***
— Так-так-так, — поднял руку вверх сержант. Его смена подходила к концу, и последнее, чего он ждал перед горячим ужином и финалом боев без правил по телеку — это галдящие альфы и омеги с архитектурного. Интеллектуалы, интеллигенция! Хер там плавал! Он глубоко вздохнул и произнес с усталой смиренностью. — По порядку, господа. — Он напал на него! — ахнул крашенный рыжик. — Хаддам просто защищался! — возразил высокий жилистый альфа с широченными плечами, явный спортсмен. — А досталось Китти! — Но он сам под руку попался… — Ах, под руку! Омега! Да как ты смеешь! — даже беременные нашлись для такого случая, одним словом — полный букет проблем. — Боролись за равенство, вот и получайте, нехер ныть. — Ты щас у меня так заноешь, пошли, выйдем… — Прекратите! — устало рявкнул он и постучал по полицейскому значку на форме. — Перед вами представитель закона, ведите себя адекватно, ясно? Где главный пострадавший? — Он в палате… Я провожу! — тут же из толпы вылез блондинчик, пожалуй, один из самых миловидных омег на свете. Ну, хоть глаза порадуются, пока мозг кипит. — Пойдемте. Хотелось разделаться с этим бедламом поскорее, и прежде, чем войти в злополучную палату, он помассировал переносицу, готовясь к очередному допросу. Предыдущие два выпили из него столько крови, что впору было подавать заявку на отпуск для восстановления гемоглобина. — Добрый день. Китти… — черт, он забыл его второе имя. Богачи, а кем он был, как не богачом, раз ему выделили отдельную палату с холодильником и личной уборной, любили такое, небось, еще и на женский манер. О! Стопроцентный богач! — Китти Элеонор Верано — это вы? Омега оказался худющим и совсем уж болезненным: ввалившиеся щеки некрасиво обтягивали высокие бесцветные скулы, залегшие под глазами фиолетовые синяки усугублялись зеленоватой то ли от пережитых событий, то ли от вколотых лекарств кожей, а уголки сухих губ были плаксиво опущены вниз — создавалось впечатление, что перед ним чахоточный больной. В гроб и то краше кладут. — Я… — ответил тот умирающим голосом. Казалось, этот чахоточный действительно собирался с минуты на минуту вниз на полтора метра в землю. Вот перед закрытием смены ему только трупов не хватало. И как только ума хватило такую тряпочку отдубасить? Сержант тяжко вздохнул. — А вы? Сидевший на диване альфа выглядел не в пример лучше: дорогущий свитер, дорогущий шерстяной костюм, дорогущие крокодиловые туфли и модные очки в роговой оправе, наверняка, тоже страсть, какие дорогущие, — он обычно таких щеголей только на вызовах с незаконным проникновением на частную собственность видел. — Профессор, — кто бы сомневался, что этот альфа упомянет свою ученую степень. У таких, как он, она служила вместо имени, — Адамс. — Вы профессор в этом же университете? Потрахивает, небось, бедняжку в перерывах между лекциями за отличные оценки. — Да, и научный руководитель мистера Верано. Ну, точно потрахивает. Впрочем, это мало относилось к делу. Хотя будет вернее сказать, сержант надеялся, что это мало относилось к делу, потому что любовные перипетии Китти Элеонора Верано удивили даже его самого. Участвующий в них профессор казался перебором. — Мистер Верано, вы не против, если я задам парочку вопросов? — он вздохнул полной грудью, уже окончательно попрощавшись с мечтами о тихом вечере перед телевизором. С богачами никогда просто не выходило. — Да… конечно… — Расскажите, пожалуйста, вашу версию произошедшего. — А… — Можете начать с самого начала. Во сколько вы пришли к актовому залу? — Около семи… или шести… — омега даже с трудом моргал. Явно на утро под глазом пауком расползется сетка из лопнувших сосудов. — И что произошло потом? — Я встретил президента… студсовета… Мы с ним поговорили. И потом я пошел к Нейту… Хаддаму, — омега закусил нижнюю губу, будто бы боролся сам с собой не в силах решить — говорить что-то еще или все же остановиться. — Ну, мы вышли… на задний двор. Разговаривали о бале… А потом… Потом… — Хм, — сержант потер подбородок, заросший мелкой щетиной. Перспектива лишиться не только феерического финального боя в прямом эфире, но и теплых острых куриных крыльев маячила на горизонте все отчетливее. Гребанные интеллектуалы! Разговаривали они. Один из тех твердолобых альф заявил, что язык мистера Хаддама находится в чужом рту, и в таком случае разговаривать было бы затруднительно. — Мистер Кинг утверждает, что вы с ним состояли в отношениях. Верно? Наверное, у омеги даже сил покраснеть не было, и он просто моргнул. Невиныш, посмотрите-ка! — Однако тоже самое утверждает и мистер Хаддам. Сидящий на диване альфа заинтересованно приподнял бровь. Не ожидал, небось, от своего любимого студента столь вопиюще пониженной социальной ответственности. Может, и не потрахивает. В университете сказали, что омежка — выдающийся студент, член студенческого совета, доверенное лицо деканата. — Кто из них лжет, мистер Верано? — Э-это… это не то, чем кажется… — промямлил омега совершенно неубедительно. — Мистер Верано, мистер Кинг утверждает, что решил, будто бы мистер Хаддам напал на вас. Цитата, — он перевернул блокнот и сощурился, легко разбирая свой собственный куриный почерк. — «Он говорил ему остановиться, но этот ублюдок продолжал его лапать. Он прижимал его к стене и целовал, болезненно выкручивал руки. Я ударил, чтобы помочь», — хлопнул обложкой. — Это правда? Мистер Хаддам принуждал вас к чему-то? Напал на