в расплавленное золото — непохоже, что тот шутил. — Снимай же, ну! — дрожащим от страха перед неизвестным, прокричал храбрясь он. Как они вообще к этому пришли? Но только звякнула металлическая пряжка ремня, как двери медицинского кабинета разъехались, и на пороге появился растрепанный запыхавшийся Камиль.***
Китти всегда казалось странным, что такие омеги, как Камиль, всегда были вынуждены во всем подчиняться альфам. Начать хотя бы с того, что ему вовсе претила сама мысль о том, как возможно жить без собственного голоса — за тем самым ужином, любовно тыкая в детские фотографии Нейта, у него нет-нет да прорывались истории о том, как он перечил и бунтовал против мужа с сыном. Однако в то же время, Китти не раз замечал за ним странную для доминантных омег монашескую смиренность, будто бы тот заранее шел на попятную. Он не мог знать, что Камиль набунтовался в молодости, еще до встречи с мужем: в Бурсе состоял в социалистических кружках, мечтал о равноправии, агитировал выходить на пикеты — из-за вечно мельтешащего по городу студента, его отец слыл на районе бедным человеком, за которого многие молились, а кто-то из греков даже ставил свечку. Семья не верила в скорый брак единственного сына, несмотря на его красоту, поэтому к сватовству от Хаддамов отнеслась прохладно, без энтузиазма, хотя предложение выйти замуж Камиль получил впервые. Ухаживания были короткими и по-военному деловыми, намерения — прозрачными и благородными. Камиль даже не сразу понял, как его взяли в оборот и начали величать «мужем», а родные, оправившись от изумления, уже планировали свадьбу. На все ушло не больше недели — свидания, воздыхания, роспись, — и на утро после первого дня трехдневного гулянья Камиль уже оказался беременным. Ни соседи, ни родные, ни даже сам омега поспешностью такой срок не сочли. Альфа был влюблен, Камиль — тем более. Союз рождался на глазах, и старшим нравилось наблюдать за молодыми. Да и Камиль быстро забыл свою бурную молодость в роли активиста: полы он отскребал добела, посуду отмывал до скрипа, когда говорил муж, придавал лицу благоговейное выражение лица, считая альфу мудрее, не лез с дурацкими вопросами, когда тот возвращался домой за полночь, раздраженный неудавшейся сделкой, безропотно выполнял все прихоти мужа и никогда не жаловался. Правда, был чертовски красив, приходилось караулить, особенно уже в столице, где всякий негодяй оборачивался ему вслед. Он не видел себя вне их маленькой семьи, но привитые в юношестве мысли о равенстве все же не покинули его. Камиль ждал от мужа шагов навстречу после того, как он сам отказался от всего, что ему нравилось, в пользу кого-то или чего-то другого: от образования — ради свадьбы (где видано, чтобы омега получала образование при живом муже!), от свободы — ради любви (где видано, чтобы омега делала все, что захочет, при живом-то муже!), от желания жить в Стамбуле — ради безопасности (где видано, чтобы омега жила в этой клоаке напротив курдов, при живом-то муже!), от желания видеть сына каждый день — ради его будущего (где видано, чтобы омега сопротивлялась международным школам, при живом-то муже!). Но, оказывается, его жертв никто не видел. Более того, эти жертвы, вернее обычные поступки, воспринимали, как само собой разумеющееся. И Камиль бы с этим смирился — куда в его годы бунтовать! — но этот юный утонченный омежка, лопающий свежесваренную курицу и купленный в самом дорогом магазине виноград без косточек, не должен был повторить его судьбу лишь безмолвного приложения к альфе. Он был готов поддержать сына вопреки воле мужа, даже если дело бы дошло до развода, но только с одним условием. Если Назар никогда не перевезет Китти в Стамбул.***
