***
Вот Китти знал — знал же! — что в голове у этого доминантного чучела мозги, будто солома, вся заплесневелая, и все равно расстроился. По неведомой и совершенно надуманной самим собой причине: видите ли, предложение прозвучало, как типовой договор купли-продажи, а не акт бескорыстной если не любви, то хотя бы симпатии. Омега внутри него вообще то выла с горя, пока он ловил такси перед отелем, то билась в истерике, лелея мечту вернуться к своему альфе под теплый бочок, когда он из такси вылезал, кряхтя, словно старый дед. — Что за видок? — спросил его Банни, стоя перед зеркалом на первом этаже и подкрашивая и без того алые губехи. Настроения пререкаться не было, и Китти выдал единственное, что пришло ему в голову: — Завидуешь? Изящная омежья ручка замерла, а расширившийся на мгновение зрачок едва не стал вертикальным: — М-м-м, — поднял вверх подбородок Банни, надменно изогнув брови, и бросил, словно подачку. — Отсыпайся. Сегодня предфинальный прогон. С досадой цокнув языком, Китти запоздало осознал, что до бала, как он обещал Хаддаму, не видеться не получится. — Ладно, — вздохнул он, поднимаясь по лестнице едва волоча ноги. — Бывай. — Эй! — раздалось ему вслед. — Не забудь про кексы! Китти оставалось только закатить глаза. Вот проблем у него больше не было, кроме этих гребанных кексов!***
Оливер шел, опустив голову и играя кистями кашемирового шарфа. Лицо его было напряжено и тому, кто его знал шапочно, могло показаться ожесточенным. Увидав мужа, поливающего из шланга его высокие грядки, в домашней одежде с накинутым на плечи шерстяным пальто, он, будто просыпаясь, наконец улыбнулся. — Сколько раз я тебе говорил, — Оливер приобнял его сзади, касаясь теплой щекой родной широкой спины, — чтобы ты не поливал их сам. У нас есть система автополива. Лучше бы корт убрал… — Меня это больше расслабляет, — усмехнувшись, ответил Дик, продолжая издеваться над растениями. — Эх. — Что такое? — Грейп сказал, что слышал, будто Помело рыскал по всему городу в поисках активов. Просил даже федеральную службу по ценным бумагам ускорить дело. Ты же знаешь, он разводил его с предыдущим мужем, из Болгарии, — Оливер отступил, скинул с головы шарф и, зайдя в дом, не останавливаясь в коридоре, прошел дальше, в столовую, кинув на диван сумку. — Ты уверен, что ничего особенного? — Ну, — Дик покрутил затекшей на холоде шеей и шмыгнул носом. От былого юношеского здоровья с каждым годом оставалось все меньше. — Я даже просил Стефана. Но он ничего не выяснил. Шумно выдохнув, Оливер уперся руками в кухонный мраморный островок. Кофемашина пока что бесшумно нагревалась для очередной порции капучинно и латте. — Мне это не нравится, — признался он тихим голосом. — И мне. — Что будем делать? — Ждать, — совершенно спокойно ответил Дик. — Может, обойдется. Обходилось же как-то все эти годы. Все будет хорошо. Он смотрел так просто, даже с долей плутовства в зеленых глазах, что кто не знал его, как знал Оливер, не мог бы заметить ничего неестественного ни в словах, ни в жестах. — Наверное, ты прав, — но он не решился спорить, по обыкновению своему поверив в любимое «все будет хорошо».***
Когда Китти вошел в комнату, привычно лежащего на кровати Лизза не оказалось, и его это на мгновение даже обрадовало. Говорить ни с кем не хотелось, он упал лицом в подушку и начал привычно возвращаться мыслями к тому, кто каждый раз маячил перед глазами, не давая о себе забыть. Китти видел его будто наяву, чувствовал его руки на своих бедрах, ощущал теплое дыхание на своей щеке, и ему казалось, словно вся пустота, существовавшая в нем до этих мгновений, постепенно заполнялась нежностью к собственному альфе. — Дурак! — прокричал он в подушку, зажмурившись. — Идиот! — задрыгал ногами по матрасу. — Козел! Но как бы Китти ни бесился, никого больше для него не существовало. Даже Джейкоба. Тем более Джейкоба.***