вас? Не беспокойтесь, вы под защитой полиции. Обоих уже увезли в участок. Можете говорить без стеснения, вас никто не осудит. А даже если и осудит, цветочек-мухоед не узнает, уж слишком долго он тренировал беспристрастное выражение лица как раз для таких случаев. — Я… я… Моя метка… Она от Нейта… Диванный альфа аж приосанился. Было видно, что ему есть что вставить, и сержант не стал препятствовать, порой, если не удавалось успеть к началу долгожданного матча, он собственными силами устраивал шоу наподобие: — Не Джейкоб? Этот неандерталец Хаддам? Точно? — Я… — теребил краешек больничного пледа омежка. — Я… не хотел… — Не хотел?! — профессор едва не взвизгнул, закатив глаза. — Верано! Я сколько раз тебе повторял: такие, как Хаддам, тебе не пара. Ты должен смотреть в суть вещей, а не на внешнюю конструкцию! Этот принцип — основа архитектуры! Ее суть! Ее метафиз… Ай, черт бы тебя побрал, Верано! — он махнул рукой и вновь откинулся на диване, полный негодования. — Нет, я… — Попрошу-ка, — многозначительно произнес сержант. — Мистер Верано, я правильно понимаю: вы встречались с мистером Хаддамом и мистером Кингом одновременно? Омега все-таки покраснел. Значит, помирать раньше времени не планировал. Стыд остался, крови достаточно — жив-живехонек. — Я… ну… эм… ну, да… — Мистер Хаддам — это альфа, который поставил вам метку, верно? — Ага… — глаза ни разу с пола не поднял. — Но мистер Кинг утверждает, что на комиссии по этике, — надо же, в таком клоповнике, и какие-то комиссии по этике? — он должен был заявить, что метка принадлежит ему. Это правда? — Я… — Верано, — даже с каким-то восхищением выдохнул профессор, подавшись вперед. — А ты умеешь удивлять. — Ну… да… — Получается, что ваши любовники подрались из-за вас? И это бытовая ссора на почве ревности? Верно? Крутил-вертел, а когда спалился, сам отхватил. Типичная история про карму. Сержант в нее верил практически безоговорочно — пятнадцать лет службы, как-никак. — Да… — Вы получили травмы, разнимая своих любовников… А поэтому позвольте задать вам вопрос. Вы будете предъявлять им… — Конечно, будет! — вмиг возмутился профессор Адамс, сверкая глазами сквозь потемневшие стекла очков-хамелеонов. — У него сломаны ребра! Он потянул запястье! Как он будет участвовать в конкурсе? А? Это Китай! Чай, не Европа. — Только мистер Верано в праве решать, выдвигать обвинения или нет. — И их отпустят?! — Если никто из них не предъявит друг другу обвинений. Но даже в ином случае, боюсь, провести должное расследование не предоставится возможным. Мистер Хаддам — гражданин иностранного государства, в дело уже вмешалось их дипломатическое представительство. Необходимо… — Его отец — адвокат Дик Верано! Это имя сержанту не сказало ровным счетом ничего. — Прошу прощения, но я впервые о нем слышу. Профессор, кажется, опешил, словно Дик Верано не вылезал из рекламы любимого пива сержанта или жил с ним рядом, по соседству, жаря стейки на День Независимости. — Дик Верано, — повторил он, с сомнением разглядывая полицейский значок, как будто вмиг засомневавшись в компетентности, — Оливер Инверн, — еще одно непонятное и незнакомое имя. — Дело пятнадцатилетней давности о разводе Стефана Хамсворда? — какой-то селебрити? — Это его отец! Ну? Сержант глупо моргнул. Он и без того запутался в количестве любовников этого несчастного, еще и в отцах-разводах-судах разбираться? Увольте! — Прошу прощения, — мотнул он головой, — однако вряд ли Дик Верано может изменить административное право штата Нью-Йорк, даже если он разводил Хадорс... — Хамсвордов, — с раздражением поправил профессор с типично снобской ухмылкой выпускника Лиги Плюща, встретившего невежду-одноклассника на школьном вечере двадцать лет спустя. — Причиненный мистеру Верано ущерб не дотягивает до того, чтобы полиция возбудила дело без учета мнения жертвы, — альфа на этот выпад даже внимания не обратил. Да хоть Хуесвордов! Ему какая разница? Главное, чтобы не шефа и его нового «друга», орехозадую нимфу. — Поэтому я повторю свой вопрос, мистер Верано, вы готовы предъявить обвинение мистеру Хаддаму в нападении и нанесении вам телесных повреждений? И пока омега бегал глазами по палате и комкал в руках многострадальный плед, он все-таки решил уточнить: — Однако мистер Хаддам — доминантный альфа, нанесший побои помеченному им же омеге. Если вы сможете нанять хороших адвокатов, возможно, вам удастся отсудить у него компенсацию. Я видел такие дела. В нынешнее время закон жесток к доминантным альфам и благосклонен к меченным омегам. Тем более вы гражданин нашей страны, а он — иностранец. Будет трудно, потому что… как я уже сказал, все, на самом деле, зависит от адвокатов. Что выберете?***