— А родителям позвонить не хочешь? — участливо спросил Камиль, складывая в корзинку обглоданные гроздья винограда. Китти помотал головой и взглянул на развалившегося в крутящемся кресле медбрата Нейта, расставившего ноги так широко, что казалось джинсы по шву сейчас разойдутся: — Нам нужно проверить кое-какие декорации сегодня… — Иди домой, — милостиво махнул рукой альфа. — Я сам проверю. Камиль удивленно приподнял брови: — Но ведь бал уже в эту пятницу… Вай! — засверкал он глазами на сына. — Ты же сказал, что все готово! Где готово, если ничего не готово! — Тц, папа, — Нейт только глаза закатил и задрал ногу на ногу. — У нас все по графику. По какому — он не уточнил. — Так или иначе, — продолжал Хаддам, полностью уверенный в собственной правоте, — иди, проспись, в обмороки не надо падать. А то еще грохнешься где-нибудь в кустах, не найду потом. И ответь… там Банни обзвонился, еле от него отбился. Приходил, гундел. Китти поморщился, одно упоминание этой змеи могло спровоцировать у него несварение. — Нет, — все же покачал головой он. — Надо все проверить. Перед Кабби отвечаю я. — И я, — Нейт встал, расправил плечи и покрутил головой, разминая позвонки. — Вставай тогда, пошли. Буду следить. У меня вечером… дела, ясно? — Вай, что за альфа! Разве ж я тебя так воспитывал. Не позорь меня! Кэдиджик, милый, — ласковая ладошка Камиля легла на исхудавшее от стресса и голодания плечико, — не слушай его. Иди, поспи… — Но я… — Вай, надо набраться сил. Аба, кто будет за тебя есть? Всевышний что ли? Ему еда не нужна, — и тут Камиль наклонился ближе, зашептав так, чтобы услышал только он. — Позвони мне потом, ладно? Есть о чем поговорить. А ты, — повернулся к сыну, сладко зевающему, — не наседай на свою омегу. Она тебе из стали что ли сделана? Вай, живой человек. Тц! — Тц! — Нейт цокнул в ответ. Из природной вредности ему хотелось вставить поперек. — Ба, не цыкай мне тут! — возмутился искренне папа и, расправив плечи, проговорил. — Я обязательно приду на бал. Ведь так можно? — Конечно! — радостно закивал Китти. — Надо только взнос внести, — Нейт кисло улыбнулся. — Сколько? — Сколь… — Тысячу долларов, — перебил омегу Хаддам, и Китти округлил глаза. Обманывать собственных родителей! Какая низость! Впрочем, вполне достойная самого Нейта. — Ба! Какой дорогой бал! Но ничего, ради тебя, Кэдиджик, я могу заплатить хоть десять! Наверное, для этой семьи такие деньги были просто сдачей, поэтому Китти только улыбнулся, гневно сверкая глазами в сторону довольного собственной выходкой альфу.***
Они проводили Камиля до ворот университета. Помахали ему вслед, пока он радостно сигналил на своем белоснежном кроссовере. Китти чувствовал, что тот весь вечер хочет сказать что-то еще, но все никак не решается, борясь внутри с собственными демонами. Настаивать он не стал, хотя и был озадачен переменившимся поведением: Камиль мало говорил, все время вздыхал и поджимал губы. Все время этого Балу упоминал. Кто он? Жених Нейта? Его бывший омега из Стамбула? Неудивительно... — Тц, прибежал, как только я про тебя сказал, — спрятав руки в карманы джинс, проговорил Нейт и развернулся в сторону актового зала, уверенно, но медленно зашагав по тропинке, так, чтобы за ним поспевал измученный дневным сном Китти. — А зачем ему вообще позвонил? — пробурчал тот себе под нос, едва поспевая. — Ну, этот Адамс сказал, чтобы ты поспал. Я тебя по щекам бил, а ты в себя не приходил. Решил позвонить папе, а тот прилетел… Нормально вообще? — Жить буду, — кивнул Китти и зарумянился. — Спасибо. Ожидавший благодарности, Нейт только глумливо улыбнулся: — Отсасывать не будешь? — Тц! — пихнул его плечом омега и припустил по дорожке вниз, обгоняя. Уши его горели алым.***