Репетиция только началась, когда Китти появился на пороге уставленного искусственными цветами, коробками и слоняющимися по периметру выжатыми, больше похожими на зомби альфами из бейсбольного клуба, университетского актового зала. Со сцены доносилась негромкая музыка, и Банни уже выделывал кульбиты с микрофоном, извиваясь, словно танцующая для заклинателя змея. Робкие хлопки и пошлые свисты служили ему аплодисментами, на которые он даже не улыбался — кривился. Небось, считал их ниже своего достоинства. — О! Китти! — за рукав белоснежной толстовки схватился выпрыгнувший из горы коробок президент студсовета, Кабби, и Китти едва не подпрыгнул со страху. — Как хорошо вы придумали! Загляденье! — он взял его под руку и повел к корнеру итальянской культуры. — Какая красотень! Давно у нас такого бала не было! А постеры! Постеры — м-м-м-м… Даже сам декан оценил! Ты же рисовал? — Ага… — только успел вставить омега, как тот вновь восхищенно затрещал: — А огни! А эти столы… крепкие! Как хорошо, что Хаддам, — тут Кабби немного понизил голос и даже заговорщицки подмигнул, — богач. Но ты ему об этом не говори… — Ха… Этот напыщенный индюк и без посторонних прекрасно был осведомлен о собственных достоинствах. — А так — замечательная работа. В соцсетях Нейт так старается, каждый раз упоминает бал, тебя… — Меня? — не сразу понял Китти, удивленно моргнув. — Я все понимаю, но за его соцсетями не следить… мда-а-а, — Кабби шутливо ткнул его в нос пальчиком. — Вы отличная команда. Делаете все так просто… словно это действительно просто. Смотри, не возникло никаких препятствий, а ты знаешь, что они не могут не появиться, особенно при таком масштабе… О! Банни! Какая программа? Застывший с планшетом в руках омега поднял глаза. — Привет, — без тени улыбки, совершенно дежурно произнес он и хлопнул чехлом. — Узнаешь, если придешь. — Ну, куда мне, — Кабби опустил глаза на свой огромный живот. — Кстати… я слышал, что на понедельник назначена комиссия по этике? Верно? Китти, — он ласково сжал его острое плечо. — Ты точно в порядке? Это не страшно. Его, — кивнул в сторону моментально фыркнувшего Банни, — не слушай. — Ага… — Не «агакай», — завелся этот богомол. — А лучше проследи за Хаддамом. Он уже троих чуть не угробил, пока гирлянды развешивал. — А где он? — тут же ляпнул Китти, хотя перед выходом примерно в течение десяти минут клялся себе в зеркало, что встречи искать не будет. — Там, — кивнул за змею Кабби в сторону французского корнера.***
Не хочет он, видите ли, в Стамбул! Да где Стамбул, и где Нью-Йорк! Да каждой омеге только в радость было бы за него выскочить замуж, обрюхатиться и дома сидеть, кофе попивать, как Валиде-султан, к тому же в одном из самых древних городов мира! Да он Европу с Азией разделяет, а что или кого разделяет Нью-Йорк? Бедных и богатых? Гарлем и Манхеттен? Тц! Безмозглая мышь! Да кто на него вообще, кроме Хаддама-то, взглянет: кости да кожа, три волосинки, рот огромный, кривой к тому же, глазища навыкат, нос кнопкой. Несуразный, трехцветный кошак, без капли грации и омежьей обаятельности! Да Нейту никто и никогда отказывать не смел, все только о нем мечтали, а если не о нем лично, то хотя бы о его члене — который, между прочим, на минуточку, часть него, — или, на крайний случай, о его наследстве в виде всех возможных нефтегазовых активов и транспортных компаний. А тут какой-то