Нейт лежал, прижмурив глаза и накрыв голову курткой. Разговор не доносился до его слуха, и он переживал недавнее с прежним, казалось, даже усилившимся в груди страхом. Ему повсюду мерещилось побелевшее в ужасе лицо Китти: в надменной ухмылке турецкого посла, щеголявшего перед полицейскими своей неприкосновенностью, в скучающем зевке лейтенанта, наливающего кофе в автомате, в печальных глазах бывшего друга, вернее, товарища по команде — всюду был только он один. Чувствовался его свежий запах, его худые теплые руки на спине и нежные губы у висков. А иногда гнев распирал Нейта изнутри, перемежаясь со страхом. Он нарушил данное себе обещание, а обещания он давал себе только в самых крайних случаях, — не поднимать на омег руку, и не понимал теперь, как быть. Ему казалось, что он никогда больше не увидит Китти, не сможет посмотреть ему в глаза. И это было сродни мучительной смерти. — На выход. Он встал, равнодушно собрался, все еще думая только о том, почему случился приступ, вышел. Расписался под внимательным взглядом усатого дипломата в протоколах допроса, забрал вещи и с таким же безразличием вышел на свежий воздух, с удивлением осознав, что уже светает. — Бабан сэни бэклиёр [Твой отец ждет тебя]. Возле полицейского участка стояло несколько машин, но только старшему Хаддаму мог принадлежать огромный кадиллак. — Тешшекюлар, саол… [Благодарю, спасибо]— Нейт, искренне благодарный, протянул руку, и посол с радостью пожал ее. — Умарим хэ сэя анламисэндэш, [Надеюсь, ты все понял]. Альфа поджал губы и ответил уже по-английски: — До встречи. — Бай-бай, — вздохнув, как вздыхал порой его отец, когда он ему перечил, проговорил усатый дипломат и кивнул. — А… — вспомнил Нейт, уже у автомобиля. — А Джейкоб? — Его отпустили раньше, — взглянул на золотые часы посол. — Ваш омега никаких обвинений выдвигать не собирается. Однако Нейта эта новость вовсе не обрадовала. Лучше бы Верано его поколотил. — Еще раз — спасибо, — кивнул он, открывая дверь машины и встречаясь с холодными глазами отца. — Всегда пожалуйста.***
Удивительно, что дядя, ответивший на звонки коротким «жди», до сих пор не появился на пороге его палаты, не раскидал тощих медбратьев и широкоплечих докторов, не пригрозил каждому судом и многомиллионными компенсациями — Китти, как нашкодивший кот, сидел на больничной койке и теребил в руках последний выпуск архитектурного дайджеста, сборника, который ему оставил в качестве развлечения профессор Адамс. В голове у него гулял ветер. Мысли скакали от потерявшего контроль Нейта, ударившего его наотмашь по лицу, а затем зарядившего кулаком в грудную клетку, и тогда ладони холодели, а все тело цепенело от страха, до залетевшего в палату с горящими глазами Лизза, голосившего что-то о том, как весь университет уже обсуждал драку, как все узнали о том, что метка принадлежит Хаддаму, и тогда в душе поднимался девятый вал из переживаний. А с другой стороны Китти был даже немножечко рад. Комок лжи был распутан, и самое страшное, момент истины, осталось позади. Предстояло только вымолить прощение или хотя бы понимание у Джейкоба и родителей Нейта, но об этом Китти предпочитал пока не думать. Комиссия по этике — вот, что его беспокоило по-настоящему. Ни Нейт с горящими алыми глазами, двумя руками сжимающий шею корчащегося на земле Джейкоба, ни строгий выговор от профессора Адамса, кричащего о его слегка вывернутом запястье, по сути, боевой травме, украшающей любого мужчину, пусть даже и омегу, ни распереживавшийся под утро доктор. — Необходимо… — глаза его подозрительно бегали по палате, словно пытась что-то скрыть, — необходимо, мистер Верано, срочно сдать кровь. И УЗИ. И рентген. И нам немедленно… немедленно! — почти завизжал он, — Необходим снимок вашей метки. Срочно, срочно! — А что случилось? — Кое-что, — уклончиво ответил доктор, но Китти даже заволноваться не успел, как его со всех процедур уже вернули в собственную отдельную палату повышенной комфортности, где он снова остался наедине со своими безрадостными мыслями. Он посмотрел на часы. Полвосьмого. Как ему теперь на комиссии-то выступать? Нейт, конечно, сказал, что появится на слушании вместе с ним и тестами докажет принадлежность к метке, но что он будет делать, если Хаддам откажется под давлением родителей? И бал! Лизз шепнул во время короткого визита, что Банни взял все в свои руки и даже кексы — ох, уж эти проклятые кексы! — однако бал был их с Нейтом детищем… То, чем они могли бы гордиться, как команда. Как пара. Их первое совместное и очень успешное дело. Первый проект. Тц! Кто бы сомневался, что именно Банни перехватит инициативу. Китти бы всерьез заволновался, не назови Лизз его имени, подумал бы, что и ему в пылу ссоры досталось. Саму драку он плохо помнил, потому что Джейкоб хоть и оттащил за волосы от него Нейта, все равно моментально оказался на земле, парализованный выбросом феромонов и ударом в челюсть. Тогда-то Китти и стал оттаскивать Хаддама, за что и получил, сначала по лицу, потом по ребрам. Конечно, он готов был растерзать Нейта заочно: синяк на пол-лица никого не красил, — но все-таки омега понимал, что тот поддался собственным феромонам, впав в типичную для доминантных альф ярость, забыл о реальности и принялся душить соперника, посмевшего посягнуть на меченного им же Китти. — Тук-тук, — из-за двери высунулась весело улыбающаяся голова доктора. От прежней его нервозности не осталось и следа. — Ну-ка! Замечательные новости! — Какие же? — вяло улыбнулся одной стороной лица Китти. — Хорошо, что ваш дядя пока что не пришел. У меня для вас просто замечательная новость, мистер Верано. Она замечательная и для меня, — он поудобнее уселся на стуле рядом с больничной койкой, явно довольный собою. — Небо в решетку я больше не вижу, а значит и вам не надо ни о чем переживать! Поздравляю! И себя, и вас!***