Нельзя было сказать, какое событие в Нью-Йоркском университете архитектуры и дизайна было важнее бала. Возможно, на эту роль претендовал ежегодный смотр работ выпускников, на который стекался высший свет в поисках будущих талантов, которых он мог без зазрения совести спонсировать, и самые желанные работодатели ради охоты на будущих вьючных лошадей. Бал был другим мероприятием не только по формату (здесь не краснели со стыда студенты и не надували щеки научные руководители), но и по смыслу: в первую очередь он проводился ради самих студентов, уставших, оголодавших и озверевших от постоянных экзаменов, лекций и чертежей, и лишь во вторую — ради малочисленных спонсоров. Китти понимал, чего от них требуют. Зрелищ и денег. Не будет чего-то одного, бал моментально прикроют. К тому же существовала вероятность самому оказаться за бортом. Округлившийся президент студенческого совета постепенно терял влияние на декана, убежденного сексиста, пусть и скрывавшегося за маской великодушно веселого старика. Когда они вошли в актовый зал, Банни расхаживал перед сценой с панно, словно загнанный в клетку леопард. — Явились! — воскликнул он, взмахом руки прервав репетицию оркестра. Выглядел он, как и всегда. То есть сногсшибательно. — Вы… — Ой, только не ори, — махнул рукой Китти, предчувствуя беду и немного завидуя оголенным острым ключицам и упакованной попке в кожаные брюки с разрезами. И почему он всякий раз выглядит, словно с подиума сошел мгновение назад? — Я просто сильно устал. — Если устал, надо отдыхать, а не ночи напролет кувыркаться с… — Стюарт, — Нейт зевнул, разглядывая расставленные вдоль стен стенды: французскую булочную, египетские пирамиды, итальянский мини-Колизей, — если завидуешь, так и скажи. Тебя-то, небось, никто не трахает. Банни побледнел. — Следи за сло… — Все-все-все! — замахал руками Китти. Голова все еще гудела. — Прекратите, немедленно, как базарные омеги! Нам надо проверить то, что сегодня завезли. Где немецкие башни? — Тц. — Пф! — фыркнул Банни, жестом заставив оркестр продолжать. — Там, — он пальчиком указал в сторону радиорубки, — привезли пару гирлянд. Чтобы не украли, я попросил их поставить туда. Все остальное уже разложили. Верано, я занимаюсь организацией или вы с Хаддамом? — Ой, развалился, бедненький, — фальшиво пропел Нейт, сложив руки в молитвенном жесте. — Один раз принял доставку, так все. А кто все рисовал, ты, что ли? Сиди и помалкивай. Мы с Верано, — постучал он кулаком по своей широкой груди, — все и сделали, а не ты! Было видно, как он искренне гордится придуманной концепцией. Это были не пустые слова. — Ой ли! — Ой ли! — передразнил его Хаддам. — Так, все, — пихнул его в спину Китти. — Прекратите, оба. Пошли, блин, хватит уже. Целый день потеряли! Надо проверить гирлянды и развесить… — Я тебе, что, — Нейт возмутился, но пиханию в спину не сопротивлялся, послушно подпихиваясь к радиорубке, — разнорабочий, что ли? Пусть это нанятые… — Тц! — шикнул на него омега. — Играйте! Продолжайте… В радиорубке стояло доисторическое, еще со времен великой речи «У меня есть мечта…», оборудование, поэтому сюда пускали всех, даже первокурсников. Если бы что-то сломалось, была бы возможность прикупить новое, но, как назло, ничего существенного до сих пор не выходило из строя. Даже несмотря на слой пыли и даже паутину, кое-где мерцающую серебряными нитями. — М-да, звук заменили, а источник нет. — Звук не меняли, — напомнил Китти, осматривая запечатанные коробки, — а вот свет — да. — Одна хуйня. Нейт вздохнул, щурясь в поисках канцелярского ножа. — Надо внутри все проверить. — Надо внутри все, — передразнил его Китти, пытаясь схватить одну из верхних коробок, — развесить. Помоги