Китти Верано! Спасало этого пездюка недоделанного только то, что он был сиротой! Иначе бы Нейт ему веселую жизнь устроил… — Куда ты лепишь?! — заорал он, и альфа, покачивающийся на верхней ступеньке лестницы, едва не рухнул вниз. — Я же сказал — вправо! — Н-но… ты сказал влево… — Вправо! — закипел Нейт, сжимая кулаки. — Х-хорошо… Только не о-ори… Метку свести он не разрешит — Рубикон пройден, и Верано будет только его. Но как теперь заставить этого строптивца принять собственную, вполне завидную судьбу? Ребенка, что ли, заделать? Желательно, пятерых, чтобы точно никуда не делся. А что? Он бы не отказался от парочки стройных омежек и тройки маленьких альфочек, копий самого себя. — Блядь! Я тебе не на английском объясняю?! Влево! Влево! — Но было же вправо… — Это тогда, а я про сейчас! Влево давай! — Успокойся, блин… — Я тебе сейчас успокоюсь! — рявкнул он, недовольно сложив руки на груди. — Сам будешь декану Вашингтону объяснять, почему все хуево получилось! — По-моему, одна гирлянда погоды не сделает, — раздалось сзади, и Нейт, поджав губы и глубоко вздохнув, резко повернулся, готовый прыгнуть и разорвать в клочья главного умника. Но это был Верано. Почему-то глубоко несчастный и даже немного исхудавший, в белой толстовке с натянутым капюшоном и светло-голубых джинсах, болезненно обтягивающих ноги-струны. — Поговорим? — пожал плечами омега и кивнул в сторону заднего двора, неловко пряча руки в карманы. — Тц, — Нейт отвернулся и рявкнул на замершего было товарища по команде. — Доделай и принимайся за третью, понял? Я сейчас приду! А ты, — прошептал он точь-в-точь, как Китти с утра, — за мной.***
— Ну? — Нейт предвкушал извинения, гордился собой и купался в собственном ощущении величия. Он смотрел на Верано свысока, хотя они были почти одного роста, и видел в нем лишь смирившегося со своей будущей ролью домохозяина в окружении орущих младенцев. — Я слушаю. Китти подпер бы кирпичную стену своей толстовкой, но пачкаться не хотел — желания ее замачивать, отстирывать, а потом везти домой, к Оливеру, чтобы тот вновь замочил и окончательно отстирал, не было. Поэтому он просто вздохнул, спокойно подняв голову. — Ты серьезно говорил сегодня с утра? А тот будто бы этого и ждал: — А ты думал я такими вещами шучу с кем попало? — Но как же твой отец? — продолжал наседать Китти. — Смирится. — А если нет? — Похер, — Нейт пожал плечами. Он верил, даже не так, он знал, что отец никогда в жизни всерьез от него не откажется — он был единственным сыном, к тому же альфой. — Похер? — грустно вздохнул омега и понуро опустил голову. — Если тебе на своих родителей плевать… как мне тебе поверить, что ты… всерьез планируешь жениться на мне? И в чем смысл… если ты меня не любишь? — Почему не люблю? — глупо переспросил альфа. — Ты мне нравишься. Ну, не любовь, но симпатия. А там, кто знает. Посмотрим, короче. Вздрогнув, будто от пронзившей молнии, Китти выпучил глаза. — Чего? — Нейту казалось, что говорить об этом было глупо. Если бы Верано ему не нравился, он бы ни за что, будь тот хоть трижды помечен им же, его к себе в семью не позвал. Это он в шутку, про себя и только про себя, его помойным кошаком мог называть. А так — ну, куколка же. — Как будто ты не знал? Но омега молчал, продолжая удивленно таращиться. — Мы с тобой трахаемся, и я тебя пометил. Конечно, ты мне нравишься. Я не такое животное, как ты себе там надумал, — постучал Нейт по своему виску двумя пальцами. — Вот тут что-то да имеется. — Н-но… — Поэтому бросай своего Джейкоба и давай встречаться со мной, ну? Китти совершенно не был готов к такому повороту разговора. Он был