Нейт понял, что что-то не так, когда папа встретил их с отцом молча, сидя на собранных чемоданах и не глядя на сына. Он, конечно, ожидал, что родители от его выходки в восторге не останутся, но катастрофы в случившемся не видел. Во всяком случае, эта катастрофа их не касалась. Это было его с Китти личным делом, в которое вклиниться не мог никто. Даже этот пидорас Джейкоб. — Если что — я никуда не поеду, — сразу же ляпнул он, за что отец моментально наградил его оплеухой. — За что?! — Сиди, молчи, глаза в пол и не пререкайся! — рявкнул глава семейства, деловито поправил галстук и, не снимая туфель, прошел в столовую за порцией кофе. — Не буду я молчать! — завелся в ответ Нейт. Тревожность обострилась, когда в углу он заметил собственные чемоданы из отеля, в котором жил последние несколько недель. — Назар… — начал папа тихим голосом, полным смирения. Значит, поработала тяжелая артиллерия, и его готовят к полной капитуляции. — Пойми… не стоит… — Что не стоит? — продолжал возмущаться Нейт. — Да! Все не так, как я говорил… Но мне он нравится! Метка — моя! А значит, мы пожен… Отец, отшвырнув от себя чашечку горячего кофе, вскочил с дивана, повалил журнальный столик и подошел к сыну вплотную. — Да я тебе сейчас… — прогремел он, замахнувшись, но так и не ударив. Впрочем, Нейт даже не дернулся. — Врал! В глаза смотрел — лгал! У меня крови попил, отца в могилу едва не свел! Деда напугал! И ради чего? Не смел признаться, что метку по пьяни поставил… Ух… шавке безродной? Блудливой шлюхе? Какая же приличная омега будет по клубам шастать, а? Какая же приличная омега даст себя укусить? Нейт от гнева аж задрожал. — Да как ты только смеешь! — заклокотал он в слепой ярости, выпуская феромоны. Правда, на родителей они действовали редко. — А что? — зло рассмеялся отец. — Тебе понравилась ее дырка, и ты сразу жениться захотел? Так теперь себе мужа выбираешь? Наплевать на семью, образование, внешность! Культуру! Аба, хорош сын! Вырастили… — Фарид… — вновь попытался заступиться за всех разом не на шутку разволновавшийся Камиль, но мужа было уже не остановить. — Чего? Чего? Аба, хорошо жил, ел, пил на наши деньги! Ты — босяк! — он отвесил еще одну оплеуху побелевшему сыну. — Ничего не можешь, — прилетело слева, — ничего не знаешь, — прилетело справа. — Как я сказал, так и будет. И забудь про своего… этого… Ферано. — Я сказал… — начал было Нейт, не глядя на отца, а только сжимая пудовые кулаки. От оплеух ничего не болело, задета была одна только гордость. — Ничего ты не сказал! — взвился отец по новой и не ударил вновь только из-за повисшего на своих плечах мужа. — Вай, прими таблетки, — зашептал Камиль. — Никогда. Ни за что. Не будет. Пока я жив. Его ноги здесь! Ясно? Все! Мы едем домой, — махнул он рукой, высвобождаясь из цепких объятий доминантного омеги и глядя на туманный рассвет через панорамные окна, убрав руки в карманы шелковых брюк. — Вещи твои собраны. Билет куплен. Возражения не принимаются. — Ба… я уже совершеннолетний, — уняв бессмысленный гнев, Нейт сложил руки на груди. В самом деле, не увезут же его силой! Отец посмотрел на него с торжествующей ухмылкой. — Ты думаешь, щенок, я шучу? Аба, Камиль, смотри, он думает, что я шучу… Тц, негодяй! На, читай, до чего ты довел нашу семью. В ноги Нейта полетел желтый конверт.***
Дик всю жизнь жил с двойственным ощущением: с одной стороны, брат для него был мертв — он не любил о нем вспоминать, не горел желанием обмениваться формальными поздравлениями и подарками на Рождество, никогда не приглашал и не принимал приглашений на День Благодарения; с другой, он всегда знал, что тот жив — случись что с Китти или Оливером, попроси он его помощи, Тео бы не отказал. Трагедия или радость, это с какой стороны посмотреть, состояла в том, что помощь младшего брата Дику не требовалась. Он вполне успешно жил и справлялся с трудностями самостоятельно, а к сорока годам детская наивно-романтическая мечта о домах по-соседству и семейных посиделках у камина с воспоминаниями о молодости в футбольной команде и вовсе позабылась. Позабылся, можно сказать, и сам Тео. А тут разом все ожило в воспоминаниях. — Я собрал все для… — поняв, что Дик его не слышит, Оливер просто поставил спортивную сумку рядом и схватился обеими ладошками за теплую альфью руку. — Ты как? Дик не знал, как он. Как обычно бывает чувствуют себя люди после таких новостей? Наверное, так, как Дик чувствовал себя сейчас. — Хочешь, я поеду с тобой? — Нет, — заторможенно мотнул головой он, закусив нижнюю губу. — Собери пока мне чемодан… Думаю, на неделю. Вопроса ехать или не ехать для Дика не стояло. — Ты там… поаккуратнее с Китти… не думаю, что ему сейчас надо знать… — Не маленький, — отсек альфа странным голосом, каким обычно на суде протестовал, но каким никогда не разговаривал с родными, даже с непослушными тройняшками. Оливер нахмурился. Тон ему не понравился. — Нет, давай, я все-таки поеду… — Нет, — Дик раздраженно выдернул свою руку из тонких пальчиков, встал, поправив наспех накинутое пальто. Джинсы, свитер — он выглядел практически по-домашнему. — Я пошел. — А сумка! — спохватившись, окликнул его Оливер уже в дверях — альфа едва не бежал, подгоняемый бесами. — Да, точно… сумка… Ну, я пошел. — Дик! Дик! — Оливер хотел вновь напомнить ему быть помягче с Китти, но тот так ни разу и не обернулся. На улице было безлюдно, и Дик доехал до частной клиники совершенно спокойно, даже ни разу не простояв в непонятно откуда взявшейся пробке. Выйдя из машины, сгоряча хлопнув дверью так, что рядом вздрогнул престарелый дворник, он взлетел по лестнице, продолжая думать о том, как встретится с братом лицом к лицу впервые за долгие