мне переставить. — Тц, отойди, малохольный. Конечно, для доминантного альфы, да что там, не будь Нейт доминантным, с его габаритами, не составило бы труда всю пирамиду за раз с места на место передвинуть. Он схватил обеими руками сразу четыре коробки и переложил их слева. — Вот, — отряхивая с ладоней невидимую пыль, проговорил Хаддам. — Давай, вскроем. Китти присел над коробкой с канцелярским ножом. Полоснул три раза — она открылась. — Вроде, нормально. — Вроде? — вновь чисто из вредности поинтересовался альфа, заглядывая через плечо. — Нужно точно. — Точно, — выдохнул облегченно Китти и принялся за другие коробки, держа ножик, словно профессор Адамс на смотре работ, готовый раскромсать любого неугодного и бесталанного. Нейт недовольно пихнул его плечом. — Подвинься, блин, тут не развернуться. — Выйди тогда, — беззлобно огрызнулся омега, увлеченный распаковкой. — Тц! — Тц! — передразнил Китти, состроив мордочку. Но Нейт на это только глаза закатил и, подперев спиной стену, спросил совершенно неожиданно: — А чего таким грустным был? Ну, когда у входа тебя подобрал? А Китти и думать про своих настоящих родителях забыл, так его увлекли оба Хаддама, отвлекая от мыслей, после которых единственной верной дорогой казалось сигануть с крыши небоскреба. — Не твое дело, — поджал он губы. Делиться самым сокровенным ни с кем не хотелось, в особенности с Хаддамом. — А чье? — едко поинтересовался Нейт, складывая руки на груди. — Джейкоба? Вот же пристал! — Мое, ясно? — Че, скрытничаешь? — и все равно альфа выглядел довольным. Главное, что не Джейкоба, а там он как-нибудь разберется. Китти фыркнул: — У каждого должны быть свои секреты. — Не в отношениях, — снисходительно заметил Нейт. — Тем более в отношениях, — Китти нахмурился, вскрывая четвертую коробку и копошась в содержимом. Вот вечно эта омега хотела казаться правее него! — Тц, что ты об отношениях знаешь. Ты-то, — неожиданно улыбнулся Хаддам, довольный собою, — распакован мною. — Распакован? — с одного оборота завелся Верано. — Я тебе, что, подарок что ли? — Не переживай, — он положил ладонь на грудь, — я никому не скажу, как тебе было подо мной хорошо в свой первый... и не только в первый раз. Китти был бы рад возразить, но все, что говорил Нейт, оказывалось правдой. К тому же на бунт ему банально не хватало сил. — Как ты стонал, — продолжал тот елейно, — как ерзал, как хотел поглубж… Ну уж этого он уже вытерпеть не мог. Подскочив, словно кузнечик, и подлетев к альфе, он зажал ему ладонью рот. Они были практически одного роста, и Китти даже не пришлось задирать голову, чтобы посмотреть в игривые янтарные глаза. Козел! Играется с феромонами, зная, как они действуют на меченую омегу! Он вмиг почувствовал, как живот крутит от возбуждения. — Замо… Ой! Облизнувшись, словно наевшийся сметаны кот, Хаддам схватил его за задницу и сжал ее так крепко, с таким чувством, будто хлеб на свежесть пробовал. — Тут, — большой палец аккуратно потерся о ложбинку, едва надавливая, — все еще течет ради меня? Не может не течь. — Н-н-нахал! — беспомощно заблеял Китти и попытался вырваться из стальных объятий. Не пустили. — Почему? — удивленно приподнял брови Нейт, словно действительно не понимал возмущений. — Мы переспали, нам обоим понравилось, почему бы не продолжить? Ты — мой… — Я — свой! — Ага, конечно, — он согласился лишь для вида, прижимая к себе крепче, чувствуя свежий омежий феромон и лапая мягкую задницу. — Давай, повторим? Я тебя успокою. Ты же чем-то расстроен, котенок? — С-с-сумасш… Заткнули Верано поцелуем, продолжая беззастенчиво-безнаказанно лапать вожделенную попку и совершенно не заметив сверкнувшие в темноте коридора зеленые глаза Банни.