уверен, что Хаддам в который раз начнет распинаться про его задницу, свой узел и их доминантность. Неожиданное признание, совершенно искреннее в своей простоте, выбило почву из-под ног. Сердце заколотилось где-то в горле, а руки в карманах затряслись от страха перед неизвестным. — И… и что тебе во мне нравится? — решил убедиться Китти, собрав волю в кулак, хотя омега внутри него готова была потечь и кинуться в ноги своего повелителя. — Как что? — Нейт поднял кулак вверх и разжал большой палец. — Твоя строптивость. Но надо над ней поработать, ты часто говоришь поперек только для того, чтобы мне насолить. Так не пойдет. Во-вторых, — указательный нацелился на Китти, — ты симпатичный. Стал. Приодеть, но я тебя приодену, и вообще конфеткой будешь. Третье, — средним он постучал по лбу, — ты умный. Мне нравятся умные. А ты еще и архитектор. В-четвертых… ну, я ж тебя пометил. Это типа… ну, ебанная генетика. Меня к тебе тянет. Но только без обид. Тебя должно ко мне тянуть не меньше. Так что, — он упер руки в бока, — давай, рви там со своим долбаебом, а я… — А что ты? — Всех победю. Китти поморщился. Хаддам, в отличие от своих родителей, говорил практически без акцента, но иногда выдавал такое, от чего кровь в жилах стыла. — Нет такого слова. — Ну, всех переиграю, — альфа вновь пожал плечами, как ни в чем не бывало. Ему никогда не было дела до правильной грамматики, в конце концов, в отличие от многих, он знал три языка. — Тебе нужна будет защита от слухов, что ты шалава? Никто и слова не пискнет. Про метку? Пусть только попробуют. От Джейкоба? Из команды вытравлю или руку на тренировке сломаю. А! Твоя комиссия… Мой отец подтвердит, что мы женимся. Ну? — И для тебя это так просто? — Слушай, обращал бы я внимание на слухи, не жил бы, как живу. И женился бы давно на Бале. Ну, так что? Попробуем? — Но я не хочу в… — Ты сначала со мной трахаться начни, не скрываясь, а потом про Стамбул поговорим. Глаза Нейта опасно засверкали в вечернем полумраке. Он сделал шаг вперед, гипнотизируя Китти, словно удав свою жертву. Оставалось только, чтобы этот дурачок согласился. Ему ж наверняка никто в любви не признавался, а Нейт будет первым. Он вообще с ним во всем первым был, и это ужасно льстило его самолюбию. — Детка, — его огромная прохладная ладонь аккуратно смахнула с омежьей головы капюшон, накрутила на палец локон золотистых волос, — соглашайся. С самого начала надо было со мной не ругаться, — вторая рука обвила узкую талию прижав к мощному, накаченному телу, — а трахаться. Гораздо же приятнее, верно? Китти даже согласиться не успел, как его губы вновь накрыли требовательным поцелуем. Ловушка захлопнулась, и Нейт уже всерьез перебирал в голове районы Стамбула с детским садом и больницами в шаговой доступности.***
— Банни! — крикнул Джейкоб, улыбаясь. Запыхавшийся после пересдач, выглядел он все равно замечательно. Не будь Банни по омегам, непременно бы завалил его в постель. — Не видел Китти? Он пришел? И где Хаддам? — А? Китти? — вытянув ноги на стуле, Кабби посмотрел на альфу с отеческой улыбкой и махнул в сторону заднего двора. — Они с Нейтом что-то там решают. — Ладно, спасибо, — альфа скинул с себя куртку, аккуратно поставил рядом рюкзак. — Просто мне надо с ним поговорить. Он мне со вчерашнего дня не отвечает. — Кстати, насчет этого, — крикнул ему вслед Банни, неестественно бледный в свете софитов, и потряс телефоном. — Проверь от меня сообщение. Там кое-что тебе скинул. Важно. Не сбавляя широкого шага, альфа на ходу послушно полез в задний карман джинс.***