годы, и боясь задать себе тот единственный вопрос, который отравлял его всю жизнь изнутри. Стоило ли жить с ненавистью, когда жизнь так коротка? Не растратил ли он драгоценные минуты жизни младшего брата на бессмысленную, а главное бесполезную обиду? — О, мистер Верано! — подскочивший к нему развеселый доктор показался Дику существом из параллельной реальности. — С Китти все замечательно… хотел бы сказать, что… Альфа движением руки остановил расшаркивания. Видеть чужие улыбки, пусть и искренне счастливые, было выше его сил. — Я сам с ним поговорю. Я обо всем осведомлен. — Обо всем? — доктор облегченно выдохнул. — Тогда прошу… Он в той же палате, что и в прошлый раз. — Благодарю, — коротко кивнул Дик. Ему было трудно формулировать собственные мысли, и даже испуганно-опухшее лицо Китти привело его в чувство лишь на мгновение. Он предсказуемо заскрипел зубами и нахмурился, готовый повыдергивать руки какому-то там Нейту Хаддаму и этому обманщику Джейкобу Кингу, но гнев, словно пожар, перекинулся и на потупившего глаза Китти. — Ты, — Дик уселся на диван, вздохнул, пытаясь сохранить контроль, и положил ногу на ногу. — Все, что мне сказали… это правда? Китти что-то неразборчиво пропищал. — Ты солгал, что метка от Джейкоба, потому что не хотел, чтобы узнал Хаддам? Верно? — Ну… — При этом, этот альфа не знал, от кого у тебя метка, и помог только по доброте душевной… — Дик усмехнулся, проведя ладонью по седеющим у висков волосам. — Ха! Нет, я думал, что мозгов не бывает в пятнадцать, ладно, хорошо в восемнадцать, но в двадцать три? Серьезно? Ты ничего лучше не придумал этой схемы? А? Бля… Китти, ты понимаешь, что ты натворил? Мне звонили из «Омеги Дельты Фи». Звонил профессор Адамс, ты как с этой рукой, — он кивнул на забинтованное запястье Китти, — собираешься в Китай ехать? И где твой ненаглядный альфа? А? Где он? Как только ты получил метку, ты должен… — Дик закрыл глаза, чувствуя, как распаляется. Не хватало еще сорваться на нем сразу за все. — Почему ты ничего не рассказал? Ты знаешь, что ты — доминантный? Удивительно, но Китти на этих словах аж встрепенулся: — Да! — уверенно заявил он. — И чего ты тогда радуешься? — Дик не хотел даже начинать выяснять, откуда ему известно. Китти заметно приуныл. — Удаление метки с доминантного омеги — сложнейшая операция! А если метка принадлежит доминантному альфе, так вообще… ты знаешь, сколько это все стоит? Сколько к этому готовиться? — Н-но я не хочу… — Чего-чего? Не слышу! — Я не хочу ее удалять! Нейт мне нравится! И еще я… — Чего? — перебил моментально Дик, подавшись вперед. — Чего он тебе? Нравится? Китти, скажи, ты долбаеб? Омега такого поворота в разговоре не ожидал. — Я… ну… да! — скорее от испуга, чем реально обдумав, воскликнул он. — Да! Нейт мне нравится! Очень! Меня к нему тянет… и вообще у нас… — Чего тебя? Тянет? Тянет его, посмотрите-ка! — хлопнул себя по коленям Дик. — Тянет его! Конечно, тянет, у тебя же метка. Напомнить, еще кого так тянуло? Тейлора помнишь? Вот его. Тянуло так, что он себе жизнь сломал и всем вокруг пытался. Хочешь себе такое же? Удаляешь метку на следующей неделе, может, я успею вернуться… — последнее альфа пробормотал себе под нос, с новой силой вспомнив, что предстоит ему немыслимое — хоронить своего младшего брата. — Поэтому прекрати истерику. — Но ты меня не слушаешь! — возмутился Китти. — Я не слушаю? — обманчиво-спокойно переспросил Дик. — Наслушался! — Нет, я не буду… я уже… я уже взрослый! И сам решаю! — Нарешался уже. Все, хватит. — Я сам все… — Что сам? Хватит, правда, — Дик нехотя встал с дивана. — Сейчас я принесу тебе сумку, переоденешься и останешься тут до бала. Я поговорил с комиссией при о-братстве. Объяснил ситуаци… — Как ты можешь вмешиваться в мои дела! Я не буду удалять его метку! У Дика эти детские визги уже поперек горла встали. — Как я сказал, так и будет, — припечатал он. — Сиди, помалкивай и слушайся старших. — Я не буду! Ты слышишь меня?! — Китти совсем взбесился, это было на него не похоже. — Дядя! Вздрогнув, Дик посмотрел на него исподлобья: — Я тебе говорил, что мне не нравится, когда ты меня так называешь? Китти стушевался почти моментально: — Я… я… я просто… а как мне тебя называть? — Отцом, например? М? Или у тебя есть еще какой-то отец? — К-конечно е-есть… — Китти вовсе не это имел в виду, но слова сами вырывались наружу, против его воли. Ему хотелось бы сказать, что он любит Дика, нет, обожает, и всегда считал того самым близким себе человеком, любимым папой, поэтому его так сильно обижает чрезмерная опека вместо крепкого плеча и уверенности, что его всегда поддержат в любых начинаниях, даже самых безумных, но получилось совершенно не так, как он считал и думал. А главное — не тем тоном. — Да? И кто же? Тео тебе отец? — хмыкнул Дик, сощурившись и вдруг ослабляя вожжи своих чертей. — Так, иди, живи с ним, раз он тебе отец. Знаешь… — он приосанился, — мне это надоело. Да, Китти. Я тоже человек. Я у тебя спрашивал, я с тобой разговаривал — в чем причина? А ты молчишь. Я, может, телепат? А? Китти, я похож на гребанного телепата? Я мысли читать умею? Я, может, психолог? Я тебе предлагал совместную терапию. Я готов. Ты — нет. Что мне сделать? Как мне тебя понять? Я устал. Более пятнадцати лет я думаю, что я сделал что-то не так… Что я тебя как-то обидел, что у тебя теперь папа не я, не Оливер, а Тео. Скажи? Это нормально? Подбородок Китти предательски задрожал. Он вообще не хотел поднимать эту тему! — Знаешь, из-за родственных связей, из-за крови мы часто прощаем любимым людям то, чего простить другим не можем. Я потратил большую часть своей жизни на ненависть к брату, потому что наивно полагал, что тот доживет до семидесяти, заработает Альцгеймер, и я, наконец-то, смогу с ним разговаривать. Однако все оказалось тривиальнее… — Дик облизал сухие губы. — Китти… скажи, мне нужно тратить свою драгоценную жизнь на мелкого идиота-долбаеба, который из меня веревки всю жизнь вил, которого я на руках носил, которого я в жопу целовал, но который меня за отца не считает? М? Может, нам с тобой официально отношения оформить дяди-племянника? Голова гудела. Китти заплакал. Слезы безмолвно катились по его опухшему от синяка лицу. — Раз я тебе не отец, то и ты мне, получается, не сын? Ты же взрослый, верно? Давай, я уберу тебя из своего опекунства, м? Хочешь? Потом Тейлора попросишь о том, чтобы он тебя в свою графу «дети» вписал. — Я… я… не это хотел сказать! — А что? — удивленно пожал плечами Дик. — Я в прошлый раз тебе дал высказаться? Дал. В позапрошлый давал? Давал. А теперь ты сидишь и говоришь, что сам все решаешь, а я тебе не отец, чтобы указывать. Ну, решай! Давай! Спасать я тебя не собираюс… — И не надо! — воскликнул Китти, все еще силясь не разрыдаться в голос. — И вправду, — он откинул одеяло, нашарив босыми пятками свои кеды, — ты же мне не отец! — Не отец, не отец, — согласно закивал Дик. Ему словно разом все надоело. Он не чувствовал за собой вины за сказанное. Наоборот, даже пришло какое-то облегчение. Ему давно было необходимо высказаться, но он боялся обидеть Китти, отвратить его от себя еще сильнее. Теперь же ему все это казалось чушью, напускным. Перед горем от потери брата, младшего брата, на время для него эти расшаркивания потеряли смысл. Лучше сказать в лицо правду, чем лелеять хрупкий мир. — Ненавижу тебя, — кинул в сердцах Китти, злобно шаркая по полу — ему хотелось выйти прочь из палаты. — Хорошо. Тогда и я тебя тоже ненавижу. Омега замер у двери. Медленно повернувшись, он не увидел и тени улыбки на родном любимом лице, моментально оцепенев от страха. Как дядя мог его ненавидеть? Он же не всерьез? — Что? Думал, можешь вытирать об меня ноги, а я за тобой с любовью буду бегать? Я теперь, как ты. Мне похуй, что говорить, кому говорить. Я силы слов не знаю. Поэтому слушай, что я говорю: я тебя ненавижу. Не люблю то есть. Ты же это имел в виду? Верно? «Ненавижу» для человека, который тебя любит, это же гильотина натуральная, да? Ты же думаешь, что ты только мне этим больно делаешь? Что сам ответку не получишь, правда? А вот теперь все поменялось. Мне все равно, что с тобой станет. Снимай метку, не снимай, заканчивай университет, не заканчивай — похеру, Китти. Делай, что хочешь. — Я… — Да, ты. Ты делай то, что хочешь. Я твой дядя. Адам с Вильямом и Беном — кузены. Оливер… Вообще, кто этот Оливер, верно? Живи, как хочешь, словом. Если не считаешь меня за своего отца, не хочешь слушать советов, делай, как хочешь. Дик знал, что не стоило так говорить, но то, что давно бродило в его душе, зашипело, заискрилось и вылезло наружу. — И буду! — неожиданно разозлился Китти, дергая ручку на себя. Дверь с грохотом подалась вправо, и он выскочил в коридор, бросив перед этим злое: — Ты мне не отец! Ненавижу! — на секунду замешкался, но все-таки решил добить окончательно, чувствуя с каждым словом возрастающую над Диком власть, с радостью замечая расширившиеся от боли зрачки. — Сдохни!***
Китти вообще не ожидал этого разговора. В такси, которое он поймал сразу у крыльца поликлиники под отчаянные вопли докторов и медбратьев с администраторами, пытающихся его сцапать, скандал почудился ему утренним наваждением. Каждое слово дяди било под дых сильнее кулака Хаддама. Каждое его мимолетное «мне все равно» стегало плетью по спине, оставляя кровавые полосы. И все же последнее не стоило говорить… А может и стоило! Если бы не было бы никого из них — ни дяди, ни Оливера, ни отца с папой, — возможно, Китти было бы лучше? Да, точно! Его бы вообще не существовало! И как он мог только эти слова произнести! Китти шмыгнул носом. — Подождите меня тут, пожалуйста… я сейчас вам вынесу деньги… — Жду, — исподлобья буркнул таксист. Омега в больничной одежде и летних кроссовках мало вызывал доверия. — Иначе полицию вызову. — Да-да. Все глазели на него: от посетителей в холле до охранников-швейцаров — еще бы, омега в больничном костюме и летних кроссовках казался лишним в богатом интерьере пятизвездочного отеля-флагмана. Даже на ресепшене администратор удивлено приподнял брови. Здесь его знали в лицо, знали, у кого он обычно оставался, поэтому Китти, кивнув здороваясь, спросил напрямую: — А Нейт… он здесь? На телефон, — он потряс своим смартфоном, — не отвечает. Мне нужно срочно его увидеть. Сначала он его за волосы оттаскает, а потом нажалуется на отца, ой, вернее, дядю. На дядю! Никакой ему Дик не отец! И кое-что надо решить... Обязательно надо решить! Китти в одиночку не справится. — Эм… дело в том… — омега обернулся, проверяя не рядом ли старший администратор, и наклонился вперед, прошептав по-шпионски быстро и четко. — Мистер Хаддам выехал сегодня ночью со своими родителями. Номер свободен. — Как… освобожден…? — не сразу понял Китти, сощурившись. — Понимаете… простите, — вздрогнул