— Мда. Удивительно, что дом навевал скуку. Тейлор Сол-Верано ожидал увидеть резиденцию наподобие итальянских особняков близ виноградников с хорошо освещенной верандой, подстриженными в форме пуделей розовыми кустами и безвкусным фонтаном посередине круглого мощеного двора — словом, со всем тем, с чем у него ассоциировался Оливер Инверн еще со школьных времен. Эдакую минималистическую версию диснеевского замка с щебечущими птичками, лопоухими корги и жирными котами на ветках вместо яблок. А тут такое с теннисным кортом и просторным гаражом на пять машиномест. Подозрительно однако. В том, что Дик находился у омеги под каблуком во всех домашних вопросах, Тейлор до этого момента почему-то не сомневался, но тут призадумался. Нет, каков сюрприз! А говорят, чем старше, тем скучнее жить. Он с любопытством оглядел ничем не примечательную беседку. — Простите! — раздался молодой голос, и из-за нее на него вылупились два огромных сапфира. — А вы к кому? Он никогда не видел своих племянников вживую. Не то, чтобы ему кто-то запрещал, — не было желания. Дети, ни свой единственный, ни щенячий выводок Дика, ни какие-либо другие, его никоим образом не интересовали. — К твоему папе, — он снял солнечные очки, и сапфиры заискрились желтым. Доминантный, хоть и совершенно молодой. А вот это было уже неудивительно, у Дика никто другой попросту не мог вырасти. — И отцу. Узнаешь? — Что вы… тут забыли? — ошарашенно выдохнул подросток, сжимая кулаки. — Ты меня не слышал? — Тейлор закатил глаза. — Я пришел не к тебе. Либо позови отца, либо стой на месте. — Уходите… немедленно! Это показалось даже забавным. — Не тебе это решать, — снисходительно отмахнулся от него Тейлор и потряс черной папочкой. Вполне внушительной, чтобы быть просто папочкой. — Дик! — крикнул он внезапно, и мальчишка дернулся в страхе, не смея двинуться на него с кулаками. — Оливер! — развел он руками. — Разве так встречают своих давних друзей и любимых родственников! В доме залаяла собака. Не радостно-визгливо, а так, словно готова была растерзать. — Ди-и-и-ик! Оливе-е-е-е-ер! — Откуда у вас ключ! — зашипел альфа, теряя терпение. Тейлор вспомнил, что не знает даже его имени. Впрочем, ему было неинтересно. — Ди-и-и-и-ик! Оливе-е-е-е-е-е-е-е-ер! — Все! Хватит! — мальчишка в несколько прыжков оказался рядом, схватил его за локоть. — На выход! Немедленно! Или я вызову полицию! — Дии-и-и-и-ик! Дверь щелкнула замком. — Что здесь происх… — Оливер держал в руках бутылку вина, хотя раньше нельзя было представить его даже с бутылкой пива. — Ты? Что ты тут забыл… Адам! Оставь его… Адам! Быстро, марш в свою комнату! — Н-но… — Я кому сказал! Марш! — мальчишка покраснел, пошел пятнами, и бросился внутрь дома, задев папу плечом и даже не извинившись. — Что ты тут забыл? У тебя судебный запрет! — Не стоит устраивать истерики, — Тейлор поднял руки вверх, и Оливер, наконец, впился глазами в папку. — Дик же дома? Есть одна новость, которую меня просили сообщить лично. Я войду?***
— Вызовите немедленно скорую, — профессор Адамс наклонился, чтобы аккуратно прощупать пульс на бледной тонкой шее, медленно выдохнул сквозь плотно сжатые зубы, едва не теряя остатки самообладания. — Чего стоите? И уведите отсюда беременных, вашу ж мать! Не стойте столбом! А ты… — он повернулся, глядя на застывшего в ужасе Хаддама со сбитыми костяшками и рассеченной бровью, — ты что наделал… И ты! — перевел он взгляд на сидящего рядом Джейкоба, хватающего ртом воздух. — Если с ним что-то случится, и он не сможет поехать на конкурс, или, не дай бог, он пострадает еще хуже, чем просто будет валяться в кровати, я из вас не просто отбивные сделаю, вы у меня из университета оба вылетите! Ясно вам?!