он, увидев, как издалека на них несется старший по смене. — Простите, уходите, немеделенно! — Ч-что…? — Быстрее-быстрее, — замахал на него перепуганный вусмерть омега, и Китти со страху, на панике бросился прочь. Кажется, его кто-то даже пытался остановить, но он быстро шмыгнул в ожидающее такси и забарабанил по перегородке ладонями: — Быстрее! Быстрее! — А деньги? — Потом! — Когда — потом? — возмутился было таксист. — Быстрее! Мне нужно в Сохо! Быстрее! Там я вам заплачу!... Дрожащими руками он постарался вновь набрать номер Нейта. Теперь телефон был выключен, даже гудки не проходили. Странно, что произошло? Неужели, его родители настолько взбесились из-за их вранья? Китти пролистал список контактов. Бэкки? Нет уж, он еще совсем стыд не потерял. Банни? Еще чего! Звонить тому, кто сдал его с потрохами комиссии лишь для того, чтобы единолично присвоить себе заслуги по организации бала? Он не сумасшедший! Лизз? Китти закусил нижнюю губу. Нет, друг ему и без того во многом помог, нельзя навязываться. Джейкоб? Нет-нет-нет! Он же не распоследний подлец! Профессо... — Эй... приехали! — Да? — удивленно хлопнул глазами Китти. — Момент... Сейчас! Я вынесу деньги! В холле многоквартирного дома его встретили с улыбкой: — Мистер Верано, доброе утро. Чем могу помочь? — казалось, его ничегошеньки в одежде Китти не смутило. — А... эм... а Нейт дома? Или мистер Хаддам? Но только Камиль Хаддам. — Ой, вы не знаете? — удивился администратор-альфа. — Господа покинули апартаменты сегодня утром. Вы опоздали где-то на два часа... — Подождите, — замотал головой Китти, не понимая, о чем идет речь. — Как... как покинули? — С чемоданами. — В смысл... подождите, подождите. В смысле... в смысле с чемоданами? Они уехали? Куда? — К сожалению, у нас нет такой информации, — тяжко вздохнул альфа. — Если кто-то из них появится, мы можем передать ваше сообщение. Хотите? Китти не слышал вопроса. Как — уехали? Нет, подождите. Они не могли уехать. Нейт не мог уехать! Может, просто переехали? Его руки вновь задрожали, а ноги сами понесли прочь. Нет! Нет! Нет-нет-нет-нет! — Ну-с... эй! Куда сел! Деньги вперед! — Быстро! Мне нужно в пригород! Быстрее! — завизжал Китти на грани истерики, что таксисту не оставалось ничего другого, как сорваться с места на полной скорости.***
— И ты отпустил его одного? В такую погоду?! — причитал Оливер, наворачивая круги по палате и то и дело глядя в окно, где стеною лил дождь. Расслабленно листающий ленту новостей, глубоко обиженный на Китти, Дик вины за собой не чувствовал. — Ты с ума сошел! — припечатал Оливер, глядя на то, как тот изображает из себя равнодушный камень. — Ты совсем не волнуешься? — Не-а, — голос обманчиво дрогнул. Он не мог не волноваться, Оливер знал это. А еще ему было известно каким ослиным, бараньим упрямством обладал его муж, и как это упрямство передалось и Китти. — А что если… — Он же нашей опеки не хочет! — возмутился Дик и поджал губы. — Не младенец. Выживет. Ох, как же Оливер мечтал надавать ему по щекам, как в школе! — А ты ему такое сказал?! Ты в своем уме?! — А надо было в маковку поцеловать что ли? Пф, еще чего. Нашел идиота. — Именно, что нашел! — развел руками Оливер и хотел сказать что-то еще, особенно обидное, что привело бы мужа в чувство, как у него зазвонил мобильник. — Да! Митчелл? Ну? Что-то узнал? Да-да, просто в обычной одежде. В больничной, да. Нет, скорее всего у него только смартфон. Денег нет, а значит, он не мог никуда уехать. Что? Номер? А так разве можно, по закону… все, я понял, сейчас. Да, да, скину, момент. Он глянул мельком на альфу. Дик делал вид, что его разговор никоим образом не касается, а сам жадно ловил каждое слово. — Да, спасибо огромное! Все, давай. До связи, — Оливер сунул смартфон в карман пальто. — Все? Доигр… Двери палаты неожиданно разъехались. — Простите, — на пороге появился доктор. От прежнего веселого настроения не осталось и следа. Он нервно заламывал руки и избегал смотреть в глаза. — Не знаю, сказал ли вам мистер Верано, Китти, что-то… однако, я думаю, это мой врачебный долг… сообщить вам…***
Только профессор Адамс поймал себя на мысли, что долгожданный, как он надеялся, безусловно романтичный, ужин с профессором Джефферсоном наконец-то перетек в романтичный завтрак, как в дверь настойчиво забарабанили кулаками. — Господи, — кокетливо изумился профессор Джефферсон, поправляя рубашку. — Кто бы это мог быть? В такой-то час! Адамс гостей не ждал. Он вообще никого, кроме профессора Джефферсона, в дом за последние несколько лет не приглашал. И все же не открывать дверь, игнорировать курьеров или свидетелей Иеговы для него было немыслимо. Иногда он даже так выпускал пар — материл несчастных жертв, ломящихся к нему в дом. — Прошу простить, — Адамс улыбнулся, получилось достаточно фальшиво. — Конечно-конечно. Даже после этой ночи они старались обращаться друг к другу на «вы». — Да кто же это… — он дернул дверь на себя и тут же замер, как вкопанный. — Ты? Что ты тут делаешь? Что случилось? Профессор Джефферсон встрепенулся, выглянул из столовой и округлил глаза. Он не верил в слухи до последнего, а тут сам стал свидетелем неожиданной сцены. Так значит... — Я… я… забеременел! — завопил Китти Верано со слезами на глазах.***
Дик с удивлением обнаружил, что знал о Китти слишком мало, и чем старше становился омега, тем больше они отдалялись друг от друга. Влияло все: от возраста с переходным периодом до вечно печальных зеленых глазищ напротив, чересчур грустно рассматривающих смеющихся братьев. Причину этой грусти Дик понять так и не смог, хотя и отличался от большинства альф и адвокатов чуткостью к человеческим эмоциям. Разве он относился к Китти по-особенному? Словом или делом дал понять, что родные дети, плоть от плоти, ему дороже, чем он? Дик вообще, если так подумать, редко в своей голове делил детей на «своих» и «Китти». Он, наоборот, всегда думал: «Мой ребенок», — видя, как омежка старается на школьных постановках. Он всегда всем объявлял, выпячивая грудь колесом: «Это мой ребенок!» — когда тот дрался из-за собственного чувства справедливости. Это был его ребенок. Не Тейлора, не Тео. Его. Он его воспитал, вырастил, он слушал его первые слова и наблюдал за первыми шагами. Кем он был, как не отцом? Слышать «дядя» было больнее, чем проигрывать в зале суда тяжбу на десятки миллиардов долларов. Потому что там он понимал законы и механизмы, предчувствовал и предугадывал свои победы или поражения. А тут? Как загнать в жесткие рамки, как описать, пусть даже и в нескольких увесистых томах, душу ребенка, которого бросили? Неужели, Китти боится? Он верит, что Дик с Оливером когда-нибудь его бросят? Он поверил в те жестокие слова, которые Дик мог бы и не произносить, но все-таки произнес, потому что он тоже человек, а идеальных на свете не бывает? Бред! — Доволен? — кудахтал Оливер рядом, на пассажирском сидении, высматривая в стене ливня едва различимые номера зданий. — Боже… — Вот, сейчас направо. Он сказал направо у дома с красной крышей. Вот-вот! Тормози! Дик даже того сделать не успел, как Оливер выскочил из машины без зонтика. — Подожди! — альфа запутался в ремне безопасности. Хлопнул дверью. — Да блядь! — Добрый день… — начал было профессор Адамс, протягивая руку. — Утро, — поправил его мягко Оливер и улыбнулся. — Прошу прощения… — Да какие тут могут быть извинения, — пожал он плечами, украдкой глядя на закутавшегося в плед омегу, попивавшего рядом ароматный черный чай. — Проходите… он в столовой… там вперед и направо… — А вы? — Мы… мы тут будем. Семейные дела все-таки. Иногда у этого нахала все же проклевывалось чувство личного пространства. — Знаете, — Оливер улыбнулся, положив ладошку на плечо Дика. — Пусть вот он, виновник, и пойдет. А мы с вами тут чай попьем, верно? — Да, конечно! — моментально встрепенулся омега в пледе. — Садитесь, вы же адвокат, Оливер Инверн-Верано? Да? — Да… — Обожаю вас в передаче «Мгновения судебной жизни». — Ой, благодарю, — отмахнулся, краснея, тот, но сразу же переменился в лице, хлопнув Дика по широкой спине, попав между лопаток. — Ну? Идешь?***
Китти сидел в кресле, подтянув к себе ноги и уткнувшись лицом в колени, накрытый полосатым одеялом. Напротив него, на полу стояла чашка с уже остывшим чаем. — Китти, — позвал Дик прежде, чем подойти, но тот даже не взглянул на него, сжавшись лишь сильнее. — Китти… — Отстань. Ты же меня не любишь, — пробурчал он, не поднимая головы. — Зачем я тебе? — Китти… прости меня… — альфа отодвинул зазвеневшую чашку, присел на колени и взял худущие ладошки в свои. — Китти… ты слышишь? Я тебя люблю. Прости меня за те слова… Однако омега решил молчать. — Китти… — продолжил Дик, касаясь длинных тусклых локонов. Голос его дрожал. — Я тебя безмерно люблю. Нет такого слова, чтобы передать всю мою любовь. Ты просто… ты просто без ножа меня режешь всякий раз, когда говоришь, что не любишь, что… что я тебе не отец… я… Я же тебя за сына всегда считал. Ты мой первый ребенок. Да, биологически, юридически, ты не от меня и ко мне мало имеешь отношения. Но ты же мой. А я — твой… — Я залетел, — проговорил Китти четко, как будто камень кинул. — Я знаю, — Дик глубоко вздохнул. — И что? Китти вздрогнул всем телом и приподнял голову, высовывая только покрасневшие от слез глаза: — Ты не будешь на меня кричать? — спросил он совсем по-детски. — Нет. А должен? — искренне поинтересовался Дик. — Да хоть у тебя будет десять детей от разных альф. Да хоть все будут на тебя показывать пальцем. Ты же мой… Разве я смогу от тебя отвернуться? М? — П-почему… — в его голосе послышались слезы. — П-почему м-меня любишь только ты? П-почему меня все всегда бросают... Я... я... — Во-первых, почему только я? А Оливер? А Адам? Вильям? Бен? Бэкки, Лизз? Профессор Адамс? М? Они тебя не любят? Во-вторых… — он вновь погладил его по голове, — тебе кто-то еще нужен? Кто-то, кроме нас? — Н-нет… — А сам себя ты любишь? Глаза Китти расширились от удивления. — Я? Себя? — Да, ты — себя. Все думают, что ты удивительный, а ты — нет. Почему ты так уверен, что мы с Оливером отвернемся от тебя? Почему? Что мы сделали не так? Мне кажется, — Дик указательным пальцем надавил ему на лоб, приводя в чувство, — это лишь потому, что ты сам в себе не уверен. М? — Не уверен… — задумчивым эхом повторил Китти и тут же оказался в крепких объятиях. — Я тебя люблю, солнышко. И так хочу, чтобы ты себя увидел моими глазами. Правда… — Дик чмокнул его в макушку. — Прости меня, я люблю тебя больше жизни. Поехали в больницу, там обо всем поговорим, пожалуйста. — А… а что мне делать…? — руки Китти сами обвили широкую спину отца. — Что хочешь, — честно ответил Дик. — Я тебя во всем поддержу. Только, — он на мгновение отпрянул и посмотрел ему в глаза, — у меня есть для тебя одна новость… И она... не